Текст книги "Принцы Пограничья (ЛП)"

Автор книги: Дэн Абнетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Глава десятая

Оуэн проснулся, что-то бормоча, повернулся и упал с кресла.

– Твою мать, – простонал он и моргнул. Из спальни гремела отвратительно весёлая поп-музыка. Оуэн лежал на полу в гостиной. Он ничего не понимал.

Мгновение он не мог сообразить, что происходит. Боль сжимала голову, словно тиски, во рту было сухо, как в пустыне. Губа пульсировала от боли, и все остальные синяки и ушибы, полученные им в прошлый четверг вечером, болели намного сильнее, чем в тот день, когда они появились.

– Твою мать, – повторил он закашлялся. Какой сегодня день?

Он огляделся. Занавески были распахнуты, и комнату заливал бледный дневной свет. Оуэн был по-прежнему одет. Один рукав рубашки оказался оторван, а одна брючина была испачкана. Он совершенно не помнил, чтобы ночью происходило что-то серьёзное. Фактически, он вообще ничего не помнил.

Он встал. Это было больно. Голова кружилась, и он покачнулся. Покачиваться тоже было больно. Он заковылял в спальню. Музыка ревела из его радиоприёмника с будильником. Из радиоприёмника с будильником, стоявшего на тумбочке рядом с его кроватью, на которой никто не спал.

Послышался тошнотворно оптимистичный голос ди-джея. «…и это несравненные «Four Play». Сейчас вторник, половина девятого утра, и в эфире новости с Гейлом…»

Вторник. Хорошо, вторник. Это подходит.

Половина девятого? Его будильник играл два часа и не разбудил Оуэна. Даже с учётом, того, что он был в другой комнате, это было слишком круто.

– Господи, – сказал он и начал стягивать с себя одежду.

Прыгая по гостиной в попытках расшнуровать ботинок, он увидел на столе тарелку. Еда навынос, нетронутая. Рядом стояла на две трети полная бутылка пива, вокруг которой растекалась небольшая лужица воды.

Оуэн перестал прыгать, потому что это было больно.

– Чем, чёрт побери, ты занимался прошлой ночью, Харпер? – спросил он сам себя.

Он пошёл в ванную, включил душ, бросил всю свою одежду и ботинки в корзину для грязного белья, выругался, вытащил ботинки обратно и повернулся, чтобы посмотреть на себя в зеркало.

От горячего пара из душа края зеркала над ванной уже начинали запотевать. Оуэн увидел собственное бледное лицо, смотревшее на него сквозь огромные буквы, торопливо и небрежно нарисованные на зеркале губной помадой.

Одно слово.

БОЛЬШОЙ.

* * *

– Итак, где все? – спросил Джек.

– Ну… – ответил Йанто и развёл руками.

Джек окинул взглядом Хаб.

– А я-то думал, что проспал, – он зевнул.

– Кофе готов, – сказал Йанто.

Джек вдохнул аромат.

– Я знаю. Хоть что-то в этом мире идёт как надо.

– Другие аспекты несколько менее стабильны, – сказал Йанто, вручая Джеку лист бумаги. – Это было зафиксировано сегодня утром. Я подумал, что вы в первую очередь захотите увидеть это.

Джек прочитал текст на листе и кивнул.

– Ты знаешь, что это?

– Я редко беру на себя риск высказывать догадки.

Джек помахал в воздухе листом бумаги.

– У нас впереди тяжёлый день.

– Как всегда, – заметил Йанто.

– Точно.

Дверь в виде зубчатого колеса открылась, и в Хаб торопливо вошла Тошико, подавляя зевок.

– Простите, – крикнула она. – Простите, я проспала – не услышала будильника.

Она начала снимать плащ. Джек подошёл к ней.

– Хочешь поговорить об этом? – тихо поинтересовался он.

– О чём?

– О слишком долгом сне?

– Не о чем тут говорить, я просто устала. Ещё с прошлой недели. Я никак не могу с этим справиться. Каждое утро я думаю, что буду в порядке, и… – она снова зевнула. – Извини. Кажется, это только хуже становится. И головная боль. Какой-то слон в голове.

– Что в голове?

– Звон.

– Ты сказала «слон».

– Нет.

– На самом деле, да, ты так и сказала, – крикнул Йанто.

– Ну вот, я же говорю, что устала.

Джек озадаченно взглянул на Тошико.

– У этой штуки ужасные побочные эффекты, правда?

– Кстати, – сказал Йанто, подходя к ним. – Об этом я тоже хотел сказать.

– О, да. Давай.

Йанто показал на рабочий стол Тошико.

– Оно и должно так делать?

Они подошли к столу. Накануне Тошико закрыла Амок в герметичном ящике. И теперь все слышали его. Он стучал по металлическим стенкам контейнера.

– Ого, – сказал Джек.

– Я услышал это, когда пришёл. Сначала я подумал, что это Оуэн опять заперся в подвале.

Тошико внимательно посмотрела на контейнер.

– Когда мы закрыли его в ящике в первый раз, оно спало.

– Но теперь оно не спит, – возразил Джек. – Кажется, оно раздражено.

– Мы должны проверить, – сказала Тошико, бросив косой взгляд на Джека. Тот кивнул.

Она надела защитные очки и подтолкнула ящик к удерживающей консоли. Зажимы из нержавеющей стали автоматически захватили контейнер и со скрипом повернули его, чтобы он стоял ровно. Тошико закрыла пластиковую крышку. Когда она нажала на выключатель, контейнер залился пульсирующим синим свечением. Дисплей графического анализа на пластиковом куполе начал демонстрировать показания.

– Я устанавливаю десятый уровень изоляции. Блокаторы фокуса на максимуме, всё, что у нас есть, плюс дополнительные вещества, замедляющие реакции. Брандмауэры класса «К», Йанто. Мы знаем, насколько агрессивной может быть эта штука.

Йанто кивнул и начал стучать по клавиатуре на соседней консоли. На его экране появились графики.

– Хорошо, – сказала Тошико и снова нажала на выключатель. Крышка контейнера открылась и скользнула в сторону. Свечение моргнуло.

Амок медленно поднялся из контейнера в воздух и повис в ореоле голубого сияния, медленно вращаясь. Графики на пластиковом куполе и на мониторах Тошико и Йанто начали зашкаливать.

– Судоку-убийца с планеты Крышеснос недовольно, – заметила Тошико.

– Это очевидно, – сказал Джек, наблюдая за происходящим.

– Брандмауэры? – крикнула Тошико Йанто.

– Оно уже пробилось через три из них, но сейчас мы его удерживаем.

Тошико указала на дисплей.

– Повышенное количество энергии. Тепловыделение. Здесь есть что-то на границе спектра, и я совершенно не понимаю, что это. Оно отвратительно. Очень взволнованное. Очень злое.

Джек кивнул.

– Не думаю, что ему нравится то, что мы испортили его игры. Не думаю, что ему нравится то, что мы заперли его в коробке, лишив всех внешних сенсорных входов. – Он посмотрел на Тошико. – Думаю, оно хочет, чтобы кто-нибудь с ним поиграл.

Тошико передёрнуло.

– Я знаю, что у нас есть устройства, защищающие нас от его эффекта, но мне становится плохо, даже когда я просто смотрю на это.

Йанто поднял руку.

– Голова болит, – отчитался он.

– Психосоматика, – сказал Джек. – Оно просто пугает нас. Оно не может смириться с тем, что не может до нас добраться. – Он наклонился и улыбнулся вращающемуся металлическому предмету. – Ведь не можешь?

Он бросил взгляд на Тошико.

– Тем не менее, спрячь его в коробку, запри покрепче и изолируй, убери его в подвал до тех пор, пока у нас не появится время на его деактивацию или уничтожение.

– А сейчас у нас нет на это времени? – спросила Тошико.

– Нет, – ответил Джек. – Неотложные дела. – Он передал ей лист бумаги, который вручил ему Йанто.

Тошико прочитала текст.

– Я не понимаю…

– Судя по тому, что больше никто не явился на работу, эта работёнка для нас с тобой. Йанто, ты не мог бы позвонить всем остальным и напомнить им, что они работают на меня?

– Будет сделано, – сказал Йанто и потянулся за своим мобильным телефоном.

– Я всё равно ничего не понимаю, – сказала Тошико. – Куда мы идём?

– Мы идём в церковь, крошка, – ответил Джек.

* * *

Несмотря на то, что Дэйви смазал колесо тележки, оно по-прежнему скрипело.

Дэйви покатил тележку к земельным участкам. Небо было пустым и белым, как чистый лист бумаги. Спокойный день, абсолютно никакая погода. По крайней мере, дождя пока не было.

Сильно пахло ночным дождём: сырой почвой и мокрыми растениями. В переполненных сточных канавах булькала вода. В ветвях живой изгороди щебетали птицы.

Он собирался избавиться от своего гостя в первые же часы после пробуждения. Около половины пятого гроза стихла, и небо внезапно прояснилось, на нём загорелись звёзды. К этому моменту Дэйви, уже полностью готовый, надел свой пиджак и вышел из дома во влажную темноту.

Но это был холодный, зловещий час. Купол неба – словно полированный чёрный камень, колючие звёзды, янтарное сияние огней Кардиффа. Крыши и дымовые трубы вырисовывались зубчатыми силуэтами на фоне неба. Где-то жалобно лаял лис. Его вой доносился с дальних улиц, через дома и заборы, зловещий крик – предзнаменование наступления зимы.

От этого Дэйви почувствовал себя одиноким и уязвимым. Он вернулся в дом и решил подождать до утра.

Он включил свет в ванной и снова сел.

– Извини, – сказал он, – но завтра мне придётся вернуть тебя на место. Я не могу…

Он запнулся. Гул слегка изменил тональность.

– Мне нельзя держать тебя дома, я так думаю. Прости. Мне нужно спать, и я не могу видеть такие сны. Это ведь твои сны, правда?

Никто не ответил.

– Думаю, это так. Кажется, они для меня просто невыносимы. В любом случае, извини.

При холодном свете дня он подвёз тачку к сараю и открыл дверь. Кое-что пострадало во время ночной бури, но нигде не было ни следа человеческого вмешательста.

Он занёс своего постояльца внутрь и аккуратно положил, так же, как раньше.

– Здесь ты будешь в безопасности, обещаю. Тебя никто не потревожит. Я буду тебя проведывать.

Дэйви повернулся, чтобы уйти.

– Здесь ты можешь видеть во сне всё, что захочешь, – сказал он.

Вернувшись к себе на кухню, поставив чайник и включив радио, Дэйви принялся шарить в ящике стола в поисках проездного на автобус. Он уже решил наведаться в библиотеку.

Он поставил на пол миску с едой и открыл вилкой консервную банку, но кошка не появилась.

* * *

В квартире, откровенно говоря, царил беспорядок, и воздух был спёртый, тяжёлый. На кухонной стойке громоздились грязные тарелки, как будто Рис тренировался перед каким-то конкурсом по мытью посуды, и мусор следовало бы вынести. На ручке ящика кухонного шкафчика висел переполненный пакет.

Гвен начала со спальни. Она побросала в большую спортивную сумку кое-какую одежду, несколько комплектов чистого белья, две пары туфель и несколько личных вещей с туалетного столика.

Она решила не брать много, лишь несколько необходимых вещей для начала. Забирать все свои вещи у Риса за спиной было бы просто отвратительно. Кроме того, у неё было мало времени. Она и так опаздывала. Они проспали.

Кое-какие любимые серьги из шкатулки с драгоценностями, подаренное матерью ожерелье, медальон, принадлежавший её бабушке. Из ванной она забрала своё любимое мыло и шампунь, свой дорогой парфюм. Не тот, который Рис купил ей в магазине беспошлинной торговли, не тот, которым она пользовалась, чтобы сделать ему приятное. Другой, тот, который она выбрала себе сама, потому что ей очень нравился аромат.

Гвен перенесла сумку в гостиную. Книги, DVD, компакт-диски… забирать что-то из этого показалось ей совсем уж мелочным. Она опустилась на колени и вытащила с нижней полки шкатулку для безделушек. Свой сундучок для любимых вещей.

Это была старая обувная коробка, обёрнутая красивой упаковочной бумагой и украшенная разноцветным шпагатом и засушенными цветочными лепестками.

Она сняла крышку.

Открытки к дню рождения и Рождеству, открытки «Поздравляем с новой работой!»; засушенный цветок со свадьбы, где она была гостьей; несколько фотографий; ежедневник за 1994 год с котёнком на обложке; старые приглашения, всё ещё в конвертах, скреплённые зажимом для бумаги; пробка от шампанского с царапиной от монеты; открытки из разных мест; механическая головоломка; сломанные часы, которые она носила, будучи подростком; браслет с подвесками, который ей подарили, когда ей было восемь; несколько иностранных монеток; три старых письма от мальчика, которого она любила задолго до Риса, перевязанные выцветшей лентой; подарочные ярлыки с блёстками и надписью «С любовью для Гвен»; ракушка, которую она хранила по ей самой теперь непонятным причинам; сломанная авторучка; несколько ключей, которыми больше нечего было открывать; маленький ddraig goch[49]49
  Красный дракон (уэльск.)


[Закрыть] в поцарапанном «снежном шарике».

Там была чёрно-белая фотография её в трёхлетнем возрасте, сидящей на трёхколёсном велосипеде. Один уголок был загнут. Гвен перевернула фото, ожидая увидеть на обороте подпись вроде «Бессердечная сука в детстве». Но там ничего не было написано.

Послышался скрежет отпираемого замка. Гвен вскочила.

Вошёл Рис. Он застыл на месте и посмотрел на неё. Его лицо опухло, как будто он слишком много спал или слишком много пил.

– Гвен, – сказал он, искренне удивлённый.

– Привет, – выдавила она.

– Что ты здесь делаешь?

– Мне понадобились кое-какие вещи, – сказала она. Отличная работа, Гвен. Никакого пафоса.

Он посмотрел на сумку у её ног и шмыгнул носом.

– Мы что, разъезжаемся?

– Нет.

– Тогда ты возвращаешься?

– Нет, – нахмурилась Гвен. – Я не знаю, что происходит. Я просто…

Он махнул рукой.

– Пожалуйста, избавь меня от своих «Мне нужно немного свободы», ладно? Или всё это будет слишком похоже на чёртовых «Жителей Ист-Энда»[50]50
  Британская «мыльная опера», первая серия которой была показана на телеканале BBC-1 в 1985 году.


[Закрыть], как по мне. – Он немного поколебался. – С тобой всё в порядке?

– Да.

– Хорошо. Тебе есть где жить?

– Да.

– Ты живёшь у друга?

– У… да.

– Номер телефона есть? Адрес? – Он снял пальто.

– Всё не так.

– А как тогда, Гвен? – спросил Рис. Он пошёл на кухню и налил воды в чайник.

– Я не знала, что ты будешь здесь…

– Я взял отгул на утро. Ходил к зубному. Извини, что нарушил твои планы собрать свои вещички за моей спиной. – Удивление понемногу оставляло его, сменяясь уверенностью и твёрдостью.

– Всё не так, – сказала она. – Я пришла сегодня утром, потому что мне понадобились кое-какие вещи. Я пришла, когда тебя не было дома, потому что не знала, что сказать тебе. Пока что. И это, в общем-то, всё.

– Как по мне, это очень похоже на то, что я сказал. Сбор вещей за моей спиной.

– Это не так. Не в том смысле, о котором ты говоришь. Я не готова к спорам или…

– Или?..

– К долгому важному разговору.

Рис кивнул.

– И когда это произойдёт? Когда, по-твоему? На следующей неделе? После Рождества? Ты сможешь найти для меня место в своём расписании?

– Рис…

Он увидел на полу коробку с безделушками.

– Твоя коробка с любимыми вещами. И ты говоришь мне, что не переезжаешь?

– Я просто разглядывала их.

– Чёрт возьми, – пробормотал он, качая головой. – Как неуклюже… как, чёрт возьми, ты можешь быть такой бесхребетной? Прийти сюда, чтобы забрать свои вещи, пока я на работе. Замечательно. Я знавал воришек, которые…

– Я не хочу этого! – запротестовала она. – Не сейчас. Как ты не понимаешь? Именно поэтому я пришла, когда думала, что тебя нет дома. Я не хочу этого.

– Ладно. Пока ты ещё можешь понять, чего хочешь, всё будет хорошо. А когда ты получишь то, что ты, чёрт побери, хочешь…

– Рис!

Он сердито посмотрел на неё.

– Я не готова к этому, – сказала она ему. – Мне очень жаль, что это произошло сегодня, но пока я к этому не готова.

Чайник начал закипать.

– Мне нужно идти, – сказала Гвен.

– Так у тебя есть телефон? Куда я мог бы позвонить, если мне понадобится?

– Можешь позвонить мне на мобильный.

– Определённо нет, – сказал он. – Хотя, честное слово, я пытался.

– Я отвечу тебе, обещаю.

Она надела куртку и взяла свою сумку. На мгновение задержалась, чтобы поставить коробку с безделушками на место.

– Прости, – сказала Гвен. – Я тебе позвоню.

– Хорошо, – кивнул он, глядя в окно, избегая её взгляда. Мускулы на его челюсти были напряжены.

– Я позвоню. Скоро. Сразу же, как только смогу.

– Хорошо.

– Позаботься о себе, ладно?

– Да. Больше никто этого не сделает.

Она вышла и захлопнула за собой дверь.

Рис вздохнул и опустил голову. Он выключил чайник и посмотрел на входную дверь.

– О, и ещё, я люблю тебя, – прошептал он.

* * *

Она припарковала свою машину за углом. На мокрой дороге образовалась утренняя пробка: бирюзовый кардиффский автобус, такси-малолитражка, фургон «Альфа-курса»[51]51
  Программа практического знакомства с христианством. Курс проводится на базе церквей, в домах (квартирах), на рабочих местах, в тюрьмах, университетах, школах и множестве других мест. Он распространён по всему миру и используется большинством христианских деноминаций.


[Закрыть], везущий переговаривающихся пенсионеров в церковь, курьерская машина, огромный внедорожник, за рулём которого сидела крошечная женщина. Где-то выла автомобильная сигнализация, что-то звякало. Двигатели работали вхолостую. Выхлопные трубы дрожали и дымили.

Гвен тошнило, она плохо себя чувствовала, и – самое главное – она чувствовала себя как-то неправильно.

Она села в чёрный «Сааб». Окна были запотевшими. Джеймс дремал на пассажирском сиденье.

– Всё готово? – спросил он, открыв глаза, когда хлопнула дверь.

Гвен бросила свою сумку на заднее сиденье, но та зацепилась за подголовник. Гвен раздражённо убрала её.

– Гвен? В чём дело?

Повозившись с ключами, Гвен откинулась на спинку сиденья.

– Там был Рис.

– Чёрт. Он был грубым с тобой?

– Нет, – мрачно ответила она. – Он не такой…

– Хорошо, хорошо. Я просто…

– Не надо.

– Извини.

Она обернулась к нему.

– Он был таким грустным. Таким растерянным.

– Гвен…

– Я сделала это с ним. Я. Это моя вина. Я попыталась объяснить, зачем пришла, но получилось плохо, понимаешь?

– Всё образуется, – сказал Джеймс.

– Это обещание?

– Да.

– Хотела бы я быть такой же уверенной. Всё это становится просто отвратительным.

– Всё будет хорошо.

– Я ненавижу врать.

– Ты говорила. – Джеймс немного помолчал. – Так что, ты всё ему рассказала?

– Что, например?

Джеймс пожал плечами.

– Нет. Об этом я ему ничего не сказала. Ещё слишком рано.

– Ладно. Ты права. Слишком рано. – Он выглядел немного подавленным, но в тот момент Гвен было всё равно.

Он вытер окно рукавом и выглянул на улицу.

– Йанто звонил.

– Да?

– Спрашивал, где я. И ещё спрашивал, не знаю ли я, где ты. Что-то случилось.

Гвен завела мотор.

– Хаб? – спросила она.

– Нет, – ответил Джеймс. – У меня есть адрес. Йанто сказал, что мы должны встретиться с Джеком там.

Гвен выехала на дорогу.

Глава одиннадцатая

Бьюттаун, старое сердце индустриального Кардиффа, когда-то находился у самых доков. По мнению самых консервативных местных жителей, он располагался там до сих пор.

Но теперь Кардифф вступил в постиндустриальную эпоху. Сажа и угольная пыль от металлургических заводов больше не скрывали дневное солнце. Грязные поезда больше не курсировали туда-сюда по линии Тафф Вейл. После модернизации стоимостью в три миллиарда фунтов доки больше не назывались доками. Теперь они стали заливом, сверкающим новизной и современным, где обедали люди в строгих костюмах, где процветали различные бистро, а за несколько сотен тысяч можно было купить пентхаус на набережной, с видом на дамбу. Однако те старые местные жители до сих пор называли этот район Бьюттауном, борясь с наступлением перемен, которые уже давно произошли.

Всё, что осталось от Бьюттауна, всё, что увековечило это имя, теперь было погребено в центре района, сдав позиции кирпичным многоквартирным домам и высоткам, построенным в 1950-е годы; и лишь кое-где улицы пересекались призрачными венами железнодорожных насыпей с постепенно рушащейся викторианской кирпичной кладкой.

Безукоризненный блестящий чёрный внедорожник нёсся по Анджелина-стрит, словно борзая, преследующая добычу. Мимо пролетели ряды домов и мечеть. Пробки на дороге, уличный рынок, витрины магазинов, в это утро вторника всё ещё закрытые металлическими ставнями, словно рыцари в шлемах с опущенным забралом.

– Церковь? – в седьмой раз спросила Тошико.

– Терпение. Мы скоро приедем, – сказал Джек.

Он свернул на Скин-стрит и ударил по тормозам, когда дорогу внедорожнику преградил мусоровоз. Джек повернул голову, опёрся рукой о спинки сидений и отъехал назад, затем направил автомобиль влево и снова вправо. Под колёсами захрустели камешки.

Он провёл внедорожник по узкому проезду между старыми магазинами и стремительно выехал на засыпанный гравием пустырь. Старые автомобили, стоявшие на кирпичах, смотрели на них ржавыми глазами фар.

– Это здесь? – спросила Тошико.

Джек потянул рычаг ручного тормоза.

– Это здесь. Что у тебя есть для меня?

Она пожала плечами и наклонилась к дисплеям на приборной панели, на одном из которых демонстрировался анализ даты, а в другой был встроен шаровой манипулятор.

– Ничего? – предположила она.

– Продолжай.

– Отсутствие фактов. Недостаток данных. Что, по-твоему, я должна сказать?

– Именно это, – сказал Джек. – Здесь ничего нет.

– Тогда зачем…

– Вообще ничего. Понимаешь?

– Э-э… нет?

– Здесь нет даже кирпичей и земли, – мягко сказал Джек.

– А, – протянула Тошико. – Теперь понимаю. Подожди. Нет, не понимаю.

– Давай пройдёмся, – сказал Джек.

Он вышел из машины, и Тошико последовала за ним. Когда она захлопнула дверь внедорожника, стайка голубей взметнулась в воздух и села на стропила расположенного поблизости разрушенного дома. Воздух был влажным и пах минералами. Земля была заляпана птичьим помётом. На фоне чистого белого неба железные стропила казались чёрными и напоминали рёбра огромного кита.

Джек открыл багажник внедорожника. Он вытащил из чемоданчика с оборудованием портативный сканер и бросил его Тошико. Та аккуратно поймала его.

– Для чего это?

– Чтобы следить за тем, чего здесь ещё нет.

Тошико включила сканер. Никаких показаний, никаких скачков, никаких сигналов.

– Знаешь, почему я люблю работать с тобой, Джек? – спросила она.

– Нет.

– Я тоже. Я надеялась, что ты мне подскажешь.

– Пойдём, – сказал он.

Они пересекли площадку, покрытую заросшим сорняками гравием, и ступили на кучу битой черепицы, которая осыпалась с крыши. На паутине, натянутой между балками, бриллиантами поблёскивали капли воды, оставшиеся после ночного дождя. Джек и Тошико вошли в тень под остатками крыши склада.

– Что мы ищем? – жалобно спросила Тошико.

– Всему своё время. Попробуй насладиться народной архитектурой, – сказал Джек; его голос гулким эхом разносился по развалинам. – Это угольный склад «Миллнера и Пибоди» номер три. Он был построен в 1851 году, а затем на нём было произведено восемнадцать миллионов тонн кокса, который использовался в качестве топлива для двигателей по всей империи. Один этот факт не сводит тебя с ума?

– Количество?

– Нет, Тош, уголь. Как будто это такой уж надёжный способ.

– Ладно. Никаких показаний по-прежнему нет, – сообщила Тошико, пытаясь перезагрузить свой сканер.

– Нет? Это хорошо. Это нам и нужно.

Тошико побежала, чтобы догнать его. Под подошвами её ботинок хрустели камешки.

– Здесь, – сказал Джек, выводя Тошико через разрушенный дверной проём на другой пустырь.

Перед ними стояла заброшенная церковь, с заколоченными окнами и дверьми, разрисованная граффити. Она располагалась у самого склада.

– Церковь Святой Марии Сионской, восставшей из пепла, – сказал Джек, очень довольный собой.

– Святой Марии, восставшей из чего?

– Она была построена в 1803 году и разрушена в 1840-м, чтобы на её месте можно было построить депо.

– Но…

– Я ещё не закончил…

– А я ещё не начала. Разрушена в 1840-м? Но она здесь.

– Именно. Она постоянно появляется снова, раз в тридцать пять или тридцать девять лет.

– Это… что?

– Мы можем считать себя счастливчиками. Она не должна была появиться снова до 2011 года.

– Ещё раз, что?

– Пойдём, – сказал Джек и вытащил из-под шинели револьвер.

– О, теперь ты меня убедил, – сказала Тошико.

* * *

Дэйви вышел из автобуса, когда тот подъехал к остановке.

– До свиданьица, – сказал он водителю.

Водитель не обратил на него внимания.

Дэйви заковылял по улице, покачивая авоськой с тремя книгами, которые он взял в библиотеке. Снова собирался дождь. Это чувствовалось.

Он задумался, куда подевалась его кошка.

Дэйви подошёл к парадной двери своего дома и принялся искать ключ.

– Это Тафф! Это Таффи! – послышался крик.

Где же ключ? Под футляром для очков, на дне кармана. Дэйви судорожно искал его.

– Тафф! Поймай мяч, Таффи! Давай, поймай его!

– Уходите! – закричал он, не оборачиваясь.

Вокруг собирались мальчишки. Хулиганы. Оззи и его приятели. Заскучавшие, ищущие развлечений. Он слышал их. Он чувствовал их запах: пиво и травка. Да, он, чёрт возьми, знал, что это за травка. Он был старым, но не глупым.

– Таффи, Таффи, спой нам! – пели они.

– Уходите!

Наконец, наконец ему удалось отыскать ключ и вставить его в замочную скважину. Он повернул ключ в замке. Дверь застряла, как всегда в дождливую погоду. Пришлось толкнуть её.

Что-то ударило его в затылок, и сильно. Так сильно, что он ткнулся лицом в дверь.

Дэйви Морган упал. Он ударился о дверь дома, своего собственного дома, и почувствовал, как из носа потекло что-то тёплое.

– Ублюдки чёртовы, – прошептал он.

На дорожке перед ним прыгал мяч. Тук-тук-тук.

Они бросили этот мяч в него, бросили ему в голову.

Ублюдки.

Он посмотрел на них. Хулиганы толпились на тротуаре, смеясь и злорадствуя, показывая на него пальцем и издавая насмешливые возгласы. Оззи и другие парни. Дурацкие причёски, дурацкие тощие физиономии, дурацкая одежда, штаны, которые не держались на талии и выставляли на всеобщее обозрение резинки трусов.

– Ублюдки чёртовы! – сплюнул Дэйви.

– О-о, Таффи! Какие нехорошие слова! – заорал Оззи.

– Ввали ему! Давай, наподдай ему! – пели остальные. Противные мальчишки. Противные чёртовы ублюдки.

Оззи взял мяч в руки и начал подбрасывать вверх.

– Один на один, а, Таффи? Ты и я? Один на один?

– Убирайся к чёрту, мальчишка, – сказал Дэйви, поднимаясь на ноги.

Мяч ударил его по лицу. Когда Дэйви снова упал, его распухшее колено взорвалось болью, и всё, что он слышал – дикий, насмешливый хохот. Они сломали ему нос. И, похоже, не только. Чёртовы, чёртовы ублюдки.

Дэйви сморгнул слёзы. Оззи снова наклонился, чтобы поднять мяч.

– Хочешь ещё, старый мерзавец? – поинтересовался он.

Дэйви собрал все силы и встал. Он навалился на дверь и повернул ключ в замке. Когда дверь открылась и он смог зайти внутрь, в спину ему рикошетом ударил мяч. Снова послышался смех.

Прямо перед дверью стояла вешалка для зонтиков – на том самом месте, где в 1951 году её поставила Глинис. Там висел старый чёрный зонтик Дэйви, аккуратный бежевый зонтик Глинис и трость.

Дэйви Морган не стал трогать ничего из этого. Он схватился за другой предмет, мирно лежавший на подставке.

Выпрямившись, он обернулся в дверном проёме.

– Один на один, а, Таффи? – крикнул Оззи, подбрасывая мяч. Хор его дружков-ублюдков ржал и улюлюкал.

– Тогда давай, вперёд, чёртов ублюдок, – сказал Дэйви.

Оззи бросил в него мяч.

Он ударил Дэйви и каким-то чудесным образом остался лежать в его руке. Озадаченные хулиганы на мгновение замолкли.

С медленным неприятным звуком мяч сдулся. Дэйви Морган вытащил из него лезвие и бросил мяч на землю.

Армейский штык с годами немного затупился – как и его обладатель – но он по-прежнему был семнадцати дюймов в длину и чертовски острый. Совсем как меч, и по размеру такой же.

Дэйви поднял его. Хулиганы вытаращили глаза.

– Отвалите, вы, уродцы, или я за себя не отвечаю! – заявил он, размахивая штыком.

Они смотрели на него. Во все глаза. А потом бросились врассыпную, и в одно мгновение их и след простыл.

Дэйви взял свою авоську с книгами и вошёл в дом. Он положил штык назад на вешалку для зонтиков и запер за собой дверь.

Он приготовил себе чашку чаю. Кошки по-прежнему нигде не было видно. Еда в миске осталась нетронутой.

Дэйви сел, прихватив с собой три взятые из библиотеки книги. Это были иллюстрированные тома, посвящённые современной скульптуре. Он был уверен, что когда-то уже видел тот предмет из сарая или что-то похожее на него. Глинис любила скульптуры. Однажды они ездили в Бат на выставку современного искусства. В 1969-м. Он поехал вместе с ней, потому что ему нравилось видеть её счастливой.

Тогда это ничего для него не значило. Но стало важным теперь. Он листал страницы, останавливаясь на различных картинках: Бранкузи, Эпстайн, Джакометти[52]52
  Константин Бранкузи (1876–1957) – французский скульптор румынского происхождения, один из главных основателей стиля абстрактной скульптуры, ярчайший представитель парижской школы, имеющий мировое имя в авангардном искусстве XX века; Джейкоб Эпстайн, сэр (1880–1959) – английский и американский скульптор и график, один из пионеров скульптуры стиля модерн; Альберто Джакометти (1901–1966) – швейцарский скульптор, живописец и график, сын художника, один из крупнейших мастеров XX века.


[Закрыть]. Всё это он видел. Худые, изящные тела, сделанные из металла; узкие туловища, напоминающие голубиные; расширяющиеся книзу конечности; блестящие, угловатые головы.

Но не неподвижные. Двигающиеся.

Гудящие.

Способные передвигаться.

* * *

Гвен остановила «Сааб» на пустыре. Прямо перед ним был припаркован внедорожник.

Они с Джеймсом вышли из машины.

Гвен огляделась по сторонам. Джеймс настроил систему коммуникации.

– Джек? Тош? Эй?

Он замолчал, прислушиваясь. Его лицо помрачнело.

– Что такое? – спросила Гвен.

– Джек говорит – «варёное яйцо», – сказал Джеймс.

Они побежали.