Том 1. Стихотворения 1908-1917
Текст книги "Том 1. Стихотворения 1908-1917"
Автор книги: Демьян Бедный
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)
Урожай*
Как у попа Ипата
Не борода – лопата.
Расправивши ее оплывшею рукой,
Печальных мужиков намедни
В конце обедни
Поп речью потчевал такой:
«Ох, вижу: в помыслах мирских погрязли все вы.
Не богомольцы вы весной.
Все только думки про посевы:
А не побил бы град, а не спалил бы зной.
Почто мятетеся и плачетеся векую?
Бог видит вашу скорбь и всю нужду людскую,
Казня и милуя нас, грешных, поделом.
Не судьи мы господней воле.
Идите же со мною в поле, –
На всходах отпоем молебен всем селом.
И ущедрит вас бог зерном по вашей вере,
И будет хорошо приходу и попу.
С вас много ль надо мне: с копенки по снопу,
Аль с закрома по мере».
* * *
Читатель, не мудри и зря не возражай.
Поп линию свою ведет примерно:
Помолится, и будет урожай –
У мужиков? Бог весть! А у попа – наверно.
Утешение («Средь суеты дневной…»)*
«…Лубок, приютившийся в получивших распространение баснях».
(Ликвидаторский «Луч», 13/IV, № 172.)
Средь суеты дневной и давки,
Изрядно разморясь от зноя и винца,
Уставились в окно иконной лавки
Два подозрительных каких-то молодца.
«Скажи, – гнусил один, – уж сделай одолженье…
Не зря болтаю, нет… Душевный, братец, зуд…
Ученый ты… Скажи, ты веришь в Страшный суд,
То-бишь, в загробное отмщенье?
Вот посмотри… в окне…
Изображенье…
Подумай, каково тем грешникам в огне!
Тебе не чудится их тел горелый запах?
Друг, если правда все, – ведь быть тебе и мне
у черта в лапах!»
«Потише ты… – скосив глаза с опаской вбок,
Ответил „друг“ с брезгливой миной. –
Размяк!.. Пред чем размяк?.. Добро бы пред картиной –
А это же… простой лубок!»
* * *
О, меньшевистские кретины!
Вы – мастера писать волшебные картины.
Но мой пророческий, такой простой лубок
Без украшений и ретуши
Не зря на фабриках все знают назубок,
Брезгливо морщася от меньшевистской чуши.
Пройдет ли год, иль долгие года,
Но не уйдете вы, лакейские вы души,
Как не уйдут и ваши господа,
От беспощадного рабочего суда.
«Свобода» печати*
(Из дневника)
С мигренью адскою проснулся поутру.
Всю ночь меня во сне (ты видишь сны, читатель?)
Тащил какой-то черт в какую-то дыру:
«Пожалуйте… в котел… мусью баснописатель!»
Все это – не к добру.
«Жена!»
«Ну что?!»
«Гляжу, как странно все сегодня:
Ты – с „Новым временем“!»
«И буду с ним всегда!»
«Газета тоже… Тьфу!.. А дай ее сюда…
Узнаю, чем тебя прельстила эта сводня?»
«Прельстилась! Вот… Читай…» В глазах – презренье,
гнев…
Совсем не узнаю моей смиренной Кати.
Читаю… Ба! «Проект устава о печати».
Ой… батюшки… Ой-ой!.. И, сразу ошалев,
Валюся кубарем с кровати.
Очнувшись, чувствую, что «не могу молчать»,
Лечу к редактору.
«Читали… про печать?»
«Ох, вечно, – говорит, – вы с новостью худою.
Опять какой-нибудь отчаянный проект?
Прочтем…»
Прочел, хе-хе! Разительный эффект.
Пришлось отпаивать несчастного водою.
«Не надо… – простонал, придя в себя, бедняк
И взором грустным все вокруг себя окинул. –
В буфете, – говорит, – пошарьте… есть коньяк…»
Поднес ему и сам рюмашку опрокинул.
Немного отлегло… Сердечный разговор…
Потом какой-то вышел спор…
Спор кончился глупейшей ссорой
За рюмкою… не помню, за которой.
Домой приплелся с черного крыльца,
Не всеми чувствами владея,
И тут же выпорол в сердцах сынка-мальца:
За азбукой застал его, злодея!
Преступник! Сам влетит и подведет отца!
«Аль скажешь ты, что враг я своему дитяти?! –
Взволнованно потом я объяснял жене. –
Володю грамоте учить совсем некстати,
Ведь нынче дураки стоят в большой цене:
Возьми-ка вот, как я, да обмозгуй вполне
„Проект устава о печати“.
Нет, баста! Кончено. Теперь я вижу сам:
Текла свобода по усам…
Насчет свобод мы на диете.
Катюша! Ты же мне милей всего на свете.
Не плачь… Я понял все… Сатира? Чур меня!
Авось и без нее мы не потонем в Лете».
* * *
Читатель, не горюй, и с завтрашнего дня
Ищи моих сатир… в отчетах о балете.
Азбука*
Не знаю, как и почему –
Гадала ль тетенька ему,
Аль за особые заслуги? –
Назначен был медведь весной
Правителем одной лесной
Округи.
Рай – не житье! Медведю впрок
Пошло довольство даровое:
Глядь да поглядь, в короткий срок
Стал наш правитель толще вдвое.
Но, будучи гневлив, упрям
И неразборчив на расправу,
Топтыгин всем лесным зверям
Пришелся сразу не по нраву.
«Долой насильника!»
«Долой!»
Пронесся всюду общий вой.
«Товарищи, костьми поляжем
За наше право!»
«Все обяжем
Себя порукой круговой!»
«В союзы!»
«В единенье сила!»
«Да что их, муха укусила,
Перебесились, что ли, все?» –
Ревет медведь куме-лисе.
Ко лбу прижав с почтеньем лапу,
Дает лиса ответ сатрапу:
«Ваш-сясь! Осмелюсь доложить:
Зверям трудненько стало жить.
Они о вольностях мечтают.
Все вольнодумцы искони,
Не зря завыли так они:
Они – воззвания… читают…»
«Читают? Что за ерунда! –
Взревел Мишук, ушам не веря. –
Да отродясь я никогда
Не видел грамотного зверя.
А нынче… Ну, пришла ж пора!..
Впрямь, так ли грамота хитра,
Коль знают все ее теперя?
Кума-голубка, будь добра, –
Медведь лису умильно просит, –
Я, чай, ты грамотна сама.
Покажь суть дела!»
И кума
Медведю азбуку подносит:
«Тут, значит, буквы, Ваша Честь.
Вот это – гласные все звуки.
Без них словечка не прочесть.
„Аз“, „Иже“, „Он“, „У“, „Я“ да „Есть“,
Здесь – ряд согласных: „Веди“, „Буки“,
„Добро“, „Мыслете“, „Рцы“, „Глаголь“…
Их – шепотком…»
«Кума, уволь!
Мне не осилить всей науки.
Но главное – смекнул как раз…
Подь объяви зверям приказ,
Что мне от злобного их вою
Ни днем, ни ночью нет покою;
Да, окромя того, что „Аз“
И „Буки“ разные да „Веди“
Сплошь могут знать одни медведи, –
„Все звуки, дескать, не про вас“, –
Что тошно мне от их докуки, –
Что я-де грамоте не враг:
Пусть собираются в овраг
И воют, ежли что, от скуки.
А так как с сутью я знаком,
Чтоб следствий не было опасных,
Не разрешаю звуков… гласных!
Пускай повоют… шепотком».
Предпраздничное*
Полиция не позволяла говорить за продолжение стачки и одного говорившего рабочего стащила за ногу с трибуны.
(Из письма рабочего.)
Хозяин потчует под праздник батраков:
«Я, братцы, не таков,
Чтоб заговаривать вам зубы.
Судьбину вашу – кхе! – я чувствую вполне…
Кому по рюмочке?»
«Да что ж? Хотя бы мне», –
Илья облизывает губы.
«Кто, други, по второй?»
«Да я ж и по второй!»
«Ребята! Аль к вину мне подгонять вас плетью?
Ну, кто по третьей? А?.. Раздуло б вас горой…»
«Да я ж! – кряхтит Илья. – Как третью, так и третью».
«А как же с праздничком?.. Пропащий, значит, день?
Аль потрудились бы… кому из вас не лень», –
Вздохнув, умильно речь повел хозяин снова.
«Что ж, братцы, – батракам тут подмигнул Илья, –
Все я да я!
А вы – ни слова!»
* * *
Нет, не совсем-то так. Ответ, я знаю, был.
Ответ такой, что наш хозяин взвыл.
И я бы повторить его не прочь, ей-богу,
Но… кто-то дергает за ногу!
Муравьи*
«Рабочей армии мы светлый гимн поем!
Связавши жизнь свою с рабочим муравьем,
Оповещаем вас, друзья, усталых, потных,
Больных, калек и безработных:
В таком-то вот дупле открыли мы прием
Даяний доброхотных.
Да сбудется, что вам лишь грезилось во сне!
В порыве к истине, добру, свободе, свету,
При вашей помощи, мы по весне
Решили основать рабочую газету!»
Бог весть, кому пришло в счастливый час на ум
Такое наколоть воззванье на репейник,
Что рос при входе в муравейник.
У муравьев поднялся сразу шум,
Движенье, разговоры
И споры.
От муравья шла новость к муравью:
«Слыхал? Газетку, брат, почнем читать свою!»
И на газету, впрямь, средь говора и писка
Пошла пребойкая подписка,
А дальше – муравей, глядишь, за муравьем,
Здесь – в одиночку, там – вдвоем,
Отдавшись увлеченью,
Несут: кто перышко, кто пух, кто волосок,
Кто зернышко, кто целый колосок…
Предела нет святому рвенью!
Кипит работа. Через час
Подписка и припас
Пошли по назначенью.
Газету жадно ждут равно – старик, юнец,
От нетерпенья изнывая.
В начале мая
Газета вышла наконец.
На час забыты все заботы,
Работникам не до работы:
Кто не читает сам, те слушают чтеца.
«Так!»
«Правда!»
«Истина!»
«Смотри ж ты, как понятно!»
«Читай, миляга, внятно!»
Все живо слушают с начала до конца:
Тот – крякнет, тот – вздохнет, тот – ахнет…
Что не осилил ум, то схвачено чутьем.
«Вот… Сла те, господи! Дождались: муравьем
Газетка пахнет!»
«Видать: орудуют свои».
«Бог помочь им! Святое дело!»
«Вот… прямо за душу задело!..»
И рядовые муравьи,
Кто как хотел и мог, в газету путь проведав,
Шлют за статьей статью
Про жизнь про горькую свою,
Про душегубов-муравьедов,
Про то, чтоб муравьям сойтись в одну семью,
Скрепивши родственные узы.
И до того статьи, как видно, били в цель,
Что не прошло и двух недель –
Все муравейники сплотилися в союзы!
Жизнь муравьиная! С работы – ломит грудь…
А тут беда – гнездо загажено, разрыто:
То рыло по гнезду прошлося чье-нибудь,
То чье-нибудь копыто.
Но муравьям теперь не так страшна беда:
Газетка скажет, как все сообща поправить,
Подскажет остальным товарищам – куда
Подмогу братскую направить.
Меж тем идет весна. Успело все отцвесть,
И время двигается к лету.
С газетой – чудеса: денек газета есть,
А три дня – нету.
Мурашки – ах да ох!
Пошли меж ними слухи,
Что дело гадят мухи:
Все это – их подвох;
Что, бог весть, живы все ли
В газете земляки;
Что все дупло обсели
Могильщики-жуки.
Мурашки бьют тревогу:
«Спешите, братцы, все – газете на подмогу,
Чтоб отстоять ее судьбу.
Ведь польза от нее так явно всем приметна:
Жизнь будет без нее мертва и беспросветна,
Как в заколоченном гробу.
Припасы наши как ни тощи,
Покажемте пример великой нашей мощи
И, чтобы доказать, что эта мощь – не тень,
Назначим „трудовой“ в году особый день,
Доход которого отчислим
Газете, коей мы живем
И пролетарски мыслим!
Когда душа горит божественным огнем, –
Пусть тучи грозные нависли! –
Пред темной силою мы шеи не согнем.
Товарищи! Да здравствует подъем!
Да будет первый день газеты нашей – Днем
Рабочей вольной мысли!»
* * *
Стал муравей за муравья,
А муравьед за муравьеда.
За кем останется победа –
Вы догадаетесь, друзья!
Паук, муха и пчела*
«Одно движение! Один хотя бы звук!
Что с вами, господин Паук?
Изволите терпеть лихую голодуху? –
Набравшись как-то духу,
Спросила Муха Паука…
Издалека. –
Быть может, вы больны? Иль, может, вы оглохли?
Иль гордость ваша такова,
Что вы скупитесь на слова,
Иль, извините, вы… издохли?
Как жаль! Я вам словечка два
Таких сказать хотела
(Тут Муха ближе подлетела), –
Словечка два таких, что сразу прочный мест
Меж нами был бы перекинут.
Подумайте: от вас так часто мухи гинут,
А все-таки знавать приходится вам пост.
Меж тем, хоть мы враги, – сказать нелицемерно! –
Мы с вами бой вести могли бы планомерно.
Ни вы, ни мы в борьбу не лезли б напролом.
Весь спор наш принял бы культурную личину».
Увлекшись, Муха тут крылом
Задела паутину.
И в тот же миг стрелой
Паук напал на Муху:
«Поговори теперь со мной
Про голодуху!»
Все это видела рабочая Пчела.
«Эх, Муха, чтоб тебя! Ты сдуру начала
Свою нелепую затею!
С какими планами ты лезла к лиходею?
У Паука в уме всегда одно лежит…»
«Ох, знаю, что лежит!.. Ох! – Муха чуть жужжит. –
Ох, Пчелка, холодею!..
А план был… все-таки хорош!»
Погибла Муха за идею,
Цена которой – грош.
1913 г.
Всему трудящемуся люду
Твердил и вновь твердить я неустанно буду:
Буржуй привычен гнуть рабочих в три дуги;
Рабочий и буржуй – извечные враги.
Отсюда вывод ясен:
Как бой с буржуем ни опасен,
О соглашенье с ним и думать не моги.
Тот, кто надеется без бою (меньше риску?!)
Буржуя обуздать, взяв от него подписку
«О вечной мировой»,
Тот, выдавши себя буржую головой,
Согнув пред ним холопски спину,
Как муха к пауку – сам лезет в паутину.
Берите ж все пример, достойный похвалы,
С коммунистической пчелы
И не склоняйтесь к подражанью
Мух меньшевистскому жужжанью!
1918 г.
Хозяин*
Заводчик с книжечкой застал однажды внука:
«А ну-ка, миленький, а ну-ка,
Что говорит твоя хваленая наука?»
«Да вот… рассказ про паука».
«Ась? – екнуло у старика. –
Паук?.. Ну, что же он, к примеру?»
«Вишь, сам-от мал, а ест не в меру.
Добро, что нет средь пауков
В рост человечий великанов:
Такой паук бы съел в день дюжину быков
И дюжину баранов».
«Ух! – захлебнулся старичок. –
Ай, божья тварь! Ай, паучок!
Приноровился б, чай, подлец, да наловчился,
Уж то-то бы… хозяин получился».
Горемыка*
«Ба, ба!
Какая занесла погода?
Кого я вижу? Вот судьба.
Чай, не встречалися три года.
Откуда, брат?»
«Бегу с соседнего завода».
«Кто ж знает там тебя? Ты как туда попал?
Там дело с мастером дошло, слыхать, до тачки?»
«Дошло».
«Бастуют?»
«Вот. Заряд мой весь пропал.
Я как их убеждал остерегаться стачки.
Чуть не рыдал, просил:
«Не тратьте, братцы, сил!
К чему безумная отвага?
Вот вам чернила, вот бумага.
Сбирайте подписи. Соорудим в присест
„Организованный протест“».
Так нет, как заревут: «Чихать нам на бумажку!»
«Ты, что ль, снесешь за нас хозяйскую упряжку?»
«Да из каких ты, голубь, мест
С подобными словами?»
«Слышь, не тасуй нам карт!»
«Опомнитесь! – я им. – Товарищи, я с вами!
К чему вам стачечный азарт?
Видать, что нет у нас культурного наследства.
Слепой стихийностью наш воздух заражен.
Зачем переться на рожон,
Когда еще не все испробованы средства?»
«Какие? – мне кричат. – Куда ты клонишь речь?»
«Вы о союзах позабыли».
«Союзы были…»
«И есть. Лишь надо их беречь».
«Да кой-кому союз хороший не подарок.
Задавят…»
«Про союз я говорю другой».
«Какой?»
«Чтоб без политики, чтоб не был слишком ярок».
Тут сразу вышел кавардак:
Загоготали, зашумели.
«Да он в уме ли?»
«В порядке ль у него чердак?»
«Видать, что малый без понятья».
«Вот мы, меньшевики… Не горячитесь, братья!
Я – друг рабочих… Я… Позвольте ж объяснить!»
Но стали так меня теснить,
Что жалко стало… платья».
«Постой, – тут перебил хозяин гостя вдруг, –
Никак идут сюда товарищи с завода…»
«Идут? – заерзал „друг
Рабочего народа“. –
Сходи… скажи… что я… за них… душой скорбя…
Голубчик, погоди… А нет ли у тебя
Отсюдова… другого хода?»
* * *
Коль правду говорить, так правду до конца.
За эту басню мне терпеть опять придется.
У ликвидаторов в ответ ей не найдется
Ни одного разумного словца.
Зато они найдут такого молодца,
Который в рвении сугубом,
Бессильной клеветой противника черня,
Изобразит меня –
По меньшей мере – душегубом.
Голь*
На весь на лес задавши храпу,
Сосал во сне Мишутка лапу.
Вдруг из берлоги сразу – вон!
Стал, озираяся в испуге.
«Соснешь под этот ухозвон.
И что за шум такой в округе?
Ба! звери… воют… Вот те раз!
А как же, значит, мой приказ?
Что за распущенность такая?» –
Ревет правитель сам не свой,
Мотая гневно головой.
Меж тем кругом, не умолкая,
Все рос да рос звериный вой.
Тут косолапого Мишутку
Взяла тревога не на шутку.
Зовет Медведь скорей Лису:
«Кума! Скажи ты мне на милость,
Что это деется в лесу?
Да брось копаться ты в носу!
С чего в тебе такая хилость?
Слышь? Воют! Был приказ – не выть?»
«Был, Ваша Светлость, – как не быть?
Да вольнодумство, что зараза:
Никто не слушает приказа.
Ох, страх берет».
«А ты не трусь.
Скажи: не будут, дескать, рады!
Что сам до них как доберусь,
Так никому не дам пощады!»
«Ах, кум, сказала все, поверь.
Напрасно гневаться изволишь.
Кого молчать ты приневолишь?
Попригляделся б ты теперь,
Какой пошел повсюду зверь:
Все злая голь, не будь ей ладу!
Попробуй, сунься… усмирять.
Плевать ей на твою досаду.
Пет и не будет с нею сладу:
Ведь голи нечего терять!»
* * *
Скажу пред тем как ставить точку:
Глуп тот, кто воет в одиночку,
А умным надо брать скорей
Пример с моих лесных зверей.
Не так, так этак…*
Для цензуры – искушенье,
Лучшей нет приманки,
Как «рабочего движенья»
Роковые гранки.
Что ни день, мы ждем «обновки»:
«Штраф? Аль что опасней?»
Как писать про забастовки?
Отзываться… басней?
Пишем, смотрим в оба глаза:
Не влететь бы снова…
«Забастовка у Айваза».
«Штрейк у Горбунова».
«У Талызина рабочих
Мастер бьет по роже».
«На заводах прочих-прочих
То же, то же, то же…»
«На Обуховском заводе,
У Торнтона, Струка –
Вышло дело… в том же роде…»
Стоп. Молчу. Ни звука.
Ах, друзья, какая пытка
Нам с отчетом этим.
Нет словесного избытка,
А глядишь – ответим.
Придерутся к «мысли», к «тону»,
К запятой, кавычке…
Не прихлопнут «по закону»,
Трахнут – «по привычке»!
«Благодетель»*
Друзья-товарищи, не знаю, что со мной?
Должно, всему виной
Мои превратные марксистские идеи.
Ведь про хозяев я писал, выходит, ложь.
Поверить мне – и впрямь хозяева все сплошь
Какие-то злодеи.
Винюся и даю вам образец иной.
Пусть торжествует добродетель.
Вот вам «хозяин-благодетель»,
«Отец родной».
* * *
«Спасибо, – кланялся хозяин верным слугам, –
Не мастер, братцы, я красиво говорить.
Не знаю, как вас по заслугам
Благодарить.
Я с вами зачинал и с вами создал дело.
Я вам обязан всем добром:
С заводских черных стен до этих вот хором, –
Во всем ваш дух и тело.
В работе общей мы слились в одну семью.
Я нуждам вашим всю, всю душу отдаю
И позабочусь впредь о вашей светлой доле:
За то, что для меня вы не щадили сил,
За то, что были вы всегда в хозяйской воле,
Чтоб чувствовали вы, как я ваш труд ценил,
Дарю вам купчую на пятьдесят могил».
Иные времена*
«Три целкача! – ворчал хозяин средь пивной,
Озленный выручкой дневной. –
И так который год. Проторговался. Крышка!
Эй, Гришка!
Да что ты смотришь, как шальной? –
Хозяин закричал на сонного мальчонку. –
Со стойки убирай… Столы и стулья сдвинь…
Туши живей огни… Прикроем, брат, лавчонку
На веки вечные – аминь!»
Ушли.
«Ну что, слыхал? – пузатому бочонку,
Слезливо всхлипнув раз-другой,
Сказала банка с огурцами. –
Хозяин перестал сводить концы с концами».
«Не может быть!»
«Ах, боже мой!»
«Что ждет нас, милые подружки?» –
Захныкали пивные кружки.
«Продажа с молотка», – утешил граммофон, –
Проторговался наш хозяин – ну, и ладно!
Вперед чтоб не было повадно
Лезть в заводской район.
Попригляделся я. В пивной ведь с новоселья
Был пир хозяину – попробует похмелья.
Уж больно был к наживе лют.
Вот, думал, разживусь на трудовом народе, –
Как нынче, мол, рабочий люд
Совсем в разброде.
Рабочих всех тогда теснили не добром.
Спешили многие из них с тоски-досады
Поставить на пропой последний грош ребром.
Хозяева и рады:
«Кому – дурман,
А нам – в карман».
Мильёнов чаяли. Ан, просчитались, гады.
Пришел-таки конец проклятой полосе.
Рабочие, забыв трактиры и пивные,
Шарахнулися все
В места иные.
Напрасно, что ни день,
Хозяин стал меня до полночи тиранить;
Все понукал горланить
Лихую дребедень:
«А ну-ко-ся еще, таковский-растаковский,
Про „ухаря-купца“… да про „пожар московский!“
Уж я орал-орал – охрип!
Вы сами слышали…»
«Вестимо».
«Хозяин дверью скрип да скрип.
Идут людишки мимо!
А ежли кто и завернет,
В свою рабочую газету нос уткнет,
Смеется… хмурится… бормочет…
Не столько пиво пьет,
Усы в нем только мочит.
Хозяин наш, ха-ха!.. Взбесился старина.
Бесись, хоть тресни!
Иные времена,
Иные песни!»
* * *
Тут старый граммофон закашлял-захрипел
И, в черный свой кружок уставивши шпенечек,
Уж так-то жалостно запел:
«По-о-следний но-о-неш-ний дене-е-чек…»
Недоумение*
«Переносится действие в Пизу»
(Из Некрасова.)
№ 2 «Сев. правды» конфискован за корресп. из Голландии.
(Газ. хроника.)
Мы писали прежде смело:
Дескать, «в Пизе было дело».
Для цензуры – стоп! Стена!
Пизой – правда спасена!
А теперь нас и за Пизу
Жарят сверху, дуют снизу!
Вот те на!!!
«Свои козыри»*
В Пронском уезде в земских выборах принимал участие… мертвец.
(Выболтано… «Земщиной».)
Был пронский черный стан
Объят большой тревогой:
«Эх, облегчить себя хоть малой бы подмогой!»
Судили долго, как свести конец с концом.
И козырнули… мертвецом!
«Речь»*
«Рабочий Л. съел жареную кошку».
(«Речь».)
Что легче: голову ль, желудок ли беречь?
Бог с нею, с кошкою! Охотно съем и кошку.
Все легче, чем читать вихляющую «Речь»
И переваривать кадетскую окрошку.
Эпитафия «России»*
(Будущая)
«Жутко читать, например, следующее обращение какого-то рабочего в редакцию социалистического листка: „Рабочая газета нужна нам для развития нашего самосознания. Она должна вносить свет в нашу среду, где так еще много мраку“».
(«Россия», № 1970.)
«Россия», «Россия», жаль мне тебя…
(Из народной песенки)
Вся жизнь ее прошла и пакостно и жутко:
Врала, брала – без промежутка.
Боролась яростно с «рабочим буйным сбродом»
И подавилась… бутербродом.
