Текст книги "Брюсов Орден. Ради лучшего будущего (СИ)"

Автор книги: Денис Кащеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

Глава 21

г.Санкт-Петербург, 11 (23) января 1837 года

3849-е санкционированное вмешательство в поток времени

– Я готова, братец, – заявила Полина, запахивая пошитую мехом внутрь каракулевую накидку-пелерину – длинную, до пят, и весьма просторную.

– Что ж, тогда идем, – сверившись сквозь потускневшее от времени стекло с циферблатом массивных напольных часов, притулившихся в углу гостиной, кивнул я.

Поверх темно-зеленого, почти черного вицмундира гусарского поручика на мне была богатая шинель с бобровым воротником, на голове – синяя с красным околышем «фуражная шапка» – бабушка современной фуражки. В руках я держал слегка потрепанный томик стихов – точная копия издания Императорской Российской Академии 1835 года. Думаю, не нужно особо пояснять, за чьим авторством.

«Из пяти последних вызовов на дуэль, сделанных Пушкиным, три были так или иначе связаны с нелестными отзывами о его творчестве, – кстати вспомнился мне инструктаж Виктора. – Еще два – с защитой чести супруги поэта, Натальи. Но это уже будет ваш план «Б». Основной – стихи!»

«Вот с этого места – пожалуйста, поподробнее, – помнится, нахмурился тогда я. – Если вдруг номер со стихами не прокатит – я что, должен соблазнить Наталью Николаевну?»

«А она красотка, – ехидно подлила масла в огонь присутствовавшая при разговоре Полина. – И в 1837-м – всего-то лет на пять старше тебя нынешнего! Правда, уже мать четверых детей…»

«Довольно будет намека Пушкину, что тот, мол – рогоносец, – поспешил успокоить меня Панкратов. – Даже самого легкого и туманного. Но тут как бы он не попытался на месте забить обидчика тростью – или что там ему в тот момент под руку подвернется увесистое. Так что для начала – стихи! Согласно прогнозу Машины – чтобы напроситься на вызов, этого должно хватить с лихвой».

Чинно проследовав из гостиной вниз по широкой лестнице, у самого выхода мы столкнулись со Степаном, крепостным мужиком лет пятидесяти, поставленным хозяйкой – некоей пожилой графиней – следить за своим петербургским домом, пока сама она коротала зиму в Таганроге. В письме за ее подписью – фальшивом, разумеется – сторожу было велено принять и окружить заботой дорогих племянников своей госпожи – поручика Солженицына (фамилия «Ржевский» после Березины сделалась слишком известной и использоваться уже не могла) и сестру его, девицу Анастасию. При первой встрече, нынешним утром, Степан гордо отрекомендовался нам с Полиной «швейцаром» – так мы его про себя теперь и называли.

– В котором часу прикажете самовар ставить, барин? – с почтительным поклоном осведомился он теперь. – Барыня, тетушка ваша, обычно к пяти распоряжалась, но то летом бывало, а нынче холод-то какой! Только чаем горячим и спасаться!

В комнатах и в самом деле было, мягко говоря, не жарко – хоть так и ходи в шинели. Что же на улице-то будет?!

– Держи кипяток наготове, – благосклонно бросил я. – Смею надеяться, мы ненадолго.

– Так, посмотрим на город одним глазком, – простодушно хлопая ресницами, добавила Полина. – А то завтра ввечеру уже уезжать…

– Как вам будет угодно, барин, – покачал головой «швейцар» – странное желание молодых господ куда-то тащиться по январскому морозу, да еще и пешком, он явно не одобрял.

Вопреки предупреждению Степана, да и моим собственным опасениям, за порогом оказалось почти терпимо – если, конечно, надолго не поворачиваться лицом к ветру, так и норовившему швырнуть в глаза очередную порцию колючей снежной крупы. До места, выбранного нами для «засады» – на набережной Мойки, у горбатого мостика через скованную льдом речушку – от «тетушкиного» парадного было едва полсотни шагов. Ежась, мы с Полиной остановились у металлической ограды – я постарался встать так, чтобы хоть как-то прикрыть спутницу от пронизывающих питерских порывов – и, переминаясь с ноги на ногу, принялись ждать намеченную жертву.

Минут через семь-десять из-за завесы начинавшей уже, кажется, понемногу уставать метели показался наконец одинокий прохожий в черном пальто-«крылатке», высокой шляпе-цилиндре и с обещанной «добрым» Панкратовым длинной тростью в руке. Оной владелец время от времени лихо сбивал с гранитных столбиков ограды набережной высокие снежные шапки – однако, заметив на пути посторонних, занятие это поспешно оставил. Лица прохожего было пока не разглядеть, но мы и так прекрасно знали, кто именно направляется в нашу сторону. Точно по графику направляется.

– Нет, милая Настенька, как хотите, но читать эту невероятную пошлость далее – свыше моих сил! – громко заявил я, подгадав момент, когда прохожего будут отделять от нас едва полдюжины шагов, и, не глядя, швырнул припасенную книгу через плечо – аккурат под ноги человеку в «крылатке», о приближении которого я якобы до сего времени и не подозревал.

– Ой! – картинно вскрикнула Полина, испуганно проводив глазами улетевший томик.

Я обернулся – и напоролся на холодный, словно зимний питерский ветер, пристальный взгляд блекло-голубых глаз на сосредоточенном, напряженном лице.

Ростом «Наше Все» был невелик – немногим выше моей миниатюрной напарницы. Всклокоченные бакенбарды и выбивающиеся из-под цилиндра не слишком аккуратно уложенные кудри придавали его облику толику варварской дикости – того и гляди, в самом деле оприходует тростью.

– О, прошу меня извинить, милостивый государь! – выразительно всплеснул я руками. – Я вас не заметил. Полагаю, мне следовало бросить сей образчик прискорбной бездарности прямиком в Мойку – там ему самое место!

Смерив меня долгим, тяжелым взглядом – при своем незавидном росте поэт как-то ухитрился проделать это будто бы с высоты – Пушкин молча наклонился и поднял с оледенелой мостовой книгу. Отряхнул ее перчаткой от снега… Внезапно глаза его яростно сверкнули – он прочел титул на обложке.

– Кто вы такой, сударь? – яростно воззрился на меня поэт.

– Поручик Солженицын, к вашим услугам! – браво представился я. – А это, – указал на Полину, – моя юная сестра Анастасия… Позвольте поинтересоваться, с кем имею честь?

– Александр Пушкин, – совсем недружелюбно буркнул мой собеседник. – Автор этого, как вы изволили высказаться, образчика бездарности.

– О! – как мне кажется, правдоподобно изобразил я смесь удивления и смущения. – Весьма сожалею… Но вы не огорчайтесь, милостивый государь: у всех случаются творческие неудачи. Я читал ваши старые произведения – ну, там «Руслана и Людмилу»… «У Лукоморья кот ученый, златая цепь на том коту…» – ну, что-то вроде того. Гениально ведь, просто гениально! Но уже «Евгений Онегин» – простите, книга ни о чем. Где там сюжет? Где развитие характера героя? Да на него даже убийство друга толком не повлияло! Евгений ваш как скучал, так и продолжает. И читатель скучает вместе с ним! Но даже в этакой пустышке чувствуется ваш недюжинный талант, чувствуется! Но в сих, прости Господи, виршах, – мотнул я головой на книгу в руках собеседника, – нет и его!

По мере того, как я разливался соловьем – ну или вороном каркал, тут как посмотреть – кровь постепенно приливала к лицу поэта, превращая то из просто несимпатичного в вовсе уж безобразное.

– Боюсь, молодой человек, что вы ни бельмеса не смыслите в литературе! – сквозь сжатые зубы процедил Пушкин, стоило мне сделать малейшую паузу.

– Быть может, папаша, просто ваши пути с ней разошлись лет этак пять-семь назад? – поддал жару я.

– К тому же, поручик, вы еще и наглец, каковых свет не видывал! – прошипел поэт. – Придется вас проучить! Посмотрим, будете ли вы столь же разговорчивы у барьера с пистолетом в руке!

– В любое время – к вашим услугам, сударь! – внутренне просиял я: рыбка клюнула. – Вызов принят!

– Куда прикажете прислать секундантов? – сухо осведомился «Наше Все».

– Прошу, – я протянул ему припасенную как раз на этот случай карточку с адресом «тетушкиного» дома.

– Нынче вечером – ждите! – угрюмо бросил Пушкин. – Мое почтение, сударыня, – приподняв цилиндр, коротко поклонился он Полине и, не попрощавшись со мной, повернулся и зашагал прочь – бережно прижимая к груди брошенную мной к его ногам книгу.

– Крутись Уроборос… Кажется, милосерднее было грязно оскорбить его красавицу-супругу, – задумчиво пробормотала вслед нырнувшему в белую метель поэту моя напарница.

* **

Визитеры явились к нам в шестом часу пополудни. Было их двое, оба – военные. Я же встретил их в гостиной один – Полину мы решили до поры держать в резерве.

– Полковник Данзас, – не подав руки, коротко преставился мне старший из них, крупный мужчина лет тридцати пяти.

– Поручик кавалергардского полка Жорж Шарль де Геккерн д’Антес, – с заметным – пожалуй, даже нарочитым – французским акцентом назвался его более молодой спутник – приторный красавчик-гвардеец. Этот, однако, не побрезговал обменяться со мной рукопожатиями.

– Присаживайтесь, господа, – указал я гостям на видавшие и лучшие времена кресла. – Не желаете ли чаю – самовар только что вскипел? Или, может быть, чего-нибудь покрепче?

– Сперва дело, – холодно отклонил все предложения полковник, оставшись стоять столбом. Гвардеец за его спиной лишь с усмешкой развел руками – но не присел и он.

– Как вам будет угодно, – пожал я плечами.

– Не буду ходить вокруг да около, – тут же снова заговорил Данзас. – Ответьте, сударь: вы в самом деле намерены стреляться?

– А что, у меня есть выбор? – сделал я удивленное лицо. – Вызов был брошен не мной – уклоняться же от драки не в моих правилах.

– Из любого правила бывают исключения, – покачал головой полковник. – Вы же понимаете, с кем собираетесь сойтись в поединке? Или нет?

– С камер-юнкером Александром Пушкиным, – самым равнодушным тоном, какой только смог выдать – для пущего контраста с этим его с придыханием произнесенным «кем» – ответил я.

– Нет! – возвысил голос Данзас. – Не просто с каким-то там камер-юнкером! С великим русским поэтом! С гением, какие рождаются один раз в сто лет! С кумиром образованной публики! С протеже господина Бенкендорфа, шефа жандармов и главного начальника третьего Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии! С человеком, чьим личным цензором выступает сам Государь!

– Простите, я и не знал, что дерусь сразу с пятью противниками, – хмыкнул я в ответ на этакий заход со всех возможных козырей.

– Это все один человек – Александр Пушкин! – проигнорировал мой неприкрытый сарказм полковник. – Но человек поистине выдающийся! Представляете, что будет, если в ходе поединка вы даже не застрелите – просто серьезно его раните? Вас незамедлительно арестуют и предадут военному суду! Но это еще полбеды: на вас ополчатся не только власти: вся просвещенная Россия! Современники проклянут вас! Потомки станут плеваться при одном только упоминании фамилии «Солженицын»! Вы этого хотите?

– Признаться, о моих желаниях вопрос здесь не стоит вовсе, – вздохнул я. – Я прибыл в столицу всего на пару дней и менее всего собирался потратить это время на окололитературные споры со стрельбой. И господину Пушкину мной не было сказано ничего такого, чего автор его известности не слышит постоянно. Гений счел себя оскорбленным? Мне жаль. Но…

– Так принесите свои извинения, поручик – и недоразумение окажется исчерпано! – горячо перебил меня Данзас.

– И не подумаю! – гордо вскинул я голову. – Как я уже сказал, не вижу в тех своих словах ровным счетом ничего зазорного. Каждый читатель имеет право на конструктивную критику! Мне не за что извиняться – решительно не за что! Однако, если господин камер-юнкер отзовет свой вызов – со своей стороны я, конечно же, не стану настаивать на поединке.

– Он не отзовет! – с усмешкой бросил не участвовавший до той поры в разговоре д’Антес. – Уж я-то его знаю!

– Как раз в вашем случае вызов был благополучно отозван, Жорж, – раздраженно повернулся к нему полковник.

– Ну да: после того, как я сделал предложение сестре его супруги, – хмыкнул гвардеец. – И то боюсь, что не за горами новый… Даже удивлен, что Александр попросил меня представлять сегодня здесь свои интересы – ирония судьбы, не иначе…

– Да уж, я отлично справился бы и без вас, Жорж, – холодно бросил ему Данзас.

– Ничуть в этом не сомневаюсь. Но все же считаю своим долгом помочь – чем могу. Поэтому и уточняю, чтобы попусту времени не терять: не получив от обидчика извинений – в самых недвусмысленных выражениях – сего вызова он нипочем не отзовет.

– Ладно, оставим это, – устало буркнул полковник. – Дуэль – так дуэль. Кто ваши секунданты, поручик? – снова повернулся он ко мне. – Нам нужно обсудить условия поединка.

– Вот тут, господа, небольшая заминка, – виноватым тоном проговорил я. – Мы с сестрой только сегодня прибыли в Петербург и еще не обзавелись в столице знакомствами. Если бы вы были так любезны порекомендовать мне достойного человека…

– То есть секунданта у вас нет? – аж просиял от этой новости Данзас.

– Увы…

– Тогда это означает, что дуэль не может состояться! – радостно заявил он.

– Постойте, – как по заказу, снова вмешался гвардеец. – Господин поручик только что объяснил нам причины, по которым не может назвать имени своего секунданта, и лично я нахожу их вполне уважительными! Я подыщу вам доверенное лицо, сударь, – с любезной полуулыбкой обратился он ко мне. – Единственное, сделать это успею только к завтрашнему утру… Но ручаюсь: не пробьет и десяти часов, как секундант будет у вас!

– Условия необходимо обсудить сегодня! – хмуро бросил полковник. – Александр просил с этим не тянуть!

– Совершенно согласен! – с искренним энтузиазмом подхватил я. – Мне и самому нет никакого резона затягивать дело! Так что готов оговорить все необходимое незамедлительно, а секунданта поставим обо всем в известность позднее.

– Это против правил, – покачал головой Данзас.

– Сделаем так, – предложил я, и не думая отступать. – Я нынче же безоговорочно приму любые ваши условия. Наверняка вы их уже продумали? Согласен без обсуждения – на все! Уверен, господа: там нет ничего бесчестного или несправедливого! Подпишу не глядя, а секундант приложит к ним свою руку завтра.

– Это совершенно против правил, – угрюмо повторил полковник – все столь же сердито, но уже будто бы с некоторым сомнением.

– А по-моему, вполне годится, – с готовностью заявил ему наперекор д’Антес. – Раз господин поручик согласен – почему нет? Вы правы, – оборотившись ко мне, он извлек откуда-то исписанный мелким почерком листок, – предложение мы составили – вам осталось только поставить свою подпись. Оружие – пистолеты. «Противники становятся на расстоянии двадцати шагов друг от друга и пяти шагов (для каждого) от барьеров, расстояние между которыми равняется десяти шагам», – начал читать по бумажке гвардеец. – «По данному знаку идя один на другого, но ни в коем случае не переступая барьера, противники могут стрелять… Сверх того, принимается, что после выстрела противникам не дозволяется менять место – для того, чтобы выстреливший первым огню своего противника подвергся на том же расстоянии… Когда обе стороны сделают по выстрелу, вне зависимости от их результата, поединок считается завершенным»… Вот только с часом и местом встречи пока не определились, – заметил он, закончив чтение и кладя листок на стол передо мной.

– Я слышал, на Черной речке, близ Комендантской дачи, есть отличная площадка – от Коломяжской дороги она отделена густым кустарником и тем самым неплохо сокрыта от посторонних глаз… – «вспомнил» я.

– О, я хорошо знаю это место, – кивнул д’Антес. – Великолепный выбор!

– Согласен, – неохотно буркнул Данзас. – И все же, такое обсуждение – категорически против правил…

– А время – пусть будет полдень, – уже не слушая его, предложил гвардеец.

– Не возражаю, – склонил голову я.

На том и порешили.

* **

– С десяти шагов? А Александр Сергеевич, и в самом деле, здорово на тебя зол, – заметила, входя в гостиную, Полина. Гости только что удалились, унося с собой документ с подписанными мной условиями завтрашнего поединка. – Как бы он не изменил своим привычкам и не пальнул, не доходя до барьера.

– Машина считает, что не изменит, – невольно передернувшись, ответил я. На всех своих состоявшихся дуэлях поэт ни разу не стрелял первым.

– Хорошо, если так, – кивнула моя напарница.

– С местом, вон, она правильно предсказала – ну, что секунданты Пушкина согласятся на Черную речку… – добавил я, не столько убеждая «сестру», сколько уговаривая самого себя.

– Только смотри, сам не попади в него случайно… – лукаво улыбнулась девушка, ласково поглаживая ложе только что собранного ею карабина.

Застрелить Пушкина предстояло моей напарнице – похожей на пистолетную пулей, из заранее облюбованного укрытия по соседству с местом поединка. Мне же надлежало, правдоподобно прицелившись, доблестно промазать: рана на теле у поэта должна была остаться только одна. Смертельная.

Таков был разработанный Машиной план.

Глава 22

г.Санкт-Петербург, 12 (24) января 1837 года

3849-е санкционированное вмешательство в поток времени

Обещанный мне Жоржем д’Антесом секундант явился ровно в десять утра – аккурат под бой «тетушкиных» напольных часов. По меркам века сего, это был уже мужчина в возрасте – лет пятидесяти, ну, может, сорока пяти – седовласый, но в аккуратно подстриженных бакенбардах проскакивали темные волоски. Не слишком высокий, однако военная выправка – прямая спина, расправленные плечи – будто добавляли к его росту вершка два. Ну, то есть сантиметров десять.

Метель стихла еще ночью, и пробившееся сквозь тучи низкое зимнее солнце по-питерски холодно заглянуло в юго-восточное окно гостиной почти одновременно с появлением на пороге комнаты гостя – должно быть, ослепив того с непривычки.

– Поручик Солженицын? – осведомился он, беспомощно щурясь.

– К вашим услугам, – кивнул я.

– Я ваш секундант, майор… – гость сделал шаг вперед, протягивая мне руку – и тем самым вышел из-под прицела бесцеремонно бившего ему в глаза шального луча. Внезапно глаза его изумленно распахнулись, и он словно споткнулся на гладком паркете. – …Ковальский, – по инерции все же завершил представление майор и тут ж возопил: – Это вы?!

Не поспеши гость назваться, не выкажи свое удивление нашей встречей – мне бы, пожалуй, нипочем его не узнать. Слишком уж немного осталось в этом пожилом господине от двадцатилетнего уланского штаб-ротмистра с Березины, и еще меньше – от перепуганного отрока в мансардном окне ночной питерской улицы. Нет, теперь, когда карты столь внезапно раскрылись, я и правда был готов отыскать в облике майора некогда знакомые черты – и то, признаться, с трудом.

Пораженный не менее гостя, я невольно попятился:

– Это вы?! – бездумно повторил с надрывом его вопрос.

– Дьявол! – пробормотал Ковальский, также отступая. – Вот уж не думал, что… – внезапно выражение растерянности на его лице сменилось холодной решимостью. – Но нет, сегодня я готов! – в руке майора откуда ни возьмись появился пистолет – неужели заряженный? – Я всегда теперь готов! – безумная улыбка озарила лицо моего несостоявшегося секунданта. Ствол нацелился мне точно в грудь. – И вот долгожданный час настал! Сгинь, нечистый!

И, не мешкая более, Ковальский спустил курок.

Эхом отразившись от стен гостиной, грянул выстрел. Невольно я зажмурился, но тут же заставил себя снова распахнуть веки – однако ни дыма, ни пламени почему-то не увидел. Не почувствовал и удара пули, хотя промазать с такого расстояния было бы куда труднее, чем попасть в цель…

А вот майора отбросило назад (что, отдачей?! Так вроде в руке у него обычный пистолет, а не базука!).

Мгновение-другое Ковальский еще стоял, покачиваясь, затем рухнул навзничь, сметя и опрокинув некстати подвернувшийся стул.

Прежде чем я осознал, что почему-то до сих пор жив – а вот незадачливый стрелок, похоже, совсем наоборот – из-за моей спины с карабином наперевес походкой заводной куклы вышла бледная Полина. Резко склонившись над Ковальским, она переложила оружие в левую руку, правой дотронулась до шеи майора и, выждав пару секунд, коротко бросила:

– Готов.

Затем подняла с пола пистолет, наскоро его осмотрела и констатировала:

– Осечка.

– То есть, все-таки, пан стрелял первым? – вырвалось у меня.

– Прости, – развела вооруженными руками девушка. Вышло, надо признать, эффектно.

– Он у тебя и на Черной речке так бабахнет? – понемногу приходя в себя, поинтересовался я, кивнув на карабин напарницы.

– Там у меня будет глушитель, – мотнула головой девушка. – Сейчас некогда было…

– Понятно… – протянул я. – Что ж, в любом случае, спасибо…

– Всегда пожалуйста, – сделав шаг в сторону, Полина положила пистолет на стол. Затем, подумав, отправила туда же и карабин. Показалось мне или нет, но, вроде бы, руки девушки слегка подрагивали.

– Ты… как? – запоздало поинтересовался я.

– Нормально, – вскинула голову моя напарница. – Как сам?

– Тоже в норме, – кивнул я.

– Тогда пойди, успокой «швейцара» – он наверняка слышал выстрел. Скажи, типа, чистил пистолет – и тот случайно пальнул… Да, нужно еще про Ковальского что-то наврать: а то войти вошел, потом выстрел – и больше не вышел…

– Скажу, что уставший гость отправился с дороги спать и просил не беспокоить, – пришло мне в голову, вроде бы, недурное решение. – Надо его, кстати, в спальню оттащить, – шагнул я к телу на полу.

– Я оттащу, – остановила меня жестом Полина. – И замою следы крови. А ты – дуй к «швейцару»! Только лицо попроще сделай, а то он точно нехорошее подумает.

– Пусть что хочет думает, холоп, – буркнул я, направляясь к выходу из гостиной – ноги слушались как-то неохотно, на каждый шаг приходилось их уговаривать. – Главное, чтоб сидел тихо и не отсвечивал! А то тетушке пожалуюсь! Уж она ему задаст!

– Наша тетушка – она такая, – кивнула Полина без тени улыбки на лице.

* **

В половине одиннадцатого мы с напарницей уже сидели в санях нанятого Степаном извозчика-«ваньки» – недорогого, но таки сподобившегося постелить пассажирам теплый тулуп. Ехать до Черной речки было недолго, однако выдвинулись мы заранее – нужно было еще забросить Полину на позицию для стрельбы – в полуразрушенный сарайчик рядом с выбранной мной площадкой. Ну и правильно сделали, что поспешили – уже метров через двести дорога оказалась перегорожена: на набережной возводили на потеху публике не то снежную крепость, не то ледяной дворец – пришлось свернуть и двигаться в объезд.

– Не серчайте, барин, – оправдывался «ванька», правя в боковую улочку. – По Екатерининской канаве проскочим – и дале с ветерком помчим!

– И здесь пробки да перекрытия… – недовольно пробормотала себе под нос моя спутница.

Означенная Екатерининская канава – бывшая речка Кривуша, будущий канал Грибоедова – смотрелась пусто и не слишком презентабельно. Дома тут стояли попроще, набережная выглядела слегка запущенной, да и снег на мостовой, похоже, не разгребали с осени. Красавца храма Спаса на Крови, разумеется, еще не существовало даже в проекте – убиенный здесь в 1881 году Император Александр II ныне, в 1837-м, был всего лишь Цесаревичем, возрастом – приблизительно нашим с Полиной ровесником.

– Нужно еще продумать, как объяснить отсутствие Ковальского Данзасу и д’Антесу, – вполголоса заметила моя напарница, поудобнее переставляя в ногах громоздкий серый кофр с карабином и боеприпасами.

– Прям вот нужно? – скривился я. – Ну, не пришел – и не пришел. Не я же его себе выбирал. Обойдусь без секунданта. Д’Антес против не будет – в конце концов, косвенно это его вина.

– Данзас будет.

– Ну, он один, да еще и француз, – усмехнулся я.

– Д’Антес тоже француз – при чем тут это?

– Знаю – это я из какого-то фильма процитировал. Не суть. Дуэль уже не отменить. Пушкин рвется стреляться, я тоже – кто нас остановит?

– А если Пушкин за ночь остыл и передумает?

– Оскорблю его снова и попрошу д’Антеса мне секундировать. Не думаю, что он откажет.

– Я тоже не думаю, но… Ой, что это? – вздрогнула вдруг она.

Что именно «это», я понял сразу – вероятно, почувствовали мы одно и то же. Сердце мое внезапно сжалось едва ли не в точечку, под ложечкой защекотало, ноги словно окунули в ледяную прорубь, а плечи и голову – в натопленную сауну. Ощущение было мне знакомо – точно такое же я испытал ровно месяц назад, покидая 1812 год. Вот только сейчас никакого переноса не наблюдалось – как мы катили в санях в 1837-м, так и продолжали катить.

– Такое впечатление, что нас хотели выдернуть из потока, и даже начали – но внезапно передумали… – подтвердив мою догадку, ошарашенно прошептала Полина, нащупывая – должно быть, непроизвольно – мою руку. – Вот только так не бывает, эвакуация – процесс необратимый!.. Ничего не понимаю…

Ответить я не успел: откатившийся было приступ вдруг повторился с удвоенной силой, мир вокруг меня стремительно завертелся, перевернулся вверх дном, и, вырванного из саней, меня грубо – совсем не так, как при прошлой эвакуации – швырнуло сквозь время – такой прыжок ни с чем другим не спутаешь…

Но почему? И куда? Домой? А как же этот сукин сын Пушкин? Как же, Уроборос ее подери, миссия?! Как же…