Текст книги "Разрушенное святилище"

Автор книги: Дэн Ченслор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Глава 14
Сон Гроциуса

Тонкий печальный крик, то ли зов о помощи, то ли просто жалоба, адресованная неизвестному, случайному слушателю, мешал Конану сосредоточиться, натянуть лук так, чтобы подстрелить фазана небесной голубизны, с золотыми кольцами на перьях хвоста.

Поле, усеянное цветами тамариска и невысокими кустами геккоса с растрепанными алыми, красными, багровыми головками цветов переливалось разноцветными волнами под теплым ветром.

Фазан побежал, раскрывая крылья и поглядывая хитрым глазом на охотника, вдруг понявшего, что заунывные крики издавала именно эта птица. Но голос звучал настолько по-человечески, что Конан промедлил, боясь ошибиться и попасть в невидимого человека.

Птица стала терять очертания, превращаясь в крохотную ветряную воронку, становившуюся все больше, поднимаясь к самому небу, вдруг почерневшему. Страшный крик мучимого существа заполнил пространство, ледяным буравом ввинчиваясь в уши.

Конан очнулся ото сна, обливаясь потом и задыхаясь под тяжестью огромного одеяла. Руки непроизвольно сжимали несуществующий лук, ноги отыскивали твердую землю для упора.

Придя в себя и поняв, что находится в замке Трибуна, северянин сбросил одеяло и поднялся на локте, прислушиваясь. Ничем не нарушаемая тишина успокаивала, но спать уже не хотелось.

Белое холодное пламя заполнило узкое окно напротив кровати. Конан вспомнил, что сегодня предсказанный день, когда распахнутся ворота подземного царства и заброшенные, озлобившиеся духи будут в течение трех дней искать себе обиталище на земле.

Он невольно потрогал раковину на груди, висящую на цепочке, отметив, что вторая, подаренная Корделии, защитит ее душу от происков нечисти.

Он захотел посмотреть на трехлапую жабу, покровительницу людей, которая ясно видна только в этот день. Однако, не считая возможным предстать перед Ординой и Эзерией обнаженным, как спал, начал натягивать короткие штаны, прыгая на одной ноге.

И вдруг замер в неудобной позе плясуна, начавшего танец и скрученного судорогой. Тот самый вой, что слышался во сне, бился теперь в коридоре за закрытой дверыо.

В коротких штанах, босиком, зажав меч в правой руке и горящий факел, сорванный со стены в левой, он скользнул в замковую галерею, куда выходила дверь комнаты.

Стены переходили в перекрытие дугообразной формы, соединяясь далеко наверху, в непроглядной темноте. Узкие окна по сторонам длинной арочной галереи освещала луна, бросая четкие плетения теней на каменный пол.

Конан отбросил ненужный, только мешающий движению факел, и осторожно двинулся вперед.

Однако кричавший вновь замолчал. Киммериец чувствовал под ногами плиты ледяного пола, необычный холод которого жег даже ступни, огрубевшие от частого хождения босиком.

Колкий и такой же холодный ветер пронесся вдоль арки, ударился о стену позади и отступил, просочась сквозь окна. Лишь возле одного из них заклубилось облако, как будто сила ветра иссякла, не дав ему взобраться к бронзовой фигурной решетке.

Конан остановился, крепче сжимая меч. На его глазах туманный сгусток принял очертания необычайно высокой и красивой, несмотря на полноту, молодой девушки. От нее шло сияние, затмевающее рассеянный свет луны. Огромные, почти нечеловеческие неподвижные глаза, высокие изогнутые брови, рот, такой крохотный, что казался нарисованным красной краской сердечком.

Волны золотых волос касались пола, ноги в тонких сандалиях плавно переступали по камням в сладострастном танце. Резко сбросив плащ, она осталась в золотом поясе, низко надетом на бедрах, с которого спускалась масса серебряных цепочек с нанизанными на них драгоценными камнями.

Ритм танца ускорялся, высокая грудь колыхалась, тяжелые бедра раскачивались, сверкающие цепи вились вокруг бедер. В какое-то мгновение танец стал непристойно-вызывающим и пораженный Конан не заметил, как человек в черной мантии на коленях подобрался к ногам красавицы и вонзил в полное бедро длинный нож.

Кровь залила его лицо, прижавшееся к ране ртом, захлебываясь кровью, пальцы глубоко погрузились в белую пухлую плоть. В то же мгновение девушка вырвала длинную прядь своих волос, превратившихся в хлыст из сыромятной кожи и с силой ударила по спине коленопреклоненного мужчину. Подняв к ней окровавленное лицо, он завыл, тонко и жалобно, тем криком, что слышался Конану во сне.

Но не эта дикая картина заставила северянина окаменеть – лицо человека принадлежало Гроциусу, не тому подобию, что носил лизардмен, а молодому, полному сил, не искалеченному мужчине. Хлесткие удары осыпали елозившего на коленях человека, в клочья разрывая черный плащ, он кричал страшным тонким голосом, полным боли, ненависти, но не старался ни отбиться, ни убежать, все пытаясь вновь охватить полные ноги девушки.

«Помоги мне Кром, – подумал Конан, – он похож на собаку, уже укусившую и прыгающую вновь и вновь, чтобы вцепиться зубами в рану. Бешеный пес! Да что здесь происходит?»

Неожиданно он понял, что ни один из двоих не обращает на него внимания, как будто они находятся в этой призрачной галерее одни. Он сделал несколько шагов, и люди вдруг осыпались, как осыпается сложенный из камней рисунок. После сияния, исходящего от женщины, ему показалось, что арка темна, а луна спряталась за тучи.

Потребовалось некоторое время, чтобы глаза привыкли к прежнему свету, и в его неверном дрожании Конан увидел Немедия, осторожно выглядывающего из-за одной из колонн, стоявших в простенке между окнами.

Северянин почти обрадовался знакомому лицу и громко окликнул советника, однако тот, не слыша, продолжал настороженно озираться. Наконец он покинул свое укрытие. Конан удивился серому жреческому одеянию на нем, какое носили лишь недавно посвященные в сан, почти ученики магов.

Он набросил на лицо глубокий капюшон и двинулся вперед, держа на вытянутых руках плоскую шкатулку из бальясового дерева. Лишь одно мгновение видел Конан его лицо, когда советник неожиданно обернулся, прижав ларец к груди, но мелькнувшее выражение непонятного исступления, страха, торжества поразили его.

Темнота, поднимаясь от пола, стала громоздиться вокруг Немедия. Конан не сразу понял, что это стены какого-то гигантского строения, постепенно поглощающие советника.

Это видение исчезло так же неожиданно, как и первое. Но прежде чем оно рассеялось, Конан увидел длинную тонкую иглу, которую чьи-то пальцы медленно вгоняли в макушку Немедия.

Сквозь тело, ставшее прозрачным, видно было, как она проникает все глубже, скользя внутри позвоночника и дойдя до уровня сердца, взрывается десятками острых сверкающих шипов.

Не желая больше наблюдать за этим кошмарным видением, северянин решил вернуться в комнату да привалить к двери тяжелый стол на всякий случай. Однако, осмотревшись, понял, что все двери исчезли, остался только бесконечный арочный коридор да мертвое лунное свечение.

Придя в бешенство, испытывая неприятное ощущение человека, над которым смеются исподтишка, спрятавшись по углам и давясь от хохота, наблюдая за его страхом и бестолковыми метаниями, он решительно двинулся вперед, держа меч наготове.

Снова порыв ветра ударил в лицо, на этот раз почти сбивающий с ног, и он увидел, что стоит на вершине горы, какой никогда не видел ни другой смертный. Каким-то образом было понятно, что она находится под землей несмотря на бушующий ветер.

Мрачные голые скалы громоздились вокруг, ртутные озера застыли в расщелинах. Внизу, у подножия горы, переваливался тяжелыми жирными волнами черный пар, сползающий по каменным уступам подобно аморфному живому существу.

Из тумана выныривали, тут же исчезая, отвратительные огромные твари и каждая держала в лапах, перебрасывая через плечи, шеи, сворачивая кольцами обнаженные человеческие тела.

Конан не мог понять, живы ли эти люди, настолько изломанными, странными были их позы. Перед киммерийцем мелькнуло плоское лицо, которое единственный узкий глаз пересекал вертикальной щелью.

По бокам топорщились восемь закрученных спиралью зубов, оканчивавшихся острыми шипами.

Головы не было, лишь этот плоский костяной лист лица, прикрепленный к неожиданно нежной длинной шее. Вокруг нее свернулось тело мальчика и острия шипов то и дело погружались в него, окрашиваясь кровью.

Конан понял, что ребенок жив, и бросился на монстра, желая отнять его жертву. Однако меч свободно прошел сквозь тело, похожее на ослиное, и существо скрылось в темноте.

Багровый трепещущий столб, усеянный глазами, скользя на трех коротких лапах аллигатора, тащил за собой на длинном хвосте насаженные на шипы мужские бледные, с синеватым отливом тела, держа в каждой из четырех рук женщину с широко открытыми, безумными, застывшими но живыми глазами.

Жесткий металлический блеск прорезал туман и стало видно, как коричневые твари, похожие на гигантских улиток, рассекают грудь сваленных возле них мертвецов, бросая извлеченные сердца в багровую, дымящуюся в круглом озере киноварь, мгновенно поглощающую приношения.

«Неужели и сейчас, из всей этой груды мяса я не получу того единственного, что мне нужно?» – затмевая остальные чувства, пронеслась мысль в голове Конана.

Она была настолько чужеродна, что сначала он подумал, что слышит чей-то голос, однако тут же понял, что не голос, а сама мысль помимо его воли овладела сознанием. Киммериец почувствовал вдруг, что превратился в иного человека, а его тело таинственным образом исчезло.

Он вытянул тонкие бледные руки с пальцами, усеянными перстнями, провел рукой по костистому лицу, постепенно впадая в пучину дикого, неконтролируемого ужаса. Порыв ветра бросил ему на лоб прядь длинных волос, и вытянув ее перед глазами дрожащей рукой он увидел голубой цвет. Тупо, скосив глаза, рассматривал он чужие волосы и вдруг закричал:

«Гроциус! Чем я прогневил тебя, Митра, что ты заключил меня в тело этого ублюдка?!»

На миг сознание оставило его, и вновь он очутился в галерее дворца. С острой радостью, едва не плача, он ощутил собственное сильное тело, сжал мускулистые руки, обеими ладонями захватив меч, почувствовал босыми ногами ледяной холод.

«Будь ты проклят богами, Гроциус, – подумал он, – что тебе нужно, в какой омут ты пытаешься затянуть меня?».

Он уже стыдился мгновенной слабости, и гнев огненной волной поднимался к голове. Он желал только одного – отшвырнуть лизардмена, схватить за голубые локоны голову мага и трясти до тех пор, пока тот не объяснит происходящее.

Да только вот беда – двери исчезли, и он остался замурованным в проклятой арке. Заставив себя успокоиться, киммериец пошел вперед, но конец галереи неуклонно отдалялся, несмотря на то, что он несколько раз принимался бежать.

В один из таких порывов он споткнулся, и грохоча мечом, начал падать лицом вниз. Долгая выучка позволила собраться уже в полете, и он удержался на ногах, сделав несколько длинных стремительных шагов.

Обернувшись, он увидел бьющиеся на камнях, прошитые единой золотой нитью семь человеческих сердец, каждое из которых имело по три разноцветных глаза – черный, желтый и оранжевый.

Он наклонился рассмотреть их поближе, и в тот же миг лес выброшенных щупальцев опутал его грудь и плечи, сдавливая, выбивая воздух из груди и меч из рук.

Конан попытался выпрямиться, но тонкие мохнатые нити лишь сильнее стянулись, врезаясь в тело. Другие извивающиеся цепи подползали к ногам, уже касаясь пальцев. Киммериец понял, что как только те соединятся, он станет беспомощным спеленатым коконом, с которым можно делать все, что заблагорассудится.

Подпрыгнув, он стал в круг сердец, на время оставив новую опасность позади. И тут же, упершись ногами в пол, благодаря богов за обнаруженные выемки, дающие устойчивость, он напряг плечи так, что жилы вздулись канатами на передавленных мышцах, напряженной шее и побагровевшем лбу. Ему казалось, что кровь брызнет из раскрытого рта, пытавшегося захватить воздух, легкие и голова разорвутся не выдержав напряжения.

И когда стало ясно, что запас сил иссяк, ему удалось вдруг вздохнуть, омыть кровь свежим воздухом и удавливающие путы лопнули, мягкими клочьями, сочившимися желтоватой слизью, опали на сердца, превратившиеся в гнилые куски мяса.

Шатаясь, он отошел в сторону, и тут только заметил, что не выронил меч, хоть и не мог им воспользоваться.

Барабанные удары грохотали в черепе – то успокаивалась клокочущая кровь, руки и ноги дрожали от напряжения, пересохшие губы хватали холодный воздух. Конану чудилось, что его захватил колдовской морок, в котором лишь он остается живым уязвимым человеком, и выхода отсюда нет и когда-нибудь ему придется сдаться.

«Но кому? Кто и зачем затеял все это? Почему напоминания о Гроциусе рассыпаны там и тут? Неужели он затеял эту дикую игру с непонятной целью», – толпились мысли, на которые не было ответа. Глубоко дыша, он постепенно успокаивался, все более утверждаясь в том, что причиной ночных происшествий был именно маг.

И мрак непонимания рассеялся в то мгновение, когда он вспомнил случайные слова Долабеллы – мысли великих магов бывают настолько сильны, что могут начать жить собственной жизнью, воплощаясь в видимые образы. Особенно часто случается это во сне, когда воля колдуна ослаблена, и сонные химеры вползают в реальный мир.

«Однако, если это действительно его сны, желания, то не безумен ли Гроциус? Только извращенный ум способен породить эти омерзительные вожделения. Даже естественное стремление обрести тело не должно сопровождаться такой жестокостью», – размышлял Конан, медленно бредя вдоль бесконечной стены, слегка ударяя по ней мечом, чтобы по звуку отыскать пропавшие комнаты.

Прежде, чем северянин увидел его, он почувствовал неприятный запах, похожий на тот, что издают сорванные гниющие цветы.

Громада человека маячила в лунном свете, и в темной массивной фигуре было нечто странное, Какое-то раздражающее несоответствие обычным представлениям об облике людей. Однако Конан настолько обрадовался встрече с кем-то, кто не относился к уже виденным тварям, что не придавая значения кольнувшему внутреннему предостережению, шагнул навстречу, окликая человека.

Последовавшее молчание и неподвижность незнакомца, столь необычные в подобных обстоятельствах, заставили киммерийца остановиться. К нему вновь возвратились возникшие в первый момент опасения, но у него не было причин для нападения. Северянин выжидал в некоторой растерянности.

Именно эта необычная для него нерешительность позволила мужчине нанести первый удар. Огромное человекообразное существо вдруг прыгнуло вперед так стремительно, неслышно и внезапно, что северянин не успел даже поднять меч, который держал в опущенной руке.

Незнакомец почти летел по воздуху, и над его широкими плечами, сливаясь с ними, колыхалось темное облако.

«Что за конская грива?» – мелькнуло на краю сознания Конана, когда нападавший ударил его с такой силой, вышибая дух, будто был сотворен из камня.

Киммериец рухнул на колени, и меч, отброшенный в сторону, зазвенел по мраморным плитам, которыми был выложен узор иола. Уже второй раз за ночь он не мог дышать, нестерпимая боль раздирала легкие, казалось, что они залиты кипящей смолой, тут же застывшей.

Опершись на ладони и свесив голову, он смог с трудом вздохнуть, и несмотря на ощущение когтей, терзающих грудь, почувствовал легкое движение воздуха за спиной. Не раздумывая, не пытаясь дотянуться до меча, он упал навзничь, сильно оттолкнувшись ногами, скользнув по полу навстречу врагу. И тот, не ожидая стремительного встречного броска, проскочил мимо, одним длинным шагом перелетев тело Конана, и не встретив предполагаемого сопротивления, впечатался в боковую колонну.

Опора треснула, но удержалась, лишь выпало несколько крупных каменных кусков, да зашуршала струя мелких осколков и песка. За эти мгновения Конан, оправившись от удара, успел подхватить с пола меч и, не дожидаясь нового нападения, бросился на черного человека. Он надеялся, что от удара тот скорчится, как произошло с Конаном и потеряет драгоценное время.

Однако этого не случилось. Черный отошел от опоры, будто только прислонился к ней, а не ударился так, что едва не снес с места. Он спокойно ожидал киммерийца, замахнувшегося на него мечом.

Северянин хотел собрать все силы в один мощный удар, и отрубить врагу растрепанную голову, больше похожую на неопрятную вязанку хвороста.

Клинок скользнул вдоль плеч, и Конан с удивлением почувствовал, как меч, не останавливая движения для того, чтобы перерубить плоть и позвонки, легко понесся влево, увлекая за собой его тело.

Стремительно совершив полный оборот, чтобы не упасть, Конан вновь очутился перед безмолвным врагом. Только так, вблизи, он с замиранием сердца понял, что казавшиеся растрепанными волосы на огромной голове являются плотным облаком черного пара, постоянно меняющего очертания.

«Безголовая тварь! Опять видения Гроциуса? Почему я здесь? Однако этот слишком реален для того, чтобы быть видением!» – прыгали отрывочные мысли, пока Конан, зажав меч обеими руками, переступая ногами, делая маленькие шажки, пытался ударить острием в сердце Черного, но тот уворачивался, не отходя далеко, со стремительностью потревоженной змеи.

Послышалось сдавленное бормотанье, тихонький смех, за спиной человека мелькнул голубой всполох. Конан мог поклясться, что Гроциус где-то рядом, наблюдает за поединком. Возможно, он действительно спит, но желание погубить Конана настолько сильно, что мысль воплотилась в действие независимо от самого мага.

Киммериец не заметил, как разомкнулась пряжка, удерживающая плащ противника, и черная материя скользнула к его ногам. Тело врага было покрыто длинной и густой золотистой шерстью, лишь треугольник на груди сиял белизной кожи. На нем поблескивали девять глаз, по три в ряд, один над другим. Два круглых отверстия окружали толстые вывороченные губы, сложенные складчатыми валиками.

Уши, закрученные сухими листьями, уныло свисали вдоль глаз, под каждым торчал маленький мясистый, постоянно подрагивающий шарик с подобием ноздрей. На широком поясе из кожаных пластин висел длинный нож с грубой металлической рукоятью. Наконец стали видны сильные руки, сжимающие меч, тут же взлетевший, чтобы встретиться в воздухе с клинком Конана.

Помня силу полученного удара, он был готов к обрушившейся на него тяжести, и удержал меч, несмотря на то, что рука заныла, закипев колючими мурашками.

Киммерийца раздражала невозможность угадать по глазам противника его намерения, что всегда помогало в бою. Мутно-желтые, серые, красноватые они постоянно и не одновременно меняли выражение. Одна тройка демонстрировала безразличие, вторая – настороженность, следующая – ярость и тут же выражения менялись, перекатываясь волнами из зрачка в зрачок.

Сталь пела, занимаясь своим делом, при каждом ударе щедро разбрасывая искры, безголовый рубил без устали, как дровосек. Конан чувствовал, что постепенно слабеет, и если не примет немедленных мер, то наверняка погибнет. Для исполнения задуманного требовалось лишь несколько мгновений, однако в течение этого времени он становился уязвимым, и противник мог легко покончить с ним.

Сделав вид, что потерял равновесие, он качнулся в сторону, меч безголового последовал за ним и в то мгновение, пока клинок догонял противника, он пригнулся, пропуская острое лезвие над собой, и кинулся бежать.

Стуча пятками по камням, Конан чувствовал холод между лопатками, почти наяву ощущая, как сталь вонзается в тело. Черный бежал бесшумно, как и раньше, но Конан знал, что тот очень близко позади. На бегу согнувшись, он бросил тело назад, моля Крома, чтобы меч Черного не оказался на этой же высоте. Впрочем, это было сомнительно, учитывая незаурядный рост преследователя.

Он правильно рассчитал время и попал прямо иод ноги монстра. Тот, не удержавшись, тяжело рухнул вниз, однако Копана уже не было на этом месте. Не выпуская меча и опираясь на другую руку, Черный поднимался, выворачивая голову в поисках неприятеля.

Конан, замерший позади поверженного врага, сорвал кинжал с его пояса, вцепился в складчатую верхнюю губу и растянул ее вверх, до самого лба, закрывая глаза твари.

Тяжелым ножом он пригвоздил губу так, что осталась видна только металлическая рукоять. Безголовый впервые подал голос, страшно завыв. Левая рука подломилась, другой, с мечом, он попытался вытащить кинжал, но тут же вспомнил о враге и вскочив, завертелся вокруг себя, пытаясь создать клинком непреодолимую преграду.

Зажав рукоять ножа свободной рукой, он дергал его вперед, взвизгивая от боли. Конан мог убить его в любой момент, но счел это бесчестным, все равно, что сражаться со слепцом. Сильным ударом он лишь вышиб клинок из руки безголового и подняв его, молча наблюдал за усилиями противника.

Лунный свет померк, безголовый замолчал, остановившись и прислушиваясь к чему-то, вспыхнул ярким пламенем погасший факел, который Конан бросил в начале галереи. Снова прошелестел ветер, и черный человек исчез, превратившись в сгусток тумана, вынесенного за окно.

Северянин стоял перед своей приоткрытой дверью, за которой помаргивали маленькие светильники в блюде с водой, освещая фигурки богов и духов.

Напоследок оглядевшись, он вернулся в тепло комнаты, внимательно оглядел свой меч, на котором не осталось никаких следов битвы, и лишь теперь заметил, что клинок безголового в какой-то момент исчез из его руки.