Текст книги "Том 1. Стихотворения 1908-1917"
Автор книги: Демьян Бедный
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)
Сватовство*
«Ну, чем, скажи ты мне, сынок мой не жених?»
«Дочь у меня, чай, тож невеста
Не из худого теста!»
Вот были мужики! И не сошли ведь с места,
А дело слажено у них:
Едва ль не за вторым стаканом
Толкуют о приданом.
А только кулака, ей-ей, надул кулак:
Жених известный был плутяга и маклак
И бил в глаза фальшивым глянцем.
Невеста же, хотя и впрямь брала
И телом и румянцем,
Однакоже давно промеж парней слыла
Девицею… с «изъянцем»!
* * *
Слыхал я, что кадет стал нынче в женихах,
Что к «прогрессистке» он заслал московских свах.
– Не думайте, что сдуру или спьяна!
Купчиха хоть проста, да сдобна и румяна.
А что касается изъяна,
Девица – спору нет – с «грешком»,
Зато жених с «хорошим тоном».
Так все покроется «законом»
И золотым мешком!
Тереха*
«Многие рабочие читают буржуазные господские газеты, потому что там пишут занятно».
(Из письма рабочего.)
У всякого Ермишки
Свои делишки.
А у Терехи дел – хотя б на полчаса.
День целый паренек шныряет по заводу
Да мелет языком: сначала – про погоду,
Про сплетни разные, потом – про чудеса,
Каких не слыхано и сроду,
А там – хитрец каков!
Ведь начал с пустяков –
Ан глядь, в конец того выводит вавилоны
Про власть и про законы,
Про мирное житье, покой и благодать,
Про старые порядки,
Которые, мол, грех огульно осуждать,
И про рабочий люд: ему б терпеть да ждать,
А он туда ж – шумит, бастует без оглядки!..
Завод под вечер тих и пуст,
Зато полна пивная лавка.
Тереха тут. Вокруг Терехи – давка.
Тереха – златоуст!
Что ж так? Аль все вчера от пашни?
Ужель рабочим невдомек,
Что их морочит всех зубастый паренек,
С хозяином сведя лихие шашни?
Какое! Знают все. Наружу правда прет.
Куда Тереха гнет, всем до чего понятно!
А слушают взасос: «Что ж из того, что врет?
Да врет-то как занятно!»
* * *
Когда б я мог!
Когда б имел я бойкий слог!
Уж то-то б написал статейку
Про «Речь», «Биржевку» да «Копейку»,
Не позабыв еще газеток двух иль трех,
Что нравятся иным рабочим,
До разного вранья охочим,
Где что ни слово – брех, да ведь какой же брех:
Не одного, а дюжины Терех!
Союз арапов*
«Особое присутствие, закрыв два про– фессиональных общества рабочих, в том же заседании разрешило регистрацию трех игорных клубов».
(Из газет.)
Ареопаг со страхом
Сидел, внимал докладу:
«Стоим мы перед крахом!
С народом нет уж сладу!
Куда я взор ни кину,
Отрады нет для взора:
Мужик жует мякину,
Мужик нам – не опора!
Рабочий – груб, невежда,
Нас съесть готов с нахрапа.
Одна у нас надежда
На клубного арапа!»
«Мужик?.. Рабочий?.. Прочь их! –
Воскликнул хор сатрапов. –
Долой союз рабочих!
Ура, союз арапов!!»
«Убийца»*
«Ох, батюшки! Уж я ль воров не берегусь?
А что терплю от них! Ведь тут уж не до шуток:
То в курах был урон, потом дошло до уток,
А нынче скраден – гусь!»
Хотя валялися и потроха и перья
Вокруг собачьей конуры,
Хозяин все же до поры
К собакам не терял доверья.
Но раз их стал корить, что даром хлеб едят:
Добра хозяйского ни малость не глядят.
Собакам тот укор сказался подозреньем.
Уж не донес ли кто тайком?
А как щенок один давно был под сомненьем,
То псы расправились немедля со щенком
И с неостывшим рвеньем
Над трупом подняли они же слезный вой.
Допреж того был туг хозяин головой,
А тут еще, такой увидевши разбой,
Он речью подлой и лукавой
Пса старого был с толку сбит совсем.
Пес выл: «Да будет вам, друзья, известно всем,
Что сей щенок сражен не камнем, не отравой:
От вражеских зубов за нас пал он со славой!
Он – мученик… Герой… Он – жертва злых страстей!..
Псы верные, клянусь у дорогих костей,
По виду ран сужу… Тут пахнет чертовщиной!
И будь хозяин наш не бабой, а мужчиной,
Он смог бы показать пример,
Как строго должен быть наказан зверь-убийца,
Злодей и кровопийца,
Проклятый изувер!»
Хозяин речью был растроган и взволнован.
Собаки ж до того, казалось, были злы,
Что вмиг «убийца» был разыскан, арестован,
Приведен и закован
В двойные кандалы.
Не знаю точно, как арест был обоснован,
Но старый лютый пес, забившись в конуру,
Смеялся там до слез, до судорожных колик:
«Ав-ав, смехотушка!.. Ав-ав-ав-ав, помру!..»
Как не смеяться?! Я не вру:
Был в кандалы закован… кролик!
* * *
Не знаю, говорить иль нет
О «следствии» скандальном?
Лихие псы взвели на кролика навет
В убийстве «ритуальном».
Хоть ясно, чем грозит подобная беда,
И хоть на правый суд надежды очень мало,
Но – всякое бывало! –
Над правдою в судах глумились не всегда.
Так подождем суда.
«Вещунья»*
Приятель мой ворчит: «Ох, до каких же пор?!
Скажи: над „Правдою“ опять повис топор?
Был обыск? Выемки лихие?»
«Вранье!.. Да кто тебе сказал?»
Приятель мне «Россию» показал:
«Ро-с-си-я»!!
Ну, жди теперь добра!
Ведь тут не просто врет неопытная сводня, –
Чернила капали с «казенного» пера:
Про обыск писано вчера,
Так надо ждать его сегодня!
Лето*
Над высохшим Ингулом
С ружьем в руках бреду,
Поля рабочим гулом
Полны: косьба в ходу.
Блестят на солнце косы,
Стучат о сталь бруски,
Широкие покосы
Ложатся до реки.
Мелькают часто грабли,
Вязальщицы в поту.
«Что, милые, ослабли?
Жара невмоготу».
«Ништо!.. Вот ты бы, право,
Прошел с косой хоть раз!»
И смотрит так лукаво
И щурит черный глаз!
«Что ж думаешь, воструха?
Аль не видал я ржи?!
Дай косу мне, Петруха,
А сам за мной вяжи».
Рукам от поту склизко.
Мой первый взмах – высок.
Пустил я косу низко:
Коса вошла в песок!
«Умора!.. Фу ты, ну ты!» –
Смеются косари.
На пальцах в три минуты
Натер я волдыри.
Но боль сношу геройски, –
Уж как ни есть – кошу.
С крестьянами по-свойски
Под вечер – к шалашу.
Вкусна простая каша
Из общего котла.
Бесхитростная наша
Беседа весела.
«Так завтра к вам опять я!
Прощайте, земляки!»
И любы мне пожатья
Мозолистой руки.
Полкан*
Заграй Полкана поносил
Что было сил:
«У, дьявол старый!.. Лежебока!..
Хозяйский прихвостень!.. Наушник!.. Егоза!
Бесстыжие твои глаза!..
Подох бы ты до срока!»
«Аль ты совсем оглох, Полкан:
Сидишь – молчишь, как истукан.
Что ж не проучишь ты буяна?»
Приятель так – Султан –
Спросил Полкана:
«Ужель ты хочешь допустить,
Чтоб стал Заграй тебя честить
Пред целым нашим вечем?!
Грызни как след его!!»
«Ох, брат, –
Вздохнул Полкан, – грызнуть я рад,
Да нечем!»
* * *
Кадет, кадет!
Ну, что бы взять пример с Полкана,
Чтоб не было обмана:
Молчать бы, коль зубов уж нет!
Гипнотизер*
Помещик некий, быв изрядным фантазером,
Задумал стать гипнотизером,
Добыл из города два воза нужных книг,
Засел за них, читал не две – не три недели,
Едва ль не целый год, и, наконец, достиг
Желанной цели:
Любого мужика мог усыпить он вмиг!
Да слуги барина к тому ж гневить не смели,
Так стоило ему явиться средь двора,
Как бабы, мужики и даже детвора
Валились наземь и храпели.
«Вот ум! Вот голова! –
Прошла про нашего затейника молва
Среди помещиков-соседей. –
Подумать лишь, хитрец каков!
Не надо больше тумаков:
Почище найдена управа на медведей!»
(То-бишь, на мужиков.)
И в первый праздничек соседи мчат к соседу.
Но пир гостям – не в пир, беседа – не в беседу,
И преферанс – не в преферанс!
Им гипнотический подай скорей сеанс!
Без лишней канители
Желанью общему хозяин уступил:
Емелю-конюха в два слова усыпил.
Все гости онемели!
Хозяин между тем из сонного Емели
Что хочет, то творит:
«Емеля, – говорит, –
Глянь, становой в деревню мчится!»
Мужик томится:
«Ой… братцы… ой…
Разбой!»…
«Постой,
Никак – сшибка!
Не разглядел я, виноват,
К нам едет думский депутат!»
У мужика – улыбка:
«Вот будет рада… попадья…
Стал депутатом… поп Илья!»
Поповским голоском запел хозяин: «Чадо,
Скажи, чего первей просить для паствы надо,
Когда в столице буду я?»
И стоном вырвалось у бедного Емельки:
«Проси… земельки!»
«А про помещиков ты, вражий сын, забыл?!» –
Тут гости сгоряча вскричали в общий голос.
Емеля взвыл.
Стал у Емели дыбом волос,
И, засучив по локоть рукава,
Такие наш мужик понес слова,
Что гости с перепуга
Полезли друг на друга!
* * *
Скажу я господам иным
(Здесь места нет пока угрозам):
Мужик чувствителен всегда к своим занозам.
Не прикасайтеся к его местам больным,
Хоть он и под тройным
Гипнозом!
Благодарность*
«Спасите!.. Режут!.. Караул!!!»
«Робя!.. Корней… Петра… Федул!
Будите всех скорее, черти!
Чать, у хозяина разбой!»
Бегут приказчики толпой
Спасать хозяина от смерти.
Вмиг дом хозяйский окружив,
И в дверь и в окна прут ребята.
Разбойная ватага смята.
Хозяин жив!
«Ф-фу! – отдышался наш купчина. –
Уж думал я: пришла кончина.
Ан, слава богу, уцелел.
Теперя б одного хотел:
Чтоб, значит, братцы… по закону…
Вы мне по рублику б несли…»
«За что?!»
«Воздвигли б вы икону
За то, что вы меня спасли!»
Дом*
В шестиэтажном доме г. Торкачева, выходящем на Лазовскую, Разъезжую и Глазовую ул. и Скорняков пер., произошла катастрофа: обвалились своды, потолки и балки всех шести этажей. Утверждают, что обвал произошел вследствие того, что из экономии большая часть дома построена из старого кирпича.
(Новое время, № 13056, 1912 г.)
Знавал я дом:
От старости стоял, казалось, он с трудом
И ждал разрухи верной.
Хозяин в оны дни весьма любил пожить,
И расточительность его была безмерной,
А тут – пришлось тужить:
Дом – ни продать, ни заложить,
Жильцы – вразброд бежали,
А кредиторы – жали,
Грозили под конец судом.
Хозяин их молил: «Заминка, братцы, в малом.
В последний раз меня ссудите капиталом.
Когда я новый дом
Наместо старого построю,
Доходами с него я все долги покрою».
Вранье не всякому вредит:
Хозяин получил кредит.
А чтоб вранье хоть чем загладить,
Он к дому старому почал подпорки ладить,
Подлицевал его немного кирпичом,
Кой-где скрепил подгнившие устои,
Переменил обои
И – смотрит богачом!
Дом – только б не было насчет нутра огласки –
По виду ж – ничего: жить можно без опаски.
Тем временем пошла охота на жильцов:
Хозяин нанял молодцов,
Чтоб распускали слухи,
Что в «новом» доме все с заморских образцов:
От притолок до изразцов;
Покои все светлы и сухи;
Жильцам – бесплатные услуги и дрова
И даже
– Живи в подвале, в бельэтаже –
Всем честь одна и та же
И равные права.
Порядков новых-де хозяин наш поборник:
Он для жильцов – всего послушный только дворник,
Хозяева ж – они. А что насчет цены,
Так дешевизне, впрямь, дивиться все должны.
Для люда бедного вернее нет привадки,
Как нагрузить ему посулами карман.
Хоть были голоса, вскрывавшие обман:
Снаружи, дескать, дом сырой, вчерашней кладки,
Внутри же – весь прогнил, –
На новые позарившись порядки,
Жилец валил!
Хозяин в бурное приходит восхищенье:
«Сарай-то мой, никак, жилое помещенье!»
Набит сарай битком
Не только барами, но и простым народом.
Трясет хозяин кошельком,
Сводя расход с приходом.
Как только ж удалося свесть
Ему концы с концами,
К расправе приступил он с черными жильцами:
Пора-де голытьбе и время знать и честь,
И чтоб чинить свои прорехи и заплаты,
Ей след попроще бы искать себе палаты,
Не забираться во дворец.
Контрактов не было, так потому хитрец
Мог проявить хозяйский норов
И выгнать бедноту без дальних разговоров.
А чтобы во «дворец» не лез простой народ,
Он рослых гайдуков поставил у ворот
И наказал швейцарам –
Давать проход лишь благородным барам,
Чинам, помещикам, заводчику, купцу
И рыхлотелому духовному лицу.
Слыхали? Кончилась затея с домом скверно:
Дом рухнул. Только я проверить не успел:
Не дом ли то другой, а наш покуда цел.
Что ж из того, что цел? Обвалится, наверно.
1912 г.
Послесловие 1919 года
На днях, отдавши дань «очередным делам»,
Ушел я с головой в бумажный старый хлам:
Пред тем как сбыть его на кухню для растопки,
Попробовал я в нем произвести «раскопки».
И до чего был рад,
Когда нашел пяток полузабытых басен,
Что мною писаны «сто лет» тому назад.
По скромности своей, конечно, я согласен,
Что басни – не ахти какой великий клад.
И все ж, считаяся со сроком
И с тем, какой я «дом» тогда имел в виду,
Вы скажете, что я в двенадцатом году
Был недурным пророком.
«Дом» – сами знаете: стряслась над ним беда, –
«Хозяин» и «жильцы» из благородной кости
Махнули кто куда, –
По большей части – к черту в гости;
А уцелевшие, осатанев от злости,
Досель еще чинят немало нам вреда.
Но, вырвав все клыки из их широкой пасти,
Мы барской сволочи вернуться снова к власти
Уж не позволим никогда, –
Ни им самим, ни их лакеям,
Всей «демократии» гнилой, –
Мы знаем цену всей работе их былой
И «учредительным» затеям:
В руке их – красный флаг, а белый – под полой.
Глупцами лестно ли нам быть в глазах потомков,
Быть осужденными суровым их судом?
Дом старый рушился. Но мы наш новый дом
Не станем строить из обломков.
Мы, «черные жильцы», дадим врагам ответ:
Как их искусные строители ни бойки,
Но скоро убедить сумеем мы весь свет,
Что дома лучшего не может быть и нет,
Чем дом советской стройки.
Лапоть и сапог*
Через года полтора
Все уйдут на хутора.
Худо ль, лучше ль будет жить,
А нет охоты выходить.
(«Псковская жизнь», 1911 г., № 557. «Деревенские частушки».)
Где в мире найдем мы пример, подобный русской аграрной реформе? Почему не могло бы совершиться нечто подобное и среди тружеников промышленного дела?
(«Россия», 17/VIII 1912 г.)
Над переулочком стал дождик частый крапать.
Народ – кто по дворам, кто – под навес бегом.
У заводских ворот столкнулся старый лапоть
С ободранным рабочим сапогом.
«Ну, что, брат-лапоть, как делишки?» –
С соседом речь завел сапог.
«Не говори… Казнит меня за что-то бог:
Жена больна и голодны детишки…
И сам, как видишь, тощ,
Как хвощ…
Последние проели животишки…»
«Что так? Аль мир тебе не захотел помочь?»
«Не, мира не порочь.
Мир… он бы, чай, помог… Да мы-то не миряне!»
«Что ж? Лапти перешли в дворяне?»
«Ох, не шути…
Мы – хуторяне».
«Ахти!
На хутора пошел?! С ума ты, что ли, выжил?»
«Почти!
От опчества себя сам сдуру отчекрыжил!
Тупая голова осилить не могла,
Куда начальство клонит.
Какая речь была: „Вас, братцы, из села
Никто не гонит.
Да мир ведь – кабала! Давно понять пора;
Кто не пойдет на хутора
Сам счастье проворонит.
Свое тягло
Не тяжело
И не надсадно,
Рукам – легко, душе – отрадно.
Рай – не житье: в мороз – тепло,
В жару – прохладно!“
Уж так-то выходило складно.
Спервоначалу нам беда и не в знатье.
Проверили. Изведали житье.
Ох, будь оно неладно!
Уж я те говорю… Уж я те говорю…
Такая жизнь пришла: заране гроб сколотишь!
Кажинный день себя, ослопину, корю.
Да что?! Пропало – не воротишь!
Теперя по местам по разным, брат, пойду
Похлопотать насчет способья».
Взглянув на лапоть исподлобья,
Вздохнул сапог: «Эх-ма! Ты заслужил беду.
Полна еще изрядно сору
Твоя плетеная башка.
Судьба твоя как ни тяжка, –
Тяжеле будет, знай, раз нет в тебе „душка“
Насчет отпору,
Ты пригляделся бы хоть к нам,
К рабочим сапогам.
Один у каши, брат, загинет.
А вот на нас на всех пусть петлю кто накинет!
Уж сколько раз враги пытались толковать:
„Ох, эти сапоги! Их надо подковать!“
Пускай их говорят. А мы-то не горюем.
Один за одного мы – в воду и в огонь!
Попробуй-ка нас тронь.
Мы повоюем!»
Предвыборное положение*
Г-н К. нашел, что человек – животное четвероногое. Самое естественное его положение – «коленно-локтевое».
(«Запросы жизни», № 33.)
Кусковой рек Коробка:
«Да! Выборы – сраженье.
Какое ж в нем, миледи,
Занять нам положенье?»
«Милорд, – так без смущенья
Воскликнула Кускова, –
Нет лучше положенья
Коленно-локтевого!»
То слыша, «Речь» приходит
В восторг и умиленье:
«Идите ж к нам! Наш лозунг –
Коленопреклоненье!»
Хоровод*
Ариша – с ворохом вестей! –
На все село разголосила:
«Ахти, что у попа гостей!
Невидимая сила!
Кого там нету: становой,
Исправник, земский, волостной,
Наш землемер, два аблаката,
Два дохтура, а третий тот,
Что лечит скот
И нашего подлечивает брата!..
Лабазник, два аль три купца,
Помещики со всей округи…
Не досмотрела до конца, –
В глазах и так пошли уж круги.
И что попов! Да все – румянке с лица.
Помимо нашего отца,
Всех столько, что хотя имела я охоту
Их сосчитать, да сбилася со счету!»
Впрямь, у попа в гостях уездная вся знать.
Пир – море разливное!
Охота мужичкам узнать,
С чего б веселие такое?
Бежит, глядит, дивуется народ:
«Никак, у бати хоровод».
«Добро: не сеют и не пашут,
А все едят и сладко пьют!»
«Жаль, что тебе вот не дают!»
«Гляди-ко, пляшут!»
«Робя!.. Поют!»
«Да чтой-то мало в песне ладу!»
«А там вон спорят до упаду!»
«Про Думу, лешие, орут».
«И как орут:
Как будто кожу с них дерут!»
Дрожит поповская светлица.
Кончают гости шумно день,
Глядит народ через плетень.
На затуманенные лица
Угрюмая ложится тень.
«Тьфу, – не стерпел, ругнулся Фока, –
И не провалится над ними потолок!
На нашу голову их леший всех сволок!
Н-ну, будет склока!»
* * *
У мужичка – чутье!
Смекает он, кому тут варится питье,
О чем ведется торг до срока.
Баня*
Жена у Прова Кузьмича
Не зла, да больно горяча, –
Где праздник, уж орет заране:
«Отмой-ка, пентюх, грязь ты в бане!»
«Иду – чего уж там? – иду!»
Кузьмич с женой всегда в ладу;
Не то чтоб был мужик покорный,
Да бабий норов знал он вздорный:
Перепечет в сердцах кулич,
А виноват, мол, Пров Кузьмич.
В предбаннике хвативши чару
– И не одну, поди! – винца,
Пров с полки кличет молодца:
«Поддай-ко-сь, милый, пару!»
Вконец разнежившись в пару,
Пров стонет: «Сем-ка, подбодрюся,
Водой холодной окачуся,
Силенок свежих наберу.
Всамделе, стал тетюхой слабой:
Сдаю изрядно перед бабой».
Что ж вышло, братцы, с мужиком?
С того ль, что был он под хмельком,
С того ль, что думал про хозяйку,
Бедняк, не ту схвативши шайку,
Весь окатился… кипятком!
* * *
Хотя ты мне ни кум, ни сват,
А все скажу я: бюрократ,
Не брезгуй, брат, моим уроком.
Бог весть, что будет впереди?
На новых выборах – гляди! –
Не обвариться б ненароком!
Свинья*
Кудахчут жалобно наседки,
Горланят петухи:
«Мы ль провинились чем? Иль виноваты предки?
Цыплята наши, детки,
За чьи вы терпите грехи?
Где, у кого, за что добиться нам прощенья?»
Шумит весь птичий двор,
Недалеко до возмущенья.
На сходе петухи выносят приговор:
«Товарищи, позор!
Не слыхано от века,
Чтоб верховодил кто чужой у нас в семье,
Чтоб над цыплятами опека
Была поручена… свинье!
Бороться должно нам!»
А силы нет бороться!
Так, чтоб на горшую беду не напороться,
В тот час, когда
Еще вконец надежда не изъята
Найти в свинье хоть капельку стыда,
С запросом слезным к ней шлют куры депутата.
«Высокородная, – так начал депутат. –
Скажи, кто в этом виноват,
Что наш курятник год от году
Все меньше радости имеет от приплоду?
В тревоге матери, отцы:
Тобою взятые для выучки птенцы
В твоих свинарниках хиреют, вянут, сохнут
И поголовно дохнут!
А ежели какой
Останется живой,
И тот не в радость нам: приносит он домой
Такие странные привычки и манеры,
Что стыдно говорить и приводить примеры!»
«Ах, боже, боже мой, –
Захныкала свинья. – И я же виновата!
Чем от меня, скажи, обижены цыплята?
Жалела я для них помой?
Иль обделяла их навозом?
Иль не купала их в грязи я в летний зной?
На свежем воздухе зимой
Не закаляла их морозом?
Я развивала в них и выдержку и прыть,
Уча не как-нибудь – тому, сему, иному,
Но всем премудростям (хороших дел не скрыть!):
И желуди сбирать, и клювом землю рыть,
И даже – хрюкать по-свиному.
Цыплята дохнут?.. Так. Ну, что ж? Пускай порой
Из тысячи цыпляток
В живых останется десяток.
Зато взгляните-ка на их парадный строй:
Что ни цыпленок, то герой!
Ей-ей, свинье другой
Таких не видеть поросяток!»
* * *
Читатель, запиши:
Свинье хоть кол на голове теши!
В том, что для нас пример бесчинства,
В том часто для свиньи задача материнства.
Друзья, греха не утаю,
Сам выше всех свиней я ставлю ту свинью,
В которой больше свинства,
А что касается цыплят, –
Свинья творит, что ей велят,
И нет особых вин на этой генеральше.
Советую искать виновников подальше.
Гастролер*
Провинция каналье шустрой – клад.
Какой-то правый депутат
В губернский городок приехал на гастроли –
Не для погрома, нет, совсем в особой роли:
Читать предвыборный доклад.
Весь город потонул в афишах:
Афиши на столбах, заборах, фонарях,
Афиши на ларях,
На будках, на домах и чуть ли не на крышах.
Цветами, флагами украшен был вокзал,
И для доклада лучший зал
Отведен был задаром.
Доволен будет пусть амбаром
Какой-нибудь эс-дек
Иль страшный черноблузник,
Но не солидный человек,
Не депутат-союзник.
Народу полон зал набилось на доклад.
Союзник рад.
С лоснящеюся рожей,
Пред губернаторской осклабившися ложей,
Он начал говорить
И с первых слов понес такую ахинею,
Что, только вспомнивши о ней, уж я краснею,
Не то чтоб слово повторить.
Казалось, лиходей оглоблей всех ударил.
Люд ошарашенный стал сразу глух и нем, –
А кто-то между тем
Рукою жадною в его карманах шарил!
* * *
Урон, положим, небольшой –
Уйти домой с пустым карманом –
Для тех, кто, опоен дурманом,
Ушел еще с пустой душой.