Текст книги "Убийство в Вене"

Автор книги: Дэниел Силва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

10

Вена

На другое утро, вернувшись в Вену, Габриель сделал два телефонных звонка. Первый был сделан по номеру в израильском посольстве. Он назвался Клуге – это было одним из его многочисленных телефонных имен – и сказал, что звонит, подтверждая, что придет на встречу с мистером Рубиным из Консульского отдела.

Через мгновение голос на другом конце провода произнес:

– На ступенях Прункзаале. Вы знаете, где это?

Габриель не без раздражения сказал, что, конечно, знает, и голос добавил:

– В десять часов.

Габриель отключился. Второй звонок был сделан на квартиру Макса Клайна во Втором округе. К телефону никто не подошел. Габриель повесил трубку и задумался, где может быть Клайн.

До встречи с курьером у него было полтора часа. Он решил продуктивно использовать время и избавиться от арендованной машины. Действовать надо было осторожно. Габриель забрал у офицера служебный блокнот. Если полицейский, придя в себя, случайно вспомнит регистрационный номер, ему понадобится всего несколько минут, чтобы узнать, в каком агентстве в Вене была взята машина и что брал ее израильтянин по имени Гидеон Аргов.

Габриель переехал через Дунай и покрутил вокруг современного комплекса Организации Объединенных Наций, выискивая, где бы припарковать машину. Он нашел место в пяти минутах ходьбы от станции метро и встал там. Поднял капот и ослабил идущие от батарей провода, затем сел за руль и повернул ключ зажигания. Молчок. Тогда он опустил капот и ушел.

Из телефонной будки на станции метро он позвонил в контору по аренде машин и сообщил, что машина их сломалась и им надо ее забрать. Он позволил себе произнести это с оттенком возмущения, и служащий на другом конце провода принялся извиняться. Ничто в его голосе не указывало на то, что полиция обращалась в компанию по поводу ограбления, произошедшего накануне вечером в Зальцкаммергуте.

Габриель повесил трубку, как раз когда к платформе подошел поезд, и сел в последний вагон. Полчаса спустя он уже шагал по площади Йозефплац. Австрийская национальная библиотека, более известная как Прункзааль, находилась на южной стороне площади – это было большое здание в стиле барокко, блестевшее под ярким зимним солнцем. Человек из посольства дожидался на ступенях. На нем был макинтош с шарфом, обмотанным вокруг горла, в правой руке он держал кожаный «дипломат». Он заметил Габриеля и быстро отвел взгляд в сторону. Они знали друг друга. Его звали Бен-Авраам.

Габриель прошел мимо него и вошел во внушительный главный зал библиотеки. Посмотрел через плечо. Бен-Авраам незаметно следовал за ним. Поднявшись на второй этаж в читальный зал, они сели за один стол. Габриель передал Бен-Аврааму весь материал, какой собрал со времени своего приезда в Австрию: досье, полученное от Ренате Хофманн, часы и кольцо, взятые из шкафа Людвига Фогеля, фотографию, хранившуюся в Библии. Бен-Авраам сунул все это в свой «дипломат», затем посмотрел на Габриеля: мол, что ему с этим делать?

– Есть дневной рейс компании «Эль-Аль». Убедитесь, что эти вещи улетят на самолете.

Бен-Авраам кивнул.

– А получатель на бульваре Царя Саула?

– Это отправляется не на бульвар Царя Саула.

Бен-Авраам многозначительно приподнял бровь.

– Компания «Эль-Аль» не обслуживает частных лиц. Вы знаете правила. Все проходит через штаб.

– Не это, – сказал Габриель, кивнув на «дипломат», стоявший у ног Бен-Авраама. – Это идет Старику.

Бен-Авраам сложил руки и уставился на пустой стол – этакий гроссмейстер, раздумывающий над следующим ходом. Габриель поставил его в сложное положение. Следует ли ему нарушить мелочную установку Конторы и рискнуть навлечь на себя гнев Льва, который обожал требовать выполнения этих мелочных установок, или следует оказать небольшую услугу Габриелю Аллону и Ари Шамрону? Размышления Бен-Авраама длились недолго. Габриель и не ожидал другого. Лев был не из тех, кто внушал преданность рядовым сотрудникам. Лев был временщиком, а Шамрон был Memuneh, Memuneh же был вечен.

– А Старик знает, что это должно прийти? – спросил Бен-Авраам.

Габриель отрицательно покачал головой. Он назвал номер телефона в Иерусалиме и велел Бен-Аврааму позвонить по нему и сказать человеку на другом конце провода, чтобы они ждали пакет от компании «Эль-Аль».

– Не удивляйтесь, – предупредил он Бен-Авраама, – если в ответ вам назовут «Рекламации за период войны и справки».

Глаза Бен-Авраама вспыхнули, словно он разгадал, чем занимается Габриель, и готов был контратаковать.

– Лавон, – прошептал Бен-Авраам, – вы расследуете взрыв. Какого черта, почему никто не потрудился проинформировать резидентуру?

Габриель взглянул на свои часы.

– Вам пора, – сказал он, как бы отпуская Бен-Авраама. – А то в это время дня транспортные потоки очень перегружены.

Все было ясно. Габриель дал понять: «Меня тут никогда не было, и для вашего блага, мой друг, вы никому об этом не скажете в венской резидентуре или на бульваре Царя Саула». Бен-Авраам был совершенно сражен, словно он, согласившись играть роль секунданта на дуэли, вдруг обнаружил, что стоит с револьвером в руке.

А Габриель, метнув в сторону взгляд зеленых глаз, отослал Бен-Авраама. Побродив по библиотеке минут десять, он вышел на улицу. И вторично попытался позвонить Максу Клайну из телефона-автомата. Никто по-прежнему не ответил.

Он сел на проходивший мимо трамвай и поехал вокруг центра города во Второй округ. У него ушло несколько минут на то, чтобы найти адрес. В вестибюле он нажал на кнопку квартиры Клайна, но никто не откликнулся. Дежурная, женщина среднего возраста в цветастом платье, выглянула из своего помещения и подозрительно оглядела Габриеля.

– Кого вы ищете?

Габриель сказал правду.

– Он обычно по утрам ходит в синагогу. Вы там не были?

Еврейский квартал находился как раз по другую сторону Дунайского канала, самое большее минутах в десяти ходьбы. Венская синагога, как всегда, была под охраной. Несмотря на свой паспорт, Габриелю пришлось пройти через магнитометр, чтобы войти. Он взял из корзины кипу и перед входом в храм надел на голову. Несколько пожилых мужчин молились недалеко от bimah.[11]11
  Стол, на котором лежит Тора.


[Закрыть] Макса Клайна среди них не было. В вестибюле он спросил охранника, видел ли он сегодня утром Клайна. Охранник отрицательно покачал головой и предложил Габриелю сходить в Центр общины.

Пара железных ламп украшала вход в здание на Зайтенштеттенгассе, 4. Над дверями золотыми буквами на бледно-голубом фоне было написано на иврите: «Центр еврейской общины в Вене». Габриеля впустила иранская еврейка по имени Наталья. Да, сказала она ему, Макс Клайн часто бывает по утрам в Центре, но сегодня она его не видела.

– Иногда старики пьют кофе в кафе «Шоттенринг», – сказала она. – Это в доме номер девятнадцать. Возможно, вы найдете его там.

В «Шоттенринге» действительно сидела группа пожилых венских евреев и пила кофе, но Клайна среди них не было. Габриель спросил, был ли он там утром, и шестеро седых мужчин дружно покачали головами.

Раздосадованный Габриель снова перешел через Дунайский канал во Второй округ и направился к дому Клайна. Он нажал на звонок, и снова никакого ответа. Тогда он постучал в дверь дежурной. При виде вернувшегося Габриеля лицо дежурной внезапно стало мрачным.

– Постойте-ка здесь, – сказала она. – Я сейчас возьму ключ.

Дежурная открыла дверь и, прежде чем переступить через порог, окликнула Клайна по имени. Не услышав отклика, они вошли в квартиру. Занавески были задернуты, в гостиной царил мрак.

– Герр Клайн, – снова позвала дежурная. – Вы тут? Герр Клайн?

Габриель раскрыл двойные двери, ведущие на кухню, и заглянул туда. На маленьком столике стоял ужин Макса Клайна – он был не тронут. Габриель пошел дальше по коридору, лишь однажды остановившись, чтобы заглянуть в пустую ванную. Дверь в спальню была заперта. Габриель побарабанил по ней кулаком, выкрикивая имя Клайна. Отклика не последовало.

Дежурная подошла к нему. Они посмотрели друг на друга. Она кивнула. Габриель ухватился обеими руками за ручку и нажал на дверь плечом. Дерево рассыпалось, и он влетел в спальню.

Здесь, как и в гостиной, занавески были задернуты. Габриель провел рукой по стене, в темноте ощупывая ее, пока не наткнулся на выключатель. Маленький ночничок отбросил конус света на лежавшую на кровати фигуру.

Дежурная ахнула.

Габриель шагнул вперед. Голова Макса Клайна покоилась в прозрачном полиэтиленовом мешке, вокруг шеи был повязан золотой шнур. Глаза Клайна смотрели на Габриеля сквозь запотевший полиэтилен.

– Я вызову полицию, – сказала дежурная.

А Габриель сел на край кровати и уткнулся лицом в руки.

Первые полицейские прибыли через двадцать минут. Их апатичное поведение наводило на мысль, что они считают это самоубийством. В известном смысле это было удачей для Габриеля, так как заподозри они убийство, это значительно изменило бы характер встречи с ним. Его допросили дважды – один раз офицеры в форме, первыми явившиеся на звонок, и затем детектив государственной полиции по имени Грайнер. Габриель сказал, что его зовут Гидеон Аргов и что он работает в иерусалимском отделении «Рекламаций за период войны и справок». Что он приехал в Вену после взрыва, чтобы побыть с Эли Лавоном. Что Макс Клайн был давним другом его отца и отец попросил его разыскать Клайна и проведать старика. Габриель не сказал, что встречался с Клайном два дня назад, как не сообщил полиции и о подозрениях Клайна в отношении человека по имени Людвиг Фогель. Полицейские осмотрели его паспорт, как и деловую визитку. Номера телефонов были записаны в маленькие черные блокноты. Были принесены соболезнования. Дежурная приготовила чай. Все было очень вежливо.

Вскоре после полудня двое работников «Скорой помощи» явились за телом. Грайнер, детектив государственной полиции, вручил Габриелю свою визитку и сказал, что он может идти. Габриель вышел на улицу и завернул за угол. В затененном проулке он прислонился к закопченным кирпичам и закрыл глаза. Самоубийство? Нет, человек, выживший, несмотря на все ужасы Аушвица, не мог совершить самоубийство. Его убили, и Габриель не мог не почувствовать, что частично в этом виноват. Надо было быть идиотом, чтобы оставить Клайна без защиты.

Он направился к своему отелю – картины происшедшего мелькали в его мозгу словно фрагменты незаконченного полотна. Эли Лавон на больничной койке, Людвиг Фогель в «Централе»; полицейский в Зальцкаммергуте, мертвый Макс Клайн с полиэтиленовым мешком на голове. Каждое из случившегося добавлялось тяжестью на чашу весов. Чаша эта вот-вот оборвется, и Габриель подозревал, что очередной жертвой станет он. Пора было покидать Австрию, пока еще возможно.

Он вошел в свой отель, попросил портье подготовить ему счет и направился наверх в свой номер. Дверь в его номер, несмотря на то, что на ручке висела бирка «Не беспокоить», была приоткрыта, и Габриель услышал доносившиеся изнутри голоса. Он тихонько открыл ее пошире. Двое мужчин в гражданском платье приподнимали с кровати матрац. Третий, явно их начальник, сидел у письменного стола и наблюдал за происходящим со скучающим видом болельщика на спортивном матче. При виде Габриеля, стоящего в дверях, он медленно поднялся. Чаша весов не выдержала.

– Добрый день, Аллон, – сказал Манфред Круц.

11

Вена

– Если вы думаете удрать, то все выходы под нашим контролем, а весьма внушительный мужчина, который стоит внизу лестницы, с удовольствием смирит вас. – Круц стоял боком к Габриелю. Он смотрел на него как фехтовальщик – через плечо, подняв руку ладонью вперед. – Нет нужды устраивать скандал. Входите в комнату и закройте дверь.

Голос его звучал все так же – тихо и неестественно спокойно, словно это был гробовщик, советующий расстроенному родственнику, какой выбрать гроб. За эти тринадцать лет он постарел – больше появилось шрамоподобных морщин вокруг его лукавого рта и прибавилось несколько фунтов к его тощей фигуре, – и судя по покрою костюма и уверенному поведению, получил повышение.

Габриель смотрел прямо в черные глаза Круца. Он чувствовал, что за его спиной кто-то стоит. Он шагнул через порог и захлопнул за собой дверь. Он услышал, как что-то тяжело стукнуло и кто-то ругнулся по-немецки. Круц снова поднял вверх ладонь. На этот раз он давал знать Габриелю, чтобы тот остановился.

– Вы вооружены?

Габриель устало покачал головой.

– Вы не возражаете, если мы проведем досмотр – для собственного успокоения? – спросил Круц. – А то ведь у вас есть определенная репутация.

Габриель поднял руки вверх. Офицер, стоявший за его спиной в коридоре, вошел в комнату и провел досмотр – профессионально и очень тщательно. Круц, казалось, был разочарован результатом.

– Снимите куртку и опустошите карманы.

Габриель повиновался не сразу и получил болезненный удар по почкам. Он расстегнул молнию на куртке и протянул ее Круцу – тот проверил карманы и прощупал подкладку, нет ли в ней скрытого кармана.

– Выверните карманы брюк.

Габриель повиновался. Поиск принес несколько монет и трамвайный билет. Круц посмотрел на двух офицеров, державших матрац, и велел им привести кровать в порядок.

– Мистер Аллон – профессионал, – сказал он. – Мы ничего не найдем в его номере.

Офицеры уложили матрац в раму кровати. Круц мановением руки приказал им выйти из комнаты. Он снова сел за письменный стол и указал на кровать.

– Устраивайтесь поудобнее.

Габриель продолжал стоять.

– Сколько времени вы находитесь в Вене?

– Это вы мне скажете.

Круц поблагодарил за комплимент профессионалу сухой улыбкой.

– Вы прибыли в аэропорт «Лодь» позапрошлым вечером. Зарегистрировавшись в этом отеле, вы отправились в венскую Общую больницу, где провели несколько часов со своим другом Эли Лавоном.

И Круц умолк. Интересно, подумал Габриель, как много знает Круц о том, что он еще делал в Вене. Знает ли он о встречах с Максом Клайном и Ренате Хофманн? О его разговоре с Людвигом Фогелем в кафе «Централь» и его поездке в Зальцкаммергут? Если Круц и знал больше сказанного, то едва ли станет об этом говорить. Он не из тех, кто без причины будет выдавать себя. Габриелю он представлялся холодным и бесстрастным игроком.

– Почему вы не арестовали меня в больнице?

– Я и сейчас вас не арестовываю. – Круц закурил сигарету. – Мы готовы были не обратить внимания на то, что вы нарушили наше соглашение, так как считали, что вы приехали в Вену, чтобы быть рядом с вашим пострадавшим другом. Но довольно быстро стало ясно, что вы намерены вести частное расследование взрыва в «Рекламациях за период войны и справках». По очевидным соображениям я не могу это допустить.

– Да, – признал Габриель, – по очевидным соображениям.

Круц с минуту смотрел на дымок, вившийся от горящего кончика его сигареты.

– Мы с вами заключили соглашение, мистер Аллон. Вы ни при каких условиях не должны были возвращаться в нашу страну. Вы здесь нежелательны. Вы не должны быть здесь. Мне наплевать, горюете ли вы по вашему другу Эли Лавону. Это наше расследование, и нам не нужна помощь ни от вас, ни от вашей службы. – Круц взглянул на часы. – В три часа из «Швехата» вылетает самолет компании «Эль-Аль». Вы полетите на нем. Я побуду с вами, пока вы будете собирать свои вещи.

Габриель обвел глазами комнату, где по полу была разбросана его одежда. Он поднял крышку чемодана и увидел, что подкладка отодрана. Круц передернул плечами: мол, чего же вы ожидали? Габриель нагнулся и стал собирать свои вещи. Круц встал у французского окна, смотрел на улицу и курил.

Через какое-то время Круц спросил:

– Она еще жива?

Габриель медленно повернулся и пристально посмотрел в маленькие черные глазки Круца.

– Вы имеете в виду мою жену?

– Да.

Габриель медленно покачал головой.

– Не смейте говорить о моей жене, Круц.

Круц невесело улыбнулся:

– Вы же не собираетесь снова угрожать мне, Аллон? Я ведь могу посадить вас и провести более подробный допрос относительно вашей деятельности здесь.

Габриель промолчал.

А Круц раздавил свою сигарету.

– Пакуйте свои вещи, Аллон. Вы же не хотите опоздать на самолет.

Часть вторая
Зал жертв

12

Иерусалим

Огни аэропорта «Лодь» прорезали тьму, царившую на Прибрежной равнине. Габриель прислонил голову к окошку самолета и смотрел, как посадочная полоса медленно поднимается навстречу им. Под вечерним дождем гудрон блестел, как стеклянный. Когда самолет остановился, Габриель заметил человека с бульвара Царя Саула, стоявшего под зонтом у лесенки. Габриель постарался выйти последним.

Они вошли в здание аэропорта через особую дверь, какой пользуются ответственные правительственные чиновники и приезжие официальные лица. Мужчина из Управления был учеником Льва, уважал корпоративный дух и высокие технологии, держался как член правления и был убежден, что оперативные сотрудники – это просто фишки, передвигаемые более высокоорганизованными существами. Габриель шел на шаг впереди него.

– Босс хочет вас видеть.

– Не сомневаюсь, но я два дня не спал и очень устал.

– Босса не интересует то, что вы устали. Кого, черт побери, вы из себя строите, Аллон?

Габриель был недоволен, когда пользовались его настоящим именем, даже в святилище аэропорта «Лодь». Он круто повернулся. Мужчина из Управления, сдаваясь, поднял вверх руки. Габриель снова повернулся и пошел дальше. У мужчины из Управления хватило ума не следовать за ним.

На улице дождь барабанил по тротуару. На стоянке не было ни одного такси. Наверняка все это Лев подстроил. Габриель укрылся на автобусной стоянке и стал думать, куда ехать. Дома в Израиле у него не было, – единственным его домом была Контора. Обычно он останавливался на конспиративной квартире или на вилле Шамрона в Тибериасе.

Черный «пежо» повернул на круг. Тяжесть брони пригибала его к земле. Автомобиль остановился перед Габриелем. Пуленепробиваемое стекло в заднем окне опустилось. Габриель почувствовал знакомый горький запах турецкого табака. Затем он увидел руку с голубыми жилами, испещренную печеночными пятнами, устало взмахнувшую, показывая, чтобы он садился, а не стоял под дождем.

Машина рванулась вперед прежде, чем Габриель успел закрыть дверцу. Шамрон никогда не принадлежал к тем, кто долго простаивает. Он ради Габриеля затушил сигарету и на несколько секунд опустил стекла, чтобы проветрить. Когда окна были снова закрыты, Габриель рассказал ему о недружелюбном приеме, устроенном Львом. Сначала он говорил по-английски, потом, вспомнив, где находится, перешел на иврит.

– Судя по всему, он хочет вызвать меня на ковер.

– Да, я знаю, – сказал Шамрон. – Он и меня хотел бы видеть.

– Как он узнал про Вену?

– Похоже, Манфред Круц после твоей депортации отправился с визитом вежливости в посольство и закатил что-то вроде истерики. Мне сообщили, что это было некрасиво. Министерство иностранных дел в ярости, и весь верхний этаж на бульваре Царя Саула жаждет моей крови… и твоей.

– Что они могут мне сделать?

– Да ничего, потому-то ты и мой идеальный сообщник… поэтому и благодаря твоим талантам, конечно.

Машина выскочила с территории аэропорта и свернула на шоссе. Габриеля удивило то, что они направлялись в Иерусалим, но он был слишком измотан, чтобы это его сильно взволновало. Через некоторое время машина стала подниматься в Иудейские горы. Вскоре в машине запахло эвкалиптами и мокрой сосной. Габриель посмотрел в забрызганное дождем окно и попытался вспомнить, когда в последний раз был на своей родине. После дела Тарика аль-Хурани он провел месяц на конспиративной квартире у стен Старого города, поправляясь после пулевого ранения в грудь. Это было более трех лет назад. Он почувствовал, что нити, связывающие его с этим местом, обрываются. Не получится ли с ним, как с Франческо Тьеполо, что он умрет в Венеции и будет бесславно похоронен на материке.

– Что-то говорит мне, что Лев и министерство иностранных дел будут немного меньше возмущены, когда ознакомятся с тем, что здесь содержится. – И Шамрон показал большой конверт. Пакет, отправленный Габриелем, благополучно прибыл. – Похоже, ты был весьма занят в течение своего короткого пребывания в Вене. Кто такой Людвиг Фогель?

Габриель, прислонил голову к исполосованному дождем окну, рассказал Шамрону все, начиная со встречи с Максом Клайном и кончая стычкой с Манфредом Круцем в своем номере. Шамрон вскоре снова закурил, и хотя в темном лимузине Габриель не мог ясно видеть его лицо, ему казалось, что Старик улыбался. Если Умберто Конти дал Габриелю навыки, позволившие ему стать великим реставратором, то Шамрону он был обязан своей безупречной памятью. Шамрон молчал, пока Габриель не дошел до того, как он проник в коттедж Фогеля. Тут он потребовал, чтобы ему была рассказана удар за ударом драка с офицером полиции, которого Габриель обнаружил у своей машины, и Габриель нехотя выполнил его просьбу. Шамрон слушал, скрестив на груди руки, и одобрительно кивал: «Да, мой мальчик, я бы вел себя точно также».

– Ничего удивительного, что Круц так старался выставить тебя из Австрии, – сказал Шамрон. – Ячейки исламских борцов? – Он прыснул ироническим смехом. – Да, все очень аккуратно проделано. Правительство принимает на себя ответственность и кладет дело под сукно, квалифицируя его как террористический акт, совершенный на австрийской почве. В таком случае след не ведет к австрийцам – к Фогелю и Метцлеру, особенно когда выборы на носу.

Габриель покачал головой.

– А как же быть с документами из Государственного архива? Судя по ним, Людвиг Фогель абсолютно чист.

– Тогда почему же он подложил бомбу в контору Эли и убил Макса Клайна?

– Мы же не знаем, он ли это совершил.

– Верно, но факты, безусловно, указывают на такую возможность. Мы вряд ли смогли бы доказать это в суде, но это купили бы многие газеты.

– Вы предлагаете устроить утечку?

– У меня есть друзья в лондонской прессе.

– Это плохая мысль, – сказал Габриель. – Вы помните Вальдхайма и разоблачения его нацистского прошлого? Это было отметено как иностранная пропаганда и вмешательство во внутренние дела Австрии. Обычные австрийцы сомкнули ряды вокруг него, как и австрийские власти. Кроме того, эта история подняла уровень антисемитизма в стране. Утечка, Ари, это очень плохая мысль.

– Как же ты предлагаешь нам поступать?

– Макс Клайн был убежден, что Людвиг Фогель был эсэсовцем, совершавшим преступления в Аушвице. Судя по документам Государственного архива, Людвиг Фогель был слишком молод, чтобы быть тем человеком, к тому же он служил в вермахте, а не был в СС. Но предположим – дискуссии ради, – что Макс Клайн был прав.

– Тогда, значит, под именем Людвига Фогеля кто-то другой.

– Совершенно верно, – сказал Габриель. – Следовательно, давайте выясним, кто же он на самом деле.

– И как ты намерен за это взяться?

– Не уверен, – сказал Габриель, – но этот конверт с добром из Вены, попади он в нужные руки, может оказаться весьма ценной находкой.

Шамрон помолчал.

– В «Яд Вашеме» есть человек, с которым тебе следует встретиться. Он сможет тебе помочь. Утром я первым делом назначу тебе с ним встречу.

– И еще одно, Ари. Нам нужно вывезти Эли из Вены, как только он будет транспортабелен.

– Именно об этом я тоже думал. – Шамрон снял телефон с консоли и нажал на кнопку срочного соединения. – Это Шамрон. Мне необходимо переговорить с премьер-министром.

В западной части Иерусалима на верху холма находится «Яд Вашем» – официальный израильский мемориал, сооруженный в память о шести миллионах, погибших в холокосте. «Яд Вашем» является также самым крупным в мире центром исследований и документации, связанных с холокостом. В его библиотеке хранится свыше 100 тысяч томов – самое крупное в мире и полное собрание литературы по холокосту. В его архивах находится свыше 58 миллионов страниц оригинальных документов, в том числе тысячи личных свидетельств, написанных, продиктованных или зафиксированных на видеопленке оставшимися в живых после холокоста людьми, находящимися в Израиле и разбросанными по всему миру.

Мордехай Ривлин ожидал Габриеля. Толстенький бородатый ученый, говоривший на иврите с ярко выраженным бруклинским акцентом, Ривлин занимался не жертвами холокоста, а теми, кто сделал их жертвами, – немцами, обслуживавшими нацистскую машину смерти, и тысячами их пособников негерманского происхождения, которые добровольно и охотно принимали участие в величайшем в истории массовом истреблении людей. Ривлин работал платным консультантом Бюро специальных расследований министерства юстиции США, подбирая документальные доказательства вины обвиняемых нацистских военных преступников и ведя в Израиле поиски живых свидетелей. Когда Ривлин не сидел в архивах «Яд Вашема», его обычно можно было найти среди оставшихся в живых, где он выискивал тех, кто помнил.

Они с Габриелем побеседовали за кофе в столовой Центра. Версия событий, изложенных Габриелем, была тщательно сокращена, но так, чтобы ничего важного не было упущено при переводе. Габриель показал Ривлину все, что он сумел собрать в Австрии: папку из Государственного архива, фотографию, часы и кольцо. Когда Габриель обратил внимание Ривлина на надпись на внутренней стороне кольца, тот прочел ее и быстро поднял глаза на Габриеля.

– Поразительно, – шепотом произнес он.

– То есть?

– Мне надо подобрать кое-какие документы из архива. – Ривлин поднялся со стула. – Это займет некоторое время.

– Как долго?

Архивариус пожал плечами.

– Час, может быть, немного меньше. Вы когда-нибудь бывали в мемориале?

– Только когда учился в школе.

– Пойдите прогуляйтесь. – Ривлин похлопал Габриеля по плечу. – И возвращайтесь через час.

Произнеся это, он повернулся и исчез в хранилище.

Габриель прошел по узкому пешеходному мостику и двинулся дальше в прохладной тени сосен. Постоял немного возле Канделябры, затем медленно пошел по проспекту Праведных народов, названному так в благодарность тем, кто помогал евреям. В Зале Памяти он постоял перед вечным огнем, который горел среди черных базальтовых стен, на которых были выгравированы самые кошмарные названия в истории: Треблинка, Собибор, Майданек, Берген-Бельзен, Челмно, Аушвиц…

Рядом, в Зале Жертв, он побродил среди бесконечного множества ящиков, набитых свидетельствами о судьбе того или иного мученика: фамилия, место и дата рождения, имя родителей, местожительство, профессия, место смерти. С помощью гида Габриель нашел ящик со свидетельствами о его деде и бабушке – Викторе и Саре Франкель. Два листа бумаги были единственными им памятниками. Внизу каждой страницы стояло имя того, кто сообщил сведения о них: Айрин Аллон, мать Габриеля.

Он дал несколько шекелей гиду и получил распечатку каждого документа. Положил их в карман пальто и направился в соседнее здание – музей искусства «Яд Вашема», где хранилось самое крупное в мире собрание искусства холокоста. Он бродил по галереям, не в силах представить себе силу человеческого духа, какая требовалась, чтобы создавать произведения искусства в условиях голода, рабства и невероятной жестокости. И его собственная работа внезапно показалась пустячной и полностью лишенной смысла. Какое значение имеют умершие святые в музеях, какими являются церкви? Марио Дельвеккио, самоуверенный, самовлюбленный Марио Дельвеккио, казался совершенно ненужным.

В последней комнате были выставлены работы детей. Одна картина буквально вызвала у него удушье – сделанный углем набросок ребенка-гермафродита, съежившегося перед гигантской фигурой офицера СС.

Габриель взглянул на свои часы. Прошел час. Он покинул музей искусства и поспешил в архив, чтобы узнать результаты поисков Мордехая Ривлина.

Он нашел Ривлина на переднем дворе архива – тот взволнованно шагал по двору. Ривлин схватил Габриеля за локоть и повел в здание – в конференц-зал без окон на втором этаже. Две толстые папки ждали их. Ривлин открыл первую и протянул Габриелю фотографию. Это был молодой Людвиг Фогель в форме штурмбаннфюрера СС.

– Перед вами Радек, – прошептал Ривлин, не в силах сдержать волнение. – По-моему, вы нашли Эриха Радека.