Текст книги "Любовь срывает маски"
Автор книги: Дебора Мартин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)
5
Гаретт не был вполне уверен в том, что именно он собирался обнаружить под маской. Пожалуй, он даже ожидал увидеть изуродованное оспой лицо, как она пыталась его уверить.
Но с той самой ночи, когда она занималась его раной, он не мог забыть прикосновения ее нежных рук. Вид ее золотистой гладкой кожи на руках преследовал его, и он не мог отделаться от мысли, что лицо у нее такое же гладкое и нежное, как руки.
В то же время он не мог придумать никакой иной причины, по которой молодая девица стала бы прятать лицо под маской. Поэтому, срывая с нее маску, он не представлял себе, что под ней скрывается.
Фолкхэм думал, что приготовился к любому зрелищу. Однако то, что предстало его восхищенному взору, совершенно потрясло его. Огромные карие глаза, широко раскрытые от страха, лицо столь же очаровательное, сколь и безупречное во всех отношениях. Он не увидел ни одного даже самого крошечного изъяна, ее гладкая кожа оказалась такой же золотистой, как и на руках, – не того оливкового оттенка, что был характерен для цыган, но и не белоснежной, как у истинной английской леди.
В то время как его потрясенный взгляд скользил по мягким, тонко очерченным линиям ее прекрасного лица, ее сочные, словно медоточивый персик, губы приоткрылись в немом крике. Его взгляд тут же остановился на этих губах, непроизвольно отмечая совершенство их формы. Да, это был рот леди, не цыганки. Теперь он мог, пожалуй, поверить, что ее отец – аристократ. И все же, вглядываясь в ее лицо, в упрямо вздернутый подбородок, яростно сверкающие глаза, он мог бы сказать, что эта красавица не всегда следует правилам поведения, подобающим истинной леди.
В этом лице он увидел любовь к интригам и тайнам, стремление соблазнить, обольстить, заманить, запутать… Что ж, в его случае ей это прекрасно удалось.
Пока он стоял и в безмолвном изумлении любовался представшей его взору красотой, Мэриан окончательно пришла в себя. Она потянулась было за своей шелковой маской, но его пальцы крепко сжались вокруг ее запястья.
– Нет, – твердо приказал он и медленно развернул ее к окну так, чтобы на лицо падал солнечный свет.
– Вы не смеете… – прошептала она, свободной рукой судорожно пытаясь нащупать капюшон и надвинуть его обратно на голову. От волнения она не смогла этого сделать, только растрепала волосы, и они длинными, выбившимися из пучка прядями заструились по спине и плечам.
Граф не обращал внимания на страх в глазах девушки. Он безмолвно смотрел, как солнце осветило ее лицо, придав волосам оттенок старинного драгоценного металла. Влекомый какой-то неведомой силой, он, почти не сознавая, что делает, потянулся к ее лицу. Легко, едва касаясь, кончиками пальцев он провел по бархатистой щеке, восхищаясь нежностью этой золотистой кожи.
– Во всяком случае, вам действительно не нужен доктор Мильберн, – тихо, но многозначительно произнес он.
Девушка вспыхнула, залившись краской до корней волос. Ее широко распахнутые глаза метнули на графа яростный взгляд, а затем она резко отпрянула от его руки, продолжавшей ласкать ей щеку, и изо всех сил вывернула руку, чтобы освободиться от его железной хватки. Выражение ее лица ожесточилось.
– Да вы никогда и не собирались отправлять меня к нему, не так ли? – язвительным тоном спросила она. – Ведь все это: ваше предложение и ваша ложь – имело одну-единственную цель – заставить меня снять маску!
Он внимательно изучал ее несколько мгновений, затем пожал плечами.
– Не совсем так. Но ваша история об уродстве звучала слишком неправдоподобно. Как еще я смог бы проверить свои подозрения? Уверяю вас, если бы то, что вы сказали мне, оказалось правдой и вы согласились бы принять мое предложение, я отправил бы вас к Мильберну.
Она откинула голову назад, обдавая его скептическим взглядом.
– В самом деле? Ну что ж, сэр, теперь, когда вы удовлетворили свое любопытство, я бы хотела уйти отсюда.
Ее слова прозвучали как настоящий вызов, и это взбесило графа. Неужели она полагает, что он позволит ей так легко ускользнуть от него? Ну нет! Она постоянно занимала все его мысли на протяжении последних дней, что он провел в постели, выздоравливая после ранения. И прежде, чем он отпустит ее, он должен хоть что-нибудь о ней узнать!
Девушка попыталась оттолкнуть графа, но тот с легкостью удержал ее на месте.
– Удовлетворил свое любопытство? Как бы не так! Вы лишь еще больше разожгли его! Какие еще тайны скрывают ваши прекрасные глаза, вот что бы мне хотелось услышать от вас! Вы можете, например, начать с того, почему вы носите маску.
– Не думаю, что вас это касается, милорд!
Несмотря на ее дерзкие слова, он знал, что она его боится, так как чувствовал, как дрожит ее тонкая, изящная рука, поскольку все еще держал ее за руку. Казалось, она вся напряглась, готовая в любой момент броситься прочь, словно кошка, ожидающая, когда приоткроется дверь, чтобы немедленно выскользнуть из комнаты. Но он определенно не намерен позволять ей и на этот раз ускользнуть от него. Во всяком случае, не получив ответы на некоторые вопросы.
– Меня все касается. – В его голосе послышались угрожающие нотки. – Здесь мои владения. И мне не нравится, что по моим землям бродят две очень странные цыганки, особенно если учесть то, что одна из них скрывает свое лицо и лжет по поводу причин своего маскарада. Это дает мне основания подозревать, что она что-то замышляет.
Его ледяной тон, казалось, смутил девушку.
– Я ничего не замышляю, – гордо заявила она, вздернув подбородок и повернув лицо так, что на него упал золотистый солнечный свет. – Разве недостаточно, что я спасла вам жизнь? Так ли уж вам необходимо знать, почему я предпочла скрывать свое лицо под маской, пока лечила вас?
Граф попытался не обращать внимания на внезапное чувство раскаяния, вызванное ее словами. Он должен непременно выяснить причину, по которой она устроила этот маскарад, хотя бы только для того, чтобы удостовериться, что она – не одна из любимиц его дядюшки, которую тот прислал шпионить за ним. Правда, если она работает на его дядюшку, зачем ей было с таким искусством и старанием лечить его рану? Ведь это был очень удобный способ отправить его на тот свет, не вызывая особенных подозрений.
Но могли быть и другие причины для ее маскарада, говорил он себе, которые он обязательно должен выяснить. Цыгане способны на все. Ему слишком много лет пришлось иметь дело с ложью и хитростью, чтобы сейчас доверять цыганке, какой бы очаровательной и прелестной она ни была.
– Может быть, вы совершили какое-нибудь преступление, – спросил он намеренно грозным тоном, пытаясь проверить свои подозрения, – и теперь скрываетесь от солдат или стражи?
На какое-то мгновение ему показалось, что в глубине ее глаз вспыхнул страх, и он уже подумал, что его догадка верна. Но в следующее мгновение страх уступил место возмущению. Девушка стиснула зубы.
– Нет, милорд, – с презрением бросила она. – Я скрываюсь от аристократов, которые, подобно вам, обожают глумиться над такими цыганками, как я.
Такой ловкий, дерзкий ответ удивил Фолкхэма. Что ж, напугать ее не так-то просто. Он усмехнулся.
– Что заставляет вас думать, будто я намереваюсь глумиться над вами?
Его усмешка еще более, чем сам вопрос, привела ее в ярость.
– А разве вы не удерживаете меня здесь против моей воли? Или, может, не вы завлекли меня сюда с помощью обмана, хотя прекрасно знали, что я не хочу сюда возвращаться? Разве этого не достаточно, чтобы заподозрить у вас недобрые намерения в отношении меня? Именно из-за таких, как вы, моя тетя решила прятать меня под маской и плащом. Это было и остается моей единственной защитой.
Несколько мгновений его взгляд скользил по ее прелестному лицу и густым темно-золотистым пышным волосам, рассыпавшимся по плечам.
– Я могу понять, почему ваша тетя считает необходимым защищать вас. Но зачем для этого прятаться под маской? Не лучше ли было бы вам найти покровителя?
Встретив потрясенный взгляд ее широко распахнутых от изумления глаз, он улыбнулся.
– Вижу, вы поняли, что я имею в виду. Вы молоды и чертовски привлекательны, и с легкостью можете найти кого-нибудь вместо ворчливой тетки, кто бы смог защитить вас от опасностей и непредсказуемости этого жестокого мира.
В ответ она пронзила его таким убийственным взглядом, что заставила пожалеть о своей излишней прямолинейности. Однако граф так и не мог взять в толк, с чего бы ей чувствовать себя столь оскорбленной. Эта цыганка вела себя словно благородная леди, дорожащая своей репутацией.
Девушка вся дрожала от оскорбления. Она сильнее запахнула на себе плащ, отчего под серой, грубой тканью более явственно проступили соблазнительные изгибы ее женственной фигуры.
– Только абсолютно ничтожный, подлый человек мог предложить мне такое!
«Ничтожный?» – повторил он про себя, пытаясь отогнать от себя мысли о том, какие соблазнительные тайны скрывает эта грубая материя. Ничтожный. Слово никак не соответствовало тому, что происходило с ним в ее присутствии.
Думая о том, сколько удовольствия могла бы принести такая очаровательница, оказавшись под его «опекой», граф выразительным взглядом окинул ее скрытую плащом фигуру.
– Цыганки испокон веков жили под защитой аристократов и не считали это для себя зазорным, – язвительно заметил он.
Девушка вздернула подбородок с видом оскорбленного достоинства и смерила его яростным взглядом.
– Вот почему, милорд, так много бастардов с цыганской кровью бродит по стране! Я уж не говорю о цыганах с примесью благородной крови, чьи судьбы оказались полностью загублены от того, что их только поманили надеждой на лучшую жизнь, а затем в последний момент лишили этой надежды.
Он мгновенно почувствовал, что она воздвигает невидимый барьер, который не позволит ей хотя бы задуматься над его предложением, и тут же бросился в контратаку, не давая ей возможности отступить.
– Именно так вы думаете о себе? – спросил он многозначительно.
Его вопрос, казалось, застал девушку врасплох. Она растерялась.
– Что… что вы имеете в виду?
– Не была ли надежда на лучшую жизнь у вас все время перед глазами? Не манила ли она вас, чтобы затем лишить всего? Ведь вы говорили, что ваш отец был аристократом, и, судя по цвету вашей кожи и благородным чертам, на этот раз вы говорите правду. Значит ли это, что вы одна из тех самых цыган с «загубленной судьбой»?
Она в отчаянии прикусила губу и нахмурилась с выражением некоторой растерянности на лице.
– Это не так. Я не имела в виду себя.
– Так, значит, «покровительство», которое ваш отец оказывал вашей матери, вовсе не повредило вам? – настаивал он.
Его замечание, казалось, потрясло ее. Она несколько мгновений смотрела на него тревожным, чуть испуганным взглядом, затем опустила глаза.
– Нет… полагаю, что нет, – тихо пробормотала она.
– Тем не менее, как я уже понял, вы остались совсем одна, без поддержки и защиты, если не считать слабой помощи вашей тети и этого глупого маскарада.
Он почувствовал, как напряглась ее рука, когда она сжала кулак.
– Этого вполне хватало до сих пор, чтобы удерживать большинство мужчин на расстоянии, – смущенно пробормотала она и отвернулась, пытаясь за напускным безразличием скрыть все настойчивее овладевающее ею отчаяние.
Граф наклонился к ней так низко, что его губы коснулись ее уха.
– Но я-то смог почти без всякого труда пробить вашу оборону, не так ли? – прошептал он, вдыхая удивительно свежий запах, исходивший от ее волос и кожи. Поистине это была удивительная цыганка.
Девушка густо покраснела, несмотря на все свои попытки сделать вид, что не обращает на его слова никакого внимания. Вид ее вспыхнувшего лица странным образом доставил ему удовольствие, и ему страстно захотелось увидеть, как краска смущения заливает скрытые от его взора прелести этого изящного стройного тела.
И он продолжил с издевкой, надеясь спровоцировать ее, заставить раскрыться с целью узнать хоть что-то об этой загадочной цыганке:
– Возможно, мне следовало бы предложить вам свое покровительство вместо золота за спасение моей жизни.
Она вскинула голову и, яростно сверкнув глазами, уже открыла рот, чтобы ответить ему на оскорбление, но в эту минуту дверь с шумом распахнулась и в комнату ворвалась Тамара.
– Что я говорила! – возмущенно воскликнула она, увидев Мэриан и молодого графа, стоящих так близко друг от друга в весьма двусмысленной позе. Маска девушки свисала с ее плеча, держась на одной завязке, и бесполезный теперь капюшон был откинут на спину. – Я так и знала, что это был всего лишь бессовестный трюк, чтобы завлечь ее в западню! – набросилась она на Гаретта.
Позади нее с виноватым видом возвышался Уильям, растерянно ощупывая голову, на которой явно виднелась большая шишка. Гаретт хмуро взглянул на цыганку и своего камердинера, крайне раздосадованный тем, что их с Миной прервали в самый неподходящий момент.
Уильям беспомощно развел руками.
– Я никак не ожидал, что эта девка ударит меня по голове вазой, милорд, ей-Богу, не ожидал! – оправдывался Уильям, пытаясь схватить Тамару и вытолкать ее из комнаты.
Однако цыганка не собиралась уходить.
– Отпустите ее немедленно! – решительно заявила она Гаретту, который все еще держал Мину за руку. – Как только вы посмели дотронуться до моей племянницы! И это после всего, что она для вас сделала! Ах вы, неблагодарный, развратный негодяй!
Гаретт не шевельнулся, только взгляд его чуть прищуренных глаз с интересом перебегал с пылающего негодованием лица Тамары на дерзкое, непокорное лицо ее племянницы.
– Я всего лишь предложил ей вознаграждение, женщина. Но она его не приняла. Пока.
Тамара на мгновение застыла. Она внимательно посмотрела в окаменевшее лицо племянницы, затем перевела взгляд на откровенно насмешливое лицо графа.
– Могу себе представить, о каком «вознаграждении» идет речь! – угрожающе произнесла она. – Она должна была бы полностью потерять разум, если бы согласилась принять его! Но она не настолько глупа, чтобы позволить соблазнить себя ласковым речам. Мина примет вознаграждение от вас, но только в виде золота, и ничего другого, что могло бы бросить тень на ее честное имя!
Мина невольно покраснела, услышав столь откровенное заявление тетки.
– Я не хочу его золота, я ничего не возьму с него! – возразила она, обращаясь к Тамаре.
Гаретт с интересом наблюдал за ней. Она вырвала наконец свою руку и теперь стояла, не глядя на него. Почему она так упорно отказывалась принять от него деньги? Действительно ли она так ненавидит аристократов, что презирает и их деньги? Нет, она определенно не укладывалась в его представления о молодых и красивых цыганках.
Что же касается ее тетки, то она, напротив, полностью оправдала его ожидания.
– Мы возьмем золото, – решительно заявила она, сердито взглянув на племянницу, которая пыталась заставить ее замолчать. – Она честно его заработала.
И в самом деле так! Что ж, он не поскупится.
– Конечно. – Гаретт усмехнулся и, не удержавшись, бросил ехидный взгляд в сторону Мины, а затем кивнул Уильяму, чтобы тот принес ему кошелек. Девушка вернула ему взгляд, ее глаза сверкали в бессильной ярости.
Почти сразу вернулся Уильям с кошельком. Гаретт вынул большую горсть золота и высыпал его в руки Тамары. Цыганка при этом мрачно усмехнулась. Когда же Уильям пробормотал что-то насчет непомерной щедрости, она лишь смерила его таким яростным взглядом, что он мгновенно замолчал.
Мина указала на деньги, которые Тамара тем временем осторожно переложила в кошелек, скрытый в поясе.
– Теперь вы удовлетворены, милорд? – спросила она подозрительно любезным тоном, в то время как ее сжатые в кулаки руки свидетельствовали о едва сдерживаемом гневе. – Итак, вы сделали все, что намеревались, и вознаградили меня за мои старания спасти вашу драгоценную жизнь, обманом заманив к себе. А теперь оставьте меня и мою тетю в покое. Нам больше не нужны ваши благодеяния.
– Да, конечно, ведь у вас есть маска, которая вас защищает! – насмешливо ответил Гаретт.
– Просто оставьте нас в покое! – выкрикнула Мина и, резко развернувшись, выбежала из комнаты.
Тамара, окинув обоих мужчин презрительным взглядом, последовала за своей племянницей, громко хлопнув за собой дверью.
Гаретт наблюдал за ними одновременно с триумфом и с подозрением. Ответы девушки его не удовлетворили. Более того, они лишь вызвали новые вопросы. Теперь ему уже нестерпимо хотелось узнать, что, собственно, эта красавица и ее неистовая тетушка делают здесь, в Лидгейте? Зачем ей маска? Причины, которые она назвала ему, звучали вполне правдоподобно, но он чувствовал, что она что-то скрывает от него, причем что-то очень важное.
Кроме того, как объяснить таинственное молчание жителей Лидгейта, когда он расспрашивал их о Мине? В подобных городках люди никогда ничего не утаивают друг от друга, все мгновенно становится известно. Может быть, они просто не интересуются этими цыганками? Или за их молчанием кроется нечто более серьезное?
– Такие хорошенькие девицы, – пробормотал Уильям, глядя на захлопнувшуюся за Тамарой дверь, – да вот жалость, язычки их малость островаты для того, чтобы доставить удовольствие мужчинам, а, как вы думаете, милорд?
– В самом деле, – рассеянно отвечал Гаретт, продолжая думать о Мине.
– У этой Тамары твердая рука, как оказалось, когда она схватилась за вазу, – продолжал Уильям с усмешкой, – только, держу пари, сама-то она может быть мягче и нежнее шелка, если попадется ей подходящий мужчина.
Тамара ни в малейшей степени не интересовала Гаретта. Но вот Мина… Пожалуй, можно действительно держать пари, что эти соблазнительные губы мягче и нежнее шелка.
– Неужели мы действительно оставим их в покое, как они просили? – невинно спросил Уильям, бросив на хозяина лукавый взгляд.
Медленная усмешка тронула губы Гаретта. Воспоминание о золотистых волосах девушки, засверкавших в лучах солнца, на какое-то мгновение вытеснило из его головы все мысли о дяде и планах мести. Сколь бы осторожной ни была Мина, уж он-то сумеет выудить все ее секреты, дайте только срок! Эта мысль полностью захватила его, сейчас для него не было ничего важнее.
– Оставить их в покое? – повторил он, задумчиво улыбаясь. – Ну нет, если только это зависит от меня.
Тогда Уильям тоже улыбнулся.
– А это ведь зависит от вас, не так ли, милорд?
– Разумеется, – последовал краткий, но решительный ответ.
* * *
А в это время в небольшом уединенном поместье недалеко от Лондона Бесс Тарле обеспокоенно наблюдала, как ее муж мечется по ее спальне из одного угла в другой. Питни Тарле носил прическу как у всех «круглоголовых», за которую и было дано это прозвище, – его седые волосы были подстрижены кругом по одной линии и длиной достигали только до подбородка. Однако Бесс лучше, чем кто либо другой, знала, что ее мужа с «круглоголовыми» роднит лишь эта прическа и ничего более. От кончиков его тончайших французских чулок до пера на дорогой шляпе его переполняла жажда богатства и титулов, как любого из сторонников короля, которых он презирал.
До недавнего времени его показное пренебрежение к роскоши преследовало одну-единственную цель – снискать одобрение пуритан и англиканской церкви, показать, что он один из них, так как именно они оказались у руля власти в Англии в эти сложные годы. Однако он никогда не упускал возможности удовлетворять свои непомерные желания, когда бы и где она ему ни представлялась. Как правило, он почти всегда мог получить желаемое, ибо кто же осмелится отказать человеку с его положением и богатством?
Однако в последнее время все шло не так, как ему хотелось, размышляла Бесс, так как полные жадные губы ее мужа постоянно кривились от гнева и хмурое выражение ни на минуту не покидало его все еще привлекательного лица. Конечно, время для вопросов было не самое подходящее, но едва ли можно ожидать, что такое время вскоре наступит. Его угрюмое молчание и мрачное расположение духа отнюдь не были для него необычными, но, видимо, в последние дни произошло нечто из ряда вон выходящее. Наконец пришло время узнать, что же его так беспокоит. Если она оставит его сейчас один на один с его тяжкими думами, то, вполне возможно, он начнет вымещать свой гнев на ней, как случалось и раньше.
В ее голове уже созрел конкретный вопрос. Каким-то образом она догадывалась, что он может ей ответить, понимала, что его гнев связан как раз с тем, о чем она хотела узнать. И все же она колебалась и оттягивала эту минуту, спрашивая себя, не лучше ли было бы вообще ничего не знать?
Тем не менее она собралась с духом и спросила:
– Почему мы до сих пор не переезжаем в Фолкхэм-хауз? Вы ведь сказали, что он снова наш, что мы скоро там поселимся. Но мы вот уже много недель живем здесь, в деревне, а вы не делаете никаких приготовлений к переезду. Или…
Она запнулась, так как Питни резко обернулся, и его светло-голубые глаза показались ей совсем бесцветными от полыхающей в них ярости.
– Не смей упоминать при мне это место! – зарычал он.
Бесс, как всегда, испуганно замолчала. Но на этот раз, как бы она ни боялась мужа, она решилась узнать все до конца. Она должна знать.
– Что случилось? – спросила она умоляющим тоном. – Пожалуйста, Питни, скажите мне…
Ok в ярости ударил по стене кулаком.
– Черт возьми, женщина! Ты испытываешь мое терпение! – Он взглянул на нее, и глумливая усмешка исказила его черты. – Ну хорошо, лучше тебе действительно узнать правду раз и навсегда, тогда я смогу хоть немного пожить в покое. В конечном счете тебе следует знать, раз все мои усилия предотвратить это оказались бесплодными. Фолкхэм-хауз для нас потерян. – Он внимательно наблюдал за ее реакцией. – Я не смог вернуть его, как ни старался. Вот уже несколько недель поместье принадлежит другому.
Это был именно тот ответ, который она так боялась услышать. На пятом месяце беременности ее первым ребенком ей было суждено услышать, что она никогда не сможет вернуться в Фолкхэм-хауз. А как она надеялась, что ее долгожданное дитя увидит свет в ее родном доме, доме, в котором она жила с рождения и до своего замужества.
Она проглотила комок, подступивший к горлу, отчаянно борясь со слезами, уже готовыми навернуться на глаза.
– Кто этот человек?
Блеклые глаза Питни полыхнули дикой ненавистью. И хотя Бесс знала, что эта ненависть обращена не на нее, она задрожала от ужаса. Питни был абсолютно безжалостен, когда кто-нибудь осмеливался встать у него на пути.
– Ваш племянник теперь владеет Фолкхэм-хаузом, мадам. И более того, ему возвращен титул и все земли. Так что я теперь более не граф, так же как и вы, мадам, не графиня. А все благодаря твоему племяннику!
Слова мужа заставили Бесс на мгновение застыть в полном замешательстве. Ее племянник? Но ведь он погиб во время войны, вместе с ее дорогим братом. Это была единственная причина, по которой Земли перешли к Питни, так как она осталась единственной наследницей своего брата.
– Но я не понимаю, – пробормотала она, теребя пальцами тонкую ткань своего шелкового пеньюара.
Лицо Питни покраснело от гнева, когда он подошел к кровати, на которой сидела Бесс. Его взгляд упал на полные слез глаза жены, и вид этих слез, казалось, еще более разъярил его.
– Твой племянничек сумел вывернуться и избежать смерти, в то время как твой драгоценный братец Ричард был убит во время сражения. Каким-то образом Гаретт смог добраться до Вустера и там присоединился к королю. Когда Карл удрал из Англии, Гаретт отправился с ним. Так что, Как видишь, все это время, почти до настоящего момента, твой племянник жил в изгнании. И вот теперь он вернулся и отобрал у нас Фолкхэм-хауз.
Бесс едва могла поверить тому, что говорил сейчас муж, и в то же время понимала, что у него не было причин лгать ей. Неожиданно слезы на ее щеках высохли, а темно-карие глаза засветились радостью, когда значение всего сказанного дошло до нее.
– Гаретт жив! – прошептала она. – Мой дорогой мальчик жив! Благодарю тебя, Боже!
Ее муж издевательски усмехнулся.
– Да, конечно, ты счастлива! И тебе абсолютно не важно, что он украл у нас поместья и земли, которые должны были бы по праву принадлежать мне? Тебе не важно, что он завладел и титулом, и землями? Все, даже Фолкхэм-хауз, теперь принадлежит ему!
– Но все это и так принадлежит ему! – возразила она, ободренная тем, что граф Фолкхэм жив. Она давно привыкла к мысли, что осталась совсем одна на белом свете, без единого родственника, и сейчас известие о том, что жив ее племянник, придало ей храбрости. – Ведь, в конце концов, он владеет всем этим по праву.
Но ее замечание привело Питни Тарле к новому всплеску ярости.
– И ты можешь так говорить после того, как я добыл все это для тебя, для нас? Я-то думал, что ты мечтаешь получить Фолкхэм-хауз во что бы то ни стало!
Она посмотрела в красное от злости лицо, которое научилась презирать и ненавидеть в последние годы, и произнесла ровным спокойным тоном:
– Я всегда хотела, чтобы Фолкхэм-хауз вновь принадлежал нашей семье, и я рада, что так произошло. И не важно, владеет ли им мой племянник или кто-то еще, лишь бы он принадлежал нашему роду!
– Твой род! – выкрикнул он с ненавистью. – Твоя семейка доставила мне больше бед, чем все роялисты, вместе взятые! Благодаря твоему чертовому племяннику я потерял все, включая Фолкхэм-хауз!
Она знала, что не следует дразнить его, однако слова сами, помимо ее воли, сорвались с языка:
– Вам не следовало бы продавать его в первый раз! Если бы не ваша жадность, Фолкхэм-хауз и сейчас принадлежал бы нам!
Он уже замахнулся было, чтобы ударить жену, но, так как она не сжалась испуганно, как обычно, а прямо и храбро посмотрела ему в лицо, он с проклятиями опустил руку.
– Чума его забери! – прошипел он сквозь зубы. – Теперь благодаря этому ублюдку даже моя собственная жена оказывает мне открытое неповиновение. Только выбросьте-ка лучше это из головы, мадам, это лишь обернется против вас! Он не хочет иметь ничего общего с нами обоими, так что, если ты намерена бежать к нему в поисках защиты, подумай сначала хорошенько. Да он скорее всего убьет тебя сразу, как увидит!
У нее задрожали губы, но она постаралась преодолеть страх, медленно заползающий в ее душу.
– С чего бы ему ненавидеть меня? Он не может винить меня за то, что меня объявили наследницей, раз его не было здесь, чтобы заявить о своих правах. Ведь мы даже не знали, что он жив!
При этих словах Питни с торжествующей издевательской улыбкой в упор посмотрел на нее.
– Мы не знали, – уже менее уверенно повторила она, – ведь так?
Он в ответ лишь самодовольно ухмыльнулся. У Бесс упало сердце.
– О Боже! – прошептала она с безнадежным отчаянием. – Ты знал! Ты знал, что он жив, и ничего не сказал мне!
Она почувствовала, как ужас и боль разрывают ее сердце. Ее единственный племянник, всеми заброшенный, скитался где-то на чужбине, а она ничего не знала об этом!
Питни обхватил ладонями лицо своей жены и приподнял вверх, проведя большим пальцем по все еще красивым нежным губам.
– Я сам не знал вначале, – сказал он холодно. – Но затем из Франции стали приходить письма от Гаретта. Он просил сохранить для него земли, пока он не вернется. Его гордость не позволяла просить у меня денег, но я знал, что он сильно в них нуждался. – В глазах Питни отразилась ненависть, что сжигала сейчас его душу. – Я-то думал, что он умер вмести с ними, со своими родителями! Я так надеялся, что наконец-то владею всем! Его титул, его поместья, все мое! И вдруг обнаружить, что все потеряно только потому, что какой-то…
– Почему вы ничего не сказали мне об этих письмах? – прошептала она, с отвращением глядя на человека, который был ее мужем.
– Чтобы ты все перевернула вверх дном, пытаясь вернуть его назад? Сам Кромвель хотел, чтобы я… ты слышишь?.. Чтобы именно я стал его министром! А все из-за моего титула! Он нуждался во мне, чтобы показать, что и на его стороне есть аристократы, чтобы привлечь и других на свою сторону! Если бы это графское отродье, этот роялист был здесь, я бы потерял свой единственный шанс, можно не сомневаться!
– И поэтому вы отказали ему в помощи, отказались помочь ему вернуться домой, – побелевшими губами произнесла Бесс, мгновенно поняв, как отреагировал ее алчный муж, узнав, что все его надежды на титул и богатства развеялись как дым. – И как вы это ему объяснили? Как вы объяснили ему, почему вы не хотите, чтобы он разрушил ваши тщеславные планы?
Питни с изумлением взглянул на жену.
– Объяснил? – насмешливо переспросил он. – Уж не думаешь ли ты, что я стал ему отвечать? Да я просто сделал вид, что не получал никаких писем. Он прислал пять! И каждое отчаяннее предыдущего. Я сжег их все.
– О нет! – в ужасе выдохнула она.
– Да, – зло ответил он. – Я был почти уверен, что он умрет от голода где-нибудь во Франции вместе с другими изгнанниками и мне надо только немного подождать. Прошло достаточно времени, я ничего больше о нем не слышал. Я был уверен, что он мертв! Но нет, мне надо было бы знать, что ваш драгоценный племянник сумеет втереться в доверие к нужным людям и вернется в Англию, чтобы потребовать все назад. Но, клянусь, я никогда не думал, что роялисты вернутся! Никогда!
Бесс отпрянула назад, вырвавшись из рук мужа. Ее охватило тупое оцепенение. И Фолкхэм-хауз, и ее племянник были теперь навсегда потеряны для нее! И виноват в этом был он, Питни Тарле, ее муж. Как, должно быть, невыносимо страдал Гаретт, лишившись родителей, когда никто из его родных не пришел ему на помощь. Она помнила его таким, каким он был в десять лет, как раз перед ее свадьбой, – смышленый, не по годам развитый мальчик, своим решительным, уверенным характером так похожий на ее дорогого брата. Она всегда думала о нем как о сильном, отважном ребенке, который ловко скрывал свой недюжинный ум и силу за легкомысленной шутливостью и юмором.
Что сделали с ним эти годы лишений и горя? Как он сумел выжить? Через что ему прошлось пройти? Несмотря на общепринятое мнение и разговоры тех, кто слушал и верил рассказам Кромвеля, до Бесс доходили слухи, что изгнанники все эти годы жили в страшной нужде и что на их столе не каждый день был даже простой хлеб. Питни однажды проговорился, что король сильно нуждался. Так что же говорить о Гаретте, оказавшемся в изгнании совсем еще ребенком, без денег, без родителей и друзей?
Эта мысль тяжким бременем легла на ее плечи. Гаретт теперь, без сомнения, винит в своих страданиях ее, так же как и Питни. Да и как может быть иначе? Сможет ли он когда-нибудь простить ее за то, что она обрекла его на годы лишений и нужды?
Но затем ее лицо вдруг просветлело. Хотя Гаретту было всего тринадцать лет, когда она последний раз виделась с ним, он достаточно хорошо знал ее мужа, чтобы понять, насколько безжалостным был этот человек. Конечно, он не мог этого забыть! И он, конечно же, поверит ей, когда она скажет ему, что ничего не знала о его письмах. И он поможет ей избавиться от этого ненавистного позорного брака! Наконец-то она сможет уйти от Питни и не бояться того, что он с ней сделает за это!
