Текст книги "Брюсов Орден. Ради лучшего будущего (СИ)"

Автор книги: Денис Кащеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

Глава 29

г.Ярославль, 10 (23) июля 1913 года

Произвольное вмешательство в поток времени

– Ну, вот и пришли, – проговорила Полина, указав жестом на трехэтажное здание Почтово-Телеграфной конторы, отделенное от нас заросшим бурьяном пустырем. А затем, выразительно на меня посмотрев, коротко кивнула на дом по соседству, белый, в два этажа, над подъездом которого красовалась слегка выцветшая вывеска «Рейнольдс & Уошбурн, поверенные и агенты» – со всеми полагающимися эпохе «ерами» и прочими «ятями».

На Почтовую улицу города Ярославля (она же Спасо-Нагородная, смотря каким картам верить) мы вышли со стороны Волги – мимо симпатичной белокаменной церквушки, с невысокой шатровой колокольни которой окрестности оглашал торжественный перезвон. На мне был защитного цвета пехотный мундир с золотыми погонами – по единственной маленькой звездочке на каждом (волею «Хозяина» из поручиков меня «разжаловали» в прапорщики). На голове – фуражка с довольно высокой тульей. У левого бедра – подвешенная на плечевой портупее драгунская офицерская шашка. Дополняли образ зловещего вида бинты, туго перетягивавшие челюсть и закрывавшие рот – «аксессуар», для нашей с напарницей задумки совершенно необходимый, а вот поставить о нем в известность легионера мы не потрудились.

Моей спутнице «Хозяин» выдал длинное темно-синее платье, по сравнению с ее же нарядом для 1837 года – куда менее пышное и не столь утянутое в талии, и аккуратную шляпку с ажурной вуалеткой на пол-лица. Левой рукой Полина светски опиралась на мой правую.

Сам перенос прошел без эксцессов – если не считать того, что «высадились» мы в полночь, действовать же нам предстояло только утром, с открытием контор. Но хоть площадка на этот раз была выбрана с умом – как минимум, никаких тебе неучтенных деревьев. Да и предпочтение темного времени суток, по большому счету, не стоило ставить легионеру в вину: позднее час – меньше шансов нарваться на случайного свидетеля. Что, впрочем, не мешало нам показушно-сварливо сетовать на связанные с этим неудобства – до тех самых пор, пока перед выдвижением к Главпочтамту мы не замотали мне рот бинтом.

Что до нашего задания, то, по заверению «Хозяина», оно снова было «элементарным»… Так бы, наверное, и оказалось – не задумай мы внести в спущенный «сверху» план несколько существенных дополнений.

Прошедшие с прошлой миссии – той самой, в Кусково – неполные две недели обернулись для нас сплошным разочарованием. Поиск уцелевших членов Ордена результата не дал. Единственным человеком, на кого нам удалось выйти, найдя в «пиратской» базе заветный телефонный номер, была Кристина Ястребкова из Питера, но та с нами разговаривать категорически отказалась – то ли из страха, то ли из некой личной неприязни к Полине, я так и не понял. Повторные попытки до нее дозвониться – с разных телефонов – оказались безуспешны – «абонент недоступен», и точка! Не вышло связаться и через соцсети – все свои аккаунты Кристина удалила.

Не получилось и выследить «Хозяина». Идея была засесть в Кусково и дождаться, когда легионер явится за приготовленным для него кладом, но сразу же по нашем возвращении из 1918-го тот позвонил и недвусмысленно велел нам убираться из усадьбы куда подальше. Судя по всему, по телефону «Хозяин» нас в текущем потоке и отслеживал. Отключить «маячок» мы не сумели, ходить же без гаджета легионер строжайше запретил, время от времени проверяя соблюдение приказа внеурочными звонками.

Единственное, чего нам удалось добиться – более тщательного подхода к организации миссии. Выслушав историю о ветке в Полинином ухе, «Хозяин» признал – пусть и сквозь зубы – что подобное недопустимо. Заверил, что впредь будет аккуратнее, а также обещал предусмотреть резервные точки эвакуации. Заодно получилось убедить его заранее ставить нас в известность о деталях предстоящей операции – типа, для настроя и теоретической подготовки. Ну, как заранее – после бурных дебатов сошлись на сутках «форы». Но все ведь лучше, чем день в день, за час до переброски!

То есть какой-никакой прогресс имелся – но, конечно же, совсем не тот, что нам бы хотелось.

Первой не выдержала Полина.

– Снова ничего! – бросила она, отрывая взгляд от очередной телефонной базы на экране компьютера и ударяя сжатым кулачком по столу. – Крутись Уроборос, это тупик!

– Не стоит отчаиваться, – подходя сзади, попытался успокоить напарницу я. – Мы только начали работу!

– Это ты называешь работой? – хмыкнула девушка. – Имитация бурной деятельности – вот что это такое!

– Пока у нас слишком мало вводных, – вкрадчивым тоном проговорил я. – Чем дальше пойдет дело, тем больше у легионера будет возможностей совершить ошибку…

– Ну да! Например, чем-нибудь нас хорошенько нашпиговать при очередном переносе!

– Он бьет себя пяткой в грудь, что такое не повторится!

– К Уроборосу его пятку! Вместе с грудью! Нужно менять тактику – или так и помрем рабами кольца! – потрясла она правой пятерней.

– Предлагаешь их срезать? – нахмурился я, переводя взор на собственный окольцованный палец. – Нет, ну, тоже, конечно, вариант…

– Не вариант! – мотнув головой, рявкнула Полина. – Избавиться от кольца – значит, признать поражение! Власть над нами легионер утратит, но с мечтой о возврате Машины можем тогда распрощаться навсегда! Нет, я не сдаться предлагаю, а наоборот, перейти в наступление!

– Ну, и как же? – опуская руку с кольцом, скептически прищурился я. – Что мы можем сделать такого, чего еще не пробовали или хотя бы не обсуждали?

– Послать весточку в Орден! – набрав побольше воздуха, выпалила девушка. – Из прошлого – в день, когда нас отправили к Пушкину! Предупредить, чтобы были настороже!

– Схлопочем грандиозный парадокс, – почти машинально выдал в ответ я.

– И пусть! Ты же сам говорил: не все ли теперь равно! Забыл?

– Говорил, – признал я. – Ладно, Уроборос с ним, с парадоксом. Как ты собираешься такое провернуть?

– Пока не знаю, – развела руками Полина. – Надо думать.

– Послание через годы… – пробормотал я. – Помнится, что-то подобное ты однажды уже пробовала замутить… Не прокатило.

– Я была юной дурочкой и действовала в лоб. Чтобы все срослось, на этот раз придется сработать хитрее… Еще, конечно, многое зависит от того, куда именно нас пошлет легионер…

– Это точно, – согласился я. – Я про «куда пошлет», а не про «дурочку», – пояснил тут же на всякий случай. –Ну, тут ждать недолго: завтра он обещал рассказать о новой миссии.

– Что ж, до завтра можно и потерпеть, – сосредоточенно кивнула девушка, выключая компьютер.

* * *

г.Москва, август 20** года

Текущий поток времени

– Сперва небольшая предыстория, – бодро начал свой телефонный инструктаж «Хозяин». – В феврале 1913 года в России широко отмечалось 300-летие царствования дома Романовых. Среди праздничных мероприятий значился и выпуск юбилейной серии почтовых марок с портретами представителей династии. Такая серия была изготовлена. Всего в ней было семнадцать марок – казалось бы, ровно по числу предков, предшественников на троне тогдашнего императора Николая II. Однако не все так просто. Некоторые портреты повторялись, а об иных царях почему-то забыли. И если ожидать появления на марке изображения свергнутого в младенчестве Елизаветой Петровной Иоанна Антоновича, пожалуй, и не следовало, то отсутствие в пантеоне Анны Иоанновны, процарствовавшей в XVIII веке целых десять лет, уже выглядит загадочно… Выглядело до недавнего времени. В прошлом году марка с портретом этой императрицы – номиналом в пять копеек – всплыла на лондонском аукционе «Сотбис» при распродаже коллекции, принадлежавшей одному из членов британской королевской семьи. Оказалось, что соответствующий тираж в 1913-м был отпечатан, но по какой-то причине изъят и почти полностью уничтожен. Однако из-за праздничной неразберихи некоторое количество экземпляров все же попало в продажу и, прежде чем власти спохватились, было реализовано – летом 1913 года через почтовую контору города Ярославля… Конец предыстории.

– И почем же эта Анна свет Иоанновна ушла на «Сотбис»? – поинтересовался я, уже понимая, к чему ведет легионер.

– За семьсот пятьдесят тысяч фунтов стерлингов, – охотно ответил мой собеседник. – На сегодняшний день это самая дорогая российская марка в мире. И вы мне ее привезете. Разумеется, не ту, из королевского собрания, а точно такую же. Или даже несколько точно таких же – непосредственно из 1913 года. Это ясно?

– Ясно, – вздохнул я. – Снова микроскопом гвозди будем забивать – что ж тут неясного?..

– Тогда отправляйтесь на вокзал за экипировкой и материалами, – проигнорировал мое едкое замечание собеседник. – Ячейка та же. Код – 1913, не перепутаете. Завтра вечером извольте быть в Ярославле. Все уточняющие вопросы – по ходу дела. До связи.

– Филателист Уроборосов… – с чувством буркнул я в уже отключившуюся трубку.

– Ярославль, значит? – задумчиво пробормотала слышавшая весь наш разговор моя напарница. – Что ж, посмотрим, что там было хорошего в этом вашем Ярославе в юбилейном 1913-м – помимо драгоценной марки…

* * *

г.Ярославль, 10 (23) июля 1913 года

Произвольное вмешательство в поток времени

– Ну что, удачи нам… – едва слышно прошептала Полина.

Выпустив мою руку, девушка неспешно направилась к подъезду Главпочтамта. Каблучки ее кожаных ботиночек звонко застучали по булыжной мостовой.

Проводив напарницу взглядом, я одернул мундир и решительно зашагал в противоположном направлении – к конторе господ Рейнольдса и Уошбурна, подданных Его Величества короля Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии Георга V. Юристов, чей бизнес, благополучно пережив бурный XX век, сохранился (на данный момент – еще только сохранится) и в веке XXI.

Внутри за стойкой меня встретил ухоженный, напомаженный клерк.

– Чем могу служить, господин прапорщик? – со слащавой улыбкой поинтересовался он у меня по-русски, да еще и с характерным волжским «оканьем» – должно быть, персонал уважаемые английские хозяева набирали из местных.

Демонстративно скривившись, я схватился рукой за ухо, затем, выждав пару секунд, протянул клерку заготовленную записку, над которой, в числе прочих, корпел накануне весь вечер, старательно расставляя в конце слов твердые знаки – не исключено, что даже пару лишних где-нибудь прописал. Что до «ятя» и «i» с точкой, то ими, за неимением времени, мы с Полиной решили не заморачиваться: в конце концов, простой армейский прапорщик мог закончить гимназию (или где он там должен был учиться?) и на тройки:

«Прошу не отвечать вслухъ: я контуженъ, звуки доставляютъ мне нестерпимую боль. Говорить тоже не могу. Мне необходимо встретиться с г-ном Рейнольдсом или г-ном Уошбурном по важному и неотложному делу!»

По его собственным словам, на миссии нас с Полиной «Хозяин» видеть не мог – но зато прекрасно слышал. Так что, дабы не выдать наши с напарницей планы, ничего мало-мальски подозрительного я произнести не имел права.

При этом, различал ли легионер сказанное в нашем присутствии другими, мы не знали. Может быть, нет, а может – и да. Поэтому на всякий случай было решено попытаться заставить молчать и всех потенциальных собеседников.

Существовал и третий рубеж обороны – пока я находился у юристов, моя напарница должна была затеять на почте скандал. Стоило рассчитывать, что внимание «Хозяина» переключится на девушку – а следить разом за двумя разлучившимися эмиссарами было невозможно и при исправной Машине.

– О, простите… – начал было клерк между тем. Я снова изобразил на лице страдальческую гримасу (труда мне это не составило: не ровен час, услышав лишнее, легионер прервет миссию!), и он осекся. Виновато приложил ладонь к груди, затем суетливо закивал, жестом предложил мне обождать и удалился с моей запиской в руках.

Вернулся он примерно через полминуты и, снова жестом, пригласил меня следовать за собой. Я несколько перевел дух: похоже, дело пошло… Но самое сложное еще оставалось впереди.

В просторном светлом кабинете меня ожидал плотный мужчина в сером твидовом костюме-тройке, чем-то почти неуловимо напомнивший мне покойного (вернее, еще даже не родившегося) Гроссмейстера Ордена Анатолия Сергеевича Ульянова. Поднявшись из-за стола, джентльмен пожал мне руку, сокрушенно покачал головой, глядя на мои бутафорские бинты, и знáком предложил присесть. Затем, опустившись в кресло и сам, протянул тисненую золотом визитную карточку, из которой я узнал, что передо мной сэр Уильям Рейнольдс-младший собственной персоной. В ответ я передал ему вторую приготовленную записку, составленную все в той же промежуточной старо-новой орфографии:

«Меня зовутъ Игорь Одинцовъ. Имею к Вамъ дело крайне деликатного характера и весьма неординарного содержания. У меня имеется некое письмо. Принявъ оное, Вы незамедлительно вывезете его в Англию, где письмо должно храниться какъ минимумъ до начала XXI века. Затем его следуетъ вернуть в Россию и вручить адресату точно в указанные дату и время. Иныхъ пояснений не будетъ. Срокъ вручения письма…»

Далее шли дата нашего с Полиной ухода в 1837 год и время – «17:00».

Поняв по поднятому на меня удивленному взгляду сэра Уильяма, что записку тот дочитал, я медленно выложил на стол запечатанный конверт с посланием Ордену, и сверху, один за другим, пять золотых империалов, столь удачно позаимствованных Полиной из Кусковского клада.

В любой иной ситуации наблюдать за реакцией юриста было бы, пожалуй, весьма занимательно. Пухлая рука Рейнольдса дернулась к монетам, замерла на полпути, снова потянулась к стопке золотых кругляшей… Глаза англичанина забегали, перескакивая то на деньги, то на письмо под ними, то на меня. Брови вовсе зажили самостоятельной жизнью, то складываясь домиком, то сходясь к переносице, то изгибаясь крутой дугой – тут, правда, отметилась только правая, левая на такой трюк оказалась неспособна. Лоб пересекла глубокая складка. Губы дрогнули, рот приоткрылся – в явном намерении заговорить, но я снова показал на свое якобы больное ухо, и хозяин кабинета ограничился поспешным понимающим кивком.

Я все ждал, когда он заберет золото – с этого момента сделку можно было бы, вероятно, считать состоявшейся – но, так и не дотронувшись до монет, Рейнольдс потянулся к чернильному прибору на столе. Взяв лист бумаги, наскоро набросал несколько слов и протянул написанное мне.

В отличие от меня, «ятями» англичанин не пренебрегал. «Откажется!» – с ужасом успел подумать я, разбирая его убористый почерк.

Но нет, из записки лишь явствовало, что юрист просит у меня какой-нибудь официальный документ – для составления сделки. Не сдержав облегченного вздоха, я достал из кармана состряпанное легионером офицерское Удостоверение на мое имя.

Внимательно его изучив – разве что на зуб не попробовав – сэр Уильям что-то пробормотал себе под нос по-английски – ни я, ни, надеюсь, «Хозяин» ничего не расслышали, но очередную порцию холодного пота на спине я заработал – и принялся собственноручно составлять договор.

Признаться, соглашение я подписал, почти не глядя: спеша, пока юрист не передумал – проверил только ключевые даты. После этого, наконец, Рейнольдс стряхнул монеты в ящик стола и забрал конверт с письмом.

Получив экземпляр договора и обменявшись на прощание крепким рукопожатием с сэром Уильямом, не чуя под собой ног, я покинул кабинет.

Полина ждала меня на полпути между почтамтом и конторой Рейнольдса – то ли не решаясь приблизиться, то ли не желая зря маячить под окнами у англичан.

– Ну? – нетерпеливо спросила она у меня.

Я молча продемонстрировал ей подписанный сторонами договор. На глазах расслабившись – только теперь стало понятно, сколь напряженной была ее поза до этого – в ответ напарница небрежно помахала перед моим носом блоком из четырех почтовых марок.

Не придумав ничего лучше, я лишь одобрительно кивнул.

Подгоняемые нетерпением, до точки эвакуации мы дошли очень быстро – последние метры едва сдерживались, чтобы не перейти на бег. Вот и заветный пятачок у пристани – как, кстати, «Хозяин» его только отыскал, если, типа, в прошлом слеп как крот? Не на слух же… Или это у него только за миссией воочию следить не получается?

Ладно, Уроборос с ним…

Среди дня место было не таким уж и тихим – на пирсе неподалеку вовсю толпился народ – но нас с напарницей это уже не волновало. Я с наслаждением разматывал до смерти мне надоевшие слюнявые бинты, Полина же, достав откуда-то – чуть ли не из рукава платья – сбереженную в XIX веке гранату, с размаху швырнула пузырек на камни под нашими ногами и крикнула:

– Эй, у Машины! Забирай нас!

«Синдром переноса» не заставил себя ждать… В отличие от самого переноса.

– Не поняла… – нахмурившись, проговорила моя напарница.

– Прям, как тогда, в 1837-м… – пробормотал я, удивленно озираясь.

– То есть у нас получилось… – я так и не понял, вопрос это был или утверждение. – Легионер начал нас возвращать, произошел Скачок… И Машина у него пропала, так? Ну а мы, соответственно, застряли?

– Тс-с! – «на автомате» приложил я палец к губам: если догадка напарницы не верна, «Хозяин» сейчас нас слышал.

– Эй, ты там! – подняв взор к ясному летнему небу, прокричала Полина. – Я пошутила! Давай, продолжай эвакуацию!

Несколько человек на пристани удивленно обернулись на ее звонкий голос, кто-то, кажется, и вовсе двинулся в нашем направлении – случайно так совпало или нет – Уроборос разберет!

– Пошли-ка отсюда, – предложил я, беря напарницу за руку. – Может, дóма в этой точке какая-то помеха. Перейдем на резервную – благо их у нас тут целых три!

– Ну, давай попробуем… – неуверенно кивнула девушка.

– Мы уходим из основной точки! – четко проговорил я для легионера. – Направляемся к запасной. Как дойдем – дадим знать…

Добраться до места нам, однако, было не суждено: «синдром переноса» накатом застал нас прямо посреди городской улицы.

– Ты тоже это чувствуешь? – впившись пальцами в мою ладонь, выдохнула Полина.

– Прыгаем вверх! – крикнул я вместо ответа. – На случай, если в нашем времени мостовая…

«Мостовая пролегает выше», – хотел сказать я. Окажись перепад высот небольшим, сантиметров так в десять-двадцать, это и в самом деле могло бы нам помочь… В любом случае, договорить я не успел – нас с Полиной уже вовсю несло между потоками.

Кажется, в последний момент подошвы моих сапог все же оторвались от брусчатки. Среагировала ли напарница, и если да – хватит ли нам силы прыжка, узнать мне предстояло лишь на выходе из свирепо кружившего нас вне времени вихря.

Глава 30

г.Ярославль, 20 июля 1918 года

Произвольное вмешательство в поток времени (сбой)

Что-то пронзительно свистнуло совсем рядом и сухо ткнулось в только что проявившуюся из небытия стену – чуть повыше тульи моей фуражки – выбив фонтан кирпичной крошки. Один из осколков болезненно чиркнул мне по скуле. Невольно схватившись за нее ладонью, я исступленно завертел головой, озираясь – и сразу же увидел Полину.

Напарница поднималась с мостовой, на которую, должно быть, упала, выпав из вихря переноса. Вернее, пока только пыталась подняться – правая нога девушки плясала, ища опору, а вот левая словно приклеилась к брусчатке.

– Что с тобой? – бросился я к спутнице. – Тебя… впечатало в камни? – осенила меня пугающая догадка.

– Похоже, только каблук, – пробормотала Полина, отрывая наконец от дороги левую ногу. Кожаный ботиночек остался на мостовой – и в самом деле вросший подошвой в серый камень.

– Уф-ф… – облегченно выдохнул я, подхватывая косолапо балансирующую на одной ноге напарницу под руку.

– Нужно второй тоже снять, – заявила девушка, пробуя встать прямо – и вместо этого заметно скособочась.

– И что, босиком пойдешь?

– А есть выбор?

Пока, повиснув на мне, напарница возилась с уцелевшим ботинком, я сумел осмотреться по сторонам. Без сомнения, это была все та же ярославская улица. Разве что совсем пустая – нигде ни души. И стекла в некоторых окнах выбиты. Даже во многих. Да почти во всех, если приглядеться! Что тут у них произошло?

Некое подобие ответа на мой вопрос пришло в виде приглушенного расстоянием звука не то раскочегаривавшейся где-то на соседней улице паровой молотилки, не то газующего мотоцикла – и еще одного свиста. В десятке метров от нас с Полиной жалобно зазвенело очередное стекло. Тут же откуда-то издалека донесся похожий на гром раскат, почти сразу за ним – второй. Я машинально задрал голову: на небе не было ни облачка, не говоря уже о грозовых тучах.

Судя по солнцу, время близилось к полудню. Судя по знойной погоде, стояло лето. Интересно, а год какой?

Мои размышления были прерваны тем, что с головы у меня внезапно слетела фуражка. Разумеется, не сама по себе слетела – что-то с силой в нее ударило. Камень? Или… пуля?

– Крутись Уроборос, да тут у них постреливают, – первой сообразила Полина. Голос ее звучал спокойно, словно речь шла о чем-то, не имевшем к нам никакого отношения. Что ж, все мы слегка притормаживаем после переноса…

Опомнившись, я схватил напарницу за плечи и повалил на мостовую. Сам тоже упал – рядом. Кажется, вовремя: сверху снова характерно тренькнуло. Возобновилась и отдаленная канонада.

– Куда же это нас занесло? – силясь вжаться в запыленную брусчатку, растерянно пробормотал я.

– Точно не домой, – заметила слева девушка. – Я помню эту улицу – мы шли по ней на пристань с вокзала. В наше время тут асфальт.

– Идет какая-то война, – продолжил рассуждать я. – Вряд ли Великая отечественная – тогда немцы до Ярославля не дошли…

– У нас почти наверняка парадокс, забыл? Может, в этой версии и дошли…

Ее слова заглушил хлесткий стрекот откуда-то из поднебесья. Вывернув шею, я посмотрел туда: над крышами, едва не задевая их растопыренными стойками шасси, тарахтел самолет-биплан с красными пятиконечными звездами на крыльях. Немного не долетев до нас, он свернул в сторону, и сделалась видна эмблема у него на хвосте – также алая пентаграмма, только почему-то нарисованная лучом вниз. Впрочем, поди еще разберись, где верх, где низ у тех, что украшали крылья…

– Нет, вряд ли это сороковые годы прошлого века, – заявила Полина, также провожая взглядом кургузый аэроплан. – Больно уж примитивная конструкция. Больше на времена гражданской похоже.

– А в Ярославле тогда были бои? – спросил я.

– Тогда везде были бои. Брат на брата, все дела… Опять же, не забывай про возможный парадокс…

– Ваше благородие! Барышня! Скорее сюда!.. – послышалось вдруг откуда-то слева. Мы с напарницей синхронно обернулись: на другой стороне улицы из приоткрытой двери подъезда нам отчаянно махал рукой какой-то человек, одетый во все черное – не считая широкой бело-сине-красной повязки на рукаве. – Нет, нет, не поднимайтесь! – прокричал он – Полина и в самом деле начала уже было привставать с мостовой. – Ползком!

– Легко сказать – ползком, а когда на тебе такое платье… – проворчала девушка, впрочем, снова послушно припадая к брусчатке.

– Ладно, двинули, – бросил я, пропуская напарницу так, чтобы держаться от нее с той стороны, откуда прилетали пули.

– Быстрее внутрь, ваше благородие, здесь безопасно! Насколько это сейчас вообще возможно…

Подгоняемые этими криками, последние метры до подъезда мы, не выдержав, все же преодолели бегом. Под жутковатый аккомпанемент свиста пуль – но, в итоге, благополучно.

Черное одеяние незнакомца оказалось формой железнодорожника. Причем, сперва я принял его за моряка – из-за якоря с топором на кокарде фуражки. Ну зачем поезду якорь? Ан нет, видимо, для чего-то нужен.

– Кто вы? – осведомилась Полина, вваливаясь в подъезд.

– Городов я. Так-то путеец, но вот пришлось пойти помощником машиниста на бронепоезд, – последовал ответ. – Только нету больше нашего бронепоезда… – резко помрачнев, добавил он. – Да и тут нас черти узкоглазые крепко прижали…

– Прапорщик Одинцов, – представился я, отметив про себя этих «узкоглазых». Неужели русско-японская? Но почему в Ярославле-то?! – Это, – кивнул на напарницу, – моя… моя сестра Полина.

– Пройдемте наверх, – шагнул железнодорожник вглубь дома. – Наши – там.

Коротко переглянувшись, мы с девушкой двинулись за ним следом.

«Наших» – помимо Городова – оказалось трое. Еще один железнодорожник – пожилой мужик, назвавшийся Прохорычем – с маузером в громадной деревянной кобуре у пояса. Вооруженный винтовкой парень, едва ли не младше нас с Полиной, в длинной солдатской шинели не по погоде («Васильев я, Серж Васильев. Студент. Ну, бывший. Мерзну вот что-то. Болею, наверное…»). Оба – с такими же, как и у Городова, бело-сине-красными повязками.

Третьего «нашего» я увидел не сразу – он вышел из соседней комнаты, когда с первыми двумя мы уже перезнакомились. Мужчина лет тридцати пяти, с несомненной военной выправкой, в зеленом офицерском кителе, но без погон, и фуражке с мягкой тульей – без кокарды, но с черно-оранжевой – «георгиевской» – лентой на околыше. Имелась у него и повязка на рукаве – также георгиевских цветов.

– Штабс-капитан Седов, – отрекомендовался он, пожимая мне руку.

– Прапорщик Одинцов.

– Да, я слышал… – взгляд штабс-капитана скользнул по золотым погонам на моих плечах, по щегольскому мундиру, по эфесу шашки – печально, и чуть ли не с завистью. – С начала германской не видел такой красоты, – вздохнул он. – Вы, Одинцов, к нам будто прямиком со смотра явились… Причем, года так из 1913-го… Помнится, один англичанин, Уэллс, роман написал – «Машина времени», кажется, ну или что-то вроде этого. Вот будто про вас.

– Старые запасы… – пробормотал я. И зачем-то добавил: – Погибать, так при полном параде!

То есть для них здесь 1913 год тоже в прошлом. Значит, точно не русско-японская. Кто же тогда эти загадочные «узкоглазые»?

– Тоже верно, – кивнул между тем штабс-капитан. – Из какого вы отряда?

– Я… Из резерва, – брякнул я наобум – нужно же было что-то отвечать.

– Не знал, что у нас есть резерв, – покачал головой офицер.

– Больше и нет, – развел я руками. Логично же, раз бронепоезд потерян, а «нас прижали»?

– Как вы оказались там, на улице? – не отставал Седов.

– Вернулся за сестрой, – кивнул я на напарницу. – Прошу прощения, я ее не представил – Полина Одинцова, моя сестра… И… Еще раз прошу прощения, господин штабс-капитан – это что, допрос? Вы меня в чем-то подозреваете?

– Что вы, – печально скривился мой собеседник. – Какие тут подозрения. Последнее, что станут делать красные – засылать к нам переодетого офицером шпиона. Нет у нас под это достойных секретов… Да и видно же, что вы не китаец и не мадьяр… – усмехнулся он.

– Русские части у большевиков считаются ненадежными, – вмешался в разговор Городов. – Вот и бросили на нас узкоглазых.

– С севера, говорят, латышские стрелки наступают, – добавил его старший коллега Прохорыч. – У нас здесь – китайцы, на юге – мадьяры…

– Да нет, я слышал, мадьяры с запада прут, рука об руку с узкоглазыми, – заспорил Городов.

– В общем, полный интернационал, как и положено у большевиков, – усмехнулся Седов. – Давят, сволочи… Да вы, Одинцов, небось, все сами видели… Ну ничего, мы им тоже жару задали! Попомнят краснопузые наш Ярославский июль 18-го…

Ну вот, и с годом разобрались, и с сутью конфликта. Полина была права – это гражданская война, 1918-й. Красные наступают… а мы, значит, у белых. Ну да, золотые погоны обязывают… Вот только дела у «наших», похоже, не очень. Подмога не пришла, подкрепленье не прислали – если не считать нас с «сестрой»…

Интересно, а многие так выбирали сторону в гражданской войне – нечаянно оказавшись в один прекрасный (или скорее, ужасный) момент по-особому одетыми или в определенной компании?

Звякнуло стекло – и до того разбитое. Влетев в окно, пуля ударилась в стену за спиной штабс-капитана. Все присутствующие дернулись – кто сильнее, кто едва заметно – невозмутим остался один Седов.

– Можете сообщить что-нибудь новое о продвижении красных? – спросил он у меня.

– Едва ли что-то существенное, – пожал я плечами. – Я пришел с другой стороны. Насколько могу судить – по городу работает артиллерия. Видел аэроплан… Он к Волге ушел.

– За новыми бомбами полетел! – заявил Городов.

– Да ладно тебе выдумывать, – цыкнул на него Прохорыч. – Виданное ли дело – бомбы на аэроплане! Они ж тяжеленные, с ними ему ни в жисть не взлететь!

– Еще как взлететь! Как, думаешь, они наш бронепоезд остановили? Бомбами с аэропланов забросали!

– У бронепоезда банально закончились снаряды к орудиям, поэтому его и оставили, – повернулся к нему Седов. – А бомбить с аэропланов еще в германскую научились, – заметил он уже Прохорычу. – Прогресс, господа, не стоит на месте!

– Уж лучше б стоял! – буркнул пожилой железнодорожник. – Или вовсе прилег отдохнуть!

Между тем штабс-капитан приблизился к окну и осторожно выглянул на улицу. Трудно сказать, что он там сумел высмотреть, но через четверть минуты Седов обернулся к нам с самым решительным выражением на лице.

– В общем, так, господа, – отчеканил офицер. – Считаю, что оставаться здесь далее бессмысленно. Китайцы не суются только потому, что не знают, как нас мало. Тем не менее, очевидно, что их наступление – всего лишь вопрос времени. Никакого стратегического значения наша с вами позиция не имеет, удерживать ее любой ценой смысла я не вижу. Поэтому предлагаю отходить к Волге. И там – либо соединиться с другими отрядами, либо покинуть город по воде.

– Как это покинуть? – ахнул Городов. – Ваше благородие, у меня здесь, вообще-то, семья! Если уж наше дело – труба, лучше германцам сдаться! Ну, местной комиссии военнопленных…

– Да, у них, вроде как, нейтралитет, – поддержал коллегу Прохорыч. – Не выдадут же они нас большевикам!

– По первому же щелчку пальцев выдадут, – покачал головой Седов.

– До германцев – как и до Волги – еще добраться нужно, – из угла комнаты, где сидел на полу в обнимку с винтовкой, подал голос студент Васильев. – Улица насквозь простреливается – не пройдем.

– Пойдем по крышам, – заявил штабс-капитан.

– По крышам? – хмыкнул студент. – Чтоб к Господу ближе? Это вариант…

– Что у вас из оружия, прапорщик? – спросил между тем Седов меня.

– Только вот это, – указал я на эфес своей драгунской шашки.

– Нет, вы у нас точно из плеяды героев господина Уэллса, реликт довоенной эпохи… – расстегнув кобуру на поясе, он протянул мне массивный черный наган с до блеска отполированными деревянными накладками на рукояти. – Вот, держите. Патроны, уж извините, только те, что в барабане…

– Благодарю, господин штабс-капитан, – взял у него револьвер я.

Признаться, стрелять я пока ни в кого не собирался. Оно понятно, что мертво, умереть не может, но, по большому счету, мне что красные, что белые, что, pardon, желтые (политкорректность же в 1918-м вроде еще не ввели?) – не враги…

Нет, конечно, если придется защищаться…