Текст книги "Последний танцор"

Автор книги: Дэниел Моран

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 51 страниц)

5

Ночь на субботу, тринадцатого июня, Роберт провел в своей постели. По наблюдениям Дэнис, в этом отношении он не отличался от обычных людей и нуждался в шести-семи часах сна ежедневно. В противном случае реакция и работоспособность резко снижались.

А вот Дван ее поразил. Сама она, восстанавливая силы после случившегося, спала несколько больше обычного – по четыре-пять часов в сутки. Поэтому, возможно, и обратила внимание на необычные особенности его организма. Когда она засыпала, Дван бодрствовал; когда просыпалась, он был уже на ногах. Наверное, Защитник все-таки спал, но спящим его Дэнис ни разу не видела. Как не замечала ни малейших признаков усталости, когда он часами рассказывал о своих приключениях за минувшие десятки тысячелетий. Некоторые из его рассказов вызывали у нее смутные ассоциации, другие нет, но в любом случае слушать его было потрясающе интересно.

Иногда, правда, попадались в воспоминаниях Двана и шокирующие эпизоды.

В подобных случаях Дэнис не находила причин скрывать свое негодование:

– Да как же ты мог так с ней поступить?! – возмущалась она. – Знаешь, если у вас все мужчины так себя ведут по отношению к женщинам, ваша цивилизация точно больна. И серьезно!

Дван оправдывался с заметным ирландским акцентом, резко отличающимся от того идеально правильного английского, на котором он вел свое повествование.

– Ну да, было такое дело. Все так поступали, не только я один. Разве я виноват, что у нас порядки такие были заведены? Вы правы, конечно, гнильцы у нас хватало, но, с другой стороны, несмотря на это, наша цивилизация оказалась жизнеспособнее вашей. Вспомните, она просуществовала минимум десять тысяч лет после окончания Войн Раскола без каких-либо революционных потрясений и кардинальных изменений. Мы, конечно, стабильнее и уравновешеннее вас на генетическом уровне, но и общественная структура, думаю, тоже сыграла не последнюю роль. В конце концов, она удовлетворяла все основные нужды– физические, духовные и сексуальные – всего населения. За всю историю Земли не возникло ни одной цивилизации, способной похвастаться тем же.

– А ты уверен, что делаешь верные выводы? – язвительно осведомилась Дэнис. – Гордишься тем, что твоя культура десять тысяч лет пребывала без малейших изменений, и на этом основании называешь ее стабильной и жизнеспособной? Мне на ум почему-то приходит совсем другой термин: закостеневшая.

– Может быть, – смутился Дван. – Если провести аналогию с Землей, в любом обществе, где господствует религия, грех и чувство вины служат главнейшими и мощнейшими рычагами власти. Отобрать у людей право на свободное удовлетворение потребностей организма, объявить их естественные желания греховными и наказывать, вплоть до смертной казни, если те все-таки нарушают запрет. Таков, наверное, образ действий любой Церкви, какую бы религию она ни исповедовала. Если начать обработку индивидуума с раннего детства, избавиться от внушенных догматов в зрелом возрасте практически невозможно. Смею уверить вас, госпожа Дэнис, храмовники у меня на родине достигли в этом плане высшей степени совершенства.

– Не называй меня так больше, пожалуйста, – поморщилась девушка.

– Прошу прощения, если мое обращение задевает ваши чувства, – мягко и чуточку печально ответил Дван. – Но и в самой беспардонной лжи можно отыскать крупицу правды. Готов признать, что в нашей культуре, обожествившей Пламя, было немало лжи, обмана, насилия и других малоприятных вещей. Но само живое Пламя есть одна из величайших Истин. Я видел Его, ощущал Его тепло на лице и возвышался душой в Его присутствии. И если есть во Вселенной хоть что-то святое, это Танец Огня. – Дван прервался на мгновение, не сводя с нее пристального взгляда своих бездонных черных глаз. – Вы, госпожа моя, способны вызывать Пламя своим Танцем, а это значит, что мой Долг – служить вам. И я буду вам служить так или иначе, потому что поклялся посвятить этому служению всю свою жизнь.

6

Дван не выносил яркого дневного света.

Слепящий и пронзительный, он придавал обычным цветам такие оттенки, о существовании которых Дван прежде и не догадывался. Красный и синий, коричневый и оранжевый, – все это были знакомые цвета, хотя здесь они выделялись куда резче и контрастнее, чем дома. А вот, скажем, белый в его восприятии казался разновидностью голубого.

А некоторые цвета этого мира вообще оказались ему в новинку.

Например, желтый – цвет центрального светила системы и химической реакции горения дерева. Некоторые поначалу даже суеверно считали обычный огонь местным аналогом живого Пламени. Или зеленый – основной цвет здешней растительности. На родине Двана таких попросту не существовало.

Порой свет изменял до неузнаваемости, казалось бы, знакомые до мелочей предметы. Подаренная ему на прощание Тамтэйи заколка с традиционным изображением Щита в солнечных лучах преображалась из коричневой в зеленую. Многое из выгруженного оборудования, имевшее на борту корабля одинаковую окраску, при свете дня выглядело голубым или тем же зеленым, не говоря уже об интенсивности и изменчивости нюансов расцветки.

Быть может, то было самообманом, но иногда Двану казалось, что под этим солнцем у него повысилась острота зрения.

Звездолет стоял на берегу бескрайнего золотого моря. Огромный сфероид возвышался над прилегающим лесным массивом, самые высокие деревья которого не достигали и половины его диаметра. Сразу от опушки начиналась тянущаяся за горизонт равнина, поросшая золотистой травой в человеческий рост. Редкие купы деревьев несколько разнообразили ландшафт, одновременно указывая местонахождение бьющих из-под земли источников. Дальше к северу высилась в зыбком туманном мареве протяженная горная гряда.

Тюремные бараки в несколько рядов – колонисты-изгнанники предпочитали называть их городом – раскинулись вокруг корабля. Будь на то их воля, поселенцы с удовольствием подыскали бы местечко подальше, но в данном случае их мнения никто не спрашивал, да и выбора другого не было. Весь первый год после высадки они прилагали поистине титанические усилия, чтобы просто выжить. Летом было попроще, но пережить морозную зиму без снабжения продовольствием из корабельных запасов им вряд ли бы удалось. Но даже при такой поддержке в первый же холодный сезон из четырех тысяч колонистов умерло более трехсот. Большинство от голода и несчастных случаев; нескольких человек загрызли хищные звери.

Той же зимой у одной из носительниц родился первый ребенок. Дван понятия не имел, кто был его отцом, да это и не имело никакого значения – все равно у его матери от недоедания пропало молоко, и младенец долго не протянул. Но как бы то ни было, это событие послужило поводом для дебатов среди Защитников, столь ожесточенных, что пришлось вмешаться самой Хранительнице.

Защитник ДжиСуэйОбодиБарест, родственник в шестнадцатом колене самого Седона и оттого более других озабоченный позорным пятном, легшим на его родной клан вследствие преступных действий мятежного Танцора, первым начал дискуссию, заметив, что одна из носительниц беременна. Светлое время дня охранники проводили снаружи, наблюдая за порядком, и только на ночь возвращались в свои казармы на звездолете. По вечерам они собирались все вместе в столовой, рассаживались на полу, скрестив ноги, вокруг общего стола и угощали друг друга, как в старые добрые времена было заведено дома.

В небольшом углублении металлической палубы разжигали костерок, на котором подогревали в мисках ломтики тушеного клиама и обжаривали длинные полоски бабата, составлявшие основу положенного им рациона.

В один из таких вечеров Защитник Барест, покончив со своей порцией, негромко сказал:

– Я считаю, что новорожденного следует подвергнуть Распаду.

Никто не спросил, какого новорожденного он имеет в виду, – Других в колонии пока не ожидалось.

Страж Мара сидел бок о бок с Защитником Рувимом, единственным из всего контингента, кто был моложе Двана. Мара принял из рук Рувима ломтик клизма, аккуратно слизал с его пальцев соус, извлек из своей миски такой же ломтик и угостил соседа. Покончив с этой процедурой, он поднял голову, в упор посмотрел на Бареста и так же тихо возразил:

– А я так не считаю.

Дежурство закончилось, ужин проходил в неформальной обстановке, все были свои, и все были равны, поэтому каждый имел право высказать собственное мнение, невзирая на ранг и звание, чего никогда бы не позволил себе сделать в присутствии посторонних.

– Но почему, Мара? – удивился Барест. – Неужели ты всерьез ратуешь за увеличение числа этих бездельников? Они и сейчас-то почти неуправляемы, а представь, что будет, если они размножатся?

Мара пожал плечами и лаконично ответил:

– Новых инструкций из дому ждать долго. Но раз уж им дозволили взять с собой носительниц, значит, на то имелись свои причины. – Он вытер влажные от слюны Рувима пальцы о край своей туники и потянулся за большой кружкой горячего лона. Залпом осушил ее в несколько глотков, поставил на место и жестом остановил Рувима, полезшего в миску за новой порцией клиама. Затем вытер губы тыльной стороной ладони и обыденным тоном закончил: – Нет ничего опаснее, чем действовать без приказа.

– Да что ты такое говоришь, Мара?! Никто и пикнуть не посмеет. Танцоры? Их всего восемь человек, и мы многократно превосходим их численностью, не говоря уже о том, что у нас есть оружие, а у них нет. В случае чего мы легко с ними справимся.

– Рад слышать, что ты так считаешь, – сухо заметил Страж. – Кстати, во время бунта тебе никогда не случалось участвовать в схватке с Танцором?

– Ты же знаешь, что нет, – обиженно надулся Барест; это было его слабым местом: мятеж начался в том самом Храме, где он проходил Посвящение, но сам Барест в тот момент находился в командировке за пределами планеты.

– Они умеют драться, смею тебя уверить. И слава Ро Харисти, что Пламя, которым они научились манипулировать, невозможно применить в бою. Будь это не так, нас наверняка бы разбили. И тогда мы с тобой, да и сами владыки Анеда вместе с Хранителями, мерзли бы сейчас вместо них в бараках. Если бы вообще выжили, разумеется.

В ответ Барест высказал мысль, давно не дававшую покоя не только ему, но и большинству остальных Защитников.

– Ты сам признаешь, Мара, что они опасны. Даже сейчас. Среди их приверженцев в настоящее время нет молодых, которых они могли бы обучить искусству Танца. Но если позволить им заводить детей, расселяться все дальше и дальше по всей планете, кто знает, как воспользуются этим еретики. Сейчас мы имеем дело всего с восемью Танцорами, но пройдет каких-нибудь тридцать-сорок лет, и число их может многократно возрасти.

– Послушай, парень, – нахмурился Мара, – ты это прекращай, а то накаркаешь. Да и с чего ты взял, что мы проторчим в этой дыре еще сорок лет?

– А с чего ты взял, что не проторчим? – парировал Барест. – Мы здесь до тех пор, пока нас не отзовут. А уж когда это произойдет – через год или через сто лет, – одному Ро Харисти известно.

Мара смущенно пожал плечами. Мальчишка был прав. Немного подумав, старый Страж повернулся к Двану, увлеченно занятому угощением полоской бабата Защитника Элсу.

– А ты что думаешь по этому поводу, Дван? – спросил он.

Дван, считавшийся, несмотря на молодость, самым набожным из Защитников и признанным авторитетом в религиозных вопросах, предпочел уклониться от прямого ответа:

– Не мне гадать, какова будет воля Старейшин.

Дебаты, захватившие почти всех присутствующих, продолжались до утра, а Барест и Мара, первыми начавшие спор, вскоре оказались в роли сторонних наблюдателей. Мнения, как и следовало ожидать, разделились, но большинство все же склонялось к тому, что еще не родившегося младенца следует предать смерти.

Наутро Хранительница Сэлия, неизвестно как прознавшая о ночной дискуссии, вызвала к себе Стража Мару и повелела ему довести до сведения подчиненных, что применять насилие в отношении колонистов и их детей запрещается, за исключением тех случаев, когда это предусмотрено Уставом.

Госпожа Сэлия имела формальное право отдать такой приказ; в табели о рангах Хранительница и Страж делили одну и ту же позицию, только первая в духовной иерархии, а второй – в военной. С другой стороны, в условиях дикой и неосвоенной планеты статус военного руководителя автоматически возрастал, так что Мара мог и проигнорировать Ее требование. Но он был знаком с Сэлией очень давно, знал, что Она разделяет его неприязнь к владыкам Анеда и проводимой ими политике, и уважал за это. Поэтому он просто наклонил голову и сказал:

– Как будет угодно моей госпоже.

После смерти новорожденного споры сами собой прекратились. Но не забылись.

Более всего досаждал Двану солнечный свет, но гравитация и атмосфера немногим ему уступали. Сила тяжести на поверхности планеты Изгнания была процентов на тридцать меньше, чем дома: Возвращаясь каждый вечер на борт звездолета, где Грависфера по прежнему генерировала привычные условия родного Мира, он еще на подходе к трапу начинал ощущать ожидающую его ночью повышенную нагрузку. К началу второй зимы его раздражение этими ежедневными перепадами достигло пика и превратилось чуть ли не в навязчивую идею. Организм Двана, как и других Защитников, реагировал по-своему, отзываясь на подобное издевательство ломотой в суставах, болью в мышцах, одышкой и учащенным сердцебиением после обязательных вечерних тренировок на Арене звездолета.

Очень долго пришлось ему привыкать и к местному воздуху. То слишком горячий, то слишком холодный, особенно зимой и осенью, напоенный экзотическими ароматами и незнакомыми запахами, вызывающими у многих Защитников неожиданные приступы кашля и чихания. Пониженная, по сравнению с родной, плотность атмосферы также не способствовала хорошему настроению: к концу дня в легких начинало покалывать от непривычных усилий по перекачке слишком большого объема разреженного и бедного кислородом воздуха.

В то же время, возвращаясь на корабль, он не раз испытывал странное чувство, будто не домой пришел, а попал в какой-то чужой мир, где и воздух слишком плотен и сух, и света не хватает, и гравитация гнетет и давит на плечи повышенной тяжестью.

В такие моменты куда легче верилось, что колыбелью человечества был не его родной Мир, а эта необузданная, враждебная и непонятная планета.

К своему собственному удивлению – и это было единственным светлым пятном на фоне сплошных разочарований, – Дван обнаружил, что исполнение повседневных обязанностей не только не угнетает его, а, наоборот, с каждым днем доставляет все больше удовольствия.

Построенный колонистами поселок, который они упорно продолжали называть городом, был невелик, но казался гораздо больше из-за занимаемой площади. Свободного места хватало, и его не жалели. Городским планированием здесь и не пахло, но все шесть разбросанных вдоль опушки леса кварталов – если только можно назвать кварталом беспорядочное скопление разномастных строений – создавали ощущение своеобразной целостности. Все дома, естественно, были деревянными и строились из подручного материала, благо деревья в близлежащем лесу имели твердую и прочную древесину, легко поддающуюся механической обработке. Местные деревья, кстати, оказались едва ли не единственной привычной изгнанникам формой растительности. Здесь они были выше, толще, с более густыми и раскидистыми кронами, и все же в них легко угадывались знакомые с детства породы. Лес давал бревна и доски для строительства и дрова для очагов и отопления; только благодаря лесу колонистам удалось сравнительно благополучно вот уже дважды перезимовать в этих суровых климатических условиях.

Во время второй зимовки, когда умерло около шестидесяти человек, до Двана дошли слухи, что кое-кто из ссыльных ловит мелких травоядных, в изобилии водившихся вокруг поселения и совсем не боявшихся людей, и питается их плотью. Слух показался ему настолько диким и неправдоподобным, что он не поверил и в дальнейшем, когда речь заходила о том же, либо обрывал собеседника, либо уходил, не желая даже слушать подобный бред. Большинство изгнанников были самого низкого происхождения, и многие из них без зазрения прибегали к любым ухищрениям, лишь бы заслужить благосклонность Защитника. Лгали они беззастенчиво, но порой столь неуклюже, что становилось просто смешно. На них и разозлиться-то по-настоящему не получалось. Да и как злиться на тех, кому ежедневно, ежечасно спасаешь жизнь, руководствуясь при этом не служебными инструкциями, а собственной совестью и чувством Долга? Многие Защитники, Дван в первую очередь, добровольно и бескорыстно весной и летом работали в поле бок о бок с колонистами. Вместе пахали, вместе сеяли, вместе боролись с сорняками, вместе снимали урожай. Осенью помогали в строительстве новых домов, а зимой, в самые холодные и голодные месяцы, тайком подкармливали самых слабых и нуждающихся из собственных небогатых пайков.

Раньше Дван как-то не задумывался над выражением «забот полон рот». Теперь осознал. На собственном опыте.

Задача превращения колонии в самообеспечиваемый организм оказалась поистине титанической. С водой особых проблем пока не возникало. Да и какие проблемы могут быть с водой на планете, где она в буквальном смысле чуть ли не ежедневно падает с неба? А вот с провизией трудности начались едва ли не с самых первых дней. Привезенные с собой семена и саженцы злаковых и других культурных растений прорастали с трудом и развивались вяло, в то время как местные сорняки и другие дикорастущие с легкостью обгоняли посевы в росте и заглушали, если вовремя не принять меры.

Смена сезонов здесь отличалась резкостью вследствие большего угла наклона планетарной оси. Перепад зимних и летних средних температур был настолько велик, что в разгар холодного сезона с неба вместо воды начинали падать причудливой формы ледяные кристаллики, устилавшие поверхность планеты пушистым белым ковром. Все это означало, что начинать сев следовало весной, а снимать урожай в конце лета. А, главное, рассчитывать можно всего на один урожай в год, и если вдруг случится недород, катастрофа неминуема. Что и произошло в первый год после высадки, когда от голода погибло свыше трехсот человек.

На второй год появились на свет еще двое детей, мальчик и девочка.

Девочка выжила, а мальчик умер через несколько дней от остановки дыхания. То ли у него с легкими что-то было не в порядке, то ли какой-то другой внутренний дефект сказался, но Двану потом несколько ночей подряд мерещилось, как безымянный Защитник пробирается под покровом ночи в убогую хижину, склоняется над колыбелью и прижимает к лицу младенца руку в жесткой перчатке. Забившиеся в угол родители в ужасе смотрят на весь этот кошмар, но не осмеливаются даже пикнуть, не говоря уже о том, чтобы воспрепятствовать убийце.

А девочка пускай живет. Она неопасна. Женщинам Танцевать не дано. Закон природы.

Разумеется, рано или поздно в распоряжении Танцоров-изгнанников появится достаточное количество детей мужского пола, чтобы начать обучение, но Дван от всей души надеялся – и молил о том всех светлых и темных богов, – что случится это уже после того, как он сам и все остальные Защитники благополучно уберутся с этой проклятой планеты и постараются навсегда забыть о ее существовании.

Если сравнивать с медленно улучшающимися условиями обитания остальных колонистов, предводитель еретиков Сед он жил в неслыханной роскоши.

Особняк его был обшит досками – необработанными, – как и все прочие строения поселка, и внешне почти ничем от них не отличался. (Минует еще два холодных сезона, прежде чем удастся опытным путем установить, что пропитанная смолой некоторых пород древесина становится влагостойкой, меньше рассыхается и почти не подвергается гниению.) Но на фоне других домов, представлявших собой большей частью жалкие хижины из одной-двух комнат с крошечными окнами, резиденция Седона-выглядела чуть ли не дворцом. И жил он там один, в то время как его сторонники ютились в жалких лачугах по десять-двенадцать человек в комнате, топили по-черному и спали вповалку прямо на земляном полу.

Но для своего обожаемого вождя колонисты расстарались. Дощатые полы в его палатах, настеленные на высокий фундамент из толстенных тесаных бревен, были отдраены до такой степени, что буквально сияли белизной. В центральной горнице сложили огромный очаг, заботливо окружив его высокой каменной загородкой, чтобы ни одна искра из топки не попала на пол или на оконные занавески. А для лучшей тяги вывели на крышу трубу высотой в человеческий рост, также сложенную из камней, скрепленных глиняным раствором.

Ковры и гобелены закрывали почти все свободное пространство пола и стен. Казалось, Седон задался целью уберечься таким способом от лишнего напоминания о том, где он находится. И следует признать, что это ему удалось. В тех редких случаях, когда Двану случалось посетить бывшего подопечного, уже сама обстановка в доме действовала на него расслабляюще, вызывая ностальгические воспоминания о родном Кюльене, и позволяла, пусть ненадолго, забыть о повседневных обязанностях и этой ужасной планете.

Тот день начался как обычно, но вскоре после полудня к Двану подошел один из колонистов и передал приглашение Седона навестить его сегодня вечером.

Уже смеркалось, когда Дван поднялся на высокое крыльцо с резными перилами и отворил дверь. Он мог бы прийти раньше, да уж больно красивый выдался закат. Солнце еще не успело до конца уйти за горизонт, а небо на востоке уже окрасилось в темно-синие тона, в то время как стайка кучевых облаков на западе, озаренная последними лучами заходящего светила, вспыхнула вдруг и заискрилась золотом, а потом начала медленно тускнеть, меняя цвет с золотистого на бледно-розовый – еще один элемент цветовой гаммы, отсутствующий в палитре его Мира.

Когда Дван вошел, оставив дверь открытой, он застал Седона сидящим и что-то надиктовывающим в свой персональный кор-дер – единственное достижение современной технологии, пользоваться которым разрешили ссыльным Танцорам. Да и то только после высадки на планету Изгнания.

Такое послабление наводило на определенные мысли. В ячейках памяти кордеров хранилась масса информации по металлургии, добыче полезных ископаемых, сельскому хозяйству, производству тканей и еще тысяче различных предметов. Большая часть этих сведений имела пока лишь абстрактное значение для переселенцев, обладающих только простейшими механическими инструментами, но в будущем именно они могли сыграть решающую роль в выживании колонии. В конце концов, законы физики и химии одинаковы во всей Вселенной, а все прочее не более чем инженерное приложение.

Инженеров среди приверженцев Седона насчитывалось немало – больше сотни.

Одеяние предводителя мятежников представляло собой не слишком искусную имитацию церемониального наряда Танцора: длинная, до пят, алая роба, перепоясанная широким белым кушаком. Седон стоял босиком, лицо и голова чисто выбриты. Встать при появлении Двана он не соизволил, но диктовать прекратил, кордер выключил и отложил его в сторону.

– Приветствую тебя, мой друг, присаживайся. – Он жестом указал на горку подушек напротив и вежливо осведомился: – Надеюсь, ты не откажешься разделить со мной мой скромный ужин?

– Спасибо, я сыт, – отклонил предложение Дван, усаживаясь поудобнее, – но с удовольствием выпью кружечку лона, если есть. Если нет, обойдусь простой водой.

– Мы пока не научились варить лон, хотя наши специалисты из кожи вон лезут, пытаясь наладить технологический процесс, – признался Седон. – Между прочим, они научились извлекать алкоголь из одного из местных растений. Пить его невозможно, но для технических целей сгодится. – Не поворачивая головы, он небрежно бросил покорно застывшей в углу служанке-носительнице: – Воды для моего друга.

Женщина, оказавшаяся при ближайшем рассмотрении совсем молоденькой и довольно смазливой, пугливо метнулась куда-то и через несколько мгновений вернулась с кувшином и кружкой. Очень осторожно и аккуратно поставила их перед Дваном и поспешно вернулась в свой угол. Заметно было, что великан Защитник внушает ей даже больший страх, чем не уступающий ему ростом, но худощавый и сравнительно субтильный Танцор.

Седон сразу приступил к делу, не тратя времени на обмен пустыми любезностями.

– Ты обратил внимание, что Танцора Лориена не видно последние несколько дней?

Дван на секунду задумался, потом кивнул:

– Верно. И что с того?

– Я отослал его с поручением.

– Ясно.

Почти полное отсутствие реакции со стороны собеседника вызвало мимолетное раздражение Седона, но он быстро взял себя в руки и продолжил:

– Я приказал Лориену подыскать подходящее место для нового города. Детей с каждым сезоном рождается все больше, и нам так или иначе придется переселяться. Туда, где мы сможем выращивать больше зерна и добывать руду. Здесь слишком суровые зимы, поэтому я отправил его на юг.

– Я так понимаю, что в пути ему придется довольствоваться подножным кормом?

– Отчасти, – уклончиво ответил Танцор.

– Отчасти? – усмехнулся Дван. – Любопытно, сколько провизии этот Лориен в состоянии тащить на собственном горбу? Седон вздохнул и сокрушенно покачал головой:

– Хорошо, давай поговорим начистоту, как когда-то. Дван отпил воды из кружки и немного поболтал во рту, прежде чем проглотить.

– Я тоже частенько вспоминаю о наших беседах во время полета. С тобой было нелегко, но интересно. Честно признаться, мне их не хватает.

– Если корабль отзовут, ты тоже отправишься домой? Дван несколько раз моргнул, не сразу осознав смысл вопроса.

– Ну... да, – неуверенно проговорил он, – только мы не знаем когда... а так – конечно.

– Почему?

Второй вопрос окончательно сбил его с толку. Очевидно, Седон намеренно добивался такого эффекта. Не найдя подходящего ответа, Дван спрятался за формальной фразой: – Потому что это мой Долг.

– Тогда скажи мне, на что ты можешь там рассчитывать? Предположим, лет через сто-сто пятьдесят, если не натворишь каких-нибудь глупостей, выбьешься ты из простых Защитников в Стражи. А что дальше? Так и будешь год за годом тянуть лямку на «военных» кораблях, чье единственное назначение любым способом избегать боя со слимами да мотаться между Миром и колониями, перевозя туда и оттуда людей и оборудование. Большей частью оттуда, потому как любому дураку понятно, что их рано или поздно все равно придется эвакуировать. Если повезет, падешь смертью храбрых в безнадежном сражении с превосходящими силами противника, исполнив тем самым свое Предназначение и свой Долг. Если же нет, получишь со временем допуск и станешь работать на проект «Сфера». Возможно, даже доживешь до его завершения. Потом тебя с почетом проводят на заслуженный отдых, ты вернешься домой и до конца дней своих будешь томиться в жалком мирке, ограниченном единственной планетарной системой.

Владыки Анеда примут тебя в свои ряды, и ты вместе с ними будешь прятаться от реальности Неразрывного Времени, которая их так страшит. Или предаваться воспоминаниям в компании таких же отставных Защитников, которым тоже давно все обрыдло, включая собственное существование. – Седон слегка наклонился вперед, что означало крайнюю степень возбуждения. – Признайся хотя бы самому себе, Дван, что тебе здесь нравится. Разве представлялась тебе раньше возможность совершить нечто по-настоящему значительное? Сейчас она у тебя есть. Ты можешь, если захочешь, стать одним из отцов-основателей будущей цивилизации на девственной, нетронутой планете, расположенной в таком отдалении от владений слимов, что они доберутся сюда не раньше, чем через тридцать-сорок тысяч лет. Такого срока с лихвой хватит, чтобы подготовиться. И когда их передовые силы сунутся к нам, им придется иметь дело не с одной, двумя или тремя планетарными системами, а с целым спиральным рукавом Галактики.

Нарисованная Седоном картина организованного отпора захватчикам силами объединенного человечества буквально заворожила Двана. Как и многие другие Защитники, он испытывал чувство стыда за малодушное поведение Старейшин Анеда, упорно отказывающихся послать их в бой против слимов и призывающих вместо этого любой ценой уклоняться от схватки.

– Быть может, ты оставил дома дорогого твоему сердцу человека, тебя гложет разлука, и ты с нетерпением ждешь новой встречи с ним? – продолжал Седон вкрадчивым голосом.

Дван медленно покачал головой:

– Едва ли. Был один мальчик... Мы учились вместе, но я расстался с ним без колебаний, когда получил назначение сюда.

– Тогда я открою тебе еще один маленький секрет. Дело в том, что имеющийся в нашем распоряжении генофонд оставляет желать много лучшего. Все те, кто имел первоклассный генетический профиль, как мужчины, так и носительницы, были подвергнуты Распаду. По той лишь причине, что профиль был действительно замечательным. Среди наших носительниц нет ни одной, состоящей в родстве с Хранителем хотя бы в восьмом колене, и всего с полдюжины – в шестнадцатом. Защитников и Танцоров среди их предков побольше, но все равно маловато. В то время как у тебя, Дван, гены такие, что любой Танцор или даже Хранитель позавидует. Ты мог бы оплодотворить часть наших женщин и сделаться родоначальником целых народов.

Двана предложение Седона ничуть не оскорбило – осеменение носительниц входило в число обязанностей Защитника. Иногда тем же занимались Танцоры, но только молодые и еще не прошедшие обряд Посвящения. Хотя Седон был еретиком, его статуса Танцора никто не отменял и отменить не мог, так что у Двана не возникло даже мысли о критике, тем более на месте вождя мятежников он сам, наверное, пришел бы к аналогичным выводам.

– Ты никогда не задумывался, – неожиданно спросил Седон, – почему Народ Пламени так убежден в непогрешимости собственных обычаев?

– Не уверен, что понял смысл твоего вопроса.

– А знаешь ли ты, что носительницы Владык были всего лишь безмозглыми самками?

– Нет, впервые слышу, – признался Дван. – Ну и что с того?

– А тебя не удивляет, что мы относимся к своим женщинам точно так же, хотя их в недостатке интеллекта не упрекнешь?

– Ты хочешь сказать, – недоверчиво произнес Дван, – что мы относимся к ним плохо? Седон пожал плечами:

– Плохо? Я бы сформулировал по-другому: мы используем их недостаточно эффективно, не позволяем, за редким исключением, до конца раскрыть весь свой потенциал, в том числе интеллектуальный. Я далек от мысли обучать женщину Танцу или боевому искусству Защитника, но ведь никто не станет спорить, что Хранительницы Пламени исполняют свои обязанности намного лучше Хранителей-мужчин. Полагаю, у них хватит ума, чтобы освоить инженерное дело или, скажем, ремесло целителя. Я даже подозреваю, что женщина-целитель в чем-то может превзойти мужчину. Женщины в этом плане тоньше и чутче. – Седон внезапно усмехнулся. – А целители нужны нам как воздух. Владыки Анеда поскупились отпустить с нами хотя бы парочку.