Текст книги "Разрушенное святилище"

Автор книги: Дэн Ченслор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

Визалиусу удалось выпрямиться и отшвырнуть эту тварь от себя и тут же он вновь очутился в лесу, видя перед собой лукавое лицо предателя. Услышал его упавший, изумленный, полный страха голос:

– Брат, что с тобой? Что ты делаешь?

От сильного толчка его отбросило к дереву, и теперь он стоял, придерживаясь руками за ветку, с бледным лицом, ошеломленный неожиданным нападением.

Видя это беспомощное, жалкое существо, осознавшее свое поражение в подлой попытке сделать из него предателя, Визалиус неожиданно для себя засмеялся страшным, безрадостным смехом:

– Так жизнь для тебя дороже отца и матери? Дороже страны, которой ты поклялся служить? Ты явился, чтобы из меня сделать предателя? Кто послал тебя, говори, ублюдок!

Но видя стершиеся, чужие черты человека, такого близкого недавно, он пожал плечами.

– Да какое это имеет значение? Ты сам ответишь за себя.

Выхватив меч, он ударил невооруженного человека в грудь и тот, широко раскрыв непонимающие, полные ужаса глаза, сделал шаг вперед, упал на колени, пытаясь зажать рану руками и тяжело повалился набок.

Бешенство и ненависть, охватившие Визалиуса от выплывших на поверхность сознания видений, теперь отступили.

Потрясенный убийством, он опустился на траву возле брата, обрывая мягкие толстые клочья мха, заталкивал их в рану, надеясь остановить кровотечение.

Вглядываясь в стремительно бледнеющее лицо, окликал брата по имени, но лишь чувствовал, как жизнь покидает его. Под руку попался камешек, Визалиус хотел отбросить его, но тут же понял, что это материнский талисман на перерубленном шнурке, еще недавно светившийся, а теперь серый и тусклый.

Он вдруг заплакал, приговаривая:

– Мама, мама, что я наделал, ты никогда не простишь меня.

Поцеловав холодеющий лоб, он поднялся, решив идти до конца, разоблачить того, кто обманул брата и поквитаться с ним, кем бы тот пи был.

Визалиус не мог поверить в предательство, ибо твердо знал, что великого мага невозможно поймать в ловушку. И недаром сам Терранд разговаривал с Сагурном накануне выступления.

Слишком серьезна была задача, поставленная перед отрядом. Возможно, именно от них зависел исход войны. А обманом послать на смерть мог кто-то и попроще главнокомандующего, зачем бы ему для этого тайно являться в лагерь?

Он оттащил брата за кусты, уложив на мягкую траву, и твердо пообещал ему, как будто тот мог слышать, вернуться после победы и достойно похоронить, чтобы не маялась по свету неприкаянная душа.

Услышав приближающиеся шаги, он быстро пошел вперед, чтобы встретиться с отрядом не на месте гибели брата.

Доложив Сагурну и Гроциусу, что никого не встретил по пути, да и вряд ли кто мог быть поблизости, судя по нетронутой траве. Те оэабоченно переглянулись, поскольку шпион, давно живущий в столице Курсайи, уже должен был выйти навстречу.

Однако ждать было невозможно – лишь несколькими минутами располагал человек, который должен был открыть потайной ход и крепостной стене, в том месте, где она подо у пала к горам. И время это стремительно приближалось.

Визалиус решил не говорить о встрече с братом, не желая бросать на него тень позора, хоть тот не сам решил предать, а искренне верил обманувшему его человеку.

«Будь что будет, – думал он, шагая впереди отряда. – На все воля богов, а я не могу внести смятение и разлад в этот ответственный момент Сагурн, Дарий пойдут вперед, а что сделают остальные? Нет, по моей вине наступление не сорвется».

Они неслышно скользили вниз, к белым, по темневшим от времени каменным стенам. Наступил момент, когда нужно было покинуть лесное укрытие и ступить на узкое пространство, отделяющее стену от горного массива.

Невольно помедлив, Сагурн, оттеснив Визалиуса, ступил вперед, увлекая за собой отряд.

Узкая, потемневшая неприметная дверь, ведущая в город, приотворилась, и опасения сержанта пропали – все шло, как было оговорено заранее.

Он ускорил шаг, спеша добраться до темной щели, препроводить мага для исполнения его таинственной миссии и, если представится возможность, присоединиться к основному войску или начать действовать со своим отрядом изнутри вражеского города.

Вдруг пронзительный крик, который он даже не узнал, заставил его вздрогнуть и остановиться. оглянувшись, он понял, что голос принадлежал чародею, лицо которого одновременно выражало потрясение и злобу.

– Нас предали! Сражайтесь! – кричал он повелительно и неистово.

Это предупреждение дало возможность валлардийцам вооружиться, образовав треугольник вокруг жреца, защищая его живой стеной. Противник, поняв, что его ловушка обнаружена, хотя и поздно, – устремился на врага, более не таясь.

С крепостных стен по веревкам, сливающимся с бурым камнем, скользили воины в легких доспехах – предполагалось, что они обрушатся на отряд в тот момент, когда валлардийцы подойдут ближе, к самым воротам. Поскольку засада раскрылась, им пришлось изменить планы, иступив в открытый бой.

Справа и слева, из-за углов изломанной линии крепостной стены появились отряды в кольчугах из черного металла, таких же шлемах, над которыми мрачно качались смоляные перья драбарры, редкой птицы, самой сильном и непобедимой среди своих собратьев.

Визалиус не испытывал страха перед смертью, которая вдруг стала неизбежной – глупи было надеяться на победу при таком несоответствии сил. Ему окончательно стала безразличие собственная судьба. Только одна мысль с ритмичностью барабанной дроби билась в голове:

«Он был прав. Мой маленький брат, ты пришел спасти меня, а я пролил твою кровь, не вы слушав, не попытавшись понять. Я виновен и и скорой смерти этих людей, почему, почему я не предупредил Сагурна? Возможно, он нашел бы выход. Будь проклят тот, кто задумал предательство, кто моими руками убил брата. Простите меня, мама и отец, смилуйтесь, боги».

Крик Гроциуса был единственным звуком человеческой речи, прозвучавшей в узкой расщелине между горами и крепостью. Слышался только шорох шагов, позвякивание оружия, да приглушенный шум боя, ведущегося у главных ворот.

Луна освещала эту безмолвную, страшную встречу, придавая ей иллюзорный вид сцены, на которой двигались химерические создания, молча, безжалостно наблюдая друг друга, подстерегая с единственной целью – убить.

«Да, это ловушка, – думал сержант, оглядывая воинство, вышедшее против его маленького отряда. Вот только чья? Или курсаиты прознали о наших планах или… Неужели Терранд послал нас в руки врага? Но зачем? И почему их так много? Боги, да это целая армия!» – мысленно воскликнул он, наблюдая медленно наползающие волны солдат, постепенно смыкающиеся вокруг широким поясом.

Узкая и высокая дверь в стене распахнулась, и оттуда появились люди в таких же черных, как кольчуги воинов, одеждах. Тончайшие металлические нити сплетались в агатовые блестящие плащи, алые, синие жезлы светились в руках семерых жрецов.

«Вот причина, – догадался Сагурн. – Они боятся Гроциуса!»

Сержант бросил взгляд на возвышающуюся над людским морем голову мага, лицо которого стало спокойным и отрешенным. Оглядев свой крошечный отряд, воскликнул:

– Не бойтесь! Судьбы наши уже записаны в свитках богов. Помните присягу и тот позор, что обрушится на вас, покинувших поле боя.

«Да куда тут бежать», – мелькнула последняя мысль перед тем, как стена воинов качнулась, двинувшись вперед, и тут же отступила, наткнувшись на невидимую преграду.

Мечи стоящих в первом ряду сверкнули в воздухе, пытаясь прорубить ее, но летя сверху вниз, не встретили сопротивления, с силой ударив по ногам не ожидавших этого курсаитов.

Впервые послышались крики, раздались проклятия и почти все, кто успел ударить, упали наземь с перерубленными, поврежденными собственными усилиями ногами.

Магические перстни лизардмена, стоявшего намертво упершись в землю, с безразличным, пустым лицом, как будто возле него ничего не происходило, направили потоки энергии вверх по изумрудному посоху и алые кольца на нем зазмеились внутри черными молниями.

Услышав вздох, идущий со всех сторон, Сагурн невольно поднял голову и вздрогнул, увидев, как алые зрачки чародея заполнили его глаза, вышли наружу пылающими куполами, охватившими голову полностью.

Несущиеся от них лучи, смешавшись с молниями колец, огненными перстами ударили войско, рассыпаясь среди людей сотнями пылающих стрел. Они пробивали кольчуги, шлемы, поножи, раскаляя их, испепеляя находящихся внутри людей, которые с дикими криками все пытались сорвать с себя побелевший от страшного жара металл, прожигая пальцы до костей.

Тела, сгоревшие внутри панцирей, ставших смертельными ловушками, осыпались жалкими кучками на землю, гремя железом, а смертоносные молнии уже истребляли других живых, множась с каждым погибшим, забирая его жизненную силу.

Не в силах сражаться против налетевшего ужаса, войско дрогнуло, еще мгновение – и воины бежали бы от неизбежной смерти.

«Неужели мы еще сможем победить?» – блеснула надежда у Сагурна, но тут же погасла.

Лизардмен дрогнул, его зеленая чешуя встопорщилась наподобие птичьих перьев и тут же опала, как листья осыпаются с деревьев среди жаркого лета.

– Жрецы, вступили их жрецы! – вскрикнул молодой Понтиан и тут же упал, захлебнувшись кровью – сквозь образовавшуюся дыру магического барьера пролетело короткое тяжелое копье, пробив кольчугу и застряв в ребрах парня.

Гроциус, сила которого была отвлечена магами, восстановил преграду и кинувшиеся было вперед с поднятыми мечами повторили судьбу предшественников, корчась с окровавленными ногами на земле. Их, как и прежде, быстро, не церемонясь и не обращая внимания на вопли, передали назад, чтобы тела не мешали в случае возможного наступления, когда барьер удастся прорвать.

Курсаиты попытались смять его массой, навалившись со всех сторон, но тела первых начали так сдавливаться, плющиться о преграду, что напирающие сзади были вынуждены отступить.

Семеро жрецов соединили свои жезлы в магическую пирамиду, с острия которой сорвался тончайший черный луч, легко скользнувший сквозь преграду и заплясавший возле лизардмена.

На его оголившейся мучнистой коже стали появляться чередующиеся в особой последовательности числа и пентаграммы и каждое изображение, как будто нарисованное мягкой кисточкой, опущенной в тушь, заставляло ящера отрывать одну лапу от посоха, на котором удерживалась голова Гроциуса, чтобы стереть знак.

Глаза колдуна приняли прежний вид, с оглушительным треском лопнул черный бриллиант, заменяющий правое ухо, и похищенная душа мантикоры вырвалась на волю.

Похожая на ожившую мистическую птицу, существовавшую в волнах Хаоса, когда не было ни земли, ни неба, ничего живого, мыслящего или не наделенного разумом, она поднялась вверх и некоторое время парила над скопищем людей, выбирая жертву.

В этот момент последний нужный знак был нарисован, и лизардмен покачнулся, неспешно разваливаясь на куски. Руки все еще сжимали посох и последним усилием воткнули его в землю, чтобы скрыть волшебника от парящего в небе возмездия.

Магические кольца погасли, перстни рассыпались, посох потемнел и страшная колдовская сила чародея продолжала биться в нем, лишенная выхода, которым служили погубленные атрибуты, возможности реализоваться в реальном действии.

Душа мантикоры обрушилась с неба, охватывая прозрачными крыльями голову, стаскивая ее с изумрудного жезла, и Гроциус закричал страшно и беспомощно, раздираемый бушующей в нем бесполезной силой.

Он умирал, семь высших магов Курсайи победили его. Барьер рухнул, с визгом и воем курсаиты накинулись на горстку людей, и несмотря на явное неравенство сил, те погибли не сразу, сражаясь так, как гладиаторы, которым обещана свобода, но уже не защищая свою жизнь, а лишь отдавая ее подороже.

Сагурн сорвал с плеча мешавшую ему сумку и черный орб, лежавший в ней, мощь которого в тысячи раз увеличилась, впитав силу испустившего дух Гроциуса, взорвался, обрушив крепостную стену.

Истекающий кровью сержант, лежа на спине, понял, что взлетел на воздух не только камень – могущество умирающего Гроциуса, соединенное с разрушительностью орба снесло магическую невидимую преграду, вознесенную над стенами на недосягаемую высоту.

Его догадка тут же подтвердилась – над ним летели, занимая город, отряды боевых драконов и фениксов, возглавляемые Террандом. Мысли Сагурна путались, он не испытывал ни гнева, ни ненависти, думая, что получил разгадку.

Сам Терранд послал их на смерть, вручив ему орб, лишь назначение которого было известно солдату, но не то, как он выглядел.

«Он обманул меня, – вяло и прерывисто текла мысль, – когда сказал, что это магическая принадлежность Гроциуса и отдать ее нужно только тогда, когда он потребует».

Он усмехнулся пересохшими губами:

«Бедняга Гроциус, он и не подозревал о том, что я несу, что жизнь его нужна только до тех пор, пока он не отдаст свою силу, чтобы сломать барьер. Разве ты, ядовитый жизнелюб, расстался бы со своим существованием добровольно? Браво, Терранд, ты все предусмотрел».

И вдруг он забыл о войне, предательстве, гибели солдат. Свет луны сгустился серебристой колонной, и из нее вышла прекрасная девушка, убитая столько зим назад. Лицо ее светилось, и карие глаза сияли на нем, прозрачные руки тянулись к лежащему и губы улыбались.

«Любовь моя!» – прошептал Сагурн, и сердце его остановилось.

Глава 30
Шпиль Эзерии

Ортегиан, избранный народом Трибун Валлардии, стоял возле мраморного фонтана. Он смотрел, как журчит вода – прозрачная, словно кровь горного единорога. Ему казалось, что он может смотреть всю жизнь.

Наконец уродливый карла поднял крошечную, похожую на детскую, руку и зачерпнул ею волшебную влагу. Она растворилась на его пальцах, оставив лишь золотое мерцание.

– Все было ради этого? – спросил Конан.

Киммериец стоял в дверях Шпиля Эзерии.

Ортегиан не слышал, как тот приблизился – да и не все ли равно.

– Джанта, – прошептал он. – Эликсир жизни, который дает нам сама земля. На земле нет более сильного колдовского снадобья. Кто владеет джантой, владеет миром…

– Но запасы Валлардии истощились, – подсказал Конан.

Он неторопливо зашагал вдоль нефа.

Изнутри Шпиль походил на храм и Радгуль-Йоро, и трехлапая жаба молча взирали на пришельцев каменными глазами.

– Король Димитрис и его предки растратили все. Удивительно, как быстро может разориться страна. Когда ты взошел на престол, Ортегиан, – джанты в Валлардии почти не осталось. Но здесь, в Курсайе, она была.

Карлик поднял ладонь. В ней крошечным озерцом переливался волшебный эликсир.

– Ты прагматик, – продолжал Конан. – Твой план был прост. Захватить соседей и отнять у них запасы магического вещества. Но только как поступить с народом? Эти люди, такие глупые, такие бездарные… Они не захотят умирать только для того, чтобы ты смог набить казну золотом, а хрустальные бутыли наполнить джантой.

Конан помолчал.

– Но толпой легко управлять. Злоба! Вот язык, который она понимает. Ты взорвал Лунный Храм вместе с тысячами невинных людей. А потом, с помощью колдовства Гроциуса, указал на курсаитов. Вот они! Злобные убийцы! Отомстим им! А под шумок украдем их джанту.

Ортегиан ответил с легким упреком, словно отец неблагодарному, но все-таки любимому сыну.

– Меня и близко не было рядом с храмом.

– Конечно. Ты не стал бы так рисковать. Поэтому послал Немедия. Что сказали этому бедному простаку? Придумали сказку о том, будто Черный Орб – это безвредная хлопушка, которая порадует прихожан, как драконы и цветные ленты во время Ритуала Прощания? Или сунули ему магический шар, ничего не сказав, как сделали это с Сагурном?

Ортегиан не ответил.

Он продолжал улыбаться.

– Конечно, вы надеялись, что Немедий погибнет вместе со всеми. Но ему удалось выжить. Сперва хотели его убить, но потом нашли более изящное решение. Мне кажется, это предложил Гроциус – такие тонкости по его части, пе по твоей. Вы стерли советнику память, с помощью волшебного камня. И вам казалось, что все проблемы решились…

Теперь они стояли друг против друга.

– Но потом возникли два осложнения. Первое – магический барьер, который отрезал вас от Курсаи. Второе – мой приезд. Решить проблему было просто, достаточно убить меня.

– Нет, нет, – поспешно возразил Трибун. – Это была идея Гроциуса. Он тебе не верил. Думал, ты обо всем догадаешься. А если и нет, расскажешь Фогарриду, что увидишь и услышишь во дворце, а старик сложит два и два.

Ортегиаы взмахнул рукой над фонтаном стряхивая волшебные капли. Они больше не впитывались в кожу.

– Но если честно, мне кажется, маг просто ревновал к тебе Корделию. Уж больно ему понравилась девушка…

Карла печально улыбнулся.

– Урод должен помнить свое место. Иначе становится дураком, как он… Однако же я прервал тебя, пожалуйста, продолжай.

– Барьер не давал перейти границу с Курсайей. Тем временем, народный гнев угасал. Люди по-прежнему ненавидели убийц – но начинали вспоминать о том, что на войне предстоит умирать и им. Надо было повторить преступление Злобные курсаиты должны нанести новый удар А есть ли лучшее место для этого, чем Колизей Поэтому второй Орб оказался там. Кроме того, хороший способ избавиться от многих сановников, которые пытались оспорить твое влияние.

Конан с усмешкой покачал головой.

– Вы разыграли передо мной целый спектакль. Удивлялись, как Шар мог оказаться в городе, пройдя сквозь надежную охрану. Но ответ был прост – никто и не проносил Орб через ворота. Его создал Гроциус, по твоему приказу.

Карла пристроился па краю Фонтана.

– Все это уже неважно, – отвечал он со скукой, зачерпнув магическую воду ладонью, и рассеянно любуясь тем, как она утекает сквозь пальцы. – Столица пала, курсанты разгромлены. Джанта теперь моя. История написана, Копан, нам остается только толковать ее, и только от нас зависит, как именно.

– Столько людей погибло, – произнес северянин. – И ради чего? Из-за денег? Власти?

– Так считает Терранд, – согласно кивнул головой Ортегиан. – Так считал мой несчастный друг Гроциус, – такой изящно коварный, и оказавшийся таким наивным в конце… Разумеется, он не мог догадываться, что мой план предполагает его смерть.

Трибун поднялся.

– Историки узнают правду – а они догадаются, – в их глазах я буду кровожадным тираном, который вверг свой народ… Дай подумать… Летописцы любят красивые пафосные фразы… А по-моему, они жалки… В пучину безумия! Вот как они напишут. Деньги, власть – чего же еще может желать мерзостный одноглазый карла? Может быть, еще красоты… Ты ведь об этом думал, Конан? Что я нырну в фонтан и превращусь в прекрасного принца? Или ужасного демона. Все равно – лишь бы не оставаться в этом уродливом облике.

– Но это не так, – сказал киммериец.

– Нет…

– Тогда для чего?

– Война!

Крохотная ладонь карлика сжалась в кулак.

– Яростная, дикая, отчаянная война – вот что было нужно Валлардии. Возрождение народа может прийти только через кровь и страдания.

Он пристально посмотрел на киммерийца.

– Заметь, Конан, если бы мы проиграли, – это бы ничего не изменило. Неважно, на чьей стороне победа. Ты можешь стать сильным, только когда сражаешься…

– Иными словами, ты послал людей на смерть ради их же блага? – спросил киммериец.

Карла подумал немного, потом кивнул.

– Пожалуй, да, – отвечал он без капли иронии.

– Тогда боюсь, я должен тебя разочаровать, – сказал Фогаррид.

Ортегиан посмотрел в его сторону, потом засмеялся и пару раз хлопнул в ладоши.

– Еще один мой друг, – сказал он. – Мне следовало догадаться, что пресловутый магический барьер построил ты, а вовсе не курсаиты. Но он появился так быстро – почти в тот же день, когда рухнул Лунный Храм. Неужели ты сразу разгадал мою затею?

Карла помедлил.

– Жаль. Не думал, что меня легко просчитать.

– Я сделал много ошибок, когда стал Трибуном, – ответил Фогаррид. – Поэтому теперь многие видят во мне только блаженного глупца. Но не забывай, что я возглавил восстание против короля Димитриса. К тому же, у меня было время изучить тебя.

Ортегиан поджал губы.

Потом отряхнул ладони от джанты и улыбнулся.

– Рад был повидать вас обоих, – ответил он. – Л теперь мне пора. Я только что выиграл войну.

– Нет, – покачал головой Конан.

Трибун поднял на него взгляд.

Киммериец кивнул в сторону окна.

Янтарный витраж изображал великого Радгуль-Йоро, который держал на ладони трехлапую жабу. Ортегиан вынес стекло одним движением пальца, и разноцветные осколки, словно драгоценные камни, со звоном рассыпались по мраморному полу.

– Мы не в столице Курсаи, – пояснил Конан. – Это всего лишь один из малых Шпилей, напротив Харашского форпоста.

Вряд ли Ортегиан слышал его слова.

Внизу, далеко под ними, гудела и пенилась широкая река – а над ней поднимался магический барьер Фогаррида. Теперь он был видим, в нем, высоко в воздухе, замерла армия Валлардии – гоплиты с копьями и волшебными мечами, лучники, всадники на гигантских пауках, боевые маги и Багряные фениксы…

Они не казались грозными.

Мухи, застрявшие в прозрачном янтаре, – вот какими увидел Ортегиан свои непобедимые легионы.

Горная река шумела под ними, звеня хрустальными волнами, и от ее неостановимого бега их застывшие в неловких позах тела казались еще более жалкими.

– Второй фантом, который смог задействовать Гроциус, – пояснил Фогаррид. – Его создал я. Великое сражение и великая победа – ничего этого не было. Лишь небольшая иллюзия…

Карла развел маленькими руками.

– Тогда зачем?.. – чуть слышно произнес он.

Фогаррид указал на замерших над водой воинов.

– Каждый из них увидел сегодня свою смерть, – отвечал отшельник. – И в следующий раз тысячу раз подумает, прежде чем идти воевать во имя богатства и славы еще одних королей.

Ортегиан помедлил.

Он приблизился к разбитому окну, влетел п него, и казалось, что Трибун занял место Радгуль-Йоро.

– Думаю, мне не стоит возвращаться в столицу, – заметил он. – Боюсь, ни Терранд, ни Гроциус, ни другие, жаждущие обладать джантой…

Карла повращал пальцами, пытаясь подобрать нужное слово.

– Не поймут. Особенно, мне так представляется, обидится старина Гроциус… Передавайте ему от меня привет.

Какое-то время он медлил, не уверенный, попытаются ли его остановить.

– Чем займешься теперь? – спросил Конан.

– Не знаю, – молвил Ортегиан. – Может быть, напишу книгу. Что-нибудь о восстании и о толпах…

– Или об искусстве, – подсказал Конан.

– Пожалуй, – ответил летающий человек и направился прочь, туда, где вздрагивало закатом небо.