Текст книги "Брюсов Орден. Ради лучшего будущего (СИ)"

Автор книги: Денис Кащеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

Глава 12

Окрестности г.Борисов, 13 (25) ноября 1812 года

3848-е санкционированное вмешательство в поток времени

Дуб здесь уже рос.

Тоненький, серенький, кривенький, на фоне окружавших его стройных красавиц-берез он смотрелся этаким гадким утенком. Местные бы, правда, такого сравнения не поняли – одноименная сказка Андерсена будет написана только лет через тридцать, а на русский язык переведена и того позднее…

Почти у самого дуба, на заснеженной опушке, возле оставленной каким-то забывчивым крестьянином копны подмерзшего сена стояли две оседланные лошади. Былых своих седоков – русского драгуна и французского конного егеря – они потеряли в недавнем сражении за Борисов, после чего, похоже, заключили между собой сепаратное перемирие. Уроборос знает, как этих Сивок-Бурок занесло сюда, на правый берег Березины, важно было лишь, что они оказались именно там, где и рассчитывал Орден.

Обменявшись взглядами, мы с Виктором медленно двинулись к разворошенной копне по неглубокому снегу. Привыкшие к людям и хорошо обученные, лошади беспрепятственно подпустили нас к себе и послушно позволили взять себя под уздцы. Трофеи мы с напарником распределили заранее. Панкратову досталась более рослая, драгунская вороная, мне – гнедая егерская, помельче, но, должно быть, весьма быстроногая.

Первым делом наших «саврасок» следовало переседлать: конская сбруя – такая же униформа, как и мундир всадника. Конечно, в походных условиях любое несоответствие без особого труда можно объяснить, но ведь всяко лучше, чтобы лишних вопросов не возникало вовсе?

Ласково потрепав свою лошадь по шее, я водрузил ей на спину заготовленный потник, сверху которого поставил ленчик[1] (гусарское седло именно ставится, а не кладется, как это принято в тяжелой кавалерии). Затянул подпругу и два других ремня. К передней луке прикрепил черные кожаные ольстры – сумы для пистолетов. Как положено, сложив вчетверо, уложил на ленчик попону, к задней луке привесил аркан из толстой пеньки. Ну и, наконец, накрыл седло вальтрапом – широкой суконной накидкой под цвет моего собственного мундира, синей с голубой отделкой – геометрическим узором по краю и крупным вензелем Императора Александра I.

Осталось зарядить пистолеты – что я и проделал со всей возможной аккуратностью – и разместить их в ольстрах.

Как обычно, Виктор управился быстрее меня, и некоторое время, скрестив руки на груди, оценивающе наблюдал за моими действиями – не делая, впрочем, никаких замечаний. Едва же я закончил, не теряя времени скомандовал:

– Ну, по коням!

Я проворно вскочил в седло.

– Крепость там, – указал направление – вообще-то, прекрасно известное нам обоим – мой напарник. – Значит, еще раз. С патрулем и, потом, с самим Чичаговым, говорить стану я. Твоя задача – пучить глаза, демонстрировать бравую выправку – ну и, главное – когда дело будет сделано, активировать гранату.

– Я помню, – невольно ежась – похоже, не зря французы жаловались на русский мороз – ответил я.

– Что ж, тогда – вперед. Рысью, марш! – велел Панкратов, и мы тронулись в путь.

Как и ожидалось, минут через пятнадцать неспешной скачки мы наткнулись на сторожевой пост.

– А ну, стой! Кто такие?! – грозно донеслось из-за заснеженных кустов. – Говори лозунг!

– Бобруйск, – отозвался Виктор урочным словом, после чего представился: – Флигель-адъютант Свиты Его Императорского Величества Шварценеггер с пакетом для его высокопревосходительства адмирала Чичагова!

– Штабс-ротмистр Ковальский, – в сопровождении двух пеших солдат на дорогу выехал довольно молодой – на вид чуть старше меня – офицер. Форма на нем была уланская – темно-синий, с красными лацканами на куртке и лампасами на панталонах, мундир и высокая шапка-«конфедератка» с четырехугольной тульей. – Я провожу вас к главнокомандующему, – молодцевато приложив два пальца к козырьку, заявил он.

– Добро, ротмистр, – величаво кивнул Виктор с высоты своего чина.

Оставив позади пост, мы двинулись утоптанной тропкой. По левую ее сторону скоро начался глубокий каменистый овраг, по правую неизменно стоял давно нам знакомый березняк. Доброволец-провожатый ехал впереди, Панкратов – за ним, я нашу небольшую колонну замыкал.

До крепости по моим расчетам оставалось еще не менее версты, когда Ковальский вдруг остановился и развернул коня поперек дороги.

– В чем дело? – каким-то странным тоном поинтересовался у него Виктор, вынужденный придержать свою вороную.

В этот момент я поравнялся с напарником – и увидел, что именно заставило голос Панкратова измениться: в руке штабс-ротмистр держал пистолет, ствол которого был направлен точнехонько в грудь моему товарищу.

Спина моя похолодела. Почти машинально я потянулся к седельной кобуре.

– Не надо, поручик, – будто сам собой вынырнув из ольстры, второй пистолет Ковальского выцелил уже меня. – Не вмешивайтесь! Это только наше дело – мое и господина адъютанта!

– Извольте объясниться, ротмистр! – сделав мне короткий успокаивающий жест – все, мол, под контролем – сердито рыкнул Панкратов на проводника.

– Вы не узнаете меня, господин адъютант? – вызывающе поинтересовался на это Ковальский. – Полагаю, нет, – не дав Виктору вставить ни слова, сам же и ответил улан. – Разумеется, сколько лет прошло! А может статься, вы и вовсе меня тогда не видели, а я вот вас прекрасно рассмотрел – и на всю жизнь запомнил! Благо, годы ничуть вас не изменили!

– О чем вы? – хмуро спросил Панкратов.

Ровным счетом ничего не понимал и я.

– Отец рассказывал мне о таких как вы – тех, кто приходит через долгие годы, нисколько не постарев. О продавших душу нечистому! – с каждым словом все более заводясь, выговорил штабс-ротмистр. – В тот роковой день он не признал в вас слугу Сатаны, за что поплатился жизнью. Но теперь и ваш час пробил!

– Боюсь, ротмистр, вы не в себе, – скептически покачал головой Виктор. – Мало того, что принимаете меня за кого-то другого…

– Не в себе?! – прорычал Ковальский. – Да за все эти четырнадцать лет мой разум никогда не был столь чист и ясен, а вера крепка, как нынче! Да и может ли быть иначе – в день, когда Господь наконец ответил на мои мольбы, сведя лицом к лицу с человеком, некогда сделавшим меня сиротой? Вспомните, ежели запамятовали: Санкт-Петербург, 13 июня 1798 года!

– Охолонитесь, ротмистр! – скривился Панкратов. – В то лето мне едва исполнилось шестнадцать…

– А мне было восемь, и что с того? – перебил его Ковальский.

– …и жил я в поместье моей маменьки, даже и не помышляя о далекой столице! – все же закончил Виктор.

– Не отпирайтесь, господин адъютант, – яростно мотнул головой улан. – Я знаю, что это были вы! Да, мундир на вас нынче другой, но под ним – все тот же убийца моего несчастного отца, отставного секунд-майора Ковальского, отважно бросившегося на помощь попавшим в беду – и получившего пулю от разбойника в личине офицера!

Только теперь меня запоздало осенило: да ведь сумасшедший штабс-ротмистр говорит о предыдущей миссии Виктора! Той самой, где они с Гориславом разыграли нападение на карету сенатора, и Панкратов застрелил выбежавшего на улицу офицера в одном сапоге. Выходит, это и был отец нашего лукавого проводника? А сам Ковальский – мальчик, которого мы с Эф Эф и Полиной видели в окне?.. Непредвиденный, но якобы неопасный свидетель? Не может быть!

Ну, то есть, может, наверное – но почему хваленая Машина этого не просчитала?!

– Ротмистр, вы бредите, – глубоко вздохнул мой напарник. – Вы, часом, не были контужены в борисовском деле? – нежданно Ковальский кивнул – должно быть, машинально. – Если так, то готов извинить вашу горячность, – поспешил ухватиться за нечаянное попадание в цель Виктор. – Обознались – бывает. Опустите пистолеты, и сочтем сие дело исчерпанным. Ради лучшего будущего…

Последняя фраза предназначалась уже мне и означала: полная готовность! Я покосился на торчавшую из кожаной сумы рукоять пистолета – всего в каких-то десяти-пятнадцати сантиметрах от моих сжимавших поводья пальцев. Рука левая, но стрелять я тренировался с обеих, а дистанция до цели плевая…

– Будущее? – бешеным зверем взревел между тем штабс-ротмистр, и не думая идти на попятный. – Какое еще будущее, господин адъютант?! У вас его нет! А мое – наступило! За батюшку, царствие ему небесное – ступайте в пекло!

С этими словами Ковальский спустил курок.

Эхом отразившись от белой стены берез, громыхнул выстрел. Ствол пистолета выплюнул всполох пламени, стрелкá окутало облако густого сизого дыма, на миг, должно быть, ослепив – по крайней мере, моего судорожного движения к ольстре штабс-ротмистр не заметил. В следующую секунду я уже тоже был вооружен.

Тут, увы, Ковальский опомнился. Мой и его второй пистолеты пальнули почти одновременно, но я все же успел чуть раньше. При том, постаравшись извлечь оружие как можно незаметнее, держал я его, должно быть, слишком близко к шее моей гнедой. Опаленная пороховыми газами, лошадь нервно дернулась, и, возможно, именно этот ее рывок спас меня от пули штабс-ротмистра – та просвистела у самого моего плеча.

Мой же выстрел оказался точен. С лицом человека, только что жестоко обманутого в своих самых лучших ожиданиях, Ковальский один за другим выронил разряженные пистолеты. Еще пару секунд он оставался в седле – и я даже решил, что лишь легко его ранил, и снова потянулся к ольстре – но тут тело штабс-ротмистра начало неудержимо крениться – все сильнее и сильнее – и наконец опрокинулось, повалившись на снег. Там, не удержавшись на краю оврага, оно, словно кукла, забавы ради брошенная шаловливым ребенком, покатилось по склону, пересчитывая острые камни, и замерло лишь на самом дне.

Завороженно провожая его взглядом, все это время я как-то совсем не думал о судьбе Виктора, и только его хрип, донесшийся почему-то откуда-то снизу, заставил меня обернуться:

– Игорь… Игорь!.. Поручик, чтоб тебя!..

Панкратов тоже упал с лошади, но не в овраг – на дорогу. Теперь он отчаянно пытался приподняться – но никак не мог.

Как ошпаренный спрыгнув с гнедой, я стремглав бросился к напарнику. На груди его белого мундира пугающе расплывалось бесформенное бурое пятно. В крови был и снег под копытами вороной.

– Ты… Ты как?! – ошалело выдохнул я, склоняясь над раненым товарищем. Вопроса глупее, наверное, тут нельзя было придумать и постаравшись.

– Бывало и получше, – заплетающимся языком прошептал Виктор, шаря при этом рукой за пазухой своего мундира. – Вот, – в его руке появился пухлый конверт с сургучной печатью. – Отвези Чичагову.

– Погоди, а ты? – спросил я, «на автомате» забирая у него пакет.

– До крепости – а потом назад – я не доеду, – убежденно заявил Панкратов. – Лучше пока суть да дело – доберусь до резервной точки, как взорвешь гранату – вернусь целехонек.

– Нет, погоди, – растерянно мотнул я головой. – Какое «доберусь»? Ты себя видел? Давай-ка, мы тебя сейчас перевяжем, потом вместе доедем до точки эвакуации, а там уже поскачу в крепость…

– Не успеем, – не дал мне договорить напарник. – Пока туда, пока сюда… А после полудня Чичагов уведет армию в Забашевичи! Лови его потом вниз по Березине! Так что давай, скачи в крепость, пока адмирал там!

– Но… – пробормотал я, неуверенно теребя в руках окровавленный конверт. Мелькнула неуместная мысль: а ведь на бумагах, которые Виктор передал в 1798 году тому сенатору, тоже была кровь – только бутафорская. А теперь вот настоящая…

– Делай, что тебе говорят! – закатил глаза Панкратов – сперва я подумал, что от возмущения моим промедлением, но тут же с ужасом понял – напарник вот-вот готов лишиться сознания. – Выполняйте, черт возьми, приказ, поручик!

– Но… – все так же тупо выдавил я, совершенно не зная, на что решиться.

Наверху, где-то на березе, сочувственно каркнула невесть откуда взявшаяся ворона.

[1] Здесь: одно из названий гусарского седла

Глава 13

Окрестности г.Борисов, 13 (25) ноября 1812 года

3848-е санкционированное вмешательство в поток времени

– Кто таков? Кто стрелял?! Назови лозунг! – голос за моей спиной звучал почти столь же каркающе, как и давешний вороний крик – сперва мне даже почудилось, что это вещая птица вдруг заговорила с березы по-человечьи.

В недоумении я обернулся: из рощи на дорогу выезжал отряд казаков во главе с бравым урядником.

– Поручик Ржевский, – назвался я. – С пакетом из Санкт-Петербурга к главнокомандующему, – уточнил после короткой паузы. И затем, видя, что казак все еще явно чего-то от меня ждет с угрюмым видом, сообразил: – Да, лозунг… Бобруйск.

– Урядник Попов, – перестав хмуриться, представился командир казаков. Ударение в своей фамилии он поставил на первый слог – в иной ситуации это звучало бы довольно забавно – но только не сейчас. – Что за пальба была, ваше благородие? Откель стреляли?

– Не иначе, оттуда, – неопределенно махнул я рукой за овраг. – Штабс-ротмистра Ковальского – наповал, – предательски дрогнувшей рукой указал я на недвижимое тело улана внизу. – Флигель-адъютант Шварценеггер ранен…

– Далече будет для прицельного-то выстрела, – прищурившись, прикинул урядник. – Верно ли, что оттель?

– Пес его разберет, – нервно передернул я плечами. – Может, и из лесу…

– Проверим сперва тут, – решил Попов, кивнув на березняк – похоже, идея соваться за овраг по вкусу ему не пришлась. – Что до их высокоблагородия… – перевел он взгляд на раненого Виктора. – Семенов, Мамаев, перевяжите господина адъютанта и живо доставьте его к лекарю! – распорядился урядник.

Подчиняясь команде, два казака выехали вперед и спешились.

– Позвольте, ваше благородие, – почтительно, но твердо попытался отстранить меня от Панкратова один из них.

– Что? Э… Нет! – засуетился я. – Нельзя!

– Прекратите истерику, поручик! – сердито прохрипел со снега Панкратов, впервые с момента появления на дороге казаков найдя в себе силы заговорить. – Так вы только все погубите! Скачите к Чичагову, а меня после разыщите!

– Верно их высокоблагородие сказали, – заявил Попов. – Езжайте, ваше благородие, с Богом! А об их высокоблагородии мы позаботимся, как должно! Федька, – обернулся он к кому-то из подчиненных. – Проводи их благородие к их высокопревосходительству!

– Ага, все, значит, на дело, хранцузов ловить, а я – назад, в крепость? – запальчиво ответил ему совсем молодой, почти детский голосок.

– Нас тут вона сколько, а их благородие ты один будешь сопровождать, – уже отвернувшись от собеседника – и, соответственно, обратив лицо ко мне, прищурил левый глаз урядник (уж не подмигнул ли хитро?). – При них бумага дюже важная – как отпустить без охраны?

– Ну, коли так – тады ладно, – из-за спины Попова с важным видом выдвинулся молодой казак – и в самом деле практически мальчишка, на глаз я бы ему и пятнадцати лет не дал. Хороша охрана! Впрочем, ни одного француза отсюда до самой ставки Чичагова не было и в помине – я это знал точно, да и урядник, кажется, особых сомнений на сей счет не испытывал.

– Поезжай уже, Уроборос тебе в хронологию! – буквально оттолкнул меня от себя Виктор.

– Сильны, ваше высокоблагородие! – уважительно присвистнул склонившийся над ним казак. – Эка ж: «в хренологию»!

Словно во сне, я попятился к своей гнедой и неуклюже взобрался в седло.

– Едем, ваше благородие? – не медля, подступил ко мне юный Федька.

Молча кивнув, я с места пустил лошадь рысью и, уже отъехав, оглянулся на Панкратова – но за конскими крупами и широкими спинами казаков оставленного на чужое попечение напарника не увидел.

* **

Главнокомандующий Третьей Западной армией адмирал Павел Васильевич Чичагов, светловолосый мужчина лет сорока пяти в теплой меховой шубе поверх расшитого золотом мундира, восседал на барабане посреди земляной крепости на правом берегу Березины и что-то задумчиво диктовал сгорбившемуся над бумагами писарю. Время от времени его высокопревосходительство прерывался, будто бы в сомнениях оглядывался на стоявшего рядом полковника в мундире квартирмейстерской части – словно за советом, но, и не думая дожидаться оного, почти тут же от офицера отворачивался.

Спешившись возле выстроившихся в линию землянок, придерживая рукой саблю, я быстрым шагом приблизился к адмиралу, козырнул.

– Поручик Ржевский с пакетом для вашего высокопревосходительства.

– Ржевский? – подняв на меня глаза, переспросил Чичагов – не делая пока попыток принять протянутый ему пухлый конверт. – Майор Павел Алексеевич Ржевский кем вам приходится? Вы с ним родственники?

– Даже не однофамильцы! – брякнул я, поспешив максимально откреститься от этого Павла Алексеевича.

– В самом деле? – думая, похоже, о чем-то своем, покачал головой адмирал. – Жаль… Роберт Егорович, возьмите у поручика пакет, – бросил он затем полковнику-квартирмейстеру.

Тот шагнул вперед, но почти «на автомате» я спрятал конверт за спину, пояснив:

– Прошу меня извинить, приказано передать в собственные руки!

– Экий вы формалист, поручик, – снова покачал головой главнокомандующий и протянул наконец руку за бумагами.

Я отдал ему пакет.

– Здесь кровь? – не то спросил, не то просто отметил адмирал, со всех сторон оглядев конверт.

– Бумаги вез флигель-адъютант Шварценеггер, я лишь находился при нем, – доложил я. – Уже здесь, под Борисовом, его высокоблагородие был ранен и поручил мне завершить начатое.

– Шварценеггер…– словно смакуя, медленно, едва ли не по слогам повторил Чичагов. – Не имел чести знать такого. Из пруссаков, должно быть?

– Полагаю, из австрийцев, ваше высокопревосходительство.

– А, тогда понятно, – кивнул каким-то своим мыслям главнокомандующий. – Что же это вы, поручик, не уберегли государева гонца? – бросил он затем, взламывая сургучную печать на конверте.

– Виноват, ваше высокопревосходительство! Нападение оказалось внезапным.

– Внезапным… Конечно. А когда бывает иначе? – проворчал адмирал. – Проклятый Удино, вон, нашего графа Палена намедни тоже внезапно атаковал… В итоге оставлен Борисов. Добро хоть мост успели сжечь…

Зашелестели разворачиваемые бумаги.

Несколько минут Чичагов внимательно их изучал, то хмурясь, то вдруг светлея лицом, затем выудил из пачки одну и протянул ее полковнику:

– Что думаешь, Роберт Егорович?

Тот быстро пробежал документ глазами.

– Ну, что думаешь? – повторил свой вопрос главнокомандующий.

– Не возьму в толк, откуда Его Величеству может быть все сие ведомо? – проговорил полковник, возвращая бумагу адмиралу. – Про Студянку, про гати, про планы французов?

– В самом деле, откуда? – спросил Чичагов – почему-то меня. – Мы здесь, через реку от Наполеона, только и гадаем о его намерениях, а Его Величество в Петербурге осведомлен обо всем в деталях?

– Не могу знать, ваше высокопревосходительство! – гаркнул я, но, подумав, что миссии моей такой ответ не на пользу, добавил: – Однако ежели мнение мое услышать изволите… Так на то он и Государь, чтобы глядеть дальше нашего. К тому же, как говорится, лицом к лицу лица не увидать – большое видится на расстоянии…

– И где же это так говорится, поручик? – хмуро поинтересовался Чичагов.

– Матушка моя, покойница, бывалоча сказывала, – ответил я, ни на йоту, кстати, не соврав – Есенина мои родители любили и цитировали нередко, к месту и не к месту[1].

– Ну и как, доверимся мнению покойной матери господина поручика? – скептически поинтересовался главнокомандующий у полковника.

– Мое видение дел наших вам хорошо известно, ваше высокопревосходительство! – с жаром проговорил тот. – Наполеон рвется к Минску – к так удачно захваченным нами ранее складам. А это значит, переправляться через Березину французы будут либо здесь, в Борисове, либо, что наиболее вероятно, ниже по течению. Посему, единственное верное решение – то, что мы с вами нынче обсуждали: оставив в крепости корпус генерала Лонжерона, переместить наши основные силы южнее, в село Збашевичи. Студянка – нелепость. Идти от нее можно разве что на Вильно. По болотам. Проще, не мудрствуя, сразу бросить на левом берегу артиллерию, обоз – да и большую часть армии заодно. Не думаю, что Наполеон на такое готов. Однако… – он вдруг умолк.

– Однако? – с нажимом повторил за ним Чичагов.

– Однако приказ Его Императорского Величества не оставляет нам выбора, – резко поменяв тон, холодно продолжил полковник. – Ослушавшись – вовек не оправдаемся, хоть самого Наполеона на аркане приведем со всеми его маршалами. Подчинимся же – упрекнуть нас будет не в чем. Такова была воля Государя – и вот документ о сем…

Ну, это он, понятно, не знал, что через пару дней чернила на доставленном мной письме выцветут без следа, а еще через сутки рассыплется в прах и бумага… Но, ясное дело, ставить командование Третьей Западной армии об этом в известность я не собирался.

– Приказ, да, – задумчиво кивнул адмирал. – Но как же отечеству польза?

– Тут соглашусь с поручиком, – кивнул в мою сторону полковник – без малейшей, впрочем, приязни как во взгляде, так и в голосе. – Сие Государю нашему виднее, будь он и в Санкт-Петербурге… Да хоть в самом Ново-Архангельске[2]! Кто мы такие, чтобы спорить с его прямым приказом?

– Русские офицеры? – снова не столько спросил, сколько констатировал Чичагов. – Нет-нет, Роберт Егорович, вне всякого сомнения, вы правы, – добавил он тут же – заметив, что полковник явно настроен спорить. – Приказ есть приказ. Его Величество повелел – значит, быть по сему. Подготовьте предписания Ланжерону и остальным – мы выступаем… А вы свободны, поручик, – последнее относилось уже ко мне. – Впрочем, ежели желаете лично узреть плоды трудов своих, можете остаться – отправлю вас к генералу Чаплицу. Он у нас занимает позицию напротив этой пресловутой Студянки. Как раз собирался его отзывать сюда – а оно ж вон как обернулось…

– Охотно, ваше высокопревосходительство! – отсалютовал я главнокомандующему. – Но, если позволите, сперва я хотел бы отыскать раненого флигель-адъютанта Шварценеггера и доложить об исполнении поручения. Казаки повезли его к лекарю – увы, не ведаю, куда именно.

– Ступайте, – не стал возражать Чичагов. – Передайте от меня господину адъютанту пожелания скорейшего выздоровления!

– Благодарю, ваше высокопревосходительство! – повторно приложил два пальца к козырьку кивера я и, повернувшись, поспешил прочь.

* **

– Что такое «не везет» и как с ним бороться, издание второе, доработанное, – мрачно просипел Панкратов.

Разыскать его оказалось куда легче, чем я опасался: на выезде из крепости я столкнулся с моим знакомым казачонком Федькой и, ни на что особо не рассчитывая, спросил, не знает ли тот, куда его товарищи отвезли раненого адъютанта.

– Почему не знаю – знаю, – кажется, даже несколько оскорбился тем, что кто-то усомнился в его осведомленности, паренек. – Вот сюды их высокоблагородие и занесли, – показал он аккурат на соседнюю землянку. – Лекарь с ними там нынче.

С врачом, осматривавшим Виктора, мы едва не столкнулись в дверях – когда я влетел внутрь, лекарь как раз собирался выходить.

– Как он? – довольно бесцеремонно ухватив доктора за выцветший лацкан мундира, спросил я.

– Я сделал все, что было в моих силах, – мягко высвобождаясь, ответил тот. – Но с такой раной…

– Он… умер? – внутри у меня все оборвалось.

– Пока нет.

– Но…

– Все в руках Господа нашего, – коротко бросил лекарь и торопливо выскользнул из землянки.

Я же бросился к раненому.

Мой напарник лежал на спине на грубом деревянном настиле. Грудь Панкратова стягивали не первой свежести бинты, глаза были закрыты, дыхание – едва различимым. На мою попытку его позвать – почему-то сделанную вполголоса – Виктор никак не отреагировал.

Совершенно не зная, что предпринять, я дернулся было к выходу, тут же передумав, вернулся к раненому, снова его окликнул – столь же безрезультатно. Наклонился, прислушался – сам не зная к чему – затем, стиснув обжигающе горячее запястье, зачем-то попробовал нащупать пульс, но не преуспел и в этом.

Тихо выругавшись, достал из потайного кармана своего доломана пузырек гранаты – и в этот момент рука Панкратова резко поднялась, и пышущие жаром пальцы огненными тисками стиснулись на склянке поверх моих.

– Совсем обалдел? – не разлепляя век, выдохнул мой напарник. – В нашем времени здесь над нами метра два земли!

– Так я это… С таймером! – не помня себя от радости, выговорил я.

– С таймером он… Что там Чичагов?

– Все нормально. Выполняет приказ!

– Славно…

– Что были должны, мы сделали, – возбужденно продолжил я. – Теперь нужно уходить, пока ты…

– …копыта не отбросил, – закончил за меня напарник, выдавив на лицо жалкое подобие улыбки. – Сам понимаю. Но еще не сейчас. Уходить – не сейчас.

– Почему? – не понял я.

– Ближайшая резервная точка на другом конце крепости. Пока вся армия торчит внутри – незаметно туда не пройти. То есть ты-то, понятно, пройдешь, а меня остановят – из самых лучших побуждений.

– Ну, скажешь, что хочешь перед смертью в последний раз посмотреть на Березину, – пожал я плечами.

– Нет. Риск слишком велик. Лучше обождем. Если все пойдет, как задумано, скоро девять десятых войска крепость оставит – вот тогда и рванем когти. Не дрейфь, пару часов я протяну – ручаюсь. Заодно убедимся, что не случится какого сбоя… Так что гранату ты пока не активируй. Даже с таймером. Просто держи наготове.

– Хорошо, как скажешь, – сдался я.

Рассчитал Виктор верно: через два часа основная часть армии укрепления покинула. Тихо, без барабанного боя и грома труб, разбившись на небольшие отряды – поди угадай, куда какой направляется. То есть мы-то с напарником это знали, а вот шпионам французов, сыщись такие в лагере Чичагова, головы пришлось бы поломать.

Высунув нос из землянки и разведав обстановку – все шло по плану – я вернулся за Панкратовым.

– Идти-то сможешь? – уточнил запоздало.

– А что, есть выбор? – хмыкнул Виктор, хватаясь за мою руку и тяжело на нее опираясь.

Первая его попытка встать закончилась неудачей – едва приподнявшись, мой напарник сорвался и не упал со своих нар лишь потому, что я успел подхватить его на полпути. Отдохнув с четверть минуты, Виктор рывок повторил, но принять более-менее вертикальное положение Панкратову удалось лишь после того, как я подсел под него всем телом, по сути, взвалив на себя. Тем не менее, результатом раненый остался вполне доволен:

– Вот так! – прокряхтел он. – Теперь – двинули!

Ну, мы и двинули.

Не стану подробно описывать наш путь через опустевшую крепость, замечу лишь, что занял тот у нас добрых полчаса. Может, вышло бы и быстрее – даже с нашей незавидной скоростью – но дважды нам пришлось терпеливо пережидать, пока с дороги уберутся направлявшиеся по своим делам солдаты, а однажды – возвращаться и менять маршрут: прежним незадолго до нас катили пушку, да у лафета колесо отвалилось, и теперь взмыленный артиллерийский расчет устраивал вокруг своего охромевшего детища какие-то ритуальные танцы.

Но все на этом свете рано или поздно заканчивается, подошла к финишу и наша с Виктором одиссея. Вот он, последний поворот, а сразу за ним – площадка, заранее облюбованная моим напарником для эвакуации…

Оказалось, однако, что удобное место приглянулось не только нам. В самом центре заветного пятачка гордо стоял барабан (уж не тот ли самый, что служил недавно табуретом его высокопревосходительству адмиралу?). Полдюжины праздных казаков сгрудились вокруг него, затеяв игру в кости, еще трое или четверо – похоже, болельщиков – расположились поодаль.

Вот тут-то Панкратов и выдал ту свою сентенцию про «не везет».

– Бардак… – зло прошептал я. – Вот так и упустили Наполеона… Выйду, разгоню к чертям?

– Там с ними хорунжий и сотник – считай, офицеры, – покачал головой Виктор. – Они тебя пошлют – и формально будут правы: ты им ни разу не указ.

– Что же делать?

– Не знаю… – он помолчал. – Хотя нет, есть идея! – просиял вдруг мой напарник – насколько это вообще было возможно в его состоянии. – Поступим так…

* **

– Французы! – размахивая обнаженной саблей, укушенным в задницу демоном ворвался я в импровизированное полевое казино. – Французы в крепости!

– Как?! Где?! – побросав кости, повскакали со своих мест казаки.

– Со стороны реки взобрались на вал! Быстрее, братцы, там наших бьют!

Волшебные слова, про «наших», сработали безотказно – от барабана казаков словно ветром сдуло. Прокричав им вслед еще что-то ободряющее, я торопливо сунул саблю в ножны и бросился в противоположную сторону – за Виктором.

– Ваше благородие!..

Мы с Панкратовым были же почти на месте, когда меня нагнал этот знакомый голос. Я обернулся: у соседней землянки, удивленно таращась, переминался с ноги на ногу казачонок Федька.

– Ваше благородие, верно, ошиблись вы, – пряча глаза, пробормотал он. – Я только что с вала – нет там никаких хранцузов и не было!

– Точно говорю: были! И есть! – заскрежетав от досады зубами, бросил я – увы, без должной твердости в голосе.

– Не было! – упрямо повторил Федька.

– Сейчас разберемся, – взял внезапно инициативу в свои руки висевший на мне до того безмолвным мешком Панкратов. – Подойди сюда, казак.

Не посмев ослушаться офицера, парнишка неуверенно приблизился.

– Гляжу, ты настоящий воин. Молодец! Пистолет-то заряженный носишь? – спросил его Виктор, указав левой рукой – правая опиралась на мою шею – на изогнутую рукоять за поясом у Федьки.

– Так как же иначе-то? – в искреннем недоумении развел руками казачонок.

– А пуля не выкатится?

– Обижаете, ваше высокоблагородие! – протянул парнишка.

– Дай-ка сюда, проверю, – велел мой напарник.

Сбитый с толку таким оборотом, парнишка покорно протянул ему свой пистолет.

Пальцы Федьки еще касались ствола, когда Виктор ловко взвел курок и выстрелил казачонку в грудь.

Парнишка упал. Похоже, растратив на этот маневр с пистолетом последние силы, начал оседать и Панкратов – успев, впрочем, отчетливо прошептать:

– Игорь, гранату!

В полной прострации сделав последний шаг, отделявший нас от зоны безопасной эвакуации, я разбил пузырек об эфес своей сабли.

[1] …Лицом к лицу

Лица не увидать.

Большое видится на расстоянье.

Когда кипит морская гладь –

Корабль в плачевном состоянье…

Сергей Есенин «Письмо к женщине»

[2] Столица Русской Америки, ныне город Ситка