Текст книги "Некрополь"

Автор книги: Дэн Абнетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Литейщики собрали их оружие. Рабочий Ганниф передал Сорику пистолет комиссара.

– Я вас в обиду не дам! – рявкнул Сорик. Он дал знак следовать за ним по транзитному каналу. Они отсалютовали ему и двинулись в город.

– Маршал Гнайд мертв, – сообщил Легислатуре верховный лорд Сондар. Зал безмолвствовал, пока парящий трон верховного лорда возносился на главную кафедру вместе с каменноликим авангардом УКВГ. Трон Сондара зафиксировался над кафедрой законодателя, и лорд улья Вервун долгое мгновение всматривался в собрание, прежде чем заговорить. Он был одет в королевскую мантию, лицо закрывала бирюзовая керамическая маска Януса.

– Мертв, – повторил Сондар. – Наш улей на пороге войны – а вы, благородные дома, низкие дома, гильдийцы – вы полагаете, что настало время узурпировать власть?

Молчание затянулось.

Маска Сондара повернулась, он оглядел огромное пространство ярусного зала.

– Мы – едины, либо же мы – никто.

Все то же напряженное молчание.

– Я полагаю, вы считаете, что я слаб. Я не слаб. Я полагаю, вы считаете, что я глуп. И это тоже не так. Я полагаю, что некоторые благородные дома видят здесь возможность изменить собственные судьбы.

Мановением руки верховный лорд позволил лорду Анко подняться.

– Мы никогда не сомневались в Вас, верховный лорд. Торговая война обрушилась на нас столь внезапно…

«Ах ты ж скудоумный слабак, – подумалось Чассу. – Сондар толкнул нас в это слепыми, а ты умиляешься. И где же пыл, с которым ты днем призывал нас действовать решительно?»

– Зойка поплатится, – сказал Сондар. Часс присмотрелся к движениям верховного лорда и заметил, насколько отрывистыми они были. «Это не он», – понял Хеймлик. Негодяй отправил очередную куклу‑сервитора вместо себя.

– Мы связались с Северными литейными группами и Ванник Магной. Они укрепят наш гарнизон. Наша контратака начнется в течение двух дней.

Одобрительный шум донесся из ямы общин и гильдийских лож.

Часс поднялся и заговорил:

– Я полагаю, что в интересах всего Вергхаста будет просить помощи у Империи.

– Нет, – ответил Сондар быстро. – Мы уже побили Зойку однажды; сделаем это снова. Это внутренние проблемы.

– Уже нет, – раздался голос снизу. Собрание посмотрело вниз на скамьи, где сидели представители Администратума. В маске и капюшоне, на ноги поднялся интендант Бейнфейл из Имперского Администратума. – Астропатические сообщения уже были отправлены с просьбой об имперской помощи от военмейстера Макарота. Вервунское производство артиллерийских орудий и военного транспорта жизненно необходимо для постоянной поддержки Крестового похода на миры Саббаты. Военмейстер не станет отмахиваться от нашего прошения. Это серьезнее, чем локальные планетарные разборки, верховный лорд Сондар.

Сондар или, точнее, то, что его представляло, как будто затрясся на своем троне. Часс предположил, что от гнева. Равновесие между полномочиями улья и Империума всегда было весьма шатким в улье Вервун, даже в сравнении с остальной знатью Вергхаста. И все же столь серьезные и явные столкновения были редки. Часс хорошо понимал стратегическую ценность вклада улья Вервун и остальных предприятий Вергхаста в благополучие похода, но размах действий интенданта все же поразил его. Администратум был бюрократической правой рукой самого Императора, но обычно они все же склонялись перед волей местного планетарного правителя.

«Все еще хуже, чем показалось сначала», – подумал он, и неприятное чувство закралось ему в душу.

Держа младенца и таща свободной рукой маленького мальчика, Тона Крийд бежала через горящую северную часть Коммерции. Мальчик плакал. Она ничего не могла поделать. Если бы они добрались до доков, она смогла бы переправить их через реку в надежное место. Но дороги были забиты. С той же скоростью, с какой прибывали в улей беженцы с юга, местные бежали на север.

– Куда мы? – спросил мальчик, Далин.

– Куда‑нибудь в надежное место, – ответила Тона.

– Кто ты?

– Я твоя тетя Тона.

– У меня нет тети.

– Теперь есть. И у Янси тоже.

– Йонси.

– Как скажешь. Бежим, – Тона пыталась протащить их через огромную толпу, заполнившую транзитные каналы к докам, но их крепко зажало.

– Куда мы идем? – снова спросил ребенок, когда они укрылись под навесом магазина, чтобы избежать давки.

– Отсюда. К реке, – таким был план. Но при такой толчее она не была уверена, что это возможно. Может, в городе, под Щитом, было бы безопаснее.

Ребенок заплакал.

Он не мог дышать. Давление и темнота над ним ошеломляли. Что‑то маслянистое капало ему на глаза. Он попытался пошевелиться, но ничем пошевелить не мог. Нет, неправда. Он мог пошевелить пальцами ног в армейских сапогах. В рот набилась рокритовая пыль. Он закашлялся и обнаружил, что легким не было места развернуться. Он был придавлен.

Над ним раздавались треск и звяканье. Он слышал голоса, приглушенные расстоянием. Он попытался крикнуть, но подавился пылью, даже для кашля не хватало места.

Свет. Лучик света, прямо над ним, когда камень убрали. Камень убрали – и сразу же осколки поменьше стали давить сильнее, прижав к земле ноги и таз.

В просвете над ним показалось лицо.

– Кто там внизу? Ты жив?

Охрипший, с пересохшим ртом, он ответил:

– Меня зовут Бан Даур. И – да, я жив.

Дом его семьи опустел. Чиновник Ворлин прошагал внутрь, оставляя цепочку липких кровавых следов. Его клан наверняка был в Легислатуре. Ну и пусть себе пресмыкаются перед верховным лордом.

Он пересек занавешенную комнату, подошел к тиковому столику возле узорчатого окна и налил себе тройную порцию джойлика. Менкс и Трор ждали в прихожей, нервно перешептываясь.

– Телохранители! Ко мне! – позвал Ворлин, когда огонь выпивки разлился по телу. Он взмахнул палочкой‑переключателем, но настенный экран крутил лишь имперскую пропаганду. Он вырубил экран и отбросил палочку.

Подошли телохранители. Они оба снова спрятали оружие, как было положено в гильдийских домах.

Ворлин уселся на подвесной диван и, улыбаясь, потягивал напиток. За окном раскинулась громоздкая туша улья Вервун, многие кварталы объяты пламенем. Небо, выглядящее зеленым сквозь Щит, шло рябью под непрекращающимся артобстрелом.

– Вы сегодня хорошо мне послужили, – сообщил им Ворлин.

Охранники замерли в неуверенности.

– Менкс! Трор! Друзья мои! Налейте себе и расслабьтесь! Ваш хозяин горд вами!

Они засомневались, но затем решились. Трор поднял графин, а Менкс нашел стаканы. Стоило им повернуться спинами, Ворлин вытащил игломет и выстрелил.

Первый выстрел вышиб позвоночник Менкса, и того швырнуло на столик, который под ним проломился. Трор оглянулся, и второй выстрел разнес вдребезги графин в его руках, а третий взорвал голову и отшвырнул тело на обломки столика.

Ворлин поднялся, не выпуская выпивку, выстрелил еще тридцать раз по искореженным трупам, просто для порядка. Затем снова сел и, потягивая напиток, наблюдал, как горит улей Вервун.

– Дорога заблокирована, сэр! – крикнул водитель танка Каулу по внутренней связи. Прорываясь по Южному шоссе сквозь обломки внешних трущоб, все еще под обстрелом, колонна Каула добралась до хвоста очереди беженцев, тянущейся от Сондарских врат.

Каул высунулся из башни, глядя вперед, в море толкающихся людей.

Западнее падали снаряды, освещая ночь.

Каул спустился в танк и сказал:

– Поезжай прямо.

Водитель воззрился на него в изумлении.

– Но, комиссар…

– Ты оспариваешь прямой приказ? – рявкнул Каул.

– Нет, сэр, комиссар, сэр, но…

Каул прострелил ему горло и вытащил подергивающееся тело с водительского места.

Он уселся в перемазанное кровью железное кресло и отправил сообщение по внутренней связи: «Бронетанковая колонна. За мной».

«Просто трущобные крысы… бесполезные», – решил он, направив танк на толпу, давя все и вся на пути к далеким вратам улья Вервун.

Глава третья

ПОЛНОЧНОЕ СОЛНЦЕ

После этого любая битва будет легкой, победа – простой, слава – пустой.

Генерал Ночес Штурм, после победы на Гримойре

Бомбардировки продолжались днем и ночью еще две с половиной недели. К двенадцатому дню день и ночь были едва различимы из‑за тумана‑дымки, повисшего над ульем Вервун. Щит оставался несокрушимым, но южные внешние трущобы и предприятия обратились в выжженную пустошь площадью пятьдесят километров. Некоторые снаряды прицельно били с перелетом Щита, катастрофически повредив незащищенные северные районы и значительную часть Хасских доков.

Днем шестого дня маршал Эдрик Кроу, назначенный Легислатурой преемник Гнайда, распорядился закрыть Южные врата в улей. Новый маршал, брат лорда Кроу из одноименного благородного дома, долго служил старшим полковником в Вервунском Главном, и его назначение поддержали семь из девяти благородных домов. Благородный дом Анко – выдвигавший собственного кандидата, Хескита Анко, – голосовал против. Благородный дом Часс воздержался.

Маршал Кроу был бледным светловолосым гигантом, сильно за два метра ростом. Его свирепые черные глаза и тяжелый взгляд были предметом казарменных легенд, но сам он был спокойным, тихим человеком, справедливым и воодушевляющим лидером, за что и был любим людьми. Перевес голосов благородных домов отражал их уверенность в нем – и то, что они рассчитывали, что он будет отвечать за свои действия при любых обстоятельствах. Хескит Анко, оплывшее смуглое животное, понимавший войну скорее с позиций политики, чем тактики, был назначен старшим штабным офицером у Кроу, чтобы дом Анко унялся. Эти двое не ладили, и их гневная ругань в Штабе домов вскоре стала притчей во языцех.

Решение Кроу закрыть врата – а на тот момент все еще оставалось с полмиллиона беженцев, тянущихся в южные районы в поисках прибежища через Хасский западный, Сондарские врата и врата Кроу, – удивило дома и всю Легислатуру. Многие сочли, что Кроу уступил постоянному давлению Анко. Дом Часс, дом Родъин и семь ординарных домов выдвинули вотум порицания, негодуя по поводу жестокости таких действий. Полмиллиона, обреченные на смерть у запертых ворот. «Это вызов человечности», – заявил лорд Родъин в зале Легислатуры.

На самом же деле на решение Кроу гораздо больше повлиял совет комиссара Каула, который вернулся с фронта на второй день вместе с клочьями уцелевшей танковой дивизии. Несмотря на потери, которые понесли силы Виголайна, многие чествовали Каула как героя. Он единолично развернул более тридцати машин и экипажей и вернул их домой, также доставив ценнейшие сведения о враге. Информационные экраны вовсю превозносили его героизм и преданность. Его имя звучало в лагерях беженцев, во всех скоплениях рабочих и горожан. Придумали титул Народного Героя – и он прижился. Многие ожидали, что его наградят, низший класс считал его настоящим народным героем, достойным звания маршала куда больше, чем Кроу. Когда на девятый день Легислатурой были опубликованы нормы воды, пищи и энергии, на информационных экранах транслировалось обращение Каула, где он утверждал, что намерен не только ревностно блюсти соблюдение норм другими, но и нормировать собственный рацион. Хитроумная пропаганда была придумана самим Каулом, и население улья почти единодушно приняло ограничения, желая быть «верными Народному Герою и его самоотверженности».

Кроу быстро понял, что не стоит недооценивать влияние Каула как популярной фигуры. Но это также значило, что ему приходилось считаться со стратегическими идеями Каула.

Кроу, Анко и высший эшелон офицеров провели большую часть пятого дня на совещании. Они до отказа забили зал совещаний в Штабе домов в Главном хребте. Вполне ожидаемое молчание воцарилось среди собравшихся офицеров, когда Кроу предложил Каулу дать оценку силам противника. Каул поднялся, представив обозрению грубо, напоказ зашитую шрапнельную рану на лбу (еще один продуманный ход в игре Каула).

– Трудно переоценить силу противника, – сказал Каул, и дроны разнесли его спокойный голос по огромному залу до самого купола. – Я нечасто видел военную мощь такого уровня. Восемьдесят или девяносто тысяч единиц бронетехники, тысячи орудийных батарей и многомиллионные пехотные войска.

В зале воцарилось гробовое молчание.

Маршал Кроу попросил комиссара подтвердить только что сказанное. Во время Торговой войны, девяносто лет назад, улей Вервун противостоял армии Зойки в 900 000 человек – и едва выжил.

– Миллионы, – просто повторил Каул. – Конечно, в моем положении сложно было подсчитать точно, но…

Среди офицеров раздались смешки.

– Но я уверен по одному только расположению, что не менее пяти миллионов солдат шли следом за бронетанковым авангардом. И это – лишь те, кто был в поле зрения.

– Абсурд! – вскричал вице‑маршал Анко. – Улей Вервун вмещает более сорока миллионов людей, и мы набираем полмиллиона солдат. Зойка в три раза меньше Вервуна. Как вообще они могли вместить пять или больше миллионов солдат?

– Я говорю только о том, что видел, генерал.

Офицеры перешептывались.

Кроу запросил орбитальные снимки, надеясь, что они либо подтвердят, либо опровергнут эти невероятные утверждения. Но дым от продолжающейся бомбардировки так окутывал континент, что ничего было не разобрать. Он вынужден был положиться на оценку Каула, оценку, которую поддержали многие из орудийных команд, вернувшихся с поля боя.

Также Кроу понимал, что спорить с Народным Героем – политическое самоубийство.

Кроу прочистил горло и посмотрел на комиссара через стол.

– Ваши рекомендации, комиссар?

– Южные врата в улей нужно закрыть. Рано или поздно бомбардировки прекратятся. И тогда зойканские легионы обрушатся на нас всей своей мощью. Может быть, уже сейчас они приближаются и под прикрытием артобстрела входят в южные районы. Мы должны обезопасить себя.

Кроу молчал. Его офицеры у ворот постоянно приносили ему отчеты о приеме беженцев, неутешительную статистику раненых и обездоленных, которые пытались попасть в улей уже шестой день. Но с Каулом не поспоришь.

– Южные врата закрываются завтра в девять. – Кроу надеялся, что ему не придется долго жить с этим бесчеловечным поступком на совести. (Для справки – ему и не придется.)

Пока смысл этого решения доходил до сознания ошеломленных офицеров, полковник Модайл распорядился привести в боевую готовность башенную артиллерию. По первому же сигналу орудия были подготовлены, но более мощные тяжелые пушки, ждавшие своего часа с Торговой войны, все еще хранились на резервных складах внутри самой Куртины. Вице‑маршал Анко доложил, что работа уже идет полным ходом. Основная огневая мощь улья будет готова в течение двух дней, так что город наконец‑то сможет ответить дальнобойным огнем на бомбардировки.

– Что насчет подкреплений, которые обещал верховный лорд Сондар? – спросил офицер артиллерии.

– Десять полков вспомогательных войск направляются к нам на юг от Северных литейных групп именно в эту минуту. Улей Ванник обещал девять полков в течение недели.

– А прошение к Империуму? – спросил комиссар Тарриан, начальник УКВГ.

Кроу улыбнулся.

– Воля Императора на нашей стороне. Военмейстер Макарот уже откликнулся на наши просьбы. Обычно его войска находятся в месяце пути, но сейчас нам повезло. Отряд с Монтакса, перегруппировавшийся, чтобы присоединиться к основному походу магистра войны в систему Кабала, находится всего в девяти днях отсюда. Его перенаправили. Шесть пехотных полков Имперской Гвардии и три бронетанковые группы тоже идут прямо к нам.

Зал зашумел, раздались радостные восклицания.

Кроу поднялся и попросил тишины.

– Но они еще в девяти днях отсюда. Мы должны быть сильными, быстрыми, мы должны хорошо защищаться до их прибытия. Южные врата закрываются завтра в девять.

Жалкое подобие зари просвечивало сквозь дымовую завесу, когда следующим утром врата Иеронимо Сондара закрыли. Несколько десятков беженцев протиснулись в последние мгновения. И еще больше оказались раздавлены захлопывающимися створками. История повторилась на вратах Хасского западного и Кроу. Вейвейрские врата были выведены из строя в первую же ночь, хотя огонь на железной дороге уже потушили. Батальоны Вервунского Главного под присмотром офицеров УКВГ блокировали проходы металлическими щитами, комиссариат распорядился стрелять по тем, кто попытается пробраться.

Жалобные крики и вой запертых снаружи – все это оказалось слишком для некоторых солдат Вервунского Главного. В письмах и дневниках многие писали, что для них это было тяжелейшее испытание за всю войну. Солдаты, видевшие закрытие врат на заре шестого дня, уже потом, пройдя через все, не могли забыть этого. Годы спустя они просыпались в поту ночью или на рассвете, крича, повторяя крики, которые слышали из‑за Стены. На тот момент это был самый жестокий поступок в ходе войны, сравниться с ним могут лишь события, произошедшие месяцем позже, когда ворота вновь открыли.

Башенная артиллерия улья Вервун открыла огонь перед обедом восьмого дня. Могучие башни распахивали керамитовые ставни и давали залпы по скоплениям сил противника на дальних лугах. Залпы были встречены удвоенной бомбардировкой от все еще невидимого врага.

Утром одиннадцатого дня войска потянулись по автострадам к северу от Хасса. Двадцать тысяч человек и около пяти тысяч боевых машин, присланных Северными группами в поддержку улью Вервун, – или, точнее, переходу Хасса, который защищал их от надвигающегося Зойки. Поднимая тонны пыли, бронетранспортеры и танки грохотали сквозь разбомбленные внешние трущобы и уничтоженные фабрики, не страшась бомбардировки, все еще осыпавшей снарядами заречье. Тысячи горожан спасались от обстрела на лодках по реке, кто‑то – пытаясь добраться до дома в северных наружных трущобах, большинство – ища пристанища в Северных группах. Кое‑где толпы беженцев задерживали продвижение Севгрупп, но вице‑маршал Анко отправлял наряды УКВГ расчистить путь.

Днем полки Севгрупп спокойно двигались к ожидающим их лодкам в доках, а всех беженцев оттеснили к придорожным полям, чтобы подкрепление могло пройти. Около трехсот беженцев были расстреляны при попытке сопротивляться расчищающему путь УКВГ.

Беженцы улюлюкали, когда полки Севгрупп грохотали мимо них. Генерал Ксанс, Вторая Северная, позднее писал: «Этот унизительный прием ударил по боевому духу Севгрупп сильнее, чем месяц отчаянного сопротивления на Стене».

Исходя из численности Севгрупп и вместимости лодок, на то, чтобы переправить их в Вервун через Хасс, должно было уйти четыре дня. Узнав об этом, маршал Кроу распорядился открыть Хасский путепровод, чтобы вновь запустить железную дорогу, закрытую с началом бомбардировки. Некоторые части Севгрупп, таким образом, оказались в улье уже через два дня. Многие танки и бронетранспортеры пересекли реку сами – прокатившись по рельсам железной дороги. Два дивизиона пехоты Севгрупп также пересекли реку сами, маршируя в паузах между поездами.

Пока ничего не было слышно от обещанных подкреплений от улья Ванник, крупной нефтеперегонной системы в трехстах километрах к востоку. Ванник обязался обеспечить девять полков, но пока что от них приходили лишь запасы топлива, идущие по восточному трубопроводу. Многие в улье Вервун задумывались, не добрались ли силы Зойки и до них.

На заре четырнадцатого дня в верхнем слое атмосферы завиднелись огни. Сверкая, десантные корабли Имперской Гвардии спустились и направились к главному порту в Каннаке, в ульях Северных групп. Вервунское центральное посадочное поле не могло принять корабли, пока Щит был активирован.

Имперская Гвардия высадилась в Каннаке и затем двинулась на юг следом за силами Севгрупп. Сам вид высокоорбитальных маневров и светящихся в небе кораблей укрепил боевой дух осажденного улья. Гвардия вот‑вот придет.

Первый, Второй и Четвертый Вольпонские королевские быстро развернулись к югу от Каннакского порта, используя железную дорогу, чтобы быстро проникнуть в глубь улья. Маршал Кроу лично встречал генерала Ночеса Штурма, награжденного за победы при Гримойре, на рокритовой платформе вокзала в Северном хребте. Его приветствовала огромная толпа официально благонадежных граждан – под пристальным надзором УКВГ.

Разодетых в переливающиеся голубые платья дочерей благородных домов – среди них Мерити Часс, Алину Анко, Иону Гавунда и Мёрдит Кроу – отправили украсить шелковыми венками Штурма и его помощников, полковников Жильбера и Кордея.

Штурма приветствовал и всем известный комиссар Каул. Изображение их, улыбающихся, пожимающих руки, повторили миллионы информационных экранов по всему улью.

Пятый и Седьмой полки Роанских Диггеров под командованием генерала Нэша прибыли в тот же день, но позднее, едва успев на помпезный фарс. Вице‑маршал Анко приветствовал генерала Нэша, духовой оркестр играл торжественные марши. Посреди всеобщего ликования Нэш заверил, что три полных Нармянских бронетанковых полка уже выгружаются из транспортников в Каннакском порту и к утру уже будут в пути на юг. Толпа всколыхнулась радостными новостями и встречала уважаемую Гвардию так, словно они уже выиграли войну.

Танитский Первый и Единственный прибыл, почти незамеченный, двумя ночами позднее.

Более восьмидесяти матово‑черных армейских грузовиков катились по Северному шоссе сквозь северные внешние трущобы улья Вервун. Холщевые навесы были откинуты, в каждой машине ехало около тридцати солдат Танит, каждый со своим с оружием, поясами, рюкзаками, вещмешками и спальниками. Подскакивающие грузовики – трехосные машины с огромными оскаленными решетками радиаторов и пучеглазыми фарами – были отмечены знаками Севгруппской транспортной дивизии. Запасные колеса и канистры с горючим крепились с обеих сторон.

По бокам от них носилось с десяток человек эскорта верхом на черных же мотоциклах, а позади главной колонны шло еще тридцать высоких четырехосных машин, груженных ящиками со снарядами и полковыми припасами, а также многочисленными поварами, техниками, механиками, сервиторами и прочими обозниками, следующими за полками Гвардии. Эти грузовики были грязно‑желтого цвета раскраски Грузового объединения Каннакского порта, и их груз был накрыт сеткой. Солдаты Севгрупп в бледно‑синих формах и фуражках вели все грузовики, но мотоциклисты были из танитских, в узнаваемой темной маскировочной форме. В двенадцати километрах от улья Вервун они приостановились, чтобы просочиться через контрольно‑пропускной пункт на шоссе, а оттуда их повел эскорт из двух темно‑синих служебных машин офицеров УКВГ.

Фары конвоя освещали путь. Ночь спустилась как‑то незаметно в этой густой пелене дыма. Ориентирами оставались лишь разгромленные районы по сторонам, неверный свет зеленого купола над самим ульем, частично скрытым дымом, и редкие вспышки дальнобойных снарядов, падающих на наружные трущобы, через которые они сейчас ехали.

Брин Майло, самый младший из Призраков, ехал с первым взводом в головном грузовике. Стройный бледный юноша, только начавший оформляться во взрослого мужчину, – он был единственным не солдатом, выжившим в развалинах Танит, когда его родной мир четыре года назад захватили и уничтожили. Сам комиссар спас его и вытащил из огня, испепелившего Танит.

Долгое время он был сыном полка, всеобщим талисманом, волынщиком, маленькой частичкой танитской невинности, спасенной из ада, напоминанием о месте, которое они потеряли. Но шесть месяцев назад, во время битвы при Монтаксе, он, наконец, тоже стал солдатом. Он гордился положенными ему обмундированием и лазганом и следил за выкладкой лучше, чем любой из бывалых танитских солдат.

Он сидел в битком набитом кузове грохочущего грузовика и полировал полковой значок на своем черном берете бархоткой.

– Майло.

Брин взглянул на Ларкина, сидевшего напротив. Жилистый худощавый мужчина, разменявший пятый десяток, был известен невротическим характером не меньше, чем талантом, выдающимся даже среди полковых снайперов. Длинный, особой формы снайперский лазган лежал, завернутый в брезент, у его ног. Ларкин разработал свой снайперский скоп и сейчас использовал его как подзорную трубу, выглядывая из грузовика. Ларкин сказал как‑то Майло, что не верит ничему, пока не рассмотрит в свой любимый скоп.

– Ларкин?

Ларкин ухмыльнулся и ответил на взгляд, бережно передавая юноше хрупкий латунный инструмент. По крошечным рунам, мерцающим на экранчике настроек, Майло понял, что он был настроен на тепловое излучение.

– Взгляни. Туда.

Майло с недоверием покосился на скоп и поднес его потертое кольцо к глазу. Он увидел сияние и непонятные перекрещивающиеся росчерки красного.

– На что я смотрю?

– На улей, мальчик, на улей.

Майло снова посмотрел. Он опознал в сиянии желтый купол Щита, огромного энергетического поля, скрывающего город‑улей впереди.

– На вид достаточно большой и достаточно уродливый, чтобы сам мог присмотреть за собой, – высказался он.

– Так говорят о многих из нас, – сказал полковник Корбек, держась за железные поручни и подсаживаясь к Майло и Ларкину. – Улью Вербен сейчас тяжко, говорят.

– Улей Вервун, шеф, – поправил сидевший рядом рядовой Бёрун.

– Фес тебя, умник! – Корбек пихнул ухмыляющегося солдата. – Видит фес, я имя‑то свое не всегда помню, что уж и говорить о том, куда меня занесло.

Первый взвод разразился хохотом.

Майло протянул скоп Корбеку, но тот отмахнулся от него безо всякого интереса.

– С местом, которое меня убьет, когда встречусь, тогда и встречусь. Сильно мне надо на него еще и заранее глазеть!

Майло вернул драгоценный скоп Ларкину, тот бросил еще один взгляд на улей и спрятал инструмент в мешок.

– Насмотрелся вдоволь, Ларк? – спросил Корбек, хватаясь огромными руками за поручни над головой, и его бороду прорезала зубастая ухмылка.

– Насмотрелся вдоволь, чтобы знать, куда целиться, – отозвался Ларкин.

В трясущемся кузове третьего грузовика третий взвод резался в карты. Рядовой Фейгор, опасный худой человек с тяжелыми веками, выторговал полную колоду таро у кого‑то из Администратума и теперь заправлял игрой в «сердца и титаны».

Рядовой Бростин, огромный, крепкий и мрачный, проиграл уже столько, что готов был поставить свой огнемет вместе с горючим на следующий кон.

Фейгор, зажав сигару в острых зубах, посмеялся над отчаянием Бростина и сдал заново.

Пока он тасовал большие картонные карты и раскладывал на решетке, взвод собирал монеты, мятые банкноты, кольца и порции табака.

Рядовой Каффран наблюдал за ставками. Невысокий, молодой и целеустремленный, всего годом старше Майло, Каффран заслужил уважение во время береговой атаки на Оскрай в прошлом году. Каффрану не нравились карты, но во взводе Роуна так легче было стать своим.

Майор Роун сидел в кузове, спиной к стене водительской кабины. Второй офицер Танит, он был печально известен раздражительностью, вероломством и пессимизмом. Корбек частенько сравнивал его со змеей – как физически, так и по характеру.

– Сыграете, майор? – спросил Фейгор, приостановив раздачу.

Роун покачал головой. Он уже проиграл достаточно своему адъютанту за последние сорок дней перелета на транспортном корабле.

Сейчас он уже почуял войну и потерял интерес к пустым играм.

Фейгор пожал плечами и закончил раздачу. Каффран поднял карты и вздохнул. Бростин поднял свои карты и вздохнул еще тяжелее. Он прикидывал, примут ли как ставку шерстяные носки.

Мотоциклисты летели по обе стороны несущихся грузовиков, указывая направление. Сержант Маколл, командир разведчиков, вклинился между двумя транспортирующими машинами, чтобы успеть увидеть выплывающий из дыма улей раньше них. Город был огромен, больше, чем он когда‑либо видел, точно больше, чем города‑бастионы Танит.

Взревев мотором, он рванул вперед, миновал служебные машины местного комиссариата и возглавил колонну, несущуюся по разбитому шоссе к докам.

Залп снарядов обрушился на внешние трущобы на востоке. Дорден, пожилой седеющий старший медик Танитского полка, приподнялся, чтобы посмотреть. Пожары, яркие, лимонного цвета, с шипением вздымались над отдаленными взрывами. Грузовик подскочил на колдобине, и Дорден хлопнулся на задницу.

– Чего высматриваешь? – спросил Брагг.

– Не понял? – переспросил доктор.

Брагг перевернулся на своей неудобной койке. Он был огромен, больше, чем любые двое Призраков вместе взятые.

– Мы доберемся туда рано или поздно. Помрем там рано или поздно. Чего ради стараться заранее рассмотреть нашу смерть?

Дорден смерил гиганта взглядом.

– Стакан наполовину пуст или наполовину полон, Брагг? – спросил он.

– Какой еще стакан?

– Гипотетический. Наполовину пуст или наполовину полон?

– Да, так о каком стакане речь‑то?

– Воображаемом стакане.

– А что в нем?

– Неважно.

– Мне важно, док, – пожал плечами Брагг.

– О, ну ладно… сакра в нем. Наполовину пуст или наполовину полон?

– Сколько сакры? – уточнил Брагг.

Дорден открыл рот, потом еще раз, потом сел на место.

– Забудь.

Брагг вытащил матерчатую флягу.

– Вот она, сакра, – объявил он.

– Спасибо, не сейчас, – ответил Дорден, подняв руки, словно сдаваясь.

Брагг сел напротив него в трясущемся кузове, кивнул и сделал глубокий глоток.

Снаряды с воем упали в полукилометре от дороги, достаточно близко, чтобы стало неуютно. Дорден потянулся к фляге.

– Ладно уж, раз она здесь…

Сержант Варл, сжимая железные поручни койки жужжащей механической рукой, пытался поднять боевой дух своих людей, заведя песню. Некоторые присоединились без особого энтузиазма, подпев куплет или два из «Выше неба, дальше дали», но вскоре затихли. Когда Варл попытался снова, ему посоветовали заткнуться.

Сержант ладил с людьми лучше большинства офицеров в полку и знал, когда отчитать, а когда оставить в покое. Он достаточно прослужил рядовым.

Сейчас настрой взвода был плохим. И Варл знал почему. Никто не хотел. Никто не хотел ввязываться в войну между ульями.

«Магнификат» ожидал в северных доках, когда появилась первая колонна, заливая огнями ночь. Все лодки на Хассе работали вовсю, река оставалась судоходной, и грузы боеприпасов и амуниции из Северных групп прибывали один за другим. Отряды Вервунского Главного в синих шинелях, серых портупеях и характерных шипастых шлемах вместе с людьми из УКВГ, сервиторами и горсткой чиновников и инспекторов в красных мантиях Администратума контролировали перевозчиков на реке – к негодованию постоянных портовых работников из гильдии доковладельцев. Священники из Экклезиархии тоже явились на третий или четвертый день, заведя постоянное «дежурство» молитв, чтобы защитить переправу и обезопасить русло и виадук. Клирики, все в капюшонах, столпившись вокруг жаровни на краю пирса, нараспев читали молитвы. Каждый раз, когда Фолик подводил «Магнификат» к причалу на северном берегу, они были там. Казалось, они никогда не спали, никогда не отдыхали. Он завел обыкновение кивать им каждый раз, когда его паром скользил мимо них. Они никогда не отвечали. В эту ночь Фолик рассчитывал принять больше груза, но солдаты домов, заправляющие сейчас в доках, отвели ему причал в стороне, чтобы транспорты с войсками могли свободно проезжать на посадочные платформы.