Текст книги "Конец Пути (СИ)"

Автор книги: де Грегор Орлеанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Глава 4. Оливье

Глава 4. Оливье

Оливье, я полагаю? – спросил генерал у старика, оценивая того взглядом.

Едва ли можно было сказать что – то большее об этом человеке, чем он сам о себе говорил: "Я Оливье, и я начальник станции". Большего о нём, к сожалению, сказать было нечего. Седовласый старец, который, казалось, пережил уже не первую сотню лет. Кроме потрёпанной куртки и связки ключей, торчащей из кармана, он был обычным человеком. Для войны, конечно. Но война на всех нас оставляет отпечаток.

Оливье посмотрел на генерала, а после прокуренным басом ответил:

– Так точно, Ваше Высокопревосходительство! – Устав требовал от него выпрямиться, но едва он сделал это, как его плечи затряслись.

– Не нужно, не нужно, – снисходительно ответил ему генерал, – я прибыл к Вам с инспекцией на станцию.

Из открытой двери, что вела на улицу, повеял холодный ветер. Оливье весь съежился от него, после чего предложил пройти в его кабинет.

Он вошёл первый, следом за ним Эшфорд, а после и генерал. Это был обычный кабинет, разве что отличался крайне низким потолком. Не сказать, чтобы тут было тесно. Стеллажи с документацией стояли вдоль стен, из-за чего рабочий стол и несколько стульев пришлось расположить в центре комнаты. Тысячи отчётов, расписаний, зарплатных планов… Всё это, представляющее ценность ранее, сейчас просто лежало вперемешку на стеллажах и полках. На столе стояла кружка с чаем рядом с пепельницей: её давно не чистили.

Бросалось в глаза так же кресло, на которое поспешил сесть Оливье. На спинке покоилась шинель, заплатанная пять раз возле карманов. Само кресло было продавлено; на месте, где сидел начальник станции, кожа была очень потёртой. Это многое говорило об образе жизни Оливье.

Эшфорд тут же подал генералу свободный стул, после чего помог ему снять свою офицерскую шинель, и встал у двери, за его спиной.

– Вы являетесь начальником единственной оставшейся в нашем распоряжении железнодорожной станции. Доложите ситуацию, – с полным спокойствием сказал генерал.

– Да что тут докладывать – то, Ваше Высокопревосходительство? Беженцев много, не успеваем их вывозить. Я только час назад прибыл, там был инцидент на одной из подстанций. Люди чуть не убили машиниста за то, что тот медленно ехал.

– Интересно… А что с ними сейчас?

– Я их отдал отряду жандармерии в распоряжение, как и требовал того закон нашей страны. А после немедленно вернулся, ибо… Кхм… – голос Оливье поменялся. Словно дрожь пробила его с ног до головы.

– Да? – уже с нескрываемым интересом выпалил генерал.

– Понимаете ли… Некоторые люди пробиваются сюда незаконно, по поддельным документам. Я пытаюсь контролировать ситуацию, но их очень много. Все бегут из этого города.

– Вы еще не получили мой приказ?

– Ваш приказ? Не знаю… В последнее время их было очень много. Какой именно?

– О задержанных гражданских и военных на станции.

– Хм… Если он был послан сегодня, то точно нет.

Эшфорд тут же понял, к чему клонит генерал. Ведь если начальника станции не уведомили о полученном из ставки приказе, то легко можно сделать вывод о лояльности войск.

– Чудно. Эшфорд, сделай нам чаю. Господин Оливье, у нас ещё есть что обсудить, – не поворачиваясь, в форме просьбы, а не приказа, вымолвил генерал.

– Ваше Высокоблагородие, давайте лучше я. Незачем вашему адъютанту сейчас руки обжигать, с мороза – то, – тут же учтиво ответил начальник станции.

– Хорошо, Вы меня уговорили. Где у Вас находится телеграфный центр?

– В соседнем здании, бывшем складе оборудования для починки поездов.

– Отлично. Эшфорд, сходи туда и спроси, получали ли они приказ от меня.

– Слушаюсь, мой генерал! – тут же выпалил Эшфорд и покинул комнату.

Чай уже был готов. Добавив туда несколько кусочков сахара, начальник станции зажёг сигару. Вся эта обстановка вызвала у него волнение.

– Не хотите сигару? – поглядев на генерала, спросил Оливье.

– Не позволительно нынче, в такой ситуации. У меня есть вопросы, Оливье, которые мне предстоит с Вами обсудить. Так что придётся Вам меня потерпеть, – с небольшим смешком проговорил тот.

– Ваша компания мне приятна, генерал.

– Я разместил здесь взвод солдат для обеспечения порядка, совместно с охранниками станции. Они справляются со своими обязанностями? – теперь голос его звучал крайне серьёзно.

– Скорее да, чем нет…

– Простите?

– Ну, они в основном своего офицера слушают, который тут вместо меня бывает за главного. Мой приказ им мимо ушей. Вот и приходится договариваться, сами понимаете… Они подворовывают багаж у пассажиров, ну там алкоголь какой, а я вынужден глаза закрывать. А неделю назад всех охранников станции сняли и отправили для помощи в то ли подавлении уличных беспорядков, то ли арестов… С тех пор я о них не слышал.

– Хм… Об этом мне неизвестно ничего. Это плохо, – генерал закрыл глаза и прикрыл их руками. Внутри него всё сжалось, а челюсть отдавала неприятной болью, – я разберусь с этим, даю слово. Очень важно, чтобы эта станция продолжала функционировать. Это единственный наш путь снабжения, а так же эвакуации. Сейчас только благодаря ней наша армия может сломить противника и победить. Других способов я не вижу.

– Мой генерал, все мы дали клятву нашему государству, и потому я с Вами до конца.

– Будем надеяться, что эту битву мы переживём.

Генерал уже валился с ног. Его мысли были только об одном – о кровати в своём доме, укрытой красным одеялом… Такая манящая, привлекательная. Но до отдыха было ещё далеко, и от этого становилось ещё хуже. А страшнее всего была мысль, что вечером произойдёт нечто ужасное, и ему так и не удастся поспать.

– Мой генерал, разрешите?

– Разрешаю.

– Я понимаю, в сложившейся ситуации у Вас едва хватает сил для поддержания фронта и порядка, но… Не могли бы Вы выделить мне ещё хотя бы один взвод? На случай, если люди решат захватить станцию силой.

– Это крайне сложно будет, в сложившихся реалиях.

– Помилуйте, но ведь если они захватят станцию, они лишат нас главного транспортного узла, и тогда… Тогда конец нашему транспортному сообщению!

– Я подумаю, кого можно будет выделить. А меж тем, нам предстоит ещё более важное дело. Крепитесь, Оливье. Я назначаю Вас военным советником столицы по делам транспорта и снабжения.

Говоря это, генерал выглянул в окно. Оно было маленьким: из него едва ли можно было разглядеть хоть что – нибудь; помимо поезда, приехавшего на станцию и кусочка неба, что так насмешливо смотрело на всё происходящее вокруг: на войну, на страдания людей, на убийства. От него ничего не скрыть. Взгляд генерала устремился именно к небу. Его мысли тут же перенеслись домой…

Его кровать сейчас пустует. Ещё месяц назад он был бы несчастлив вновь оказаться там. Генерал планировал наступательные операции и окончательную победу в войне. Он мечтал о почете, о славе, ибо близился его военный триумф.

В нашем мире всё слишком переменчиво. Ещё вчера ты был счастлив и хотел жить, а сегодня… Сегодня ты уже думаешь о том, что твоё счастье было мелочью, а всё то, что дарит тебе его – пустотой. И ты сам становишься пустой внутри. Словно теряешь сам себя, когда смотришь в зеркало. Ты всматриваешься в черты лица, и понимаешь, что перед тобой совершенно иной человек. Может это тот, кем мы хотим быть? А может тот, кем мы будем? Если бы существовал ответ всему, что мы видим, то никаких войн бы не существовало. Ведь тогда люди, зная ответы на свои вопросы, были бы слишком заняты.

Оливье молчал. Его лицо выглядело крайне удивлённым; он словно подбирал слова: что бы такого ответить генералу… Наконец, через пару мгновений молчания, он ответил, шепотом:

– В – ваше Высокопревосходительство… Я, я… Я всего лишь гражданин нашей страны, и… И вряд ли могу претендовать на военное звание, – с каждым словом голос Оливье звучал всё уверенней и громче, – и потому… Не знаю, как на это отреагировать.

– Никак, господин советник. Вступайте в должность, и всё тут, – усмехнувшись, ответил ему генерал. Голос Оливье изрядно позабавил его, хоть сейчас было и не до смеха.

– Мммм… Слушаюсь, Ваше Высокоблагородие. Разрешите вступить в должность?

– Разрешаю. Сядьте.

Оливье с удивлением для самого себя отметил, что он покинул своё кресло и встал, расставив руки по швам. Не смея перечить, и он тут же сел обратно и уставился на генерала. А тот как раз начал говорить:

– Эта станция… Я решил, что это будет последний рубеж обороны города. Ведь именно здесь последние гражданские с остатками армии покинут город и будут пробиваться к границе.

– У них в распоряжении будет железная дорога. Маловероятно, что они не смогут нагнать наши силы, ежели мы попытаемся убежать.

– Именно потому я и продумал план отступления. Я останусь с охранниками ставки здесь и подорву железнодорожные пути, едва они покинут станцию.

– Помилуйте! Ведь тогда Ваше Высокопревосходительство не сможет уйти!

– Лучше потерпеть поражение здесь и умереть героем, чем жить беглецом. Эта война – дело моей жизни. Я не хочу жить после неё в случае нашего поражения.

– Мой генерал! Прошу Вас, передумайте. Это ужасная участь, и Вы её не заслуживаете.

– Уже поздно, господин Оливье. Я принял решение и утвердил указ.

– Тогда… Я исполню его. И буду молиться, чтобы до этого не дошло.

– Я тоже.

Они разговаривали более получаса. Генералу всё сильнее начинал нравиться Оливье. Это был крайне мудрый человек, проживший долгую жизнь. Он с удовольствием подмечал, что у нового советника есть задатки стратегического планирования и умения руководителя. Именно это, по мнению генерала, было главным в людях, наравне со следованием долгу и понятию воинской чести.

Наконец, вернулся Эшфорд. Он заметил, что в пепельнице появились следы от раскуривания около двух сигар, а то и больше. Да и запах дыма, витавший по комнате, никуда не делся. Наконец, он снял свой головной убор, отдал честь своему командиру, а после сказал:

– Мой генерал, у нас проблемы.

Глава 5. Осторожно, двери закрываются

Глава 5. Осторожно, двери открываются.

Вы когда-нибудь задумывались, как мало нужно людям, чтобы быть счастливым? Человек, мечтающий о любви, жаждет одного: чтобы его любили. Человек, мечтающий о богатстве, жаждет одного: чтобы его карманы были полны денег. Но о чём тогда мечтает человек, у которого есть и то, и другое? Ведь всё то, о чём мы можем мечтать, уже сделано. Ответ прост: он ищет способ всё разрушить. Когда мы счастливы, нам не нужно больше ничего предпринимать. И тогда, когда ты перестаёшь прикладывать усилия, чтобы быть счастливым, оно уходит. Богатый человек разоряется, семейный человек страдает от ухода супруга. И что же тогда делать? Быть несчастным? Не знать счастья, или мечтать о недостижимом? Нет, всё гораздо проще: надо говорить то, что чувствуешь. Если бы люди говорили то, что они чувствуют, по отношению к другим, к себе, ко всему, то они бы стали истинно счастливыми. Тогда почему, если формула такая простая, то мы не можем достичь этого? Всё ещё проще: люди не хотят быть счастливыми. Они хотят убиваться своим горем, завидовать, переполняться алчностью, и тогда… И тогда люди сами уничтожают свою жизнь, влача существование в "этом бренном мире".

Фрэнк очнулся. Ему казалось, что он всё ещё спит, ведь фуражка его брата заслоняла ему глаза. Но едва он понял, что живой, то тут же убрал её с глаз. Его взору представилось небо. Такое прекрасное, ибо дождь наконец закончился. Он ушёл, и сейчас там светило солнце.

Он повернул голову и заметил застывшие безжизненные глаза своего брата… Его лицо было искривлено улыбкой, которая навечно останется с ним. Фрэнк чуть ли не вскрикнул от ужаса, но всё же, внезапная жгучая боль в руке ему помешала. Он ещё пару мгновений смотрел в лицо брату, который ещё сегодня (но сегодня ли? Кто знает, сколько он лежит) улыбался и был… Жив. Дышал, чувствовал, любил! А теперь он ничего не чувствует.

Ещё одна порция боли заставила Фрэнка таки перевести взгляд. Его глаза скользнули по небу, и он тут же возненавидел его: как может оно быть таким чистым и радостным, когда произошло такое горе? Неужто в такой момент, когда жизнь потеряла свой смысл, оно не может стать мрачным?

Его рука болела. Именно туда попала пуля, пущенная из винтовки. А вокруг было тихо. Только громыхающий где – то там, вдалеке, снаряд артиллерии, попавший в очередной дом, нарушал тишину. Будто бы и не было войны.

Но затем Фрэнк перевёл взгляд на своего брата, и понял: война уже давно перешагнула порог их жизни, и уже разрушила несколько. И оставаться тут было нельзя. Нужно было немедленно уходить, пока солдаты не пришли их хоронить. А будут ли они это делать?

Вставать не хотелось. Сил не было. Хотелось остаться лежать здесь и тихо умереть, перестав бороться. Брат Фрэнка мёртв, жена неизвестно где… Стоит ли бороться, когда ситуация не имеет хорошего исхода?

Но он таки встал; нужно спасти Эллен, вернуться к ней! Вернуться, чтобы жизнь наладилась. И тогда они придумают, что делать дальше.

Фрэнк поднялся с земли. Его одежда была вся в засохшей крови и земле. Сколько он здесь лежит? Сколько часов? И хватит ли у него сил дойти до города? Ведь для начала нужно было понять, где он находится.

"Если солдаты отвели нас к краю платформы, и я… Я видел КПП у станции! Значит надо идти на юг, и я наткнусь на город". Его мысли путались, хотя он пытался мыслить ясно.

"Нельзя оставлять его здесь… Чтобы какой – нибудь урод пришёл, обобрал его, а после закопал в землю… Нельзя!" – Фрэнк вовсе не был эгоистом. Но у него не было выбора, ибо непонятно, дойдёт ли он; а если ещё и брата будет нести, то точно свалится на землю от бессилия.

Фрэнк наклонился к нему, и вгляделся в мёртвенно – бледные глаза своего брата. "Он бы не хотел, чтобы я оставил его здесь", – подумал Фрэнк, – но, что же делать? – Затем он сложил руки своего брата на груди, снял его награду "За верную службу республике", и проговорил: "Я клянусь, это будет последним, что увидит твой убийца". Затем Фрэнк поцеловал холодный лоб своего брата и направился прочь.

Но не прошёл он и двух метров, как снова повернулся к нему, в слезах. Фрэнк склонился к его мертвому телу и зарыдал, вжимаясь тому в грудь. Он бил себя по голове, заламывал свои руки, пытался закрыть себе рот; всё равно не мог остановить слёз. Они так и лились.

Право, самое страшное на войне это не собственная смерть. Самое страшное – смерть близких людей; ты понимаешь, что их больше не будет, и твоё наказание за то, что не помог им – жить. Ты будешь жить, когда они мертвы. И каждый раз, когда радость будет посещать твою жизнь, ты вспоминаешь о своём мертвом близком человеке, и думаешь: "имею ли я право быть счастливым, если он мёртв? Я не помог ему!". Ответ на этот вопрос, дорогой читатель, ты найдёшь не здесь… А дальше. Наконец, спустя 10 минут, слёзы перестали бить градом из глаз Фрэнка. Он успокоился, и, сняв с пояса револьвер своего брата, отправился в путь.

Неужели в мире не осталось добра? Почему всё, что было раньше, сейчас не имеет смысла. Мир изменился? Наверное, да. И не осталось тех, кто помнил бы о прошлом. Мне кажется, что война была всю мою жизнь; не знаю другой, или не хочу знать.

В какой стороне город? Что будет, если меня найдут? Закончат начатое или отправят в тюрьму? Как найти Эллен?

Эти вопросы то возникали, то исчезали в голове измученного Фрэнка. Кровь до сих пор шла, хоть и поменьше, чем раньше. Но солнце, которое именно в этот день решило выглянуть из укрытия в виде туч, невероятно сильно грело его голову. А он всё шёл и шёл, шёл и шёл.

Со временем всё чаще и чаще его рука, здоровая рука, касалась лба, чтобы вытереть пот. Сложно описать те чувства, которые испытывал Фрэнк. Есть десятки способов описать боль, душевную и физическую. Челюсть врезалась в мышцы и сильно покалывала; в горле был гигантский ком, который никак нельзя проглотить; в груди всё сдавливается; голова болит так, будто её кто – то сжимает железными перчатками. Но ни одно описание, и даже все вместе, не описали бы, как чувствует себя Фрэнк.

Но ради тебя, мой дорогой читатель, я попробую приблизительно описать его чувства, и поможешь мне в этом ты. Представь: у тебя горе на душе, сверху давит чувство вины, ноги стёрты и ноют, а рука жжёт, будто ты на открытую рану вылил пузырёк спирта.

Впереди маячил город. Это был не мираж, ведь у нашего героя не было обезвоживания. Отсюда он казался опустошённым и безжизненным. То здесь, то там в небо вздымались дымные кольца, и шли к самим небесам, словно стараясь пронзить облака.

И лишь развивающиеся флаги и бесцельно бродящие, обездоленные люди подавали признаки жизни; давали понять, что город не спит.

Фрэнк приближался. Он шёл мимо людей, и никто не обращал на него внимания. Поначалу он беспокоился, что какой – нибудь патруль арестует его; не знал он, что все были слишком заняты, дабы обращать внимания на измученного человека: таких здесь много. Потому ему ничего не оставалось, кроме как просто идти.

Он направлялся к месту, где раньше жил. Где они с женой провели первую ночь этой войны. Его не сильно волновало, было ли это здание ему домом – всё, чего хотелось Фрэнку, это просто отдохнуть.

Он был всё ближе к началу города. Сейчас Фрэнк находился в пригороде, который не успели сделать частью столицы из – за войны. Ещё далеко было идти, но сил, кажется, уже не осталось. Фрэнк смотрел на небо.

Удивительно, но если какой – то час назад оно вызывало у него лишь ненависть, то сейчас он относился к нему по – другому. Небо стало для него тем местом, где его ждёт покой. Зачем продолжать упираться, если можно уйти на покой. Встретить там Джордана, а возможно и Эллен. И многих других, чьи жизни унесла война.

Нащупав револьвер в кармане, Фрэнк твёрдо решил: найти местечко покрасивее, где можно будет это закончить. Зачем умирать в грязной луже, если можно сделать это на лужайке? Ведь именно это право, выбрать место упокоения, отличало его от типичного человека на войне.

Он шёл мимо людей, высматривая дома вокруг. Они были разные. Повреждённые бомбами, пустые, наполненные, ухоженные, не ухоженные. Но нигде не было подходящего. И тут Фрэнк вспомнил про старый бульвар, кажется 18 века, который раньше был центром города. Там ещё был большой фонтан, который назвали то ли "Победоносный", то ли "Благоразумный", уже и не припомню.

Определив местоположение по пошарпанным табличкам с облупившимся лаком, он направился прямиком туда.

Фрэнк этого не замечал, но заметил я: чем ближе к бульвару, тем радостнее были люди, и тем красивее казались дома. Если в пригороде бродили люди в разорванных свитерах и заляпанных грязью ботинках, купленных года два назад, то чем ближе к бульвару, тем красивее они были разодеты. Мелькали старенькие костюмчики, некоторые носили в руках музыкальные инструменты. В одном стареньком особнячке со смешным изображением ангела на входе (он держал в руках вместо лиры, как чаще всего было в подобного рода домах, дубину с острым наконечником), собралось множество людей. Оттуда был слышен смех, и шумела музыка.

Он возненавидел их. Как смеют они радоваться, когда вокруг происходит такое горе… Когда Фрэнк собирается покончить с собой. Он до сих пор не понял самой важной вещи в этой жизни – всем плевать на тебя.

Наконец, он таки нашёл этот фонтан. Вернее, то, что осталось: бортик был повреждён, и вода вытекла на дорогу. Но сейчас это было не важно. Фрэнк нашёл нужную лавочку и сел на неё.

Его колени дрожали. Как и руки. Он до сих пор сомневался в правильности своего выбора: ведь Эллен ещё может быть жива… А затем он вспомнил глаза Джордана, уставившиеся на небо, и рука сама потянулась за револьвером.

Потянувшись за ним правой рукой, его взгляд коснулся кольца. Как много раз он делал что – то этой рукой, но, ни разу, с самой свадьбы, не обращал на него внимания. А теперь, когда жизнь кажется законченной, Фрэнк смотрел на кольцо. Золотое, с надписью "Вечность". Со свадьбы прошло три года, а ему кажется, что это было в прошлой жизни.

Приставив револьвер к виску, Фрэнк не торопился стрелять. В его челюсти снова почувствовалось сильное покалывание, а в горле застрял гигантский комок. Он снова подумал о своей жене, о красавице Эллен… Нельзя так легко заканчивать эту историю, одним нажатием пальца. Из глаз текли слёзы, а дрожащая рука все ещё сжимала револьвер. Как тут…

– Ты уверен в этом, мальчик? – Вдруг послышалось ему. Голос звучал тихо и спокойно. Не глядя на говорящего, Фрэнк старался положить палец на спусковой крючок.

– Ты уверен в этом? – Переспросил незнакомец. Его голос звучал так же, но теперь в нём появилось нечто, что заставило Фрэнка убрать палец. Но он всё ещё не готов был ответить.

– Знаешь, это ведь глупое решение. Уверен, она ещё жива, – спокойно сказал незнакомец; хоть Фрэнк этого не видел, но человек улыбнулся, едва завидел, как Фрэнк убивает палец с курка.

– Замолчите! – Сквозь слёзы рявкнул тот, – вы ничего не понимаете!

– О, я всё понимаю. Ну-ка, посмотри на меня.

Фрэнк не шелохнулся. Его дрожащая рука пыталась сжать револьвер покрепче, но едва он снова услышал этот спокойный голос, так сразу убрал руку.

– Правильно. Не стоит торопиться умирать, иначе можешь сделать это напрасно. Посмотри на меня, – незнакомец сделал три шага вперёд, поближе к Фрэнку.

Наконец, он поднял голову, и, несмотря на слёзы, всё таки посмотрел на незнакомца.

Невозможно описать мысли, возникшие в голове у Фрэнка, как только он увидел Филиппа Августа. Но я передам тебе, мой дорогой читатель, мысли, возникшие у меня: это был мужчина средних лет, судя по коже лица. Его мрачный внешний вид отталкивал всякого, кто не смотрел ему в глаза. Ибо Август пытался казаться нелюдимым и загадочным, о чём говорила его одежда: тёмное расстёгнутое пальто, под цвет котелка, с большими тёмно – серыми пуговицами. Штаны будто сливались с пальто, и вообще, вся одежда была одного цвета. За исключением серебряной трости.

А вот глаза… Глаза это нечто необычное. Наверное, нет в мире людей, у которых с мрачным лицом были бы аж настолько сияющие глаза. Словно смотришь в кристально чистую воду. Взглядом он может пролезть тебе в душу и узнать самое сокровенное, если бы его интересовали подобные мелочи. Тёмно – зелёный оттенок глаз с небольшими мешками от явного недосыпа лишь подчёркивали его необычный внешний вид.

Он улыбался. И улыбка его была крайне хитрой, хоть и на эмоциях Фрэнк этого не заметил.

– Вот видишь, это не так уж и сложно, – с удовлетворением в голосе проговорил незнакомец.

– Сложно, – отрезал Фрэнк.

– Я уверен, что она ещё жива. И она ищет тебя.

– Что?.. Отк-откуда вы знаете? – Теперь Фрэнк был удивлён, хоть и боль все ещё ныла где – то там, в горле.

– Ну, если человек перед самоубийством гладит обручальное кольцо, то… Всё крайне просто, – незнакомец говорил спокойно. Его голос звучал так, будто он говорил о каких – то совершенно обыденных вещах, например о содержании воскресной газеты.

Это спокойствие передалось и Фрэнку.

– Вы правда так думаете? – с надеждой в голосе обратился к незнакомцу наш герой.

– Правда – правда. И вряд ли вы встретитесь, если ты не согреешься и не залечишь руку.

– Я не уверен… – начал было Фрэнк, но…

– Зато уверен я. Пойдём со мной. Я живу недалеко. Нечего ходить с оружием по городу в наше время. Пойдём, пойдём, – поманил за собой Фрэнка незнакомец.

– А вы кто? – Сомнение всё ещё звучало в голосе Фрэнка.

– Я? Я Филипп Август, и я спасаю тебе жизнь. Наложим тебе швы, и дальше уже решишь, что делать дальше. Идёшь?

– Да, да… – немного подумав, он кинул, – я Фрэнк.

– Будем знакомы, – сказал Август.

Так как я знаю Августа лучше, чем ты, мой дорогой читатель, я скажу тебе так: он приложил большие усилия, чтобы это "будем знакомы" не прозвучало так, будто ему плевать на имя нашего героя.

И Фрэнк пошёл. Наверняка сейчас, сидя в мягком кресле, лёжа на диване, или, если ты, мой дорогой читатель, любишь читать в автобусе, задумаешься, как он, наш герой, может довериться первому встречному, а я скажу тебе так: у Августа был дар убеждения, и Фрэнк, словно околдованный магией слова, отправился следом.

Они шли по знакомым улицам. Только теперь, вместо весёлых людей, была пустошь с каменными сооружениями. А у одного дома вооружённые солдаты тащили силком двух мужчин под еле слышный плач их жён, сестёр, матерей. Август остановился и около минуты смотрел на это, потеряв дар речи. Его улыбка исчезла без следа, и он стал мрачным, как и его наряд.

– Видимо, объявили новую мобилизацию… Что же, пора убираться отсюда, да поскорее. Идём, – поманил за собой рукой Фрэнка.

А тот просто шёл следом, словно ненужный груз. Сердце больше не болело. Но теперь стало ещё хуже, чем было до этого: если тогда он испытывал боль, то сейчас её не было, и от этого Фрэнк ненавидел себя.

Вдали слышались разрывающиеся снаряды. Словно город был под каким – то куполом, вокруг которого шла битва. И частично, это правда. Ведь солдаты и выступали этим куполом, защищавшим простых людей всеми доступными способами.

Фрэнк и Август прошли мимо домов, в окнах которых горел свет. Фрэнк даже увидел, как какой – то старый джентльмен, покинутый всеми, одиноко сидел у камина и покуривал трубку.

Здесь не было мародёров. Просто потому, что постоянные патрули солдат в любой момент уничтожили бы любую попытку ограбить здешних горожан. Ведь в такие моменты поддержка богачей куда важнее жизни бедняков.

Август преимущественно молчал. Он лишь озирался вокруг и иногда комментировал происходящее; любое появление в поле зрения очередного патруля солдат он выставлял в негативном ключе. Но Фрэнк его не слышал. Он был занят собственными раздумьями: есть ли надежда?

Наконец, они пришли. Фрэнк понял это, когда в его ушах перестал отбиваться такт трости, стукающей по каменной дороге. Он глянул на Августа, а после на дом, который принадлежал ему.

Это было чуть ли не самое новое здание в городе. Не считая посыпавшейся от бомбежёк кровли, всё в нём было новое: бежевого цвета кирпичи; оконные рамы, закрытые декоративными решётками тёмно – зелёного цвета. К двери, возвышающейся от земли на метр, вела дорожка, выложенная брусчаткой. На фонарном столбе, полностью вырезанном из старого дерева, был адрес.

Они подошли к двери. Она была сделана из красивого, красного дерева. Посерединке находился молоточек, и имел он вид вороны, держащей золотистое кольцо в клюве. Дверная ручка была выполнена из того же материала, что и молоточек, к слову.

Август вставил туда ключ, повернул его три раза, и, когда третий раз он услышал щёлчок, дверь отворилась. Фрэнк вошёл туда первый.