Текст книги "Убийство в Вене"

Автор книги: Дэниел Силва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

22

Рим

Столик в «Ла Карбонара» был заказан на четверых. Габриель отправился на пьяцца Фарнезе и увидел Познера, ожидавшего возле Французского посольства. Они пошли в «Альпомпьере» и заняли уединенный столик в глубине. Познер заказал красное вино и поленту и вручил Габриелю ненадписанный конверт.

– Потребовалось некоторое время, – сказал Познер, – но они все-таки нашли ссылку на Кребса в отчете о нацисте по имени Алоис Брюннер. Знаете что-либо о таком?

– Он был главным помощником Эйхманна, – ответил Габриель, – специалист по депортации, хорошо обучен искусству загонять евреев в гетто, а потом в газовые камеры. Он работал с Эйхманном по депортации австрийских евреев. Позже, во время войны, занимался депортацией в Салониках и в вишистской Франции.

Познер, на которого это явно произвело впечатление, насадил на вилку кусок поленты.

– А после войны он бежал в Сирию, где жил под именем Жоржа Фишера и был консультантом правительства. Так или иначе, современная сирийская разведка и службы безопасности были созданы Алоисом Брюннером.

– А Кребс работал на него?

– Похоже, что да. Вскройте конверт. И кстати, будьте любезны, отнеситесь к этому докладу со всем уважением, какого он заслуживает. Мужчина, составивший его, заплатил за эти данные очень высокую цену. Взгляните на кодовое имя агента.

Менаше было кодовым именем легендарного израильского разведчика Эли Коэна. Коэн родился в Египте в 1924 году, а в 1957 году эмигрировал в Израиль и сразу добровольно пошел работать в израильскую разведку. Его психологический тест дал смешанные результаты. Определение личностных характеристик и профессиональных способностей показало, что он в высшей степени умен и наделен необыкновенной памятью на детали. Но при этом была также обнаружена опасная склонность к «преувеличению собственной персоны» и было предсказано, что Коэн на оперативной работе способен идти на ненужный риск.

Досье Коэна собирало пыль до 1960 года, когда возраставшее напряжение на границе с Сирией побудило израильскую разведку решить, что им отчаянно нужен разведчик в Дамаске. Долгий поиск кандидата ничего подходящего не выявил. Тогда поиск расширили, включив тех, кто был отклонен по разным причинам. Снова открыли досье Коэна, и довольно скоро его стали готовить к заданию, которое приведет его к смерти.

После шести месяцев интенсивного обучения Коэна под именем Камаля Амин Табита отправили в Аргентину создавать себе легенду преуспевающего сирийского дельца, всю жизнь жившего за границей и жаждавшего лишь одного – вернуться на родину. Он вошел в большое содружество эмигрантов в Буэнос-Айресе и завязал немало важных знакомств, в том числе дружбу с майором Амином аль-Хафезом, который в один прекрасный день стал президентом Сирии.

В январе 1962 года Коэн переехал в Дамаск и открыл фирму по экспорту-импорту. Вооруженный рекомендациями от сирийской общины в Буэнос-Айресе, он быстро стал популярной фигурой на дамасской общественной и политической сцене, завязал дружбу с высокопоставленными членами военизированной и правящей партии «Баас». Сирийские офицеры возили Коэна по военным объектам и даже показывали ему военные укрепления на стратегических Голанских высотах. Когда майор аль-Хафез стал президентом, стали поговаривать о том, что Камаля Амина Табита ждет пост министра, возможно даже – министра обороны.

Сирийская разведка понятия не имела, что любезный Табит на самом деле – израильский шпион, регулярно пересылавший отчеты своим хозяевам через границу. Срочные сообщения посылались по радио азбукой Морзе. Более длинные и подробные были написаны невидимыми чернилами, засунуты в ящики с дамасской мебелью и отправлены в Израиль из Европы. Данные, поступавшие от Коэна, давали плановикам в израильской разведке замечательную возможность видеть политическую и военную ситуацию в Дамаске.

В конце концов предупреждения о склонности Коэна к риску оправдались. Он стал неосторожен в пользовании радио – делал передачи каждое утро в одно и то же время или несколько передач в один день. Он посылал приветы своей семье и оплакивал поражение Израиля в международном футбольном матче. Сирийские силы безопасности, вооруженные последними детекторами советского производства, стали искать в Дамаске израильского шпиона. Они обнаружили его 18 января 1965 года, ворвавшись в его квартиру, когда он передавал сообщение своим кураторам. Коэна повесили в мае 1965 года, и это передавали по сирийскому телевидению.

Габриель прочел первое сообщение, где фигурировало имя Кребса, при мерцающем свете свечи на столике. Оно было передано по европейскому каналу в мае 1963 года. В подробном отчете о внутренней политике партии «Баас» и интригах был абзац, посвященный Алоису Брюннеру.

«Я встретился с „герром Фишером“ на коктейле, устроенном ведущей фигурой в партии „Баас“. Герр Фишер выглядел не слишком хорошо, так как недавно потерял несколько пальцев на руке, вскрыв конверт с бомбой в Каире. Он винит в покушении на свою жизнь мстительное еврейское отребье в Тель-Авиве. Он утверждал, что своей работой в Египте более чем рассчитается с израильскими агентами, которые пытались убить его. Герра Фишера в тот вечер сопровождал мужчина по имени Отто Кребс. Я никогда прежде не видел Кребса. Он высокий, голубоглазый и в противоположность Брюннеру с очень немецкой внешностью. Он много пил виски и производил впечатление человека уязвимого – такого можно шантажировать или завербовать каким-то иным путем».

– И все ясно? – сказал Габриель. – После одной встречи на коктейле?

– Видимо, да, но не теряйте надежды. Коэн даст вам еще один ключ. Посмотрите следующее сообщение.

Габриель прочел и это при свете свечи.

«Я видел „герра Фишера“ на прошлой неделе на приеме в министерстве обороны. Спросил насчет его приятеля герра Кребса. Я сказал, что мы с Кребсом обсуждали одно деловое начинание и я огорчен, так как от него ничего не слышно. Фишер сказал, что в этом нет ничего удивительного, так как Кребс недавно переехал в Аргентину».

Познер налил Габриелю бокал вина.

– Я слышал, в Буэнос-Айресе славно в это время года.

Габриель и Познер расстались на пьяцца Фарнезе, затем Габриель уже один пошел по виа Джулия к отелю. Ночью похолодало, и на улице было очень темно. Габриель шагал в глубокой тишине по неровным камням тротуара, и ему представилось, что он идет по Риму полтора столетия назад, когда Ватикан правил тут. Он подумал, как Эрих Радек шел по этой самой улице, дожидаясь, когда получит паспорт и билет на свободу.

Но действительно ли Радек приезжал в Рим?

Судя по досье епископа Гудала в «Анима», Радек приходил в «Анима» в 1948 году и вскоре уехал под именем Отто Кребса. Эли Коэн обнаружил Кребса в Дамаске только в 1963 году. После этого Кребс, судя по записям, перебрался в Аргентину. Факты были вопиюще противоречивыми и, пожалуй, никак не сочетались с историей Людвига Фогеля. Согласно документам Государственного архива, Фогель жил в Австрии в 1946 году и работал в американских оккупационных войсках. Если это правда, то Фогель и Радек никак не могли быть одним и тем же человеком. Тогда как же объяснить уверенность Макса Клайна, что он видел Фогеля в Биркенау? А кольцо, которое Габриель забрал в коттедже Фогеля в Верхней Австрии? «1005 – отлично сработано. Генрих»… А часы? «Эриху с обожанием от Моники»… Может быть, кто-то другой приезжал в Рим в 1948 году под видом Эриха Радека? И если это так, то почему?

Столько вопросов, думал Габриель, и лишь один возможный след: Фишер сказал, что это неудивительно, так как Кребс перебрался недавно в Аргентину. Познер прав. У Габриеля нет иного выбора, кроме как продолжить поиск в Аргентине.

Глубокую тишину взорвал похожий на жужжание шмеля стрекот motorino. Габриель оглянулся через плечо и увидел мотоцикл, заворачивавший из-за угла на виа Джулия. Он вдруг ускорил ход и помчался прямо на Габриеля. Габриель остановился и вынул руки из карманов. Надо было решать. Стоять на месте, как поступил бы обычный римлянин, или броситься бежать? Решение было принято за него, когда двумя-тремя секундами позже ездок в шлеме сунул руку за отворот куртки и вытащил револьвер с глушителем.

Габриель нырнул в узкую улочку, когда три язычка пламени вылетели из револьвера. Три пули попали в стену дома. Габриель пригнул голову и побежал.

Motorino на такой скорости не сумел свернуть в улочку. Он промчался мимо и завихлял, делая нелепый разворот, что дало Габриелю несколько решающих секунд на то, чтобы создать расстояние между собой и преследователем. Он свернул направо, на улицу, параллельную виа Джулия, затем неожиданно налево. Он хотел добраться до корсо Витторио-Эммануэле, одного из самых широких проспектов Рима. Там будет поток транспорта, а на тротуарах – пешеходы. На корсо он найдет место, где скрыться.

Треск motorino зазвучал громче. Габриель оглянулся. Мотоцикл продолжал следовать за ним, с угрожающей скоростью сокращая расстояние. Габриель кинулся бежать, руки его хватали воздух, дыхание с прерывистым хрипом вырывалось из груди. Свет фар осветил его. Он увидел на тротуаре, впереди себя, свою тень – сумасшедшего, размахивающего руками.

Второй мотоцикл свернул на улицу прямо перед ним и, заскользив, остановился. Ездок в шлеме вытащил оружие. Значит, вот оно что – западня, двое убийц, никакой надежды на спасение. Он почувствовал себя целью в тире, которую вот-вот снесут.

Он продолжал бежать – на свет. Поднял руки и увидел свои пальцы, напряженные, сведенные судорогой, – руки страдальца на полотне экспрессиониста. И вдруг осознал, что кричит. Звук эхом отдался от оштукатуренных и кирпичных стен окружающих зданий и забился у него в ушах, так что он уже не слышал рева мотоцикла за спиной. Перед глазами возникла картина: его мать у польской дороги, и Эрих Радек, приставивший револьвер к ее виску. Только тут он понял, что кричит по-немецки. На языке своих снов. На языке своих кошмаров.

Второй убийца нацелился и приподнял козырек своего шлема.

Габриель услышал свое имя:

– Ложись! Ложись! Габриель!

Он понял, что это голос Кьяры.

И упал на панель.

Пули Кьяры пролетели над его головой и попали в приближавшееся motorino. Мотоцикл, потеряв управление, развернулся и врезался в дом. Убийца перелетел через руль и растянулся на камнях мостовой.

– Нет, Габриель! Оставь! Да скорей же!

Он поднял глаза и увидел протянутую к нему руку Кьяры. Он залез на motorino, прильнул к спине Кьяры, а мотоцикл с треском понесся по корсо к реке.

У Шамрона существовало правило насчет пользования конспиративными квартирами: никаких физических контактов между агентами мужского и женского пола. В тот вечер на квартире Конторы на севере Рима, близ ленивого изгиба Тибра, Габриель и Кьяра нарушили это правило со страстью, какая бывает порождена страхом смерти. Только после этого Габриель потрудился спросить Кьяру, как она нашла его.

– Шамрон сказал мне, что ты едешь в Рим. Он попросил меня последить, не угрожает ли тебе опасность, чтобы обезопасить тебя. Я, конечно, согласилась. У меня ведь личная заинтересованность в том, чтобы ты продолжал жить.

Габриель удивился, как это он не заметил, что за ним ездит итальянская богиня пяти футов десяти дюймов ростом. Правда, Кьяра Цолли была отличным работником.

– Я хотела присоединиться к тебе за ленчем в «Помпьере», – проказливо сказала она. – Но подумала, что это не очень хорошая идея.

– Что ты знаешь о деле?

– Лишь то, что худшие мои опасения насчет Вены оправдались. Почему бы тебе не рассказать мне остальное?

Он так и поступил, начав с вылета из Вены и закончив информацией, которую он получил ранее в тот вечер от Шимона Познера.

– Так кто же послал этого человека в Рим, чтобы убить тебя?

– Я думаю, вполне разумно предположить, что это тот же, кто устроил убийство Макса Клайна.

– А как они нашли тебя здесь?

Габриель задавал себе тот же вопрос. Его подозрения, естественно, пали на розовощекого австрийского ректора «Анима» – епископа Теодора Дрекслера.

– Так куда же мы дальше отправляемся?

– Мы?

– Шамрон велел мне прикрывать тебя. Ты хочешь, чтобы я не выполнила прямого указания Memuneh?

– Он велел тебе следить за мной в Риме.

– Это было задание с открытой датой, – возразила она вызывающим тоном.

Габриель с минуту лежал, гладя ее по волосам. По правде говоря, ему не помешал бы товарищ по странствиям и вторая пара глаз на оперативной работе. Учитывая явное наличие риска, он предпочел бы, чтобы это был кто-то другой, а не женщина, которую он любил. В то же время она доказала, что является ценным партнером.

На ночном столике стоял надежный телефон. Габриель набрал номер в Иерусалиме и пробудил Мордехая Ривлина от глубокого сна. Ривлин назвал ему фамилию в Буэнос-Айресе, дал номер телефона этого человека и адрес в barrio[18]18
  Район (исп.).


[Закрыть] Сан-Тельмо. Затем Габриель позвонил в «Аэролинеас Архентинас» и заказал два билета бизнес-класса на вечерний самолет. И повесил трубку. Кьяра лежала, прижавшись щекой к его груди.

– Ты кричал там, в проулке, когда бежал ко мне, – сказала она. – Ты помнишь, что именно?

Он не мог вспомнить. Так бывает, когда, проснувшись, не в состоянии вспомнить сон, который тревожил тебя.

– Ты звал ее, – сказала Кьяра.

– Кого?

– Свою мать.

Он вспомнил картину, возникшую перед его глазами, когда, теряя рассудок, бежал от человека на motorino. Он подумал, что, возможно, действительно звал мать. Ни о чем другом он не думал.

– Ты уверен, что Эрих Радек убил тех бедняжек в Польше?

– Уверен, насколько можно быть уверенным через шестьдесят лет после случившегося.

– А если Людвиг Фогель является Эрихом Радеком?

Габриель потянулся и выключил лампу.

23

Рим

На виа делла Паче не было никого. Часовщик остановился у ворот «Анима» и выключил мотор motorino. Он протянул дрожащую руку и нажал на кнопку переговорного устройства. Отклика не было. Он позвонил в звонок. На этот раз юношеский голос ответил ему по-итальянски. Часовщик по-немецки попросил о встрече с ректором.

– Боюсь, это невозможно. Пожалуйста, позвоните утром по телефону, договоритесь о встрече, и епископ Дрекслер будет рад видеть вас. Buonanotte, signore.[19]19
  Доброй ночи, синьор (ит.).


[Закрыть]

Часовщик сильнее нажал на кнопку переговорного устройства.

– Мне было велено прийти сюда другом епископа из Вены. По срочному делу.

– Как звать этого человека?

Часовщик правдиво ответил на вопрос.

Тишина, затем:

– Я сейчас спущусь, синьор.

Часовщик расстегнул куртку и осмотрел рану под правой ключицей. Раскаленная пуля прижгла близкие к коже сосуды. Крови было немного, но рана сильно пульсировала и его бил озноб от шока и поднявшейся температуры. Он полагал, что это было малокалиберное оружие, скорее всего 22-го калибра. Не того рода, что причиняет серьезные внутренние повреждения. В любом случае нужен доктор, чтобы вынуть пулю и хорошенько прочистить рану, пока не началось заражение.

Он поднял глаза. На дворе появилась фигура в сутане и осторожно направилась к калитке – послушник, мальчик лет пятнадцати с лицом ангела.

– Ректор говорит, что неприлично приходить в семинарию в такое время, – сказал послушник. – Ректор предлагает вам пойти сегодня в какое-нибудь другое место.

Часовщик вытащил свой «глок» и направил его на ангельское личико.

– Открывай калитку, – шепотом произнес он. – Сейчас же.

– Да, но почему вам надо было посылать его сюда? – Голос епископа неожиданно загремел, словно он предупреждал паству об опасностях, какие несет с собой грех. – Для всех, имеющих к этому отношение, было бы лучше, если бы он немедленно уехал из Рима.

– Он не может лететь, Теодор. Ему нужен врач и место, где он мог бы прийти в себя.

– Я это понимаю. – Глаза его остановились на миг на сидевшей напротив него, по другую сторону стола, фигуре – мужчине с волосами с проседью и широкими могучими плечами циркового силача. – Но вы должны понимать, что крайне компрометируете «Анима».

– Положение «Анима» станет куда хуже, если наш друг профессор Рубинштейн преуспеет.

Епископ тяжело вздохнул.

– Он может пробыть здесь двадцать четыре часа и ни минутой дольше.

– И вы найдете ему врача? Кого-нибудь, умеющего молчать?

– Я знаю как раз такого. Он помог мне пару лет назад, когда один из моих мальчиков попал в потасовку с римским головорезом. Я уверен, что могу положиться на него, хотя пулевое ранение едва ли повседневное явление в семинарии.

– Я уверен, вы придумаете, как это объяснить. У вас очень гибкий ум, Теодор. Могу я с минуту поговорить с ним?

Епископ протянул Часовщику трубку. Тот схватил ее рукой в крови. Затем посмотрел на прелата и движением головы выставил его из собственного кабинета. Тогда убийца приложил трубку к уху. Человек в Вене спросил, что же произошло.

– Вы не сказали мне, что объект находится под защитой. Вот это и произошло.

И Часовщик рассказал о внезапном появлении второго мотоциклиста. На линии наступило молчание, затем человек в Вене заговорил исповедальным тоном:

– Я так спешил отправить вас в Рим, что не сообщил важной информации об объекте. Сейчас я вижу, что это было просчетом с моей стороны.

– Не сообщили важной информации? Чего же именно?

Человек в Вене сообщил, что объект в свое время был связан с израильской разведкой.

– Судя по тому, что произошло сегодня вечером в Риме, – сказал он, – объект по-прежнему крепко с ней связан.

«Великий Боже, – подумал Часовщик. – Израильский агент? Это немаловажная деталь». Разум подсказывал вернуться в Вену и предоставить Старику самому справляться со сложившейся ситуацией. Вместо этого Часовщик решил использовать ситуацию к своей выгоде. Но было в этом решении и другое. Никогда еще не было такого случая, чтобы он не выполнил контракта. И дело было не в профессиональной гордости или репутации. Он просто считал неразумным оставлять в живых потенциального врага, особенно если этот враг связан со службой, столь жестокой, как израильская разведка. Запульсировало плечо. Ему не терпелось всадить пулю в этого вонючего еврея. И в его приятеля.

– Моя цена за это задание только что возросла, – сказал Часовщик. – И существенно.

– Я это ожидал, – ответил человек в Вене. – И удваиваю гонорар.

– Утройте, – возразил Часовщик, и, минуту помедлив, человек в Вене согласился. – А можете вы снова установить его местонахождение?

– У нас есть одно существенное преимущество.

– Какое же?

– Нам известен след, по которому он идет, и мы знаем, где он появится. Епископ Дрекслер позаботится о том, чтобы ваша рана получила нужный уход. Пока отдохните. Я убежден, что очень скоро вы услышите от меня очередное сообщение.

24

Буэнос-Айрес

Альфонсо Рамирес должен был бы уже давно умереть. Он был, несомненно, одним из самых мужественных людей в Аргентине и во всей Латинской Америке. Журналист и писатель, он работал всю жизнь, откалывая кусочки от стен, окружавших Аргентину и ее убийственное прошлое. Большая часть написанного им считалась слишком полемичной и опасной для публикации в Аргентине, и его печатали в Соединенных Штатах и в Европе. Лишь немногие аргентинцы за пределами политической и финансовой элиты читали хоть слово, написанное Рамиресом.

Он на себе испытал всю жестокость Аргентины. Во время Грязной войны его выступления против военных побудили хунту посадить автора в тюрьму, где он провел девять месяцев и где его пытками чуть не довели до смерти. Его жену, активно выступавшую с левых политических позиций, забрал военный эскадрон смерти, и ее сбросили с самолета в ледяные воды Южной Атлантики. Если бы не вмешательство «Амнисти интернейшнл», Рамиреса наверняка постигла бы та же участь. Вместо этого его выпустили из тюрьмы – почти неузнаваемого, с расшатанным здоровьем, – и он возобновил свой крестовый поход против генералов. В 1983 году они сошли со сцены и демократически избранное правительство из гражданских лиц заняло их место. Рамирес помог новому правительству отправить под суд десятки армейских офицеров за преступления, совершенные во время Грязной войны. Среди них был капитан, сбросивший жену Альфонсо Рамиреса в океан.

В последние годы Рамирес мобилизовал все свое умение на освещение другой малоприятной главы аргентинской истории, которую правительство, пресса и большинство граждан предпочитали игнорировать. Вслед за разгромом гитлеровского рейха тысячи военных преступников – немцев, французов, бельгийцев и хорват – устремились в Аргентину с горячего одобрения правительства Перона и при неустанной помощи Ватикана. Рамиреса презирали в тех кварталах Аргентины, где все еще сильно было влияние нацистов, и его деятельность оказалась столь же опасной, как и расследование действий генералов. Его бюро дважды взрывали, а в его почте содержалось столько бомб, что почтовики отказывались отправлять ему письма. Если бы Мордехай Ривлин не представил Рамиресу Габриеля, Рамирес, по мнению Габриеля, едва ли согласился бы встретиться с ним.

А так Рамирес охотно принял приглашение на ленч и предложил встретиться в местном кафе в Сан-Тельмо, в двух кварталах от дома, где у него была контора. Пол в кафе был выложен черными и белыми плитками, по которым были бессистемно расставлены квадратные деревянные столики. На оштукатуренных стенах висели полки, уставленные пустыми винными бутылками. Широкие двери были распахнуты на шумную улицу, и на тротуаре, под брезентовым навесом, тоже стояли столики. Три вентилятора на потолке разгоняли удушливый воздух. У стойки бара лежала, тяжело дыша, немецкая овчарка. Габриель приехал вовремя – в два тридцать. Аргентинец опаздывал.

В январе – самый разгар лета в Аргентине и было невыносимо жарко. Габриель, выросший в долине Джезреель и проводивший лето в Венеции, привык к жаре, но он всего два-три дня назад находился в Австрийских Альпах, и его тело ощущало резкую смену климата. Транспорт поднимал волны жары, проникавшие в распахнутые двери кафе. С каждым проходившим мимо грузовиком температура, казалось, поднималась на один-два градуса. Габриель не снимал солнечных очков. Рубашка его прилипла к спине.

Он потягивал холодную воду, жуя лимонную корку, и смотрел на улицу. Взгляд его ненадолго остановился на Кьяре. Она потягивала кампари с содовой водой и с безразличным видом ковыряла эмпанадас.[20]20
  Пирог с мясом (исп.).


[Закрыть] Она была в шортах. Длинные ноги ее были вытянуты на солнце и начинали поджариваться. Волосы были небрежно закручены в узел. По шее в блузку без рукавов стекала струйка пота. Часы красовались на левой руке. Это был условный сигнал. Часы на левой руке означали, что она не заметила за ними наблюдения, хотя Габриель знал, что даже столь опытному агенту, как Кьяра, трудно обнаружить профессионала днем среди толпы на улицах Сан-Тельмо.

Рамирес появился только в три часа. Он не извинился за опоздание. Это был крупный мужчина с могучими плечами и черной бородой. Габриель ожидал увидеть на нем следы пыток, но ничего не обнаружил. Голос его, когда он заказывал два бифштекса и бутылку вина, звучал любезно, но был таким громким, что, казалось, закачались бутылки на полках. Габриель усомнился, что бифштекс с красным вином едва ли правильный выбор в такую жару. У Рамиреса был такой вид, словно он счел вопрос Габриеля скандальным.

– Мясо – это единственная настоящая вещь в данной стране, – сказал он. – К тому же при том, куда идет наша экономика… – Остальное поглотил грохот проезжавшего мимо грузовика с цементом.

Официант поставил на столик вино. Это была зеленая бутылка без этикетки. Рамирес налил вино в два бокала и спросил Габриеля, как имя человека, которого он ищет. Услышав ответ, аргентинец сосредоточенно насупился.

– Отто Кребс, да? Это его настоящее имя или вымышленное?

– Вымышленное.

– Как вы можете быть в этом уверены?

Габриель протянул ему документы, которые он взял в «Санта-Мария-дель-Анима» в Риме. Рамирес вытащил из кармашка рубашки засаленные очки и надел их. А Габриель занервничал оттого, что документы находятся на виду. Он бросил взгляд в направлении Кьяры. Часы по-прежнему были у нее на левой руке. Когда Рамирес поднял глаза от бумаг, стало ясно, что они произвели на него впечатление.

– Как вам удалось получить доступ к бумагам епископа Гудала?

– У меня есть друг в Ватикане.

– Нет, у вас есть очень могущественный друг в Ватикане. Единственный, кто мог заставить епископа Дрекслера открыть бумаги Гудала, это сам папа! – Рамирес поднял бокал в сторону Габриеля. – Итак, значит, в сорок восьмом году офицер СС по имени Эрих Радек приезжает в Рим и падает в объятия епископа Гудала. А через два-три месяца он уезжает из Рима под именем Отто Кребса и направляется в Сирию. Что еще вам известно?

Следующий документ, который Габриель положил на деревянный столик, вызвал аналогичное удивление у аргентинского журналиста.

– Как вы видите, израильская разведка обнаружила человека, известного теперь под именем Отто Кребс, в Дамаске в шестьдесят третьем году. Источник очень надежный – не кто иной, как Алоис Брюннер. Согласно Брюннеру, Кребс уехал из Сирии в шестьдесят третьем году и прибыл сюда.

– И у вас есть основание считать, что он, возможно, все еще здесь?

– Это-то мне и необходимо выяснить.

Рамирес скрестил на груди могучие руки и посмотрел на Габриеля через стол. Между ними воцарилась тишина, наполненная жарким грохотом транспорта с улицы. Аргентинец почувствовал, что тут пахнет сюжетом. Габриель это как раз и предвидел.

– Как же это человек по имени Ренэ Дюран из Монреаля сумел получить секретные документы из Ватикана и от израильской разведслужбы?

– У меня, ясное дело, есть хорошие источники.

– Я человек очень занятой, мсье Дюран.

– Если вы хотите денег…

Аргентинец предостерегающе поднял руку ладонью вверх.

– Мне не нужны ваши деньги, мсье Дюран. Я сам могу их заработать. Я хочу иметь сюжет.

– Появление в прессе рассказа о моем расследовании, безусловно, повредит ему.

Рамирес принял оскорбленный вид.

– Мсье Дюран, я убежден, что у меня больше, чем у вас, опыта в преследовании людей вроде Эриха Радека. Я знаю, когда надо вести расследование втихую, а когда писать о нем.

Габриель помедлил. Ему не хотелось устанавливать с аргентинским журналистом отношения «услуга за услугу», но в то же время он понимал, что Альфонсо Рамирес может оказаться ценным другом.

– С чего начнем? – спросил Габриель.

– Ну, я полагаю, мы должны выяснить, говорил ли Алоис Брюннер правду про своего друга Отто Кребса.

– То есть приезжал ли он когда-либо в Аргентину?

– Вот именно.

– И как это мы сделаем?

В этот момент появился официант. Бифштекс, который он поставил перед Габриелем, был такой величины, что им можно было бы насытить семейство из четырех человек. Рамирес улыбнулся и начал резать свое мясо.

– Bon appetit,[21]21
  Приятного аппетита (фр.).


[Закрыть] мсье Дюран. Кушайте! Что-то мне говорит, что вам понадобятся все ваши силы.

У Альфонсо Рамиреса был последний в западном полушарии еще работавший «фольксваген-сирокко». В свое время, возможно, он был темно-синим, теперь же был цвета пемзы. По центру ветрового стекла шла трещина, похожая на зигзаг молнии. Дверца со стороны Габриеля была вдавлена вовнутрь, и ему пришлось мобилизовать все свои угасшие силы, чтобы ее открыть. Кондиционер давно не работал, а мотор ревел как ракетный двигатель. Они помчались по широкой авениде Девятого июля с опущенными стеклами. Вокруг машины летели обрывки газет. Рамирес, казалось, то ли не заметил, то ли не обратил внимания на то, что несколько газетных страниц ветром вытянуло на улицу.

По мере того как убывал день, становилось все жарче. Крепкое вино вызвало у Габриеля головную боль. Он подставил лицо ветру. Бульвар выглядел уродливо. Фасады изящных старых домов были испорчены бесконечными рекламными щитами, предлагавшими дорогие немецкие автомобили и прохладительные американские напитки народу, чьи деньги вдруг стали ничего не стоить. Ветви деревьев пьяно висели под тяжестью пыли и зноя.

Габриель с Рамиресом свернули к реке. Рамирес посмотрел в зеркальце заднего вида. Всю жизнь его преследовали военные и сторонники нацизма, и это выработало в нем обостренное чувство улицы.

– За нами следует девица на скутере.

– Да, я знаю.

– Если вы знали, почему мне ничего не сказали?

– Потому что она работает на меня.

Рамирес долго смотрел в зеркальце.

– Узнаю эти ляжки. Это та девица, что была в кафе, да?

Габриель медленно кивнул. Голова у него разламывалась.

– Очень интересный вы человек, мсье Дюран. И к тому же счастливчик. Она красотка.

– Сосредоточьтесь на езде, Альфонсо. Она прикрывает вашу спину.

Через пять минут Рамирес запарковал машину на улице, огибающей гавань. Кьяра промчалась мимо, затем развернулась и запарковала свой мотоцикл в тени дерева. Рамирес заглушил мотор. Солнце безжалостно лупило по крыше. Габриель хотел было выйти из машины, но аргентинец решил сначала ввести его в курс дела.

– Большая часть досье, относящихся к нацистам в Аргентине, хранится в Бюро информации под замком. Официально эти досье до сих пор вне доступа для репортеров и ученых, хотя традиционный тридцатилетний период засекречивания давно истек. Если бы мы смогли пробраться в хранилища Бюро информации, то, наверное, не много нашли бы там. Судя по всему, Перон велел уничтожить наиболее дискредитирующие досье в пятьдесят пятом году, когда в результате выборов неожиданно лишился своего поста.

На другой стороне улицы приостановилась машина, и мужчина, сидевший за рулем, долго смотрел на девицу с мотоциклом. Рамирес это тоже заметил. Он с минуту понаблюдал за машиной в свое зеркальце заднего вида и возобновил рассказ:

– В тысяча девятьсот девяносто седьмом году правительство создало Комиссию по выяснению деятельности нацистов в Аргентине. Она с самого начала столкнулась с серьезной проблемой. Дело в том, что в девяносто шестом году правительство сожгло все дискредитирующие досье, какие у него оставались.

– Тогда зачем же они создавали комиссию?

– Они, конечно, хотели, чтобы их похвалили за старания. Но в Аргентине поиски истины этим и ограничатся. Настоящее расследование выявило бы подлинную меру участия Перона в бегстве нацистов из Европы после войны. Оно также раскрыло бы то, что многие нацисты продолжают жить здесь. Кто знает? Может, и тот, кого вы ищете, тоже.

Габриель указал на здание.

– А это что такое?

– Отель иммигрантов – первая остановка для миллионов иммигрантов, перебравшихся в Аргентину в девятнадцатом и двадцатом столетиях. Правительство селило их, и они тут жили, пока не найдут работы и места, где поселиться. Теперь Бюро по иммиграции превратило это здание в склад.

– В склад чего?

– Досье, конечно. – Рамирес открыл отделение для перчаток и достал резиновые операционные перчатки и бумажные стерильные маски. – Это не самое чистое место на свете. Надеюсь, вы не боитесь крыс.