Текст книги "Убийство в Вене"

Автор книги: Дэниел Силва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

32

Мюнхен

Это был старый многоквартирный дом в Лехеле, красивом маленьком районе Мюнхена, огражденный забором с калиткой, с главным входом из крошечного дворика. Лифт был шатким и двигался нерешительно, а чаще и вовсе не двигался, так что им пришлось просто подняться по винтовой лестнице на третий этаж. Обстановка была безликой, как в номере отеля. В спальне стояли две кровати, а кушетка в гостиной была диван-кроватью. В чулане стояли четыре раскладушки. Кладовка была набита непортящимися продуктами. В шкафах хранилась посуда на восемь персон. Окна гостиной выходили на улицу. Ставни были все время закрыты, так что казалось, будто на дворе все время вечер. У телефонных аппаратов не было звонков. Вместо этого в них вспыхивали красные огоньки, которые, мигая, указывали на входящие звонки.

Стены гостиной были увешаны картами: центр Вены, Большая Вена, Восточная Австрия, Польша. На стене, что напротив окон, висела очень большая карта Центральной Европы, на которой был указан весь путь вывоза пленника Вены до побережья Балтийского моря. Шамрон с Габриелем немного поспорили по поводу цвета, прежде чем остановиться на красном. Издали казалось, что это река крови, – да, собственно, Шамрон и хотел, чтобы так это выглядело – как река крови, текущая из рук Эриха Радека.

В квартире они разговаривали только по-немецки. Так постановил Шамрон. Радека называли Радеком и только Радеком – Шамрон не желал называть его тем именем, какое он купил у американцев. Шамрон установил и другие правила. Это была операция Габриеля, и, следовательно, Габриелю ее срежиссировать. И это Габриель с берлинским акцентом своей матери давал указания командам, Габриель проверял отчеты о слежке из Вены, и Габриель принимал все окончательные решения по операции.

Первые два-три дня Шамрон с трудом приспосабливался к своей вспомогательной роли, но по мере того, как его уверенность в Габриеле росла, он понял, что легче отодвинуться на задний план. Тем не менее каждый агент, проходивший через конспиративную квартиру, отмечал мрачность Шамрона. Казалось, он никогда не спал. Он стоял часами перед картами или сидел за кухонным столом в темноте, куря одну папиросу за другой, как человек, борющийся с нечистой совестью. «Он точно смертельно больной пациент, планирующий собственные похороны», – заметил Одед, агент-ветеран, говоривший по-немецки, которого Габриель назначил шофером на машине, которая повезет пленника. «Это последний удар Memuneh, и если он отправится в ад, то на его надгробии, как раз под звездой Давида, вырежут именно это».

В идеальных условиях подобная операция потребовала бы многих недель планирования. У Габриеля же были всего лишь дни. Операция «Гнев Господень» хорошо его подготовила. Террористы «Черного Сентября» не сидели на месте – они появлялись и исчезали с раздражающей частотой. Поэтому, когда кого-нибудь из них обнаруживали и действительно идентифицировали, ударная команда включалась и действовала с молниеносной быстротой. Расставлялись наблюдатели, арендовались машины и конспиративные квартиры, намечались пути ухода. Этот опыт и знание хорошо служили Габриелю в Мюнхене. Немногие разведчики умели быстрее и лучше планировать и наносить молниеносные удары, чем он и Шамрон.

По вечерам они смотрели новости по германскому телевидению. Выборы в соседней Австрии завладели вниманием немецких телезрителей. Метцлер неуклонно продвигался вперед. Толпы на встречах с ним, как и цифры опроса населения, росли с каждым днем. Австрия, казалось, была на грани безрассудства – избрать канцлером человека крайне правых взглядов. В конспиративной квартире в Мюнхене Габриель и его команда оказались в нелепом положении – они приветствовали укрепление популярности Метцлера, так как без Метцлера их дверь к Радеку была бы закрыта.

Лев неизменно звонил с бульвара Царя Саула вскоре после новостей и подвергал Габриеля унылому перекрестному допросу по поводу того, что произошло за день. Это было единственное время, когда Шамрон сбрасывал с себя бремя командования операцией. От самой мысли, что придется выдержать получасовую беседу со Львом, у него начинало стучать в висках. А Габриель мерил шагами комнату, прижав телефон к уху, и терпеливо отвечал на все вопросы Льва. И иногда – при соответствующем освещении – Шамрон видел, как рядом с Габриелем шагала его мать. Она была единственным членом команды, о ком никто никогда не упоминал.

Раз в день, обычно ближе к вечеру, Габриель и Шамрон выходили из конспиративной квартиры прогуляться по Английским садам. Тень Эйхманна висела над ними. Габриель считал, что она была с ними с самого начала. Она появилась в тот вечер в Вене, когда Макс Клайн рассказал Габриелю про офицера СС, убившего десяток заключенных в Биркенау, а теперь каждый день наслаждавшегося хорошим кофе в кафе «Централь». Однако Шамрон до сих пор упорно избегал называть даже его имя.

Габриель прежде много раз слышал, как поймали Эйхманна. Собственно, Шамрон использовал эту историю в сентябре 1972 года, чтобы убедить Габриеля присоединиться к операции «Гнев Господень». Теперь же Шамрон во время этих прогулок по тенистым дорожкам Английских садов рассказал Габриелю более детальную версию, чем все, что тот слышал прежде. Габриель понимал, что это не просто болтовня старика, пытающегося вновь пережить былую славу. Шамрон был не из тех, кто жил прошлым или похвалялся своими победами. Издатели тщетно будут ждать его мемуары. Габриель понимал, что Шамрон по определенной причине рассказывает ему об Эйхманне. «Я осуществил то, что ты собираешься предпринять, – говорил ему Шамрон. – В другое время, в другом месте, с другим человеком, но есть вещи, которые тебе надо знать». Габриель порой не мог избавиться от ощущения, что он шагает рядом с историей.

– Самым трудным было ожидание самолета, который увезет нас. Мы были заперты в конспиративном доме с этой крысой. Некоторые члены моей команды не могли даже смотреть на него. И мне пришлось сидеть в его комнате ночь за ночью и стеречь его. Он был прикован к железной кровати, лежал в пижаме и в темных очках. Нам было строго запрещено разговаривать с ним. Только человеку, проводившему допрос, разрешено было говорить с ним. Но я не мог придерживаться этих указаний. Понимаешь, я хотел знать. Как мог этот человек, которому от вида крови становилось плохо, убить шесть миллионов моего народа? Мою мать и отца? Моих двух сестер? И я спросил его, почему он это делал. И знаешь, что он мне сказал? Он сказал мне, что такова была его работа – его работа, Габриель, – точно он был банковским клерком или железнодорожным кондуктором.

И позже, стоя у балюстрады горбатого моста, переброшенного через поток:

– Только однажды, Габриель, мне хотелось убить его – когда он стал говорить мне, что не питал ненависти к еврейскому народу, что на самом деле ему нравился еврейский народ и он восхищался им. И чтобы показать, как он любил евреев, Эйхманн начал произносить наши слова: «Shema», «Yisrael», «Adonai Eloheinu», «Adonai Achad»! Мне невыносимо было слышать эти слова, вылетавшие из его рта, – рта, который отдавал приказы убить шесть миллионов. Я рукой зажал ему рот, пока он не умолк. Его стало трясти, и у него начались конвульсии. Я подумал, что довел его до инфаркта. Он спросил меня, собираюсь ли я его убить. Умолял не причинять вреда его сыну. Этот человек, который вырывал детей из рук родителей и бросал в огонь, заботился о собственном ребенке, точно мы могли действовать как он, точно мы стали бы убивать детей.

И за исцарапанным деревянным столом в пустынной пивной:

– Мы хотели, чтобы он согласился добровольно вернуться с нами в Израиль. Он, конечно, не желал туда ехать. Он хотел, чтобы его судили в Аргентине или в Германии. Я сказал ему, что это невозможно. Так или иначе, он предстанет перед судом в Израиле. Рискуя карьерой, я разрешил ему выпить немного красного вина и выкурить сигарету. Я не стал пить с убийцей. Я не мог. Я заверил его, что ему будет дана возможность рассказать все, как он считает нужным, что он будет предан настоящему суду с настоящей защитой. Он не питал иллюзий относительно исхода, но возможность объяснить свое поведение миру в какой-то мере привлекала его. Я отметил также то, что он по крайней мере будет знать о грозящей ему смерти, в чем он отказывал миллионам, шагавшим в раздевалки и газовые камеры под звуки музыки, исполняемой Максом Клайном. Он подписал свои показания, поставил на них дату, как добрый германский бюрократ, и дело было сделано.

Габриель внимательно слушал, подняв воротник пальто, засунув руки в карманы. А Шамрон от Адольфа Эйхманна перешел к Эриху Радеку.

– У тебя есть преимущество, так как ты однажды уже видел его лицом к лицу в кафе «Централь». Я же видел Эйхманна лишь издали, когда мы следили за его домом и планировали захват, но я никогда не разговаривал с ним и даже не стоял рядом. Я знал в точности, какого он роста, но не мог себе представить, как это произойдет. Я представлял себе звук его голоса, но в действительности не знал его. А ты знаешь Радека, но, к сожалению, и он немного знает про тебя благодаря Манфреду Круцу. А хотелось бы ему знать больше. И он будет чувствовать себя незащищенным и уязвимым. Он попытается уравнять позиции игроков, задавая тебе вопросы. Захочет знать, почему ты преследуешь его. Ни при каких обстоятельствах не вступай с ним в разговор. Помни: Эрих Радек был не охранником в лагере и не механиком в газовых камерах. Он был СД, человек, умело проводивший допросы. И он попытается использовать это свое умение в последний раз, чтобы избежать своей участи. Не играй ему на руку. Теперь все возложено на тебя. Он попытается найти способ, как все перевернуть.

Габриель опустил глаза, словно читал услышанное, выбитое на столе.

– Так почему Эйхманн и Радек заслуживают судебных процессов, – произнес наконец он, – а палестинцы из «Черного Сентября» – всего лишь мести?

– Из тебя вышел бы хороший ученый-талмудист, Габриель.

– А вы увиливаете от ответа на мой вопрос.

– Конечно, в нашем решении преследовать террористов «Черного Сентября» была в известной мере чистая месть, но было в этом нечто большее. Они представляли для нас постоянную угрозу. И если бы мы не убили их, они убили бы нас. Это была война.

– Почему было не арестовать их, не предать суду?

– Чтобы они могли изливать свою пропаганду на израильском суде? – Шамрон медленно покачал головой. – Они этим уже занимались… – он поднял руку и указал на башню над Олимпийским парком, – прямо тут, в этом городе, перед всеми камерами мира. И мы не собирались давать им новую возможность оправдать убийство невинных людей.

Он опустил руку и пригнулся к столу. Вот тут он и сообщил Габриелю о пожеланиях премьер-министра. Дыхание морозным туманом вырывалось из его рта, когда он говорил.

– Я вовсе не хочу убивать старика, – сказал Габриель.

– Он не старик. Он носит одежду старого человека и прячется за лицом старика, но он по-прежнему Эрих Радек, чудовище, которое убило десять человек в Аушвице только потому, что они не смогли назвать сонату Брамса. Чудовище, которое убило двух девочек у польской дороги, потому что они не стали отрицать того, что в Биркенау творятся жестокости. Чудовище, которое вскрыло могилы миллионов и подвергло их трупы последнему унижению. Старость не дает прощения подобным грехам.

Габриель поднял глаза и встретился взглядом с Шамроном.

– Я знаю, что он чудовище. Я только не хочу убивать его. Я никого не хочу убивать.

– В таком случае будь готов сразиться с ним. – Шамрон взглянул на свои ручные часы. – Я приведу кое-кого, кто поможет тебе подготовиться. Собственно, он скоро должен появиться.

– Почему вы говорите мне об этом только сейчас? Я считал, что это я принимаю все оперативные решения.

– Так оно и есть, – сказал Шамрон. – Но порой мне надо показать тебе путь. Старики для этого и существуют.

Ни Габриель, ни Шамрон не верили в предвестия или дурные приметы. Если бы они верили, то операция, которая привела Мордехая Ривлина из «Яд Вашема» на конспиративную квартиру в Мюнхене, заставила бы их усомниться в способности команды выполнить стоявшую перед ними задачу.

Шамрон хотел иметь Ривлина в команде и втихую довел это до его сведения. К несчастью, на бульваре Царя Саула сделать это поручили паре недоучек, только что вышедших из академии, оба были явно семитской внешности. Они решили переговорить с Ривлином, когда он шел из «Яд Вашема» на свою квартиру близ рынка Иегуды. Ривлин, выросший в Бруклине, в районе Бенсонхерст, шагая по улицам, никогда не терял бдительности. Поэтому он быстро заметил, что за ним следуют двое в автомобиле. Он решил, что это смертники из Хамаса или пара уличных преступников. Когда машина остановилась рядом с ним и один из пассажиров сказал, что хочет с ним поговорить, Ривлин бросился бежать. Ко всеобщему удивлению, нескладный хромой архивариус оказался нелегкой для поимки дичью и в течение нескольких минут убегал от своих преследователей, пока два агента Конторы не загнали его наконец в угол на улице Бена Иегуда.

Он прибыл на конспиративную квартиру в Лехеле поздно вечером с двумя чемоданами, набитыми исследованиями и жалобой на то, как ему было передано приглашение приехать.

– Да как же вы думаете заграбастать человека вроде Эриха Радека, если вы не можете схватить одного толстого архивариуса? Послушайте, – сказал он, уволакивая Габриеля в заднюю спальню. – Ведь нам придется проделать большую работу, а времени совсем немного.

На седьмой день в Мюнхен прибыл Эдриан Картер. Это была среда; он прибыл на конспиративную квартиру к вечеру, когда начинало темнеть. На паспорте, что лежал в кармане его пальто от Бэрберри, все еще значилось: Брэд Кентуэлл. Габриель с Шамроном только что вернулись после прогулки по Английским садам и были еще в шляпах и шарфах. Габриель отослал остальных членов команды на их позиции в спектакле, так что в конспиративной квартире не было никого из персонала Конторы. Оставался лишь недавно прибывший Мордехай Ривлин. Он встретил заместителя директора ЦРУ в рубашке навыпуск и без ботинок и назвался Яковом. Архивариус хорошо приспособился к дисциплине операции.

Габриель заварил чай. Картер, расстегнув пальто, озабоченно совершил обход квартиры. Он долго простоял перед картами. Картер верил в карты. Карты никогда вам не солгут. Карты никогда вам не скажут того, что вы хотели бы услышать.

– Мне нравится, как вы оборудовали это место, герр Хеллер. – Наконец-то Картер снял пальто. – Неосовременный беспорядок. И запах. Я уверен, что знаю его. Прибыл из «Вайнервальде», что, если не ошибаюсь, немного дальше в этом квартале.

Габриель протянул ему кружку с чаем, через край которой свешивалась ниточка от пакетика.

– Почему вы сюда прибыли, Эдриан?

– Я подумал, что надо заскочить – а вдруг я смогу чем-то помочь.

– Ерунда.

Картер смахнул что-то с дивана и тяжело опустился на него – этакий торговец по окончании долгой и бесполезной поездки.

– По правде говоря, я приехал по просьбе моего директора. Похоже, у моего директора начались серьезные предоперативные судороги. Он считает, что мы выступаем вместе и в ваших руках, ребята, пульт. Он хочет, чтобы Управление участвовало в спектакле.

– Как именно?

– Он хочет знать план игры.

– Вам известен план игры, Эдриан. Я рассказал вам весь план в Виргинии. Ничего не изменилось.

– Я знаю основные моменты плана, – сказал Картер. – А теперь я хотел бы видеть петит.

– По вашим словам выходит, что ваш директор хочет пересмотреть план и списать его.

– Нечто вроде этого. Он хочет также, чтобы мы с Ари стояли в стороне, когда план рухнет.

– А если мы пошлем его к черту?

– Тогда я скажу: пятьдесят на пятьдесят, что кто-нибудь шепотком предупредит Эриха Радека и вы его потеряете. Играйте в одной команде с директором, Габриель. Только так вы сможете заполучить Радека.

– Мы готовы действовать, Эдриан. Сейчас не время помогать советами с седьмого этажа.

Шамрон сел рядом с Картером.

– Если у вашего директора есть хоть одна унция мозгов, он как можно дальше держался бы от всего этого.

– Я пытался объяснить ему это – не такими словами, учтите, но более-менее близкими. Он и слышать не хочет. Он ведь прибыл к нам с Уолл-стрит, наш директор. Он любит считать, что все может заграбастать своими руками и всем командовать. Всегда знал, чем у него занимался каждый отдел. И старается так же править в Управлении. А кроме того, как вам известно, он еще и друг президента. Если вы станете ему перечить, он позвонит в Белый дом, и тогда всему конец.

Габриель взглянул на Шамрона – тот стиснул зубы и кивнул. И Картер получил полный отчет. Шамрон несколько минут продолжал сидеть, но вскоре поднялся и зашагал по комнате – этакий шеф-повар, чьи секретные рецепты передают конкуренту с соседней улицы. Когда изложение было закончено, Картер долго набивал чубук трубки табаком.

– Мне кажется, что вы, джентльмены, готовы, – сказал он. – Чего же вы ждете? Будь я на вашем месте, я бы начал действовать, прежде чем наш директор Длинные руки решит, что он хочет стать частью команды захвата.

Габриель согласился. Он снял телефонную трубку и набрал номер Узи Навота в Цюрихе.

33

Вена – Мюнхен

Клаус Хальдер тихонько постучал в дверь кабинета. Голос по другую сторону двери разрешил ему войти. Он открыл дверь и увидел, что Старик сидит в полутьме, устремив взгляд на мерцающий экран телевизора, а там – собрание в поддержку Метцлера, проходившее в тот день в Граце, обожающие толпы, разговор уже о составе кабинета Метцлера. Старик выключил картинку с помощью пульта и обратил свои голубые глаза на охранника. Хальдер взглянул на телефон. Там мерцал зеленый огонек.

– Кто это?

– Герр Беккер звонит из Цюриха.

Старик снял трубку.

– Добрый вечер, Конрад.

– Добрый вечер, герр Фогель. Извините, что тревожу вас так поздно, но, боюсь, дело не ждет.

– Что-то случилось?

– О нет, как раз наоборот. Учитывая последнее известие о предстоящих выборах в Вене, я решил ускорить подготовку и повести дело так, словно победа Петера Метцлера – это fait accompli.[27]27
  Свершившийся факт (фр.).


[Закрыть]

– Очень разумно, Конрад.

– Я так и думал, что вы согласитесь. У меня здесь несколько документов, требующих вашей подписи. Я подумал, что лучше всего начать нам этот процесс теперь, а не ждать до последнего момента.

– Какого рода документы?

– Мой адвокат сможет объяснить их лучше, чем я. Если вы не возражаете, я хотел бы приехать в Вену для встречи. Это займет у нас не более нескольких минут.

– Как насчет пятницы?

– Пятница вполне подходит, только это будет в конце дня. У меня утром встреча, которую я не могу перенести.

– Скажем, в четыре часа?

– Лучше будет в пять, герр Фогель.

– Хорошо, в пятницу, в пять часов.

– Я буду у вас.

– Конрад?

– Да, герр Фогель.

– Этот адвокат… скажите мне, пожалуйста, как его зовут.

– Оскар Ланге, герр Фогель. Это очень талантливый человек. Я многократно пользовался его услугами в прошлом.

– Я полагаю, он понимает значение слова «дискретность»?

– Дискретность – не то слово, которое может его описать. Вы будете в руках очень способного человека.

– До свидания, Конрад.

Старик повесил трубку и посмотрел на Хальдера.

– Он кого-то привозит с собой?

Медленный кивок.

– В прошлом он всегда приезжал один. Почему он вдруг вздумал привозить помощника?

– Герр Беккер вот-вот получит сто миллионов долларов, Клаус. Если на свете есть человек, которому он может доверять, то это гном из Цюриха.

Охранник направился к двери.

– Клаус?

– Да, герр Фогель?

– Возможно, ты прав. Позвони-ка нашим друзьям в Цюрихе, проверь, слышал ли кто-нибудь из них об адвокате по имени Оскар Ланге.

Часом позже запись разговора с телефона Беккера пошла по надежной трансмиссии из конторы «Беккер-унд-Пуль» в Цюрихе на конспиративную квартиру в Мюнхене. Они прослушали запись один раз, затем снова, затем в третий раз. Эдриану Картеру она не понравилась.

– Вы понимаете, что Радек, положив телефонную трубку на рычаг, тотчас снова снял ее и позвонил в Цюрих, проверяя Оскара Ланге. Надеюсь, вы это учли.

Шамрона, казалось, разочаровал Картер.

– Вы что, думаете, Эдриан, мы никогда прежде не делали ничего подобного? Мы – малые дети, которым надо все подсказывать?

Картер поднес спичку к трубке и выдохнул дым в ожидании отклика на свои слова.

– Вы когда-нибудь слышали такое слово sayan? – спросил Шамрон. – Или sayanim?

Картер кивнул, не вынимая трубки изо рта.

– Ваши маленькие волонтеры-помощники, – сказал он. – Клерки в отелях, которые дают вам номера без регистрации. Агенты по аренде машин, которые дают вам машины без записи. Доктора, которые лечат ваших агентов, когда они бывают ранены и это может вызвать трудные вопросы. Банкиры, которые дают вам срочные кредиты.

Шамрон кивнул.

– Мы – маленькая разведслужба: всего тысяча двести сотрудников. Мы никогда не могли бы делать то, что мы делаем, без помощи sayanim. Они – одна из положительных черт диаспоры, это моя личная армия маленьких волонтеров-помощников.

– А Оскар Ланге?

– Он цюрихский адвокат по налогам и недвижимости. Он также втихую еврей. И не рекламирует этого в Цюрихе. Года два-три назад я пригласил Оскара поужинать в маленький, тихий ресторанчик на озере и прибавил его к моему списку помощников. На прошлой неделе я попросил его об услуге. Я хотел одолжить его паспорт и его кабинет и попросил его исчезнуть на пару недель. Когда я сказал ему, зачем мне это нужно, он охотно согласился помочь. Он даже хотел сам поехать в Вену и помочь захватить Радека.

– Надеюсь, он в надежном месте?

– Можно так сказать, Эдриан. Он в этот момент находится на конспиративной квартире в Иерусалиме.

Шамрон протянул руку к плейеру, нажал на «Перемотку», затем на «Стоп», затем на «Пуск».

«Как насчет пятницы?»

«Пятница вполне подходит, только это будет в конце дня. У меня утром встреча, которую я не могу перенести».

«Скажем, в четыре часа?»

«Лучше будет в пять, герр Фогель».

«Хорошо, в пятницу, в пять часов».

Стоп.

* * *

Мордехай Ривлин на другое утро выехал из конспиративной квартиры и вернулся в Израиль рейсом компании «Эль-Аль» с «няней» из Конторы, сидевшим рядом с ним. Габриель оставался на месте до четверга, когда в семь часов вечера фургон «фольксваген» с двумя парами лыж на крыше остановился перед квартирой и водитель дважды нажал на клаксон. Габриель сунул свою «беретту» за пояс брюк. Картер пожелал ему удачи; Шамрон поцеловал его в щеку и отправил в путь.

Шамрон раздвинул занавеси и выглянул на темную улицу. Габриель появился из прохода и подошел к окошку водителя. После минуты переговоров дверца открылась и появилась хорошенькая женщина. Кьяра. Она обошла фургон спереди и ненадолго появилась в свете фар, прежде чем залезть на сиденье для пассажира.

Фургон отъехал от тротуара. Шамрон проследил за ним взглядом, пока малиновые хвостовые огни не исчезли за углом. Он не сдвинулся с места. Ожидание. Вечное ожидание. Внезапно он увидел в окне мужчину, прикованного к кровати, с темными очками на глазах, хотя вместо Эйхманна это был Габриель. Картер протянул Шамрону чашку с чаем. Шамрон щелкнул зажигалкой – облачко дыма затуманило стекло.