Текст книги "Последний танцор"

Автор книги: Дэниел Моран

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 51 страниц)

– Есть ли хоть какой-нибудь шанс отговорить его от этого?

– Ни одного. Оно слишком дорожит репутацией всегда выполняющего свои обещания. Именно это, наряду с некоторыми другими качествами, и позволило Старейшему держаться так долго, несмотря на все попытки вычислить его, предпринимаемые ДНИ, чтобы убрать Кольцо из Инфосети. Ни один Игрок и ни один репродуцированный ИР, кроме него, не пережил бы таких феноменальных чисток.

– Звучит угрожающе.

– Я приобрел опасного врага, – согласился Ральф. В комнате Дэнис имелось окно.

Много ночей она проводила в медитации, сидя на полу напротив окна с открытыми глазами и наблюдая, как звезды величественно проплывают мимо, когда дом Чандлера поворачивается. Потом появлялась Земля, за ней следовала спутанная светящаяся паутина крупнейшей орбитальной станции «На полпути». Снова звезды, затем Луна, опять звезды – и цикл повторялся.

Резиденция Чандлера находилась на геосинхронной орбите над Южной Америкой. Когда Земля пролетала мимо, Дэнис видела континенты, выделенные огнями городов. Города в основном размещались на побережьях; ночью казалось, будто границы между сушей и морем окаймлены нитью сияющих бриллиантов.

Не в первый и даже не в сотый раз Дэнис жалела, что не может снова поговорить с Трентом. Из всех, кого она знала, у него были самые ясные представления о морали. Она вспомнила их беседу семилетней давности и что она тогда сказала Тренту:

– Если бы на меня напали, я имею в виду – без предупреждения, и я бы этого не ожидала, я бы, наверное, убила того, кто так поступил. Злость – это очень плохое чувство и быстротечное. Но если бы у меня нашлось время подумать, Трент, я бы не смогла убить.

«Но, что же мне делать, – думала Дэнис Кастанаверас семь лет спустя, сидя в плывущей пустоте наедине со своей виной, в ужасе от своей страсти, – если я хочу? Если это величайшее наслаждение, которое я испытывала в жизни?»

Она даже не понимала, почему плачет. Слезы ползли по ее щекам медленно из-за малого тяготения, задерживались на мгновение и падали, разбиваясь, как старинное стекло.

В воскресенье, 7 июня, Фрэнсис Ксавьер Чандлер вернулся с Марса.

Дэнис знала, что встречалась с ним до этого, хотя нипочем не смогла бы вспомнить, при каких обстоятельствах. Чандлер открыто покровительствовал телепатам Кастанавераса до их уничтожения и дружил с ее родителями. Но для нее, тогда ребенка, он был просто одним из сотен могущественных мужчин и женщин, вынужденных в той или иной мере иметь дело с Карлом Кастанаверасом и его семьей.

Кто-то из персонала резиденции сказал Дэнис о его возвращении. Магнат намеревался присоединиться к ним за ужином этим вечером.

Тот же самый слуга оставил в ванной Дэнис косметический набор и показал ей, как открывать шкаф. Она и не знала, что в ее комнате есть шкаф, и ходила в выданной ей целую вечность тому назад в Айове камуфляжной форме, которую приходилось каждый день стирать.

Слуга, молодой итальянец примерно одного возраста с Дэнис, ушел, не высказав никаких предложений ни по поводу содержимого шкафа, ни по макияжу.

Одежда оказалась такого качества, какое Дэнис редко встречала; она и не пыталась оценить ее стоимость, понимая, что никогда не видела столько кредиток в одном шкафу.

Она выбрала жемчужно-серый деловой костюм, слегка переливающийся серебристыми блестками, и блузку белого шелка. Ничуть не удивилась, обнаружив, что они сидят на ней идеально. К ее изумлению, туфель, подходивших к наряду, не оказалось; чтобы не идти в солдатских башмаках, она отправилась на ужин босиком.

Ее первое впечатление от Ф. К. Чандлера было таким: он совсем не выглядел на свой возраст. Богатейший человек в Системе, основатель «Чандлер индастриз», бизнесмен, чья компания произвела более половины аэромобилей, летающих сейчас над поверхностью Земли, только что справил, судя по статье в справочнике «Кто есть кто», свой сотый день рождения.

Дэнис прочитала об этом.

Фрэнсис Ксавьер Чандлер выглядел как человек, только что прошедший первую регенерацию, – где-то лет на шестьдесят. Он был широкоплеч и мускулист. Чертами лица, свирепо-неподвижного, он напоминал ветхозаветного патриарха. Длинные черные волосы густой гривой ниспадали на его спину и плечи. Он был одет в шелковую красную рубаху с длинными рукавами и черные брюки.

На Роберте было строгое черное кимоно до самой земли. Дэнис заметила, что он подстригся.

Только Джимми, казалось, не побеспокоился о своей внешности, он натянул черные джинсы, кроссовки и черную майку. Дэнис решила, что ему, наверное, тоже предложили на выбор одежду для вечера, но вся она показалась ему слишком уж вычурной.

Они ужинали в комнате, которую Дэнис не посещала до этого, – в одном из личных покоев Чандлера на втором уровне, где постоянно удерживалась одна четвертая земного тяготения. Низенький стол из какого-то розоватого камня стоял посреди комнаты в центре небольшого углубления, покрытого голубовато-серым ковром и устланного темно-зелеными подушками.

На одной из стен находилось нечто такое, что Дэнис не сразу распознала. В прозрачном футляре на золотых подпорках стоял какой-то предмет, который выглядел как гитара, но только его круглые, блестящие стальные бока сужались к краям до остроты топора.

Даже то, что она угадала, на какой инструмент это похоже, уже выдавало ее проведенные на улице юные годы. Дуглас Риппер, например, скорее всего, не знал, что такое гитара.

Потолок комнаты не был покрыт светящейся краской, мягкий свет лился из кругов на потолке, и хотя Дэнис не заметила, чтобы они становились ярче или тусклее, ей казалось, что они плыли в потоке света, который следовал за людьми, садящимися за стол.

После короткого знакомства их стали обслуживать, и большая часть ужина прошла в молчании. Девушка сидела рядом с Чандлером – он сам предложил ей занять это место. Все были очень близко; Джимми и Роберт сидели вместе с другой стороны стола, но Дэнис без лишних движений могла бы поцеловать любого из троих. Ее до этого никогда не обслуживали в гостях, тем более люди. Красивые юноши и девушки подавали блюда и убрали со стола, когда ужин закончился.

Чандлер еще в самом начале вечера обратился к Дэнис:

– Мой персонал доложил мне, что вы вегетарианка. Вы не едите ни мяса, ни молочных продуктов? Вопрос немного удивил ее.

– Нет, сэр.

Он говорил негромко, по-другому и не требовалось. Даже шепот услышали бы все за столом.

– А почему?

Она ответила так, как всегда отвечала, когда слышала в вопросе искренний интерес:

– Благоговение перед жизнью, сэр.

– Зовите меня Фрэнк. Как вы согласовываете свое благоговение перед жизнью с тем, что произошло в Лос-Анджелесе?

– Никак. Жизнь – противоречивая вещь.

– И все же вы считаете, что жизнь священна?

Дэнис краем глаза видела, что Джимми и Роберт смотрят на нее, и постаралась, чтобы ее голос звучал ровно, Чандлер почему-то заставлял ее чувствовать себя юной и неуверенной.

– Да, сэр. Фрэнк.

– Ваш отец так не считал, – буркнул он, продолжая есть.

Дэнис окаменела, она почти потеряла способность размышлять. Он знает. Роберт знает. Джимми знает и Джоди Джоди. Макги знает. Кольцо тоже.

Даже не считая Трента и Ральфа, это уже шестеро.

Секрет, известный шестерым, это уже не секрет.

Она попыталась подавить возникшую панику, и ей это удалось. После того как убрали тарелки, а Джимми и хозяину дома подали кофе, Чандлер сказал:

– Этот год был годом трагедий и обманов. Прошлым летом ко мне явился новостной Танцор по имени Уильям Дивейн и поделился со мной невероятной историей, в которую я тем не менее поверил. Все вы частично ее знаете, и я позволю Уильяму самому рассказать вам все. Завтра он возвращается с Земли. Он проследил за ДжиСуэйОбодиСедоном до Сан-Диего и там потерял его. – Чандлер помолчал, обхватив ладонями чашку с кофе, потом сделал маленький глоток – и поставил чашку на блюдце. – Очевидно, Седон жив. Амоя старинная подруга, Белинда Сингер, наоборот, умирает. Это одна из причин, по которым я был на Марсе. Белинда в больнице на Фобосе, потому что все города, находящиеся в пределах досягаемости членов ОДР, больше небезопасны. На Фобосе находится самая лучшая больница, если не считать Луны и «На полпути», но и там ситуация тоже нестабильная. Белинда стара, даже старше меня, что уже немало, и ее трансформирующие вирусы перестали работать. Врачи говорят, что ее нервные клетки устали. Единственное лечение, которое они предложили, экспериментальное; оно может вызвать значительную потерю памяти, когда клетки станут регенерироваться. Единственный выход для нее – это клонировать себя, отцифровать воспоминания и переписать их клону. Она считает, что это хороший способ – передать свои проблемы чужому человеку, который помнит то же, что и она. Я согласен. Значит, она собирается скоро умереть, во всяком случае частично, потому что не смеет возвращаться на Землю, и в мире станет меньше одним из старожилов, после того как она уйдет. Несколько месяцев назад человек, с которым мы дружили сорок лет, Томас Бун, погиб от руки этого негодяя Ободи. – Чандлер бросил на Джимми Рамиреса быстрый взгляд из-под тяжелых бровей. – И не без помощи мсье Рамиреса, как мне доложили.

Джимми не мигая, без выражения смотрел на Чандлера.

– Я не был предан Буну. Но Ободи, что бы вы о нем ни думали, дал нам шанс.

Чандлер пожал плечами:

– Уверен, что именно так он и сказал. Может, Бун был просто более честен?

Выражение лица Джимми выдало его мысли. Чандлер вздохнул.

– Человек моего возраста выбирает друзей с осторожностью. Я потерял их уже так много... Знаете, взрослый человек обзаводится совсем не такими друзьями, каких выбрал бы в юности.

Взрослые теряют возможность предлагать или принимать безусловную преданность. Это прерогатива молодости, и она редко ее перерастает.

Дэнис обнаружила, что просто смотрит на Джимми. Даже не прикасаясь к нему, она знала, какая мысль пронеслась сейчас у него в голове. В мире много женщин. Но за всю жизнь встречаешь только несколько настоящих.

Чандлер продолжал:

– Я слышал, что Неуловимый Трент – величайший Игрок в Системе, и склонен верить этому. Во время и после его побега в шестьдесят девятом, когда предметом всеобщего обсуждения стала информация, что Неуловимый Трент на самом деле Трент Кастанаверас, я задался целью исследовать его короткую жизнь в таких мельчайших подробностях, каких не смог выявить даже Департамент наблюдения за Инфосетью. Я нанял лучших Игроков, каких смог найти, лучших частных сыщиков, каких только можно было нанять за деньги. И мы повсюду заходили в тупик. Люди разговаривали с моими сыщиками до тех пор, пока разговор не касался Трента, потом сразу замолкали. Мои Игроки сдавались один за другим. Там, где должны были существовать записи о Тренте, они отсутствовали или были явно сфальсифицированные. Мой самый дорогой Игрок практически проник в Бюро биотехнических исследований и обнаружил, что генетические карты не только Трента, но и всех телепатов Кастанавераса, хранящиеся там, неправильные. Кто-то – сам Трент, я полагаю, – изменил их. Человеческие зародыши, описанные в этих картах, просто не смогли бы выжить. Трент, может, и великий Игрок, но он не генетик. Я знаю, что жесткие диски тридцатых годов содержат реальную информацию, но добраться до них – это выше даже моих возможностей. Вырисовывается довольно симпатичный образ молодого человека, яростно защищающего своих друзей, столь же энергично выступающих в его защиту. Вас, мсье Рамирес, я вычислил и следил за вами. И за вашей подругой Джоди Джоди, и за Бердом. Полагаю, что миротворцы точно так же вычислили вас, но отмели в сторону как не заслуживающего особых усилий и явно не генетика. Так, мелкий правонарушитель, воришка, с которым Трент подружился, находясь во Фриндже.

Мы заполучили описание, – мягко проговорил Чандлер, – некой юной особы, общавшейся с Трентом летом шестьдесят девятого. Даже если сделать поправку на макияж, основными элементами ее внешности были зеленые глаза, блестящие черные волосы и бледная кожа. Ее видели танцующей с Трентом в клубе, расположенном в подвале отеля «Красная Линия», и неоднократно замечали в здании фирмы по продаже и ремонту микроэлектроники, где Неуловимый Трент работал до ареста. Я тогда еще знал, что она являлась на самом деле дочерью Карла Кастанавераса и Дженни Макконел. – В его голосе прорезалось расстройство, граничащее со злостью. – Но никак не мог найти вас. Доступные мне методы не срабатывали, а от других я должен был отказаться, иначе они привлекли бы внимание наблюдателей. А мне вовсе не улыбалось отыскать вас только для того, чтобы обречь на рабство, в котором Объединение держало ваших родителей.

Дэнис снова обрела голос:

– Чем же вызвана ваша уверенность в том, что я именно та, о ком вы думаете?

Чандлер слегка откинулся назад, с явным удовольствием расслабившись на поддерживающих его грузное тело подушках. Он указал пальцем на Джимми:

– Ваш друг, мсье Рамирес, сам того не зная, позволил мне окончательно убедиться в правильности моей догадки. Когда погиб Томми Бун, я потерял всякий авторитет, который когда-либо имел в «Обществе Джонни Реба», но у меня еще остались там друзья, сообщающие мне наиболее важные новости. Ободи расспрашивал его в присутствии полудюжины подпольщиков; некоторые из них передали содержание разговора близким друзьям, те рассказали кому-то еще, и где-то в этой цепочке оказался и мой информатор. Рамирес сказал Ободи, что вы были любовницей Трента, и этого оказалось достаточно. Дэнис Даймара, любовница Трента с изумрудными глазами – никто сейчас не ходит с глазами такого цвета, если они ненастоящие. Да и то его чаще всего меняют, чтобы не светиться. Вы же ничего менять не стали. Следовательно, для вас это важно. Обладай кто-нибудь в организации элементарным знанием истории, Седон знал бы заранее, что молодая дама, которую привели к нему, – это не просто телохранитель Дугласа Риппера и не просто девчонка, несколько лет танцевавшая в балетной труппе и бравшая уроки восточной борьбы. Узнай он, что вы дочь Карла Кастанавераса и Дженни Макконел, вы не приблизились бы к нему даже на десять километров. Скорее всего, Дэнис, вы погибли бы при съемках сенсабля в горах Санта-Моники.

Чандлер как будто не мог усидеть на месте. Через полчаса после начала разговора он встал и принялся беспокойно ходить туда-сюда по мягким коврам, утопая в ворсе по щиколотку, но не останавливаясь ни на минуту.

– Вот, – говорил он, – в чем наша проблема. Седон неизвестно по каким причинам вовлекает Оккупированную Америку, да и Японию тоже, в восстание, в котором мы не можем победить. Ни одно исследование – а я задействовал экспертные информационные системы, превосходящие ресурсами любого репродуцированного ИРа и управлявшиеся лучшим Игроком, какого я смог нанять, – так вот, ни одно исследование не показало, что этот бунт имеет хоть какой-то шанс увенчаться успехом. Один раз я получил четыре процента на основе нелепо оптимистичных предположений. Обычно же анализы показывали менее одного процента вероятности. Седона не поддерживает ни Гильдия, ни Дальнепроходцы, и он фактически не владеет и четвертью властных структур в ОДР. А ему все это необходимо, чтобы иметь хотя бы один шанс из четырех. – Чандлер фыркнул. – Ему нужен я. «Чандлер индастриз» – это единственное производство в Системе, способное предоставить ему транспорт, требующийся для войны. – Он перестал ходить, повернулся, посмотрел на всех и просто сказал: – Это восстание, друзья мои, не должно произойти.

– Допустим, ваши предположения правильны, – резко проговорил Джимми, – в чем я совсем не уверен, как и в том, что вы хотя бы честны с нами, но как вы предлагаете остановить восстание? Пойти к миротворцам?

Чандлер встретился взглядом с молодым человеком:

– Это приходило мне на ум. Можно было бы поддаться искушению по многим причинам. Разведка предполагает, что в рядах миротворцев все только и ждут команды. Комиссару Венсу, в частности, вообще не требуется никакого повода для того, чтобы напасть на «Общество Джонни Реба». – Он потряс головой. – Но тем не менее это плохая идея. Венс не годится на роль орудия – он просто переломает хребет организации. Нам придется восстанавливаться лет десять, если не дольше, а я бы хотел этого избежать. Нет, наше дело ясное, и вы, мсье Рамирес, почти его завершили. Жаль, что вы не поджарили сердце этого ублюдка, вместо того чтобы слегка припечь ему живот.

– Вы собираетесь прикончить Седона? Чандлер кивнул:

– Попробуем. Я уже обсуждал это с Робертом, и он, хотя и с оговорками, согласен. Говорить об Уильяме, что он согласен, – это значит ничего не сказать. Послушать его, так он ждал этого пятьдесят с чем-то тысяч лет. – Чандлер не улыбнулся собственной шутке, если это была шутка. Он повернулся к Дэнис: – Мадемуазель Кастанаверас, или Даймара, если предпочитаете, я бы хотел послать вас вместе с Робертом и Дваном и предложить, чтобы вы попросили помочь Ральфа Мудрого и Могучего. Я доставлю вас в Сан-Диего, а дальше вы четверо определитесь, как действовать. Ваш отец был когда-то членом тройки, которая называла себя «Три мушкетера». В нее входили он сам, гвардеец Кристиан Саммерс и женщина по имени Жаклин де Ностри. Они были самой эффективной командой из тех, кого задействовали миротворцы. Я не могу рекомендовать вам никого из де Ностри, и у меня нет под рукой киборга, но зато есть Роберт – самый опасный человек из всех, с кем я когда-либо встречался, за исключением вашего отца, и Дван из клана Джи'Тбад, который произвел на меня одно из сильнейших впечатлений в жизни. – Чандлер глубоко вздохнул и спокойно проговорил: – Не окажете ли мне великую честь, присоединившись к этим людям, чтобы отправиться в Сан-Диего и оторвать башку мерзавцу Седону?

– Я подумаю над этим.

– Если вы не поедете, – ровным голосом продолжал Чандлер, – то и Роберт не поедет. И не думаю, что ваш друг ИР тоже станет помогать нам, а я не располагаю Игроком, способным иметь дело с Кольцом. Дэнис, вы нам нужны.

– Возможно. Но ваша необходимость не пробуждает во мне чувства обязанности.

– Но мы вам тоже нужны.

– Об этом я и должна подумать.

Чандлер внимательно посмотрел на нее, потом тень улыбки тронула его губы. Он слегка поклонился:

– Я должен был знать, что не стоит торговаться с Кастанаверасами. И все же мне хотелось бы поскорее получить ответ.

– Вы его получите.

Джимми Рамирес растерянно переводил взгляд с одного на другую:

– А как насчет меня? Чандлер фыркнул:

– У вас же нет ноги. Останетесь пока здесь.

– Вы серьезно?

Чандлер улыбнулся Джимми:

– Сюрприз. Тут кое-кто хотел повидаться с вами.

11

8 июня 2076 года более восьмидесяти космических кораблей Общины дальнепроходцев выстроились рядами на испещренной метеоритными кратерами поверхности Фобоса в почетном карауле. Трент никогда до этого не видел такого количества «прыгунов» в одном месте и справедливо считал, что едва ли когда-нибудь увидит.

Белинда Сингер, чьи умение, мудрость и энергия полвека помогали сохранить Общину, сейчас умирала.

Доктор Ринерсон кивнул:

– Проходи, она тебя ждет.

Эрик Ринерсон был невысоким человеком, немного склонным к полноте, бледным, с голубыми глазами. Он стоял один в окружении нескольких медботов по другую сторону воздушного шлюза, а Трент внутри дожидался, когда сравняется давление. В главную больницу города Фобоса существовал и более легкий доступ, но не для человека, который не хотел, чтобы о его присутствии кто-нибудь узнал. Трента все эти мелодраматические предосторожности раздражали даже сильнее, чем неудобства, но правда оставалась правдой – когда за твою голову предлагают пять миллионов кредиток, убийцы могут подстерегать повсюду.

Ринерсон продолжал терпеливо ждать, пока Трент расстегивал гермокостюм и вешал его на распялку. Он хорошо знал Трента и вылечил его шесть лет назад, когда восемнадцатилетний юноша попал к нему со сломанными ногой и ребрами, с коленом, лишенным мениска, проткнутой селезенкой и в состоянии клинической смерти из-за перепадов давления в легких, глазах и ушах.

Трент пару раз топнул по полу подошвами магнитных башмаков.

– Она уже два дня мертва почти во всех смыслах этого слова, – сказал Ринерсон, когда они шли по коридору. – Но она хотела увидеться с тобой перед уходом.

Медбот был маленьким роботом, его голова доходила Тренту только до пупка. У него имелось три руки и шесть ног, и говорил он отрывисто, короткими предложениями.

– Белинда Сингер, – сказал медбот, стоя напротив двери в ее палату, – умирает.

– Я слышал, – ответил Трент. – Поэтому я здесь.

– Вы можете повидаться, если не будете ее беспокоить, – продолжал медбот. – Она очень тяжелый пациент.

– Умирающий?

– Очень тяжелый, – повторил медбот.

– Скажи, что понимаешь, – прошептал Ринерсон. Трент уставился на робота.

– Я понимаю. И не сделаю ничего, что побеспокоило бы ее, пока она умирает.

Металлическая голова робота качнулась вверх-вниз – запрограммированная имитация человеческого кивка.

– Будет очень хорошо.

Палата оказалась гораздо просторнее, чем ожидал Трент. Белая краска стен ярко освещала комнату и сияющих отполированными металлическими боками медботов, хлопочущих вокруг барокамеры и другого медицинского оборудования, большую часть которого Трент затруднился бы назвать.

Ринерсон остался ждать у дверей.

Трент прошел вперед. Короткой вспышкой мелькнуло воспоминание: лунная база миротворцев и почти такое же помещение, озаренное пронзительным белым светом, где он прошел сквозь стену в присутствии дюжины очевидцев, среди которых были Мохаммед Венс и Мелисса Дюбуа.

Белинда Сингер переживала то, что доктор Ринерсон назвал бы общим параличом системы. Она не могла ни говорить, ни дышать, ни видеть, ее сердце давно остановилось. Она была похожа на пророщенную картофелину, плавающую в какой-то прозрачной жидкости, которая, как было известно Тренту, вовсе не являлась водой. Трубки торчали у нее отовсюду. Ее руки и ноги были ампутированы, чтобы предотвратить распространение токсинов из омертвевших и разлагающихся тканей конечностей. Это происходило из-за недостатка кислорода, поскольку сердце остановилось, а вены и капилляры сжались. Она перенесла семь инфарктов, которые даже нановирусы в ее кровеносной системе уже не смогли предотвратить.

Никто, кроме самой Сингер, не знал, сколько ей на самом деле лет. О ней не было никаких сведений до тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года. Она родилась в то время, когда еще случалось, что записи пропадали; здания судов и муниципалитетов сгорали (или поджигались) в пламени пожаров, а церковные книги терялись или съедались мышами и крысами, после чего некоторые мужчины и женщины, если у них возникало такое желание, могли спокойно изменить свои биографические данные.

Тонковолоконный кабель шел от безволосой головы престарелой женщины к системному блоку на стене. Это был не встроенный канал связи – Белинда не перенесла бы операции по вживлению имплантата, – а несколько другое устройство, хотя принципиальных отличий между ними нашлось бы немного.

Трент закрыл глаза и вошел внутрь.

– Когда я проснулась сегодня утром, – сказала Доктор Смерть, – то поняла, что я полное, абсолютное совершенство. На Бульваре Снов полночь.

Улицы пусты, здания горят, ослепляя, но никто, похоже, этого не замечает. Байкеры носятся по бульвару на своих искореженных «харлеях», вопят друг другу что-то оскорбительное и смотрят, как пылают дома. На обочине перед отелем «Парадайз» в серебристо-синем «мустанге» шестьдесят седьмого года с откидывающимся верхом сидят Доктор Смерть и Неуловимый Трент.

Коренастый мужчина средних лет с длинными волосами, стянутыми в хвост, и в ярко-красной спортивной куртке стоит у входа в гостиницу и во все горло кричит высокому, невероятно красивому музыканту– «металлисту»:

– Придурок, ты имеешь хоть какое-то представление о том, как тебе повезло? Ты сейчас в раю, но, если снова все испортишь, я отошлю тебя в ад, где нашел, в Нью-Йорк, – вопит он, – туда, где тебя заставляли ездить на метро!

Все это слишком утомительно, и Доктор Смерть слышала это слишком часто. Ей где-то под тридцать, у нее длинные черные волосы, черные кожаные мини-юбка и жилетка, черные высокие сапоги и белый шелковый бюстгальтер. Она напевает, глядя сквозь зеркальные очки на горящий бульвар Снов, байкеров и репортеров, снимающих все это для Второго канала новостей. Охваченные пламенем здания отражаются в стеклах ее очков как кинокадры.

– Абсолютное совершенство, – тихо говорит Доктор Смерть. – За исключением того, что я все равно умру. Я идеальна и все же должна умереть. Я почувствовала себя...

– Обманутой богами?

Доктор Смерть начинает с величайшей аккуратностью сворачивать «косячок» у себя на коленях.

– Точно. Вот я и поехала кататься. С восходом солнца. Врубила стерео на полную. Громкая музыка. Хендрикс, Ван Хален, другие, кто умеет по-настоящему обращаться с гитарой. Я шла под сто двадцать в тумане по шоссе на берегу Тихого океана.

Трент кивнул:

– Действительно обалденный момент.

Доктор Смерть указывает на «косячок», лежащий, словно жертва, на алтаре ее коленей.

– А это обалденный «косяк». Хочешь затянуться?

– Конечно.

Она передает ему самокрутку, Трент прикуривает, затягивается один раз и возвращает. Доктор Смерть затягивается так глубоко, что самокрутка сгорает до середины, и выбрасывает ее в окно. Она включает в «мустанге» первую скорость, все еще удерживая педаль сцепления, и, не выдыхая, утапливает педаль газа так, что машина невыносимо громко ревет, демонстрируя все свои лошадиные силы. Дым марихуаны искажает черты ее лица, и Доктор Смерть кричит:

– Ненавижу эту безбожную культуру! – А потом резко отпускает педаль сцепления, и «мустанг» с визгом срывается с места, оглушительно пукнув выхлопной трубой.

Они несутся в западном направлении – по Бульвару Снов к океану, виляя между бандами байкеров. Доктору Смерти приходится повышать голос, чтобы ее было слышно.

– До того как я бросила школу, у нас был учитель истории, пытавшийся убедить нас, какая случилась огромная трагедия, когда римляне завоевали древних греков. Потому что греки были намного цивилизованнее, потому что они были художниками. – Доктор Смерть поворачивается направо, смотрит на Трента, не следя за дорогой, с нажимом заявляет: – К черту искусство! Римляне построили дороги. Они были первыми. Они строили дороги не для создания империи; у них появилась империя, потому что они построили дороги, выровняли и замостили землю, положили гравий, а поверх него – камень. Это дало возможность людям путешествовать, встречаться с другими людьми и другими народами. Это благоприятствовало обмену информацией и развитию личной свободы.

Трент улыбнулся:

– Белинда, ты переоцениваешь значение информации. Доктор Смерть кивает:

– Информация – еще не знание. А знание – еще не понимание. Понимание – не мудрость. Мудрость – не есть правда. Правда – это не красота, красота не любовь, а любовь – не музыка. Музыка – это все!

– Чьи это слова?

– Сейчас... Фрэнк Заппа. Трент трясет головой:

– Никогда о нем не слышал.

– Я всегда хотела заниматься музыкой, – внезапно признается Доктор Смерть. – Это все, чего я по-настоящему хотела. Но я не могу петь.

– Лентяйка. – Следует большая, насыщенная пауза, заполненная благоуханием горящих зданий. Пятнадцатиэтажное строение справа от них с грохотом рушится, и это удивительно красочное зрелище. – Не хочешь, – предлагает Трент, – прошвырнуться по хайвею на полную катушку?

– Идет. – Доктор Смерть сворачивает в боковую улицу, потом на съезд к магистрали и на саму магистраль. – Однажды я была в Сан-Франциско, – мечтательно произносит она, – так у них там есть разноуровневая двойная петля с подъемами и спусками. Я до сих пор помираю от зависти.

Они виляют по асфальту, обгоняя идущий транспорт на бешеной скорости, ветер играет длинными черными волосами девушки. Ей приходится кричать, чтобы заглушить свист ветра:

– Я уже говорила тебе, что когда проснулась сегодня утром, то поняла, что я абсолютное и полное совершенство?

– Да, – отвечает Трент.

Доктор Смерть кивает и произносит совсем другим тоном:

– Так я и думала.

Затемнение.

– Где мы?

Они стоят на бетонированной дорожке рядом с невысокой каменной стеной на краю высокого обрыва и смотрят на огромный город, который Трент не узнает. Неподалеку от них вздымается в небо купол обсерватории.

– Гриффит-парк, – говорит Доктор Смерть. – Лос-Анджелес. Сейчас одна тысяча девятьсот восемьдесят четвертый год. Только что закончились Олимпийские игры. – Она умолкает, глядя на сияющее море огней. – Мне двадцать восемь лет. На три года старше, чем ты сейчас. У меня нет прав на вождение автомобиля, нет карточки социального страхования. Нет счета в банке. Ни в одном досье в мире нет моих отпечатков пальцев. Меня никогда не арестовывали. Все называют меня Доктор Смерть; я уже так давно не пользовалась именем, полученным при рождении, что почти забыла его.

Прохладный ветерок приносит на крыльях пряный аромат цветов и зелени, заглушающий легкий запах выхлопных газов.

– Через пятнадцать лет, в девяносто девятом, некто по имени Камбер Тремодиан, одетый во все черное, подойдет ко мне и предложит работу. Когда он снимет очки, я увижу, что его глаза пусты и бесцветны, что они темнее, чем скрывающие их солнечные очки. Мы будем стоять тут, вместе глядя на Лос-Анджелес, потому что он захочет увидеть это зрелище – вид с Гриффитской обсерватории – до землетрясения. – Она повернулась к Тренту и тихо сказала: – Он поведает мне то, во что я не поверю. Что я буду могущественной, богатой и уважаемой, что я умру в очень преклонном возрасте и многие меня будут оплакивать. Что все, чего я когда-либо в жизни хотела, я получу. Но он не скажет, в чем будет заключаться та работа, которую он хочет мне предложить, а его предсказания... – Доктор Смерть покачала головой. – В молодости я верила гадалкам и всяким экстрасенсам, а этот Камбер был весьма убедителен, предсказывая мою судьбу, но ему я почему-то не поверила.

Трент всмотрелся в неподвижное лицо Доктора Смерти:

– Ты была такой красивой. Она пожала плечами:

– Это всего лишь мое воспоминание о том, как я выглядела когда-то, а сейчас я просто эгоистичная старуха... Последнее, что он мне сказал, Трент, было: «Ты никогда никому об этом не расскажешь». И до сих пор я не рассказывала. Не знаю почему.

Тренту показалось, что небо на востоке чуть-чуть посветлело.

– Белинда, я прилетел с Цереры, чтобы побыть с тобой, мне сообщили, что ты хочешь поговорить со мной, до того как умрешь. Я выслушаю все, что ты захочешь сказать.