Текст книги "Разрушенное святилище"

Автор книги: Дэн Ченслор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

– Кто ты? Что случилось?

Осторожно подтащив его к лавке и прислонив к ней, северянин постарался спокойно объяснить Немедию, что с тем случился припадок – однако советник только таращил бессмысленно глаза и молчал.

Призвав проходивших слуг, Конан велел oтнести его в замок, пояснив, что тому стало плохо на прогулке. Наблюдая, как уносят неподвижное тело, северянин думал, что Немедий знает гораздо больше, чем говорит. Что то мешает ему разобраться в собственной памяти.

«Что-то или кто-то?» – мрачно размышлял киммериец, покидая красивейшее место Уединенных Дворцов.

Глава 22
За городской стеной

Валлардию и Курсаю разделяла высокая гряда Карпашских гор. Но на востоке в незапамятные времена произошло землетрясение. Часть горных кряжей ушла под землю, и своевольная подземная река пробила себе дорогу на волю. Теперь пограничные горы заменил вечно бушующий водный поток.

Именно туда направлялись Конан и Гроциус – чтобы северянин мог собственными глазами увидеть колдовской барьер.

– Встретимся за городской стеной, – предложил маг.

Стражники издали приветствовали киммерийца. Они принялись оживленно переговариваться, показывая на него пальцами.

– Куда это ты собрался? – поинтересовался старший охранник. – Не советую уходить так далеко от города. Здесь, за воротами, мы все находимся под защитой нашего правителя и мага Гроциуса. А там за твою жизнь никто и ломаной монетки не даст.

Конан удивленно взглянул на говорящего.

– Чего это ты так обо мне беспокоишься?

– Эй, киммериец, люди говорят, что ты отказался биться с курсантами. Это правда или нет? – подскочил к Конану невысокий крепкий паренек с открытым простодушным лицом.

– А тебе-то что до этого?

– Тут дело такое, – вступил в разговор старший. – Многие говорят, что ты был другом Фогаррида, потому не станешь помогать Трибуну. Спор тут у нас возник. Если ты уйдешь, мы с Григором большие деньги потеряем. Так что не подводи нас.

– Я все свое жалованье на тебя поставил, – пояснил молодой солдат.

– Кром, – пробормотал киммериец. – Делать вам больше нечего. Треплете языками, как торговки на рынке. Открывайте ворота, пока я вам их не укоротил.

– Я что-то не понял, – высунулся пожилой стражник с густыми усами и глуповатым выражением лица. – Это значит да или нет?

Охранник махнул рукой, двое его товарищей подбежали к большому металлическому вороту. Двое других вытащили крепкие железные скобы, которые удерживали бревно-засов, и дали знак.

Ворот поворачивался без единого звука. Наконец одна створка была освобождена, и Конан, которому уже надоела вся эта возня, вышел за пределы города.

Не оглядываясь по сторонам, он направился по широкой каменистой дороге, которая вела к реке. По обеим сторонам росли высокие деревья. Кое-где они сменялись густым колючим кустарником, покрытым алыми цветами.

Киммериец уже отошел от городской степы, когда из-за могучего ствола мраморного дерева появился Гроциус. Маг летел молча, не желая нарушать ход мыслей спутника. Возможно, им просто не о чем было говорить.

Черная тень закрыла солнце и небо. Четыре дерева, покорные чьей-то воле, сдвинулись с места и замерли, образуя квадрат. Длинные ветки вытянулись в сторону киммерийца, превращаясь на концах в острые мечи и кинжалы.

Конан бросил быстрый взгляд на Гроциуса. Маг закрыл глаза и затянул на высокой ноте странную мелодию, составлявшую, видимо, некое могущественное заклинание.

Деревья вздрогнули и остановились. Раздался резкий металлический звон, – то соприкоснулись и ударились друг о друга падающие острые кинжалы.

– Держись, Конан, – призвал Гроциус, подлетая еще ближе. – Я повторю магическое заклинание и проклятые курсанты больше не осмелятся…

Но закончить фразу он не смог. Из-под земли вылетела петля и захлестнула мага вокруг правого уха. Тонкий, видно, совсем молодой корешок казался очень гибким и в то же время необыкновенно крепким.

Чародей вынужден был замолчать. Он вновь открыл рот, чтобы прочесть заклинание, но в то же мгновение второй корень с комом земли и зеленого, только что вырванного из почвы мха взлетел в воздух и запечатал уста волшебника.

Безжалостная сила потащила беспомощную, потерявшую магическую силу голову, ударяя лицом, затылком о стволы и ветки деревьев. Безумное движение прекратилось также внезапно, как и началось.

В стволе ближайшего дерева появилось круглое дупло, куда без всякого почтения и был брошен Гроциус.

Теперь все внимание врагов сосредоточилось на киммерийце, который остался один на один с неизвестным волшебством.

Конан понимал, что не может отступить или убежать. Он стоял в центре квадрата, стоило ему сделать шаг в сторону, как деревья перемещались вместе с ним.

Северянин положил руку на меч, но решил не торопиться. Да и сражаться было не с кем.

Надежно упрятав в ствол мага Гроциуса, неприятель замер.

«Вполне возможно, – напряженно размышлял киммериец, – что маг и был основной мишенью. Волшебники курсаитов опасались его, потому и устранили».

Однако Конан ошибался, в чем он мог удостовериться через несколько мгновений.

Крона одного из деревьев стала менять форму. Боковые ветви начали сплетаться, образуя большие бурые крылья. По бокам вздрагивали водянистые отростки.

Приглядевшись, северянин увидел, что внутри каждого спрятан острый крючок. Тварь встряхнула крыльями, и дюжина сверкающих жал полетела в сторону киммерийца.

Конан выхватил меч и принялся вращать его перед собой. Клинок двигался с бешеной скоростью, заменяя щит. Первая атака была отбита.

Ствол, вытягиваясь и утончаясь, превратился в длинный черный хвост. Корни с комками земли неопрятными кисточками висели по краям. Отросток заканчивался черным жалом, с которого скатывались крупные капли яда.

Наверху возникла безобразная голова. Верхняя часть дерева превратилась в крепкое веретенообразное тело. Около крыльев выросли две мощные лапы, сжимавшие копье и меч. Нижние конечности, похожие на волчьи лапы, становились то длиннее, то короче.

Оставшиеся деревья вернулись на прежние места. Противники остались один на один. Тварь подпрыгнула и, медленно хлопая крыльями, зависла низко над землей.

Конаном овладело холодное спокойствие и уверенность в своих силах. Так всегда бывало, когда смертельная опасность была уже рядом, и нельзя было ни избежать ее, ни уклониться.

Раздался сухой треск – то сломалась ветка под ногами чудовища. Оно опустилось на землю и медленно, заметно наслаждаясь своим превосходством, направилось в сторону Конана.

Тварь несильно ударяла мечом по копью. При каждом соприкосновении вспыхивала серебряная молния, которая пробегала по рукояти меча и пряталась в ладони чудовища.

Только теперь северянин рассмотрел его холодные глаза, шишковатый лоб, редкие усы и густые черные ресницы. Волчья пасть разинулась, обнажая крупную челюсть с крепкими, цвета слоновой кости, зубами.

Конан поднял меч, удерживая его обеими руками, направил к центру вражеского горла. Клинок ударился о твердую, как сталь, шею и сломался.

Киммериец не мог поверить своим глазам. Он никогда не жалел денег, приобретая оружие.

От того, надежен ли клинок или сделан из плохой стали, зависят исход боя и твоя собственная жизнь.

Северянин перекатился через плечо, разбежался и попробовал ухватиться за одно из крыльев создания. Ему это не удалось. Длинное, копье больно ударило в бок, не принеся, впрочем, заметного вреда. Киммериец успел отбить острие оружия, и оно со звоном отлетело в сторону.

Тварь издала громкий злобный крик. Так рычит лев, который неожиданно встретил на своем пути достойного противника. Конан кинулся к упавшему оружию и подхватил его.

Теперь с острым копьем можно было перейти в дальний бой, что казалось безопаснее. Конан ударил тварь в бок, та с шумом выдохнула воздух и вздрогнула. Только теперь киммериец смог разглядеть, что тело, конечности и хвост создания покрыты чешуей, отливающей металлическим цветом.

«Если бить не сверху, а снизу, может, удастся найти слабое место в чешуйчатой броне», – решил Конан.

Но тут же сам засомневался. Хотя он очень сильно ударил металлическим наконечником, на его конце не осталось ни капельки крови.

Чудовищу надоело играть с человеком. Расправив крылья, оно поднялось в воздух и медленно полетело к киммерийцу. Конан хотел укрыться в лесу, но деревья расступались перед ним, освобождая дорогу преследователю.

Как ни петлял северянин, длинная передняя лапа ухватила его за плечо, больно оцарапав кожу. Враг поднял Конана в воздух и стал набирая скорость, делать круги недалеко от берега реки.

Некстати вспомнилась история, которую совсем недавно он слышал от одного путешественника в трактире. Королевские грифы, чтобы полакомиться нежным мясом черепахи, поднимали ее в воздух, а потом бросали о камни.

Конан подтянулся, и крепко ухватил врага за шею. Но металлическая чешуя не давала задушить чудовище. Киммериец уперся спиной в плечо монстра, а ногами обхватил вторую лапу, в которой тварь крепко сжимала меч. Лететь стало тяжело, и зверодерево спустилось на землю.

Северянин расслабил руки. Ядовитое жало было уже совсем близко. Ноги киммерийца напряглись. Он собрал все силы и рывком подтянул к себе хвост чудовища. Поняв, что замыслил противник, зверодерево резко взмахнуло головой. Конан едва не скатился вниз, по в последний момент успел удержаться.

Теперь он сидел на шее врага, изо всех сил подтягивая ядовитое жало к себе.

Еще несколько попыток, и северянин направил его в ухо чудовища. Тварь принялась тяжело, с надрывом дышать. Такие звуки издают загнанные лошади.

Крылья забились, Конан поспешил спрыгнуть с плеча монстра, опасаясь, что в агонии тот может зашибить его.

Чудовище ослепло. Оно побежало к лесу, лапами прикрывая горящие огнем и нестерпимой болью глаза. Крылья обвисли, став похожими на мокрые паруса тонущего судна. Ноги твари окаменели, и она рухнула наземь.

Раздался предсмертный хрип. Все тело изогнулось, передние лапы забили по воздуху. Незрячие уже глаза вылезли из орбит и лопнули с неприятным звуком. Из волчьей пасти полился черный омерзительно пахнущий гной.

«Но где Гроциус?» – подумал Конан, оглядываясь по сторонам.

Он увидел, как три дерева на глазах стали желтеть и сохнуть. Ветки с треском падали на землю, кора лопнула, обнажая сухой ствол. Груда хвороста и палок быстро превратилась в труху.

Сдувая с себя деревянную гниль, из-под истлевшего дерева вылетела голова Гроциуса. Он с омерзением отплевывался и выкрикивал ругательства, столь разнообразные и мудреные, что ему позавидовал бы любой завсегдатай трактира.

– Разве я не предупреждал тебя, как опасны эти проклятые курсаиты? Ты только подумай, эта гнилушка чуть было не переварила меня.

Маг с осуждением глядел на спутника, будто бы все случилось именно по его, Копана, вине.

– Так бы и случилось, – ответил киммериец, – если бы я не отравил врага его же собственным ядом.

– Я слишком взволнован, – сказал Гроциус, – не в состоянии думать ни о чем. Осмотрим барьер позднее. Только вот, знаешь, не нужно, чтобы кто-нибудь узнал об этом происшествии.

Глава 23
Бог войны

С утра в лагере ополченцев царило радостное оживление, предвкушение чего-то необычного и таинственного. Отменялась ежедневная муштра, утренняя еда казалась сказкой – из огромных котлов, привезенных на телегах, разливали в деревянные миски горячую рыбную похлебку, щедро накладывали кашу и куски вареного дымящегося мяса. Каждый получил большую оловянную кружку с прозрачным зеленоватым вином, пахнувшим травами и медом.

Капитан, сохраняя на лице добродушие, расхаживал среди жадно жующих людей, изображая из себя заботливого отца. Останавливался, отламывая кусок хлеба, макал в мясной сок и закатывая глаза от удовольствия, снисходительно похлопывал по плечам молодых людей.

Сержанты, тратя колоссальные усилия, приглушали ревущие командирские голоса и тоже старались изобразить доброжелательность, что было для иных труднее, чем совершить трехдневный горный переход.

Сегодня был великий день – им предстояло подняться на пятый уровень и в особом святилище возле храма получить благословение богов на ратный подвиг. Великий маг Гроциус станет выразителем их воли, доводя слова высших до новых солдат Валлардии.

Новички относились к предстоящему событию по-разному. Для иных это было просто облегчение от тягот суровой выучки, другие воспринимали поход в храм как обычный ритуал, наподобие принесения бескровных жертв покровителю домашнего очага Доарку.

Однако некоторые трепетали перед будущим таинством, несокрушимо веря, что боги будут разговаривать с ними и то, что они изрекут, станет неизменяемой судьбой, для тех, кто будет внимательно слушать.

Их вели колонной не по обычной боковой дороге, которой пользовались солдаты, а по одной из центральных. Встречные жители приветствовали их ободряющими возгласами.

Торжественное шествие было нарушено только один раз. Старик с безумными глазами, в длинной набедренной повязке, больше похожей на юбку, выскочил из-за угла таверны, сжимая в руке оловянную кружку, наполненную вином.

Его преследовал разъяренный трактирщик, почерневший от гнева. Он размахивал увесистой дубиной и попади она по спине убегавшего, тот переломился бы пополам, как прогоревшая в костре ветка, лишь видимо сохраняющая свою форму – а только тронь – и она рассыплется на куски.

Увидев идущих ополченцев, старик остановился так стремительно, что уже настигавший преследователь вынужден был отскочить в сторону, чтобы не упасть, свалив хрупкое тело. Трактирщик открыл было рот, чтобы с новой силой обрушиться на воришку, но не произнес и слова, пораженный происшедшей с тем переменой.

Драгоценная кружка выпала из разжавшихся пальцев пьяницы, расплескивая влагу, за которую он недавно был готов претерпеть жестокие побои, правая рука метнулась к засаленной тряпочке на шее, в которой был зашит амулет. И неожиданно он закричал, топая ногами:

– Берегитесь, берегитесь черного колдуна! Он отнимет ваши души, он раздерет вас пополам, вы сами не сможете понять, какой враг поселится в ваших сердцах! Не поймете до тех пор, пока он не поднимет свою омерзительную голову, отдавая вам свои приказы! Смерть, смерть везде, кровь и демоны, бегите, дети, бегите!

Он рвал длинные волосы, царапал твердыми желтоватыми ногтями лицо и наконец завыл страшным тоскливым криком, раскачиваясь на месте. На мгновение все замерли, пораженные непонятными словами и поведением старика.

Наконец трактирщик, отбросив дубину и побоявшись поднять кружку, кинулся бежать, призывая богов защитить его безвинную голову от безумца. Сопровождавшие колонну солдаты скрутили старца и поволокли к недалекому каменному зданию городской тюрьмы. Тот же, все оглядывался, отбиваясь, и сквозь нечленораздельные вопли слышалось только:

– Не верьте себе, когда решите идти на смерть! Не верьте ему! Бегите!

Видно было, что ни капитан, ни сержанты не поняли причин вспышки ужаса у старика. Тем более пребывали в неведении простые солдаты, однако на всех сцена произвела весьма тяжелое впечатление.

Капитан сказал, что это известный городской безумец, допившийся до того, что создал для себя мираж, населенный чудовищами и стал жить среди них, не откликаясь на реальность.

Он махнул рукой, флейты затянули простую мелодию, барабаны чеканили ритм. Сагурн запел неожиданно красивым, сильным и звучным голосом:

– Смело, друзья! Все вместе в отважном бою оставайтесь! Бегства презрите почин, страх да пребудет вдали! Духом великим и сильным могучую грудь укрепите: жизнелюбивой душе в жарком не место бою!

К нему присоединился голос Визалиуса, молодой, слегка дрожащий от воодушевления.

– Пусть же, широко шагнув и ногами упершихся в землю, каждый на месте стоит, губы зубами прижав!

Все новые голоса подхватывали грозные и славные слова, восхваляющие ратную доблесть, величие и счастье человека, погибшего за отчизнy, позоря, проклиная отступивших, бежавших с поля боя.

Песня как будто делала их одним человеком, неустрашимым воином, честь которого важнее жизни. Все изменится в бою, когда такая далекая сейчас смерть приблизится, насмешливо заглядывая в глаза нынешнему храбрецу, но это еще будет не скоро, а в этот миг каждый был героем. Песня закончилась, и к черной громаде Храма Вечности подошли в торжественном молчании, завороженные мощью, исходящей от черно-белого восьмиугольника, вздымающегося к небу.

Капитан обернулся, став лицом к строю и даже не голосом, а лишь движением руки показал, что следует обойти главные ворота, свернув за ближайший к ним выступ стены. Все время поворачивая налево, они обошли три блестящие в свете солнца грани, остановившись перед металлической оградой, окружающей серый каменный куб невысокого здания без окон.

Строй распался, ополченцы, забыв о дисциплине, останавливались перед белыми колоннами, разглядывая высеченные фигуры восстающего из волн Хаоса, самого себя создавшего Творца мира, прекрасные лица Эзерии и Амириссы, исполненное доброты – Ордины, суровое – Солнца, источающее ненависть – бога зла Дармака.

Против обыкновения, их не торопили грубыми окриками, подкрепленными тычками, сержанты ожидали возле единственной тяжелой двери, ведущей в странное здание. Когда подбежали последние, створки бесшумно раскрылись, так легко, как будто были невесомыми крыльями бабочки.

С порога начиналась лестница, такая широкая, что ступени шли от стены к стене, заполняя внутреннюю часть строения. Она была очень высокой, какой не могла быть в этом небольшом кубе, и бросала свои ступени под ноги идущим, будто смеясь над их удивлением, переходящим в тревожные опасения, невольный страх.

– Магия! – тревожно шептали одни.

– Жилище богов, здесь все возможно по их воле, – возражали другие.

Лестница закончилась, и люди, толпясь тесно друг возле друга, боясь вдруг остаться в одиночестве, оказались в круглом зале, замыкаемом цилиндрическими стенами, обитыми тончайшими пластинами серебра.

Потолок полусферой прогибался вниз, спуская из центра золотую цепь, на которой слегка покачивался меч героя Страбония, впервые одержавшего верх над непобедимыми курсаитами и этим клинком отрубившего голову их царю Галлиану. С тех пор серьезных войн было не так много, лишь мелкие стычки, проба сил нарушали мирное настороженное сосуществование.

И древнее предание гласило, что до тех пор, пока меч Страбония будет принадлежать валлардийцам, дух героя будет помогать им в ратном деле.

Посреди зала в сверкающих доспехах на вздыбившемся коне возвышалась статуя бога войны. Одна из четырех рук сжимала меч, вторая – метательные дротики, третья и четвертая – раскаленные звезды и громовые молнии, которыми наделил его бог Неба Стринос.

Серебряные стены разомкнулись и появился Гроциус, которого несли неизменные лизардмены. Несмотря на то, что мага уже все видели, многие постарались отвести глаза от голов*т вызывающей смешанные чувства брезгливости и страха. Но как бывало почти всегда, при первых словах мага мысли о его уродливой неестественности пропали.

Лицо его, преисполненное скорби, было бледно, брови почти сошлись над потемневшими глазами, в которых плескался гнев. Негромкие слова звучали задушевно, будто он обращался к близким людям, связанный с ними общим горем.

– Братья, соотечественники! – Голос его постепенно креп, наполняясь душевным волнением. – Война неизбежна, но мы не желали ее! Другие, для которых не существует святынь, а жизнь человеческая стоит меньше, чем песчинка на берегу безбрежного моря, разрушили святилище и убили наших братьев и сестер, которые пришли поклониться богам!

Череда жрецов в алых плащах, символизирующих чистоту пламени, неслышно вошедших вслед за Гроциусом, разделилась на два рукава, подобно реке, охватывая воинов двумя полумесяцами, наконец сомкнувшимися над ступенями входа.

Каждый держал в руках золотую чашу для благовоний на длинной, в половину человеческого роста, тонкой ножке. Над ними курился дымок от благовонных волшебных трав, сгорающих в пламени священного огня, неугасимо пылающего в Храме Вечности.

Поставив чаши, они удалились так же неслышно, как появились, однако в их движениях прибавилось торопливости, и хоть они по-прежнему скользили по плитам пола, казалось, что жрецы бегут со всех ног. Мало кто обратил внимание на эту странность, большинство людей было поглощено речью Гроциуса, попеременно гремящей страстным призывом к отмщению, наполненной горестными нотами, презрением, отвращением к тем, кто осмелится совершить предательство.

– Помните, что слова бежать, спасаться, жизнь дороже всего – запретны для настоящего воина! – гремел его голос. – Позор тем, кто скажет их и еще большее бесчестье – для тех, кто выслушает, не убив предателя! Вспомните каждый, кого вы защищаете и как только решите, что собственная жизнь дороже победы, считайте, что своей рукой убили этих дорогих вам людей. Курсаиты никого не пощадят, смотрите, откройте глаза своей души, увидьте тех, за кого сражаетесь!

Почти прозрачный горьковато-терпкий дым обволакивал собравшихся, каждый вдруг остался наедине с собой и увидел любимые лица. Визалиусу казалось, что он с братом вновь на мельнице, мать протягивает им горные кристаллы, отысканные сельским колдуном, совершившим над ними особый обряд. Ее нежные глаза улыбаются, когда шершавые пальцы, путаясь в шелковистых волосах мальчиков, завязывают шнурки на тощих шеях сыновей.

Он наяву слышит голос Коссии.

– Никогда никто не сможет разлучить вас, пока эти амулеты с вами. Представьте брата, загляните в глубину камня и вы увидите его. Видите, камни тусклые, даже когда вы рядом? Но если станете искать один другого, они станут светиться все сильнее, пока будете приближаться. Пойдете неправильной дорогой – свет побледнеет.

Она наклонила голову еще ближе, чтобы поцеловать сына и вдруг дверь дома с грохотом открылась. На пороге появились вооруженные люди, тащившие упирающегося Криана. Он кричал:

– Будьте вы прокляты, курсаитская нечисть, оставьте мою семью!

Сверкнул меч, и отцовская голова, кувыркаясь и брызгая кровью, подкатилась к ногам матери. Та дико, нечеловечески закричала, падая без чувств. Он видел белое лицо Рогварда, схватившего стоявшие возле стены вилы, себя, присоединившегося к брату с тяжелой кочергой, которой ворошили поленья в очаге. Слышал грубый, дикий смех солдат, волочивших мать в родительскую комнату и чувствовал обжигающие удары бича на собственных мальчишеских плечах.

Раздался чей-то вкрадчивый голос.

– Беги, оставь их всех, твоя жизнь дороже, – и клокочущая ненависть к этому невидимому человеку охватила его, желание уничтожить, стереть с лица земли не только курсантов, по и того, кто подбивает к предательству.

Очнувшись от этого сна наяву, он по лицам окружающих понял, что каждый видел что-то свое, но всех объединила ненависть к одному врагу – курсаитам и множеству тех, кто пытался отвлечь их от мести за уже убитых и защиты тех, кто подвергался смертельной опасности.

Из невидимых дверей пахнуло свежим ветром, травы прогорели и в золотых чашах светились чистые языки пламени, туманная дымка исчезла и вместе с ней – воспоминание о только что виденных картинах.

Люди растерянно переглядывались, чувствуя, что ими утрачено нечто, но не в силах понять, что именно потеряно и постепенно успокаиваясь, уже недоумевая, что их так взволновало. Гроциус повернулся лицом к устрашающей фигуре на коне.

– Великий Варгунт! Ты, от воли которого зависит исход сражений, стань на нашу сторону! Мы не опозорим славу героя Страбония, мы восславим тебя в молитвах, мы принесем тебе угодные жертвы – отрубленные руки врагов, которые насыплем курганом перед твоим святилищем! Слово наше твердо – для тех, кто повернет назад, струсит, бежит с поля боя закроются не только ворота города, но и сердца их близких, которые проклянут трусов, и сами вечно будут прятать лица, стыдясь того, что их сын, брат, отец, муж стали предателями. Грозный, справедливый, безжалостный, Варгунт! дай нам знак, что не оставишь нас своей помощью, что мы на верном пути и защищаем правое дело!

Он замолчал, и все замерли, выжидающе уставясь на бога войны. И вдруг меч, висящий под опрокинутым куполом, засветился, переливаясь голубым блеском стали, приподнялся, как будто сжатый невидимой рукой героя и перерубив толстую цепь, остался висеть в воздухе.

Гроциус закричал неожиданно тонким голосом.

– Боги с нами! Мы непобедимы, вперед, валлардийцы! С нами сила Страбония!

Жрецы убрали чаши с огнем, и людская масса двинулась вниз, воодушевленная столь явственным знаком расположения богов.

Внушенное Гроциусом с помощью магических трав чувство ярости, отвращения к предателям, ужаса от пережитой почти наяву потери близких забылось, но не исчезло. Оно было спрятано в глубине души и лишь ожидало момента, чтобы ожить, усиливая мужество храбреца, наделяя им слабого или попросту делая его послушным приказу.

Лишь немногие остались безразличны к последствиям магического ритуала. Пережив вначале потрясение вместе со всеми, они немедленно и прочно забыли увиденное, не поколебавшее их уверенности в бессмысленности этой войны.