Текст книги "Некрополь"

Автор книги: Дэн Абнетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

– Так мы время теряем тут? В чем смысл этого осмотра, если они уже все решили? – спросил Гризмунд.

– Мне уже доводилось иметь дело с генералом вольпонцев, – заметил Гаунт кисло. – Вне всякого сомнения, он видит себя самым главным офицером Гвардии на всей этой арене, а старейшины улья превозносят его в этом качестве. Но он не склонен к открытой конфронтации. Он скорее займет нас чем‑нибудь, пока сам будет принимать свои решения. Например, этим… осмотром достопримечательностей.

Гаунт резко развернулся, чтобы взглянуть на Тарриана.

– А ты знал, каковы его решения, не так ли, Тарриан?

– Я не в праве их сообщать, полковник‑комиссар, – ровно сказал Тарриан.

– Держать Стену, оставить ворота закрытыми, сдавать без боя все, что снаружи, окопаться для долговременной осады, надеяться на Щит, Куртину и на то, что военные силы внутри улья Вервун будут сдерживать натиск врага вечно, ну, или пока нас не сломит зима.

Все оглянулись. Закончив реплику, капитан Даур пожал плечами, игнорируя убийственные взгляды, бросаемые командиром УКВГ.

– Планы были распространены этим утром, пурпурный уровень доступа. У меня нет оснований полагать, что такого доступа нет у высшего эшелона офицеров Гвардии.

– Благодарю, Даур, – сказал Гаунт. Он снова посмотрел на Тарриана. – Мы с генералами желаем увидеть Штурма и маршала. Немедленно.

Пятеро солдат в охряной форме тихо продвигались сквозь облака пыли по коридору разбомбленного магазина. Снаружи танк прогрохотал по морю обломков, некогда бывшему Наружной трущобной улицей 287/fd.

Солдаты носили охряную полевую форму, черные кожаные ремни, полированные новенькие лазганы. На головах у них были закрытые композитные шлемы, похожие на широкие ухмыляющиеся лица, словно размытые черепа, с плюмажем Феррозойки, прикрепленным сверху.

Группа проверила каждый проход в развалинах, в которые они зашли. Гол Коли слышал зловещий скрип приглушенных вокс‑переговоров.

Он скользнул обратно в укрытие и подал рукой жест, понятный его спутникам. Они отступили в укрытие тени и пыли.

Гол позволил пятерым солдатам зайти достаточно далеко вглубь коридора, чтобы последний из них встал на фальшпол. Затем он подсоединил оголенный конец провода к терминалу.

Мина вырвала кусок коридора и уничтожила последнего солдата на месте, а того, что шел перед ним, убило осколками, шрапнелью и обломками костей взорванного товарища.

Еще трое упали, затем поднялись, стреляя вслепую в дым. Яркие иглы лазерного огня пронзили его, словно рыбки, скользящие в мутной воде.

Гол вышиб фальшстену и обрушился на одного, пробив острием кирки шлем и череп.

Сержант Халлер спрыгнул с балки под потолком, где прятался все это время, и вырубил еще одного, придавив весом собственного тела, а затем добил из автопистолета.

Оставшийся зойканский ублюдок переключил лазган на автообстрел и стал бешено им размахивать. Его короткие выстрелы пробили ширму у стены и выпустили кишки автокузнеца Видора, собиравшегося выскочить из укрытия.

Несса выскочила из‑под мешков, под которыми пряталась, и всадила нож в затылок зойканца. Она не выпускала перемазанный кровью нож, с криком проворачивая его, пока солдат бился в конвульсиях. К моменту, когда он осел, голова была почти отпилена.

Гол поспешил вперед, поднял Нессу и оторвал ее от трупа. Она, дрожа, протянула ему нож.

– Оставь себе, – шепнул он. Она кивнула. Барабанные перепонки были повреждены близкой бомбардировкой на седьмой день, так что она никогда не будет больше слышать, если только ей не проведут дорогостоящие операции и не установят имплантаты – то есть, проще говоря, она больше никогда не будет слышать. Она была медиком‑стажером в трущобах. Не низ из низов, но очень, очень низко в классовой пирамиде улья.

– Ты молодец, – показал знаками Гол. Она улыбнулась, но страх в глазах и кровь на лице сводили на нет улыбку и красоту девушки.

– Нелегко далось, – сигнализировала она в ответ. Она научилась показывать знаками свои комментарии уже давно. Капитан Фенсер, Император упокой его душу, хорошо учил ее и объяснил, что она не могла контролировать громкость голоса, оглохнув.

Гол огляделся. Халлер и члены второй команды Гола забрали у мертвецов четыре рабочих лазгана, два лазпистолета и несколько батарей к ним.

– Вперед! Пошли! – приказал Гол, сопроводив свои слова энергичной жестикуляцией для глухих. Из его девяти человек шестеро были лишены слуха. Он бросил прощальный взгляд на тело Видора и кивнул в знак уважения. Ему нравился Видор. Жаль, что отважному автокузнецу не дали шанса сразиться. Затем он вывел свой отряд из коридора.

Они вышли из магазина, вернулись кружным путем по боковому проходу к выжженной капелле Экклезиархии. Тела братьев Министорума лежали повсюду, и над ними роились мухи. Они не покинули свое святилище, даже когда начался обстрел.

Халлер прошел к алтарю, выровнял слегка покосившегося имперского орла и почтительно опустился на колени. По лицу потекли слезы, но он все же догадался выразить свои муки и молитву к Императору знаками, а не вслух. Гол заметил это и был тронут двойной верностью солдата – Императору и их безопасности.

Гол привел свой отряд в часовню, распределил ополченцев прикрывать входы и искать возможные пути для побега.

Земля затряслась, когда танк смял магазин, в котором они устроили свои ловушки.

Под прикрытием взрывов он осмелился говорить, одновременно показывая знаками.

– Давайте найдем, кого убить, – сказал он.

– Группа, шестеро, движется с запада, – прошипела швея Банда, готовя лазган и выглядывая в полуразбитое окно.

– Строимся «буром», как и прежде, – сигнализировал Гол Коли. – Строимся за мной. Устроим‑ка еще одну западню.

Лорд Хеймлик Часс отослал сервиторов и телохранителей. Глава охраны, Рудрек, по инструкции носящий оружие зачехленным, пытался отказаться, но Часс был не в настроении спорить.

Один в прохладной, сумрачной капелле дома Часс, в верхних уровнях Главного хребта, лорд усердно молился душе бессмертного Императора. Призраки его предков высились вокруг него, увековеченные в статуях. Хеймлик Часс верил в призраков.

Они говорили с ним.

Геноключом, хранившимся в его семье многие поколения, он открыл шкатулку у верхнего алтаря между стазисными криптами семьи. Он поднял обитую бархатом крышку, слыша стон древних магнитных полей, и вытащил Амулет Иеронимо.

– Что ты делаешь, отец? – спросила Мерити Часс. Голос дочери испугал его, и он едва не уронил драгоценную вещь.

– Мерити! Тебе здесь не место! – пробормотал он.

– Что ты делаешь? – снова спросила она, проходя вперед под сень горящих канделябров капеллы, сопровождаемая шелестом зеленого бархатного платья.

– Это не… – Ее голос сорвался. Она не могла вымолвить ни слова.

– Да. Отданный нашему дому самим Великим Иеронимо.

– Ты же не собираешься им воспользоваться! Отец!

Он уставился в ее исполненное боли прекрасное лицо.

– Уходи, дочь моя. Это не для твоих глаз.

– Нет! – крикнула она. Она так напоминала ему свою мать, когда вот так злилась. – Я взрослая, я наследник, пусть даже наследница. Скажи мне, что ты делаешь!

Часс вздохнул и ощутил вес амулета в своей руке.

– То, что должен, на благо улья. Была причина, по которой старина Иеронимо завещал это моему отцу. Сальвадор Сондар – маньяк. Он погубит всех нас.

– Ты вырастил меня в уважении к высшему дому, отец, – сказала она, и легкая улыбка на миг озарила хмурое лицо. Это снова была ее мать, подумал Хеймлик.

– Это похоже на измену, – прошептала его дочь.

Он кивнул и поник головой.

– Я знаю, на что это похоже. Но выбора нет. Иеронимо всегда предсказывал этот момент.

Он обнял ее. Спиной она ощутила тяжесть амулета, зажатого в его руках.

– Ты должен делать то, что должен, отец, – сказала Мерити.

Словно насекомое, медленно собирающее пыльцу, вокс‑дрон лениво прожужжал через всю капеллу к обнимающимся людям. Он настойчиво пищал. Часс отстранился от дочери, все еще ощущая сладковатый аромат ее волос.

– В Легислатуре проводится голосование. Я должен идти.

Мельтеша, словно мотылек, вокс‑дрон парил перед благородным лордом, уводя его из капеллы.

– Отец?

Хеймлик оглянулся на любимое дитя, подавленное и напуганное холодной мраморной семейной усыпальницей.

– Я поддержу тебя во всем, что бы ты ни делал, но ты должен сказать мне, что намереваешься делать. Не держи меня в неведении.

– Обещаю, – ответил он.

Совет Причастных был сферическим театром, расположенным на Хребте, прямо над величественным залом Легислатуры, и он был отведен исключительно для благородных домов. Куполообразная крыша расписана фресками, изображающими Императора и божественные машины Марса, парящие в сияющих облаках. Столбы теплого желтого света падали вниз по периметру круглого потолка и освещали бархатные троны высоких домов. Кроме Часса, все были на месте: Гавунда, Йетч, Родъин, Анко, Кроу, Пийдестро, Номферэнти и Вьюик.

Маршал Кроу увлеченно беседовал с братом, старым и умудренным годами лордом Кроу. Вице‑маршал Анко, сияющий и подобострастный, представлял генерала Штурма своему пышно разодетому кузену, лорду Анко. Комиссар Каул дипломатично приветствовал лордов Гавунду и Номферэнти. Чернь и слуги наводнили зал, бегая по поручениям, принося серебряные подносы с освежающими напитками или просто охраняя благородных хозяев с зачехленным оружием на поясах.

Гонг пробил четыре раза. С шипением отъехала позолоченная дверь в восточном углу комнаты, и мастер‑законодатель Анофий прохромал в комнату, сверкая в желтом свете переливчатыми одеждами и покачивая перевязанной лентами треуголкой в такт каждому шагу, сделанному по вышитому ковру. Он использовал свой длинный золотой скипетр как трость. Мальчики‑пажи держали его шлейф и несли инкрустированный драгоценными камнями вокс‑пикт‑дрон и Книгу Законов улья на украшенной кисточками подушке.

Анофий добрался до своего места. Он настроил серебряную трубку вокс‑передатчика и заговорил.

– Благородные дома, прошу внимания. – Все оглянулись и немедленно заняли свои места. Каул, Штурм и остальные военные отошли в сторону.

Место лорда Часса пустовало.

Анофий пролистал данные на инфопланшете, который держал один из пажей, и приложил трясущийся палец к влажным губам.

– Вопрос на голосование. Ратификация подробных планов обороны, предложенных нашим благородным другом, генералом Ночесом Штурмом, была представлена вниманию присутствующих домов. Вопрос нет резона откладывать. Улей, дай Император ему богатство и долголетие, ждет.

Шестью рунами поддержки шипящие голограммы осветили зал над Анофием. Дома Родъин и Пийдестро голосовали против окрашенными в темный зловещими огнями.

– Принято, – просто сказал Анофий. Совет Причастных вновь наполнился разговорами и движениями.

Узорчатая стальная дверь с западной стороны зала открылась, и лорд Часс, сопровождаемый телохранителем, вошел в зал. Повисло неловкое молчание. Оно продолжалось, пока Часс спустился по ступенькам, пересек зал и занял положенное ему место. Обернув его длинный шелковый шлейф вокруг его трона, телохранитель и слуги отошли.

Часс осмотрел круглый зал. Несколько вельмож отводили глаза.

– Вы голосовали. Я отсутствовал.

– Вас призвали, – сказал лорд Анко. – Если отпущенное время выходит, голос конфискуется.

– Вы знаете правила, благородный лорд, – прохрипел Анофий.

– Я знаю, что меня… не допустили.

– Да полно вам! – воскликнул Анофий. – Кого можно не допустить здесь, в высшем парламенте улья Вервун. С учетом исключительности ситуации, я позволю вам проголосовать сейчас.

Часс оглянулся снова, прекрасно понимая, почему лорд Кроу отводит взгляд.

– Я вижу, вопрос был решен шестеро против двоих. Мой голос, за что бы он ни был, теперь ничего не изменит.

– Голосуй за что хочешь, брат мой лорд, – прожурчал Гавунда через украшенный серебром проволочный аугментор, покрывавший его рот, словно сжавшийся узорчатый паук.

Часс покачал головой.

– Я воздерживаюсь. В этом нет смысла.

Группа людей входила через восточный люк. Комиссар Тарриан пытался задержать их, но его оттерли. Это были Гаунт, Гризмунд, Нэш и их старшие офицеры.

– Не могу поверить в такое коварство, Штурм, – выплюнул Нэш в лицо генералу. Жильбер двинулся, собираясь спорить с роанским командиром, но Штурм остановил его резким щелчком пальцев.

Гаунт прошел напрямую к трону мастера‑законодателя и выхватил инфопланшет прямо из рук растерянного пажа. Он просмотрел его.

– Значит, это правда, – сказал он, глядя на Штурма и маршала Кроу.

– Стратегические соображения генерала Штурма были приняты и ратифицированы Высшим советом, – шелковым голосом сказал вице‑маршал Анко. – И я настоятельно советую вам и остальным иномирским командирам проявить немного уважения и любезности по отношению к обычаям и принятым в этом высшем парламенте процедурам. Мы не позволим нашим древним традициям оказаться попранными…

– Вы все глупцы, – безразлично сказал Гаунт, положив инфопланшет и отвернувшись. – Если больше печетесь о церемониях и традициях, чем о жизни. Вы только что совершили огромную ошибку.

– Вы обрекли на гибель этот улей – и нас вместе с ним! – рявкнул Нэш, кипя негодованием. Гаунт взял огромного роанского генерала за плечо и повел прочь от спора.

– Вы удивили меня, маршал, – глядя на него, сказал Гризмунд, еле сдерживая холодную ярость, словно боевого пса на короткой цепи. – По нашим встречам у меня складывалось впечатление, что вы кое‑что смыслите в стратегии.

Маршал Кроу поднялся.

– Мне жаль, что вы разочарованы, генерал Гризмунд. Но план генерала Штурма показался мне разумным. Мы должны спасать улей. И комиссар Каул, который – позволю себе напомнить – живьем видел врага, нас поддерживает.

Гризмунд печально покачал головой.

– А что бы вы сделали? – спросил лорд Часс.

Раздались крики и протесты – все против Часса.

– Лорд Часс имеет право знать! – чистый, сильный голос Ибрама Гаунта заставил крики умолкнуть. Гаунт повернулся лицом к вельможе. – После некоторых наблюдений генералы Нэш, Гризмунд и я открыли бы юго‑западные ворота и снарядили бы бронетанковую колонну, чтобы встретить противника, а следом пошла бы пехота. Фланкирующий маневр, чтобы встретить их снаружи Стены, вместо того, чтобы отдать все, что у нас есть.

– Сработало бы это? – спросил Часс.

– Мы никогда не узнаем, – ответил Гаунт. – Но мы точно знаем вот что: если ждать, пока они доберутся до Стены, нам будет некуда отступать, когда это произойдет.

– Некуда.

Благородный Часс хотел продолжить расспросы, но Совет Причастных потонул в шуме, и Гаунт вышел прочь, за ним по пятам шли разгневанные Гризмунд и Нэш.

– Комиссар? Полковник‑комиссар? – В людном зале променада перед Советом Причастных, где парламентские работники и помощники из домов носились туда‑сюда среди гильдийцев и представителей ординарных домов, Гаунт остановился и повернулся на голос. Высокий мрачного вида мужчина в богато украшенном бронежилете проталкивался сквозь толпу следом за ним, пряча оружие в правой руке под атласной тканью. Гаунт отправил спутников вперед с остальными генералами и повернулся лицом к человеку. Телохранитель кого‑то из домов, несомненно.

Мужчина подошел и учтиво отсалютовал.

– Рудрек, лейб‑гвардеец его превосходительства лорда Часса из благородного дома Часс. Мой лорд просит о встрече с вами в ближайшее удобное для вас время.

Мужчина передал Гаунту маленькую печать с имперским орлом на одной стороне и гербом Чассов на другой.

– С этим вы приняты в доме Часс в любое время. Мой лорд будет ждать.

Пока Гаунт смотрел на символ, лейб‑гвардеец поклонился и отбыл, проглоченный толпой.

«Ну а теперь что?» – гадал он.

Сальвадор Сондар почти проснулся, сон покачивался на краю сознания. Жидкость вокруг него была сладкой и теплой, розовая биолюминесценция мягко светилась.

Щебет что‑то бормотал ему, мягко, умиротворяюще и интригующе. Он не умолкал теперь все время, во сне и наяву.

Сондар повернулся в воде.

Что? Ну что там? Что ты хочешь?

Южные наружные трущобы горели, и пепельная завеса висела над усыпанными камнями улицами, разрываемая перекрестными ветрами, циклонами, расходящимися от самых больших пожаров.

Несмотря на свирепое партизанское сопротивление, зойканские силы продвигались через руины большими отрядами пехоты и колоннами танков, тысячами бойцов, невозмутимо движущихся сквозь хаос на север.

Первые уже были всего в километре от Куртины.

Глава седьмая

МАШИНЫ СМЕРТИ

Победа и смерть – сестры‑близнецы, и мать их – война.

Древняя пословица

Артподготовка приближающейся зойканской сухопутной атаки в середине утра двадцать пятого дня внезапно смолкла. Наблюдатели улья тщательно отслеживали передвижения вражеских легионов сквозь наружные трущобы, но на двадцать второй день плотность дыма и туч пепла, укрывших регион, снова сделала задачу невыполнимой. Теперь же к нулевой видимости добавилось гробовое молчание.

Никто не сомневался, что прекращение обстрела предваряет неотвратимую атаку Куртины, и Штаб домов распорядился провести спешное переразвертывание сил вдоль всех южных укреплений. Ворота Куртины уже были заняты людьми из Вервунского Главного, а теперь еще и значительной частью Вольпонской, Роанской и Севгруппской армий, приведенных в поддержку. Танитских Призраков также развернули на линии фронта, вытащив их из химзаводов, где они убивали время в раздражающей праздности и разочаровании. Гаунт оставил некоторые взводы в резерве поселений, но пять взводов под началом майора Роуна были отправлены на Хасский западный форт, а еще четыре с полковником Корбеком во главе были переведены к Вейвейрским вратам в поддержку трем ротам Вервунского Главного и двум Севгрупп, уже размещенным там.

Корбек увидел уязвимость врат, как только перевозчик доставил его и его людей на место. Сверхчеловеческих усилий стоило расчистить разрушенный вокзал, и полковник с войсками проезжал мимо команд, все еще разгребающих камни или укладывающих их в эффективные баррикады. Сами врата, семидесяти метров в ширину и сотни в высоту, были блокированы обломками, в основном остатками сожженной станции. Но огромных дверей, как на других вратах, не было.

Корбек познакомился с полковником Модайлом и майором Расином, вервунской офицерской верхушкой этого отдела, и с полковником Балвером из Севгрупп. Модайл был серьезный и деловой, хотя заметно нервничал по поводу предстоящего действа, первого за всю его карьеру. Корбеку не особенно понравилось, что офицер в верхушке командной пирамиды Вейвейра был девственником войны. Майор Расин был поприятнее, но еле держался на ногах от усталости. Позднее Корбек узнал, офицер Вервунского Главного провел без сна три последних дня кряду, руководя организацией Вейвейрской обороны.

Балвер, по крайней мере, был ветераном, участвовал в боях в годы восстаний в колониях Севгрупп на главном спутнике Вергхаста. Он был крепко сбитым мужчиной, носил такую же ярко‑зеленую бронеформу и рабочую одежду, как и его люди, хотя значок на фуражке и потрескивающий силовой коготь немедленно выдавали в нем командующего. Когда четверо офицеров собрались вокруг схемного стола в шатре Модайла, Корбек вскоре заметил, что Модайл сильно полагался на мнение Балвера. Балвер тоже заметил это и стал перетягивать командование на себя. Все, что ему нужно было делать, – намекать и манипулировать, и Модайл быстренько подхватывал идеи и превращал их в тактические решения так, словно они были его собственными.

«Сейчас это неплохо, даже к лучшему, но что будет, когда начнется стрельба?» – думал Корбек. Без непосредственного, крепкого руководства оборона развалится.

После встречи, на которой Призраков оттянули на позиции вдоль восточного фланга, по периметру рудников и развалин литейных, Корбек отвел Балвера в сторону.

– При всем уважении, Модайл – слабое звено.

Балвер кивнул.

– Согласен. То же можно сказать о большинстве офицеров Вервунского Главного. Неопытные. Мои ребята хотя бы прошли боевое крещение в лунных войнах. Но это спектакль улья Вервун, и их Штаб домов имеет полномочия выше наших, полковник.

– Нужно принять меры предосторожности, – ровно сказал Корбек, почесывая шею. В этих сараях химзавода были проклятые вши. – Я не говорю о прямом неповиновении…

– Я понимаю, о чем вы. Мой старый позывной – «наковальня». Пусть это будет сигнал к согласованию приказов в обход Модайла, если в этом возникнет необходимость. Я не хочу оказаться в опасности из‑за неопытности командующего. Пусть даже и действующего из лучших побуждений, как Модайл.

Корбек кивнул. Ему нравился Балвер. И он надеялся, что до их плана дело не дойдет.

Прошел еще день дымной тишины за Куртиной. Нервы начали сдавать. Пока продолжался обстрел, сохранялась хотя бы иллюзия, что кто‑то ведет войну. Ожидание – худший враг солдата – начинало собирать свою дань. Беспокойные умы имели слишком много времени на волнения, страх, догадки. Почти три четверти миллионной армии торчали на позициях у южной Куртины улья Вервун, не имея чем заняться, кроме как дремать, тревожиться, наблюдать за спектральными вспышками Щита высоко в небе и изводить себя собственным воображением.

УКВГ был занят. Шестьдесят семь дезертиров или подозреваемых в уклонении были казнены только в первые двадцать четыре часа.

Днем двадцать седьмого дня солдаты на Стене обратили внимание на зловещие щелкающие и звякающие звуки, доносящиеся из дымовой завесы внизу. Шум моторов, огромная сервосистема, стук механизмов, грохот приводов, скрип металла. Казалось, что штурм начнется в любой момент.

Но звуки просто продолжались до темноты и участились ночью. Они были чуждыми и непонятными, словно крики невиданных существ в неизвестных механических джунглях.

Двадцать восьмой день прошел в тишине. Механические звуки утихли на заре. К полудню дым начал рассеиваться, особенно когда юго‑западный ветер пригнал дождевые тучи с берега. И все же видимость оставалась слабой, по‑прежнему не хватало освещения. В сером мареве уничтоженных трущоб ничего нельзя было рассмотреть.

На двадцать девятый день наблюдатели на Стене у Сондарских врат заметили небольшую группу зойканских танков, движущихся по магистрали рядом с Южным шоссе, в двух километрах от Стены. С экстренного разрешения Штаба домов в Главном хребте они навели шесть батарей и вибрационных пушек и открыли огонь. По всей линии обороны прокатилось ликование, просто потому, что солдаты наконец‑то получили видимого врага и цель, что наконец‑то закончилось затишье. Обстрел продлился двенадцать минут. Ответного огня не последовало. Когда же рассеялся дым, не было не только следа танков, по которым они палили, но даже их обломков.

Вечером того же дня сервосистемы снаружи снова ворчали и звенели, но не постоянно. Маршал Кроу держал воодушевляющую речь, обращенную к народу и солдатам с информационных экранов. Она помогла снять напряжение, но Гаунт понимал, что Кроу должен был выступать с подобными речами ежедневно всю последнюю неделю. Кроу заговорил только сейчас, по совету комиссара Каула. Несмотря на неприязнь, Гаунт видел, что Каул действительно понимал политические нужды войны. Он был чрезвычайно искушен в этом деле. Каул тем же вечером подписал указ, обязывавший всех офицеров, как УКВГ, так и регулярную армию, обходить линии обороны и поднимать настроение. Гаунт именно этим и занимался с тех самых пор, как его части были выведены на позиции, курсировал между Хасским западным и Вейвейром. В ходе этих туров он был впечатлен решительностью и дисциплинированностью Вервунского Главного, солдаты которого занимали защитные укрепления вместе с его людьми. Он отчаянно молил Императора, чтобы первая схватка не поколебала их решимости.

Тем вечером, направляясь по внутренней магистрали проведать части Роуна в Хасском западном, Гаунт нащупал в кармане пальто печать лорда Часса, врученную ему лейб‑гвардейцем. Пока что не выдавалось времени посетить вельможу. Гаунт повертел значок в обтянутой перчаткой руке, ведя машину по колоннаде. Может, этой ночью, после осмотра Хасского западного.

Возможности так и не представилось. Ближе к полуночи, когда Гаунт еще только взбирался по лестнице в главной башне, начался Первый зойканский штурм.

Несмотря на экстренные приготовления, никто в улье не был действительно готов к нападению. Настолько внезапно оно началось. Его начало возвестил слаженный залп тысяч танков и самоходных орудий, подобравшихся через пустоши наружных трущоб на расстояние менее километра от Стены. Рев сотряс улей, и огни взрывов озарили ночное небо. Впервые враг обстреливал Куртину, в упор ударив по главной Стене, в основном по ее верхней части. Точно наведенные минометные залпы обрушились на вершину Стены, находя уязвимые зазоры между Стеной и Щитом. Другой яростный ливень взрывов колотил по воротам или скалывал керамитовую броню с самой Стены.

Ошеломленные защитники растерялись. Сотни сразу погибли или были тяжело ранены, а крепостная Стена во многих местах была серьезно повреждена. Офицеры привели в чувство шокированных солдат, и начался ответный обстрел. Они начали сражаться, радостное неистовство охватило людей улья Вервун. Наброситься на врага, наконец‑то! Излить гнев огнем. После столь долгого ожидания это было приятно. Это было облегчением.

Огневая мощь Куртины сейчас проредила зойканские силы, приближающиеся к низу Стены. Улей Вервун расстелил поле смерти на четыреста метров за Стеной и методично уничтожал танки и людей, прорывающихся вперед. Позднее были произведены подсчеты, из которых следовало, что Зойка потерял сорок‑пятьдесят тысяч солдат и свыше 6 тысяч боевых машин под вервунским огнем в первые часы атаки.

Но само количество врагов давило как физически, так и психологически. Сколько бы сотен ни падали замертво, новые тысячи невозмутимо занимали их места, маршируя по трупам погибших. Они были бездумны и лишены страха перед всеобщей гибелью. Наблюдая за этим со своей позиции в Вейвейре, Брин Майло понял, что это было именно то, чего он и боялся: безумная тактика хаоситов, которую военные Вервуна просто‑напросто не приняли во внимание.

«Можно было поставить лазганы на автообстрел наверху Стены, – писал позднее генерал Ксанс из Севгрупп, – и убить десятки только затем, чтобы увидеть, как дыра, которую ты пробил, затягивается солдатами за те минуты, что ты тратишь на смену силовых батарей. Если мерить войну количеством нанесенного урона, то мы победили в ту же ночь. К сожалению, это не тот случай».

– Сколько же их… – Это были последние слова, записанные на вокс‑установку остолбеневшим офицером Вервунского Главного в Сондарских вратах, прежде чем один из укавэгэшников застрелил его и взял его потрепанные силы под свой контроль.

В Хасском западном Гаунт прибыл на главный вал сразу после того, как ракетный снаряд вынес кусок стены и снес голову полковнику Фрадеру, командиру этого участка. Гаунт принял командование, подозвав вокс‑связиста из Вервунского Главного и схватив трубку. Гаунта сопровождал офицер связи Даур, уверенно передававший команды всем отрядам в зоне слышимости. Гаунт был рад, что он с ним. Даур знал башню и людей по своей службе здесь, и они лучше подчинялись офицеру из своих. Многие, похоже, испытывали благоговейный ужас перед имперским комиссаром. Гаунт расценил этот страх как средство управления, но не мог избавиться от отвращения к тому, что сотворила железная хватка УКВГ с боевым духом местных солдат.

Гаунт поймал сигнал Роуна в вокс‑линке. Майор распределил силы танитцев вдоль нижних башен и стен, линией ниже основного форпоста.

– Никаких потерь, – отрапортовал майор, едва слышный из‑за треска и скрежета статики. – Мы поливаем огнем, но их так много!

– Продолжайте в том же духе! Мы знаем, что их не сломить, как нормальную армию, но мы с тобой с такими уже имели дело, Роун. Ты знаешь, как победить здесь!

– Убить всех до единого, полковник‑комиссар?

– Убить всех до единого, майор Роун! – И как бы мало комиссар ни доверял этому человеку в личных делах, Гаунт знал, что в бою Роун именно так и поступит.

– Это еще что? – заорал Фейгор, стреляя с упора. Роун взглянул ему через плечо.

– Где?

Фейгор указал вниз. Бронированная машина размером с три обыкновенных боевых танка приближалась к Стене, и из ее вершины росла огромная бронированная башня.

– Осадные машины! Фес их побери! Живо к воксу, передай Гаунту!

Фейгор кивнул.

Роун подполз ближе к краю и лазерной буре внизу.

– Брагг! Брагг!

Могучий солдат подполз к нему, волоча следом ручной гранатомет.

– Убей это!

Брагг кивнул и поднял гранатомет на плечо, а потом сделал три выстрела, которые штопором ввинтились в исполинскую машину, оставляя след голубоватого дыма. Они ударились в корпус, загорелись, но не причинили серьезного вреда.

– Заряжай! Пли!

Чудовищная осадная машина добралась до основания Стены, раздался скрежет металла, когда бронированная башня заскреблась о керамитовую и каменную облицовку. В Куртину выпустили якорные канаты, чтобы зафиксировать башню. Гидравлические стабилизаторы раскинулись под бронированными краями машины, чтобы сделать ее устойчивее на разбитой земле. С металлическим воем башня стала выдвигаться вверх, удлиняясь, чтобы сравняться с высотой стены. Сегментированная броня с зойканской символикой и другими росписями, от которых Роуна тошнило, развернулась сверху, чтобы защитить жерло выдвигающейся башни.

В это время основная часть огромной машины открыла хорошо защищенный люк, и в него устремились зойканские отряды.

Вершина башни вздымалась над краем Стены, метрах в сорока от Роуна. Гидравлические поршни хрипели, стальные когти вгрызались в керамит, а по обе стороны люка располагались тяжелые огнеметы.

– В укрытие! В укрытие!  – орал Роун.

Огнеметы оросили вершину Стены жидким огнем, пронесшимся по ней взад‑вперед. Сорок солдат Вервунского Главного и девять Призраков моментально превратились в прах, когда пытались убежать от башни. В придачу к визжащим огнеметам автоматические гранатометы на вершине башни с шумом плевались взрывчаткой. Гранаты детонировали по всей длине обожженной Стены.

Роун упал под прикрытие бастиона вместе с Браггом, Фейгором и еще несколькими Призраками. Фейгор палил в башню из лазгана, но его выстрелы просто отскакивали от брони. Вервунские солдаты, некоторые охваченные огнем, бежали мимо них.

– Брагг!

– Заклинило, – ответил гигант, борясь со своим гранатометом.

– Заряди его! – приказал Роун рядовому Гирду.

Гирд, седеющий Призрак лет сорока, метнулся за спину Браггу, когда тот взвалил оружие на плечо. Старший Призрак загружал свежие гранаты в приемник.

– Выстрел! – прорычал Брагг, отправив гранату прямо в вершину башни. Она сшибла левый огнемет и мощной вспышкой воспламенила выходящий прометий. Но бронированная транспортирующая часть осталась невредимой.