Текст книги "Жду ответа"

Автор книги: Дэн Хаон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Отец умер в пятьдесят три года. Конечно, совершенно неожиданно – оказывается, у него было сильно повышено кровяное давление, а он не слишком заботился о телесном здоровье. Был заядлым, хоть и тайным курильщиком, набрал лишний вес и ел что попало. «Холестерин выше крыши», – бормотала мать присутствующим на похоронах, и Майлс видел, что она запуталась в чаще сожалений, возможных превентивных мер, которые надо было принять, других вариантов жизни, ныне бесплодных, но по-прежнему занимающих ее мысли. «Я ему говорила, мне это не нравится, – серьезно и убедительно говорила она людям, будто ждала от них упреков. – Я ему говорила».

В последующие недели Майлс много об этом думал. О его смерти. Неужели они пренебрегли отцом, не уделили внимания, не сделали чего-то, что изменило бы ход событий? Майлс закрывал глаза и старался представить, что чувствуешь при «обширном инфаркте». Может быть, просто слепнешь, голова пустеет, как чашка, из которой вылили воду?

Майлс старался представить, что было: воображал отца, который стоял перед зрителями, чувствуя первые спазмы. Возможно, боль в левой руке. Сжало грудь. Может быть, он подумал – изжога. Переутомление. Майлс представил, как он обеими руками крепко стиснул парик.

Майлс думал, что основные факты ему известны. Помнится, говорил о случившемся с Хейденом в ночь после смерти отца.

Отец уехал на выходные из города в Индианаполис и умер во время сеанса гипноза.

Убойная тема для журналистов, сказал Хейден. Интересные для массового читателя, в высшей степени иронические заголовки в «Сверхъестественных новостях».

Сеанс проходил в конференц-зале офисного комплекса в пригороде, как бы в рамках программы подготовки служащих к работе в команде – возможно, блестящая идея какого-нибудь управляющего человеческими ресурсами. То, что надо! – решило начальство. Отец, вероятно, красочно расписал, как «помочь людям открыть силу собственной мысли и духа», выбрал добровольцев, отважно согласившихся подвергнуться гипнозу, посадил перед залом на складные стулья под внимательным взглядом коллег, которые с надеждой ждали, пока он одного за другим вводил волонтеров в транс.

Все были довольны. Как интересно! Коллеги в зале с восторгом смотрели на загипнотизированных товарищей, полностью расслабившихся, абсолютно беспомощных, сидящих у всех на виду.

Отец слегка вспотел, говоря свои речи. Растер ладонью лоб, потом затылок.

«Леди и джентльмены», – сказал он и сглотнул, чтобы промочить пересохшее горло.

«Леди и…»

«Леди и джен…»

Все притихли, когда он поднял палец – минутку, пожалуйста, означал этот жест, – и сел на складной стул рядом с загипнотизированными добровольцами. Зрители усмехнулись. Последним в ряду сидел придурковатый кудрявый компьютерный маньяк с отвисшей челюстью, который особенно всех забавлял, погрузившись в глубочайший транс.

Все ждали, что будет дальше. Отец подпер кулаком подбородок, как будто задумавшись. Крепко зажмурился в позе мыслителя.

Снова послышались смешки.

Возможно, тогда он и умер.

Сидя на складном стуле, пошатываясь, балансируя на глазах у зрителей.

Снова смешки, в основном выжидающая тишина. С затаенным дыханием.

Тело отца чуть обмякло. Наклонилось на бок. Наконец, упало. Металлический складной стул сложился с металлическим щелчком и гулко стукнулся о кафельный пол.

Какая-то дама вскрикнула от неожиданности, хотя зрители так и сидели в неуверенности. Так надо? Это входит в метод проверки пригодности к работе в команде?

Тем временем загипнотизированные очнулись от гипноза. В конце концов, невозможно без конца пребывать в трансе. Это миф.

Загипнотизированные добровольцы зашевелились, открыли и вытаращили глаза.

«Просыпайтесь, просыпайтесь! – кричал отец по утрам маленьким Майлсу и Хейдену. – Просыпайтесь, засони!» – шептал он, легонько прихватывая их за уши кончиками пальцев.

По правде сказать, ни Майлс, ни Хейден, ни их мать не были непосредственными свидетелями событий, но Майлс всегда их мысленно видел как бы собственными глазами. Словно учебный фильм, снятый на крупнозернистой пленке, вроде тех, которые преподаватели средней школы в Роксборо вытаскивают из пыли в дождливые дни. «Мартин Лютер Кинг». «Репродуктивная система». «Египетские мумии».

Позже Майлс случайно описал эту сцену – сцену отцовской смерти, и мать его внимательно слушала.

«Господи боже мой, что ты несешь? – Она сидела за кухонным столом, абсолютно застывшая, с трясущейся сигаретой в пальцах. – Это Хейден тебе рассказал?» – спросила, озабоченно на него глядя. Она все подозрительнее относилась к Хейдену.

«Твой отец умер в гостиничном номере, – сказала она. – Его нашла горничная. Он остановился в „Холидей-Инн“. И не в Индианаполисе, а в Миннеаполисе. И если хочешь знать, он присутствовал на съезде Национальной гильдии гипнотизеров. Не устраивал никакого сеанса».

Она хлебнула кофе, резко вздернула голову, когда на кухню вошел Хейден в длинных трусах и футболке, только проснувшись, хотя уже было два часа дня.

«Ну-ну, – сказала она. – Только черта помянешь…»

Уже тогда Майлс стал понимать, что многие его «воспоминания» почерпнуты из рассказов Хейдена – брошенных в сознание зерен, из которых вырастали «события», «подробности» и «обстановка». Даже через много лет Майлс точней всего помнил последние минуты жизни отца в описанной Хейденом версии.

Оглядываясь назад, Майлс как бы жил двойной жизнью – рассказанной Хейденом и отдельной собственной жизнью более или менее нормального подростка. Пока Хейден все глубже погружался в мир прошлых жизней, который открыл для него мистер Бриз, замыкаясь все больше и больше, Майлс усердно учился в выпускном классе, играл в лакросс [16]16
  Лакросс – командная игра, унаследованная от канадских индейцев, участники которой должны поймать сачком мяч и забросить в ворота противника.


[Закрыть]в объединенной юниорской команде школы Хокен, где исполнял обязанности директора Марк Спейди. Пока Хейден проходил курс лечения и не спал по ночам, Майлс спокойно получал хорошие и удовлетворительные отметки, готовясь к экзамену на водительские права с Марком Спейди, пятясь задом в машине между оранжевыми конусами, расставленными на площадке, а Марк Спейди стоял в нескольких ярдах и предупреждал: «Осторожнее, Майлс, осторожнее!»

Тем временем жизнь Хейдена шла в другом направлении. Кошмары становились все ярче и ярче: пираты, кровавые битвы Гражданской войны, горящий сарай, где Бобби Берман играл со спичками и пламя высосало кислород у него из легких, – все это означало, что Хейден почти не спал. Мать устроила ему другую спальню в мансарде, где установили специальную кровать с лямками, завязывавшимися на запястьях и щиколотках, чтобы он не бродил, как лунатик, и во сне не покалечился. Иногда по ночам он выбивал ребром ладони стекла в кухонных окнах, заливая все кровью. Порой мать и Марк Спейди просыпались и видели, как он стоит над ними, размахивая молотком и что-то бормоча.

Значит, все это было не наказанием, а делалось ради его безопасности, ради общей безопасности, но Майлс удивлялся, что Хейден так охотно смирился с нововведениями. «Не переживай за меня, Майлс», – сказал он, хотя Майлс не совсем понимал, из-за чего должен переживать. В новой комнате Хейдена были видеоигры, кабельное телевидение, чему Майлс фактически слегка завидовал. Помнится, как они по вечерам лежали вместе в мансарде, запустив «Супер-Марио» на старой системе «Нинтендо», лежали бок о бок, каждый со своей игровой приставкой, уставившись в миниатюрный телеэкран на комоде.

«Не волнуйся, Майлс, – сказал Хейден. – Я обо всем позабочусь».

«Хорошо», – сказал Майлс.

Хейден уже прошел через «полный комплект» психиатров и психотерапевтов, по выражению матери. Получил разнообразные предписания. Оланзопин и галоперидол. Все это не имеет значения, сказал Хейден.

«Получается, никому не могу сказать правду, – сказал Хейден под бурчавшую в плеере музыку „Супер-Марио“. – Только с тобой можно поговорить, Майлс».

«Угу», – бросил Майлс, сосредоточившись главным образом на своем Марио, мечущемся на экране. Они вместе сидели под одеялом, и Хейден повернулся, ткнувшись в ногу Майлса ледяной ступней. Руки и ноги Хейдена всегда были бледными и холодными из-за плохого кровообращения, и он вечно совал их под одежду Майлса.

«Отвали! – крикнул Майлс, убитый в игре ядовитым грибом. – Ох! Смотри, что я из-за тебя наделал!»

А Хейден просто взглянул на него.

«Слушай внимательно, Майлс», – сказал он, когда на телеэкране возникла табличка «Игра окончена».

«Что?» – спросил он, и их взгляды встретились. По мнению Майлса, многозначительный взгляд Хейдена означал, что он должен понять.

«Я рассказал им про Марка Спейди, – сказал Хейден с легким вздохом. – Рассказал, ктотакой Марк Спейди и что он с нами сделал».

«Ты о чем это?» – сказал Майлс, и Хейден вдруг вскинул глаза. В дверях стояла мать. Пришла пора спать, она явилась привязывать Хейдена к койке.

Наконец Майлс добрался до Калифорнии. Впервые за долгое время он узнал, где находится Хейден. Прошло четыре с лишним года. Майлс даже не представлял, как теперь выглядит Хейден, хотя, раз они близнецы, должно быть, по-прежнему сильно похож на него.

Был конец июня, им только что исполнилось по двадцать два года, их мать и Марк Спейди мертвы, Майлс, бросив колледж, метался с одной работы на другую. Он доехал по 70-му межштатному шоссе до центра Юты и свернул на 15-е к югу, к Лас-Вегасу.

Когда добрался до окраин Лос-Анджелеса, настало утро.

Рядом с Чайнатауном нашелся мотель, где проспал целый день на койке с тонким матрасом, при плотно закрытых шторах, не пропускающих калифорнийское солнце, под гул миниатюрного холодильника. Проснулся уже в сумерках, пошарил по тумбочке, нащупал ключи от машины, будильник, наконец, телефон.

– Да? – сказал Хейден. Трудно поверить, что он всего в нескольких милях. Майлс мысленно прочертил путь в окрестностях мимо Елисейских полей к Серебряному озеру – Силвер-Лейк. – Слушаю, – сказал Хейден. – Майлс?

И Майлс решился.

– Да, – сказал он. – Это я.

10

Кто-то влезает в твой компьютер и по крупицам собирает личную информацию.

Имя, фамилия, адрес и прочее; посещаемые во время блужданий по Интернету веб-сайты, имена пользователя и пароли, дата рождения, девичья фамилия матери, излюбленный цвет, блоги и новости, которые читаешь; вещи, которые покупаешь; номера кредиток, которые вводишь в базы данных…

Разумеется, все это не обязательно составляет тебя.Ты еще человек, индивидуум, обладающий душой и историей, друзьями, родственниками и коллегами по работе, которые тобой интересуются и могут за тебя поручиться: знают тебя в лицо, по голосу, знают, что ты за личность; ты видишь свою жизнь, как единую нить, уверенно разворачивающуюся историю, которую сам себе рассказываешь; просыпаешься, чувствуя себя вполне счастливым – довольнымбезмятежной повседневной жизнью, которая даже не осознается счастливой, протекает пустыми часами, занятыми простыми рутинными делами: принимаешь душ, наливаешь в чашку кофе, одеваешься, поворачиваешь ключ зажигания, едешь по улицам, столь знакомым, что даже не задумываешься, делая повороты и остановки, – хотя, да, ты еще существуешь,сознательно тормозишь на углу, крутишь руль и сворачиваешь налево с хайвея, даже не запоминая всех этих действий. Может быть, под гипнозом вспомнятся все эти мелочи, записанные в каком-то досье, бесполезно хранящемся в некоем неврологическом конторском хранилище. Разве это важно? В конце концов, ты еще ты во все эти часы и дни, ты еще одно целое…

Но представь себя разобранным на части.

Вообрази, что все люди, знавшие тебя только год, месяц или всего раз увидевшие, вообрази, что они все сошлись в одном месте, стараясь составить твой портрет, как какой-нибудь археолог складывает из фрагментов разрушенный фасад или скелет пещерного человека из косточек.

Окажется, что нелегко узнать, из чего ты сделан.

Вообрази свои разрозненные части; представь, например, что от тебя ничего не осталось, кроме отрезанной кисти в коробке со льдом. Возможно, кто-то из любящих опознает тебя даже по этой маленькой детали. Вот линии на ладони. Костяшки, кожные морщинки на фалангах пальцев. Мозоли, шрамы. Форма ногтей.

Тем временем захватчики быстро расхватывают тебя на куски, подбирают крохи информации, которых ты даже не помнишь, как не помнишь о частичках кожи, которые постоянно с тебя сыплются, как не помнишь о миллионах микроскопических грибков, которые на тебе размножаются, питаясь твоим жиром и кожными клетками.

Не чувствуешь себя особенно уязвимым за противопожарными стенами и регулярно возобновляемой противовирусной прививкой, а почти все хищники до смешного неловкие. Получаешь на работе электронное сообщение, настолько потешное, что показываешь его некоторым друзьям. «Мисс Эммануэла Кунта, жду ответа», – сказано в теме сообщения, и есть что-то почти чарующее в самой этой неуклюжей фразе. «Дорогой мой», – пишет мисс Эммануэла Кунта.

Дорогой мой!

Знаю, это послание вас удивит, ибо мы друг друга незнаем, но верю, это Божья воля, чтобы мы сегодня познакомились, и благодарю Его за предоставленную мне возможность сообщить о моем страстном желании установить с вами долгие отношения, в том числе и финансовые, ради нашего общего блага.

Меня зовут Эммануэла Кунта, я живу в Абиджане, мне 19 лет, я единственная дочь покойных мистера и миссис Годвин Кунта, у меня есть брат Эммануэль Кунта, которому тоже 19 лет, потому что мы близнецы.

Мой отец служил в «Голд Эйджентс» в Абиджане (Берег Слоновой Кости). Перед своей внезапной кончиной 20 февраля в частной лечебнице здесь, в Абиджане, он призвал меня к себе и сообщил о сумме в двадцать миллионов долларов США ($20 000 000), помещенной им в страховую компанию здесь, в Абиджане (Берег Слоновой Кости), в качестве инвестиции на имя своей возлюбленной дочери (то есть меня) и единственного сына, следующего ближайшего родственника, ибо наша мать погибла 13 лет назад в фатальной автомобильной катастрофе. По его воле мы должны найти зарубежного партнера в любой стране по нашему выбору, куда нам следует перевести эти деньги для инвестиции в нашу будущую жизнь.

Я покорно прошу вашей помощи в переводе и хранении этих денег в вашей стране для инвестиции, и чтобы вы служили хранителем фонда, ибо мы еще учимся, и чтобы вы устроили наш переезд в вашу страну, где мы продолжим обучение. Спасибо, если согласитесь позаботиться о сиротах. Я вам предлагаю за скромную помощь 20 % от общей суммы, и 5 % предназначаются для возмещения любых расходов, связанных с делом.

Умоляю вас глубоко в душе хранить тайну ради безопасности, и ответьте, пожалуйста, на мой личный электронный адрес.

Искренне ваша, мисс Эммануэла Кунта.

Очень забавно. Возможно, мисс Эммануэла Кунта – какой-нибудь тридцатилетний белый оболтус, сидящий в подвале материнского дома среди грязного компьютерного оборудования и занимающийся фишингом, [17]17
  Фишинг – хищение через Интернет информации с документов, удостоверяющих личность, с целью финансового мошенничества или выдачи себя за другого.


[Закрыть]ловя рыбку среди дураков. Кто же на это клюнет, хотелось бы знать, и все коллеги по работе рассказывают анекдоты о разнообразных мошенниках и затейливых переписках, и уже почти пять часов…

Но почему-то по пути домой обнаруживаешь, что думаешь о ней. О мисс Эммануэле Кунте из Абиджана в Кот-д’Ивуаре, осиротевшей дочери богатого агента, которая идет одна по рыночной улице среди толпы, мимо роскошных фруктовых развалов, огромной голубой чаши с папайей, и ее окликает мужчина в розовой рубахе, и она оглядывается, и карие глаза полны печали. Жду ответа.

Здесь, на севере штата Нью-Йорк, начинается снег. Сворачиваешь с автострады на заправку, суешь в банкомат у колонки кредитку, возникает заминка («Минутку, пожалуйста»), пока карта сверяется – все в порядке, можно заливать горючее. Вставляешь шланг в бензобак, вокруг вьются крупные снежинки, приятно думать о мерцающих огнях в отелях, о машинах, проезжающих по хайвею, который тянется вдоль лагуны Эбрие в Абиджане с пальмами на фоне неба цвета индиго И прочем. Жду ответа.

Тем временем, может быть, в другом штате уже собирается твоя новая версия, кто-то пользуется твоим именем и номерами, просыпанными и рассыпающимися кусочками тебя…

И ты смахиваешь снег с волос, и садишься в машину, и едешь к простым повседневным делам – готовить ужин, заняться стиркой, помогать детям делать уроки, смотреть телевизор на диване с собакой, уткнувшейся мордой в колени, звонить сестре в Висконсин, собираться спать, чистя зубы щеткой и нитью, глотая разные таблетки, регулирующие кровяное давление и работу щитовидной железы, смазывая лицо кремом, выполняя все прочие ритуалы, которые – ты все ясней понимаешь – являются единицами измерения твоей разбитой на частички жизни.

Часть вторая

Какой бы ни была его тайна, я тоже одну знаю, а именно: что душа – это лишь образ жизни – не постоянная величина, – что любая душа может быть твоей, если найдешь ее и подстроишься под ее колебания. Поэтому вполне возможно сознательно жить с любой избранной душой, с любым количеством душ, и все они не будут знать о своей взаимозаменяемой ноше.

Владимир Набоков. Настоящая жизнь Себастьяна Найта

11

Райан только вернулся из поездки в Милуоки, когда пришли известия о его смерти.

«Утонул» – вот что говорят.

«Друзья сообщают, что Шуйлер, студент-стипендиат, был в отчаянии из-за плохой успеваемости, и полиция ныне предполагает…»

Джей сидел на диване, кроша сухую марихуану и выбирая зернышки, пока Райан читал некролог.

– Интересно, знаешь? – сказал Джей. Он окаменел в задумчивости, склонившись над кофейным столиком. Всегда крошит марихуану на старой доске Уиджа, [18]18
  Доска Уиджа – «говорящая доска», планшетка для спиритических сеансов с буквами алфавита, цифрами от 1 до 10, словами «да» и «нет».


[Закрыть]и Райан на нее уставился – алфавит в центре, по углам луна и солнце, – словно там его ждало какое-то сообщение.

– Похоже на то, о чем практически все фантазируют, правда? Вдруг однажды утром проснешься, а все думают, будто ты умер. Классический сценарий, да? Что бы ты сделал, если бы смог совсем отказаться от своего бывшего «я»? Одна из величайших загадок для взрослых. Почти для каждого.

– Мм, – проворчал Райан, опустив распечатку, которую ему вручил Джей. Некролог. Он сложил его пополам, не зная, что делать, и сунул в карман.

– Нелегко сделать такое дело, знаешь, – говорил Джей. – Фактически также трудно, как добиться официального признания твоей смерти.

– Угу, – буркнул Райан, и Джей на него прищурился.

– Поверь мне, сын, – сказал Джей, – я изучал вопрос, это не просто. Особенно нынче, с анализами ДНК, зубными слепками и прочим. Сказать по правде, довольно сложный фокус, и ты только что его проделал. Гладко как по маслу.

– Ох, – вздохнул Райан, не зная, что сказать. Джей сидел, откинувшись на спинку, в фуфайке и войлочных тапках, выжидающе на него глядя.

О многом надо поговорить.

Не совсем ясно, как можно сделать подобное заявление, фактически не обнаружив тела, но, видно, согласно газете, объявился свидетель, утверждающий, будто видел его на камнях на берегу озера прямо за студенческим центром. Свидетель утверждает, будто видел, как он нырнул в озеро – молодой человек, отвечающий в целом его описанию, стоял на большом валуне, исчерченном граффити, из тех, что окружают берег, а потом вдруг прыгнул…

По мнению Райана, звучит весьма сомнительно, легко опровергнуть. Но полиция, видно, решила, что так все и было, явно желая закрыть дело и перейти к более важным задачам.

Поэтому сейчас, по его представлению, родители едут в Эванстон на «поминальную службу». Возможно, еще пара друзей из средней школы. Может, кто-нибудь из студенческого общежития – определенно Уолкотт, другие с их этажа, кое-кто из знакомых с первого курса, с которыми он не встречался в последнее время. Кто-то из преподавателей. Кто-то из администрации – декан, заместитель декана, – бог знает кто, функционеры, дело которых явиться и постоять со скорбным видом.

Джей – «дядя Джей» – присутствовать не будет, нечего и говорить.

– Честно, я рад, что твоя мать не знает, как до меня добраться, – сказал Джей. – Наверняка чувствует себя обязанной со мной связаться в данный момент. После стольких лет наверняка хотела бы помириться. Может быть, даже на похороны позвала бы. Господи Исусе! Можешь представить? Я ее в глаза не видел с самого твоего рождения, старик. Даже не знаю, как на нее посмотрел бы, явившись через столько лет. Сейчас ей это явно ни к чему при всем том, что на нее свалилось.

– Точно, – сказал Райан.

Он сам старался не представлять себе выражение лица матери.

Старался не представлять себе выражение лиц родителей, приехавших, наконец, в Чикаго и регистрирующихся в отеле, одетых в черное к службе. Скомкал картинку, спрятал глубоко в подсознание.

– Парень, – сказал Джей, – может, все-таки сядешь? Ты меня пугаешь.

Они находились на крытом крыльце хижины Джея, от чугунной дровяной печки шли волны сонного жара, и Джей оторвал взгляд от старого дивана, стоявшего на крыльце, сбросил с глаз челку, осторожно и сочувственно взглянул на Райана – так, как смотришь на того, кому сообщаешь тяжелое или трагическое известие, – но не такого взгляда ждал Райан.

– Ты расстроен, – сказал Джей. – Притворяешься, будто нет, а я могу сказать.

– Мм, – промычал Райан. И задумался. Расстроен? – Не совсем, – сказал Райан. – Просто… слишком многое надо осмыслить.

– Без сомнения, – сказал Джей и, когда Райан сел наконец рядом, положил ладонь ему на плечо. Пожатие оказалось неожиданно сильным, он притянул к себе Райана каким-то борцовским приемом, сковав его локти. Сначала было неудобно, потом сильная и тяжелая рука начала успокаивать. Хорошо бы в детстве иметь такого отца, подумал Райан, и на пробу опустил голову на плечо Джея. Всего на секунду. Он чуть содрогнулся, и Джей сжал его крепче. – Без сомнения, нужно время, чтобы привыкнуть, – мягко сказал Джей. – Дело серьезное, правда?

– Пожалуй, – сказал Райан.

– Я имею в виду, – сказал Джей, – посмотри. Надо понять – на психологическом уровне, – что это уход. Это смерть. Пусть ты так не думаешь, но, может быть, надо как-то ее пережить, как реальную смерть. Вроде стадий горя у Кублер-Росс. [19]19
  Кублер-Росс Элизабет (1926–2004) – психиатр, автор труда «О смерти и умирании», созданного на основании семинаров, которые она проводила с умирающими в чикагских больницах.


[Закрыть]Отрицание, злость, условное согласие, депрессия… Многое придется испытать.

– Угу, – сказал Райан.

Он точно не знал, что испытывает в данный момент. На какой стадии находится. Смотрел, как Джей выуживает пиво из охладителя, стоявшего у них под ногами. Взял протянутую банку, дернул колечко, и Джей наблюдал, как жидкость льется в рот из запрокинутой банки.

– Но ведь ты не струсишь, ничего такого? – сказал Джей, немного посидев. – С тобой все в порядке, правда?

– Угу, – сказал Райан.

Сидел, глядя на старую доску Уиджа на кофейном столике. Буквы алфавита располагались на ней как на какой-нибудь старомодной клавиатуре. В левом углу улыбается солнце. В правом хмурится луна. В нижних углах облака, и прежде он не замечал лиц в этих облаках. Расплывчатые, без определенных черт, они медленно выплывали из неких потусторонних миров. Ждали там, за пределами, когда кто-то их вызовет.

– Ты же знаешь, что я здесь, с тобой, для тебя, – сказал Джей. – Я, в конце концов, твой отец. Если захочешь поговорить.

– Знаю, – сказал Райан.

Выпили еще несколько банок, покурили кальян, передавая друг другу трубку, и Райан вскоре начал осознавать идею. Он умер. Оставил позади свое прежнее «я». Взял в рот трубку, пока Джей раздувал угольки. Понимание приходило медленно, как замедленные кадры документального фильма о жизни природы, где из-под земли пробиваются семена, вырастают тонкие стебли, разворачиваются листья, головки медленно описывают круги вслед за движением солнца на небе.

Джей тем временем продолжал мирные, успокаивающие речи. У него очень много историй, и Райан сидел и слушал.

Видимо, Джей однажды сам пробовал сымитировать свою смерть.

Это было в те времена, когда он рос в Айове, прежде чем встретил девушку, которая со временем зачала от него Райана.

Это было летом после окончания девятого класса, и он долго вынашивал план. Одежду и обувь найдут в парке на берегу реки, и надо позаботиться, чтобы его крики о помощи кто-то услышал. Он спрячется до наступления темноты, потом поедет на юг на попутках, скрытно, пока не уберется подальше от города, а дальше автостопом, ловя грузовики на стоянках, пока не доберется до Флориды, прошмыгнет зайцем на судно, отплывающее в Южную Америку, в какой-нибудь крупный город на побережье рядом с дождевыми тропическими лесами или Андами, где будет мошенничать, злоупотребляя доверием туристов.

– Когда сейчас думаешь, звучит весьма глупо, – сказал Джей. – А в то время план казался довольно хорошим.

Джей фыркнул, по – прежнему легонько обнимая Райана за плечи, любовно прижавшись щекой к его щеке, так что Райан чувствовал на шее горячий темный растительный запах дымного дыхания Джея.

– Не знаю, – сказал Джей. – Наверное, я был тогда в полном отчаянии, и в школе у меня были тяжелые времена. Не такой уж хороший я был ученик. В отличие от Стейси. Мне было все время так скучно, казалось, все мной недовольны, я жутко ненавидел свою жизнь…

Родители вечно возносили Стейси на пьедестал. Знаешь, будто она всем служит примером, как жить. Не хочу принижать ее успехи и прочее, но, понимаешь, трудно перенести. Мама с папой относились к ней как к какой-то богине. Стейси Козелек! Стейси Козелек всегда учится на «отлично»! А какая старательная и прилежная! Спланировала свою жизнь! А я должен был подвывать: «О-о-ох, потрясающе! Впечатляет!»

Он неуверенно пожал плечами.

– Не хулю твою маму. Знаешь, она не виновата, в самом деле усердно старалась. Молодчина, правда? А я этого никогда не хотел. Никогда не хотел дойти до той точки в жизни, когда точно знал бы, что будет дальше, и думал, что почти все ждут не дождутся, когда все сложится в рутину, пойдет знакомой чередой, не придется задумываться о завтрашнем дне, о следующем годе или десятке лет, потому что для них все спланировано.

Не пойму, как люди довольствуются всего одной жизнью. Помню, на уроке английского мы обсуждали стихи того самого… как его… Дэвида Фроста. [20]20
  Имеются в виду Роберт Фрост (1874–1963) – один из крупнейших американских поэтов, писавший разговорным языком без рифм, и его стихотворение «Невыбранная дорога».


[Закрыть] «Две дороги расходятся в желтом лесу…» Знаешь, да? «Две дороги расходятся в желтом лесу, жаль, нельзя пойти одному по обеим, я стою и стою, и смотрю на одну, сколько видно до поворота в высокой траве и кустах…»

Мне этот стих нравится. Но помню, я про себя думал: почему? Почему нельзя пойти по обеим дорогам? Мне это кажется абсолютно неправильным.

Джей помолчал, затягиваясь сигаретой, а сонно слушавший Райан ждал. На дворе шел снег, сердце тихо шумело в ушах.

– Впрочем, я недалеко ушел, – сказал Джей. – Копы отловили вскоре после полуночи, когда я топал по хайвею после комендантского часа, доставили домой, где меня ждали мама и папа. Кипятком писали. Никто не поверил, будто я умер. Даже не нашли одежду на берегу. На другой день я вернулся туда, там все так и лежало: ботинки, штаны и рубашка.

Слушая Джея, Райан откинулся на спинку дивана и закрыл глаза.

Облегчение. Такая смерть – настоящее облегчение, гораздо лучше, чем самоубийство, которое он обдумывал осенью до появления Джея. На протяжении всего семестра было ясно, что он вылетит из колледжа. Это будет называться «академическим отпуском», и, возможно, к тому времени родители узнают, что он растратил деньги со студенческого кредита, не заплатив за обучение. Всю осень чуял он скорое разоблачение, которое наступит в ближайшие недели или месяцы, унижение и беседы в начальственных кабинетах, наконец, удивление и разочарование родителей, услышавших о его жутком провале.

Однажды поздно ночью в спальне общежития он ввел в поисковую систему Интернета определение «безболезненное самоубийство» и нашел общество содействия самоубийцам, рекомендующее вдыхать гелий из пластикового пакета для удушения.

Особенно мешали мысли о том, как тяжело будет матери. Она страшно радовалась, что он попал в хороший колледж. Помнится, как переживала, пока шел процесс рассмотрения. С первого класса средней школы хранила все табели и свидетельства о средних баллах, без конца думала, как их повысить. Чем заняться, чтобы произвести наилучшее впечатление? Какие экзаменационные отметки приемлемы и как их улучшить с помощью летних курсов по успешной сдаче экзаменов? Каким учителям – потенциальным поручителям – он нравится? Как добиться, чтобы еще больше понравился? Как пройти тест готовности к обучению в колледже? Как пишутся удачные тесты?

Он долго боялся представить ее лицо, когда она в конце концов узнает, что он вновь облажался, – кислое настороженное молчание после его возвращения в свою прежнюю комнату, разговоры насчет местного колледжа [21]21
  Местный (общинный) двухгодичный колледж готовит специалистов средней квалификации для работы в данном месте.


[Закрыть]или временной работы на год…

Пожалуй, в каком-то смысле ей легче присутствовать на его похоронах.

Очень многим легче. Он нашел свой некролог в Интернете и, набрав свое имя, увидел соболезнования в блогах многих друзей, трогательные прощальные слова на своей страничке в Facebook. «Покойся с миром», – говорили они. «Мы тебя никогда не забудем», – писали они. «Как жалко, что это стряслось с таким парнем, как ты».

Надо признать, это, пожалуй, лучше, чем тягостное возмущенное отчуждение после позорного возвращения в Каунсил-Блаффс, где он все реже и реже общался бы с друзьями по электронной почте, утрачивая общие интересы, зная, что некоторые о нем сплетничают или прямо осуждают парня, исключенного за неуспеваемость,что, возможно, со временем совсем его забудут, живя своей жизнью, и примерно через год с трудом припомнят его имя.

Для всех лучше вот так закрыть дело.

Лучше, думал он, начать все заново с самого начала.

Он усердно работал, составляя новые личности. Одной был Мэтью Блертон. Другой – Казимир Черневский.

Джей называл их клонами. Иногда аватарами. Вроде как в видеоигры играешь, говорил Джей, уделявший много свободного времени блужданиям по бесконечным виртуальным ландшафтам «Воинствующих миров», «Чувства долга» или «Забвения».

«В принципе то же самое, – говорил Джей, не сводя глаз с широкоформатного телеэкрана, на котором нападал на врага с занесенным мечом. – В принципе та же идея, – сказал он. – Создаешь персонаж и вводишь его в мир. Внимательно смотришь, что делаешь, за это получаешь награду». – Тут пальцы быстро застучали по клавишам: он вступил в битву.

В такой концепции есть смысл, думал Райан, хотя сам не был таким поклонником компьютерных игр, как Джей.

Для Райана имена больше похожи на раковины-оболочки, именно так он их понимает – как пустую шкуру, в которую влезаешь и которая со временем утолщается. Сначала новое обличье тонкое, как паутинка: имя, фамилия, номер карточки социального страхования, ложный адрес. Но вскоре появляются удостоверение с фотографией, водительские права, сведения о работе, кредитная история и кредитные карточки, покупки и так далее. Новые личности начинают жить собственной жизнью, обрастают плотью. Присутствуютв мире, пожалуй, существеннее, чем та мелкая рябь, которую двадцать лет поднимал Райан Шуйлер.