Текст книги "Любовь без обратного билета (СИ)"

Автор книги: Даша Камелина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Глава 16

Потом пошли в президентский люкс, к Ангелине и Лере. Максим сообщил всем, что Игорь Александрович официально уведомил, больше их в Новгороде никто не задерживает и, по его мнению, опасности тоже больше нет.

Теперь на Максима напряжённо смотрели три пары глаз, две уже знакомые, тёмные, глубокие, и Ангелина. Она заговорила первая.

– Скажите, Максим, а вы в этом уверены?

Он вздохнул: в чём сейчас можно было быть уверенным? Но Ангелина спрашивала не об этом. Поэтому он в нескольких словах рассказал о задержании Широкова сегодня утром, и перевёл взгляд на Кристину:

– Ты ведь его знаешь?

Она пожала плечами:

– Ну да, пересекались где-то пару раз… давно. Значит… это он…?

Кристина не закончила, однако все поняли, что она хотела сказать.

Максим кивнул, но ответил осторожно:

– Точно установит только следствие, нам остаётся догадываться, хотя мне хочется верить Игорю Александровичу, ну, что можно больше не опасаться, оснований для другого, вроде как, нет.

И Кристине:

– Он предупредил, с тобой, скорее всего, тоже захотят поговорить, так что, может, вы всё-таки обратно…

И неуверенно замолчал.

Сидевшие на диване рядом Лера и Кристина переглянулись. Ответила Лера:

– Ну нет, мы с Костиком уже договорились, насчёт фестиваля, ма-а-м?

И возмущённо уставилась на Кристину. Та улыбнулась:

– Договорились, значит, поедете, за шестьдесят километров я поседеть не успею.

Лера фыркнула, а Кристина, смеясь, пояснила Максиму:

– Маршрут проложен, и слава Богу, там в основном лесная дорога, можно сразу к озеру проехать, не заезжая в Петрозаводск, так что…, – она стала серьёзной, – не отделаешься.

Их взгляды встретились, будто пообещав что-то друг другу. Максиму стало душно.

Погасив в глазах лёгкую понимающе-материнскую улыбку, Ангелина тут же строго посмотрела на Леру:

– А как давно Костик водит мотоцикл?

Лера закатила глаза и сползла по спинке дивана.

Больше Ангелина никаких вопросов не задавала, но когда на следующий день, уже рассчитавшись за номера, они укладывали в машину вещи, к «Вранглеру» Максима подъехал курьер и безошибочно обратился сразу к Ангелине:

– Добрый день, проверять будете?

Через минуту в багажник загрузили три новеньких туго скатанных спальных мешка, и большую сумку, про которую Ангелина мягким, но не терпящим возражений тоном сказала:

– Прошу вас, не отказывайтесь, всё пригодится.

После прощальных объятий с Кристиной и Лерой Ангелина снова повернулась к Максиму:

– Я очень рада, что познакомилась с вами, Максим, что-то мне подсказывает, вы относитесь к тому редкому сейчас типу мужчин, которым можно доверять. И даже верить.

Улыбнулась, внимательно посмотрела ему в глаза и тоже тепло обняла.

– Удачной дороги.

Сама она на заранее заказанном такси отправлялась в Москву, в дом Самойловых. Кристина пообщалась по видео связи с Зоей Петровной, которая, увидев Леру, расплакалась от радости и долго охала. Решили, что до возвращения Кристины и Леры всё останется так, как есть. Все вопросы со следствием, если появятся, пока берёт на себя Ангелина.

Рано выехать не получилось, Лера и так досыпала на заднем сиденье, нацепив наушники. Максим иногда оборачивался – действительно спала, может, у неё там что-то релаксирующее? И каждый раз после этого встречался взглядом с Кристиной. Чтобы не мешать Лере, она села впереди, и Максиму казалось, еле сдерживала какую-то детскую радость. Примерно через час пути поделилась:

– У меня такое ощущение, что я вырвалась на свободу.

Глянула на Максима, будто проверила, как он отнесётся к её откровенности. Он улыбнулся, понимающе кивнул. Кристина помолчала.

– И не только из клиники.

Отвернулась. Долго смотрела в окошко, слушая шёпот шин и лёгкий ветерок, врывавшийся в салон. Максим тоже молчал.

Пейзажи снаружи менялись, как страницы: сначала бескрайние поля, позолоченные солнцем, потом низкие перелески, где стволы сосен напоминали вытянутые тени. Потом асфальт сузился, убегая в чащу сосновых лесов, между которыми машина плыла, будто в тоннеле, и вдруг, после Сясьстроя – разрыв в листве, ослепительный блеск, внезапный простор и синева, от которой захватывало дух.

Ладога. Огромная, как море, холодная и величавая. Вода, тёмная у берега, дальше сливалась с небом в дрожащей дымке горизонта.

– Господи, как красиво, – Кристина непроизвольно прикоснулась к сгибу локтя Максима, сквозь тонкую ткань рубашки он почувствовал прохладу её пальцев, – давай остановимся? Лере надо показать!

Максим свернул на грунтовку, ведущую к воде, остановился, когда колёса начали вязнуть в песке. К озеру прошли по хрустящей под ногами гальке.

И правда – берег, как на открытке: валуны, обточенные водой до зеркальной гладкости, чайки, застывшие в небе, и где-то на горизонте – полоска карельского берега, сизая, как дымка. Лера фотографировала и тут же рассматривала, улыбалась, показывала Кристине, Максиму.

Попили кофе из термоса, любуясь, как солнце, пробивавшееся сквозь облака, рисовало на воде золотые дорожки.

Потом снова дорога, петляющая между сосен и скал. Ладога осталась позади, после Лодейного поля Максим свернул на Подпорожье – до дома оставалось совсем немного. До дома.

Максим впервые осознал до щемящей боли в груди, до жжения в глазах, что это место и есть его дом! Куда возвращаешься не потому, что там тепло и безопасно, а потому, что там когда-то кто-то тебя ждал. И ты носишь это в себе, понимая подспудно, где-то глубоко внутри, и когда твоя жизнь вдруг оказывается разорванной в клочья, это понимание становится спасением: дом – это последнее, единственное место, куда ты можешь вернуться любым. Потому что дом – это не там, где ты живёшь. А там, где ты свой.

В Ладву приехали уже в сумерках, когда небо стало странного цвета – не тёмное, но и не светлое. Будто кто-то разбавил синеву молоком, и теперь всё вокруг, крыша дома, сосны, даже лица Кристины и Леры, отливали мягким сероватым светом. Максим заглушил двигатель. Тишина. Сразу стало слышно, как где-то в кустах трещит кузнечик.

Все молчали. Максим вышел из машины и воздух ударил в лицо – влажный, с горьковатым запахом детства.

Дом стоял, как всегда: крепкий, несмотря на возраст, с потемневшими от времени брёвнами. Окна смотрели пустотой, и Максиму показалось вдруг, что вот-вот в одном из них мелькнёт дедова тень, сутулая, в старой домашней рубахе, с неизменной трубкой в зубах.

«Вернулся? – сказал бы дед. – А я и не сомневался».

Навстречу никто не вышел.

Максим поднялся на крыльцо. Доска под ногой скрипнула – тот самый, вечный скрип, который он слышал каждое утро, выбегая из дома и несясь дальше, к реке.

Ключ нашёл там же, где оставил восемь лет назад – в треснутой балке. Приезжал тогда, после госпиталя, потерянный и злой.

Металл был холодным, ржавым.

Дверь открылась с усилием, и в нос ударил запах – пыль, старое дерево, затхлость заброшенного жилья. И всё же… что-то ещё. Что-то неуловимое, но знакомое. Может, печной дым, въевшийся в стены за десятки зим. Может, запах дедовой трубки.

Максим шагнул внутрь.

Почти пусто, стол, пара стульев, полка с потрёпанными книгами – всё, что осталось в комнате. В углу, возле печки всё так же стояло старое кресло, в котором дед любил сидеть по вечерам. Максим подошёл, провёл рукой по потёртой ткани.

Перед глазами встали, будто наяву, тени на стенах, сложившиеся в знакомые узоры, в носу зашевелился запах утра – всегда один и тот же: чай с молоком, хлеб, сырая шерсть собаки, вальяжно растянувшейся у порога. И тишина вдруг зазвучала по-особенному – не пустотой, а тихим гулом прожитых здесь лет.

На улице Кристина и Лера, стоя у машины, негромко разговаривали с какой-то женщиной.

– Ой, Максим!

Соседка, баба Нюра. Всплеснула руками, бросилась обнимать, обдав благоуханием теста, чуть пригоревшего по краю противня, и ещё чем-то совсем домашним: сушёной мятой, дымком и притаившимися в складках передника терпкими нотками лука, потому что утро наверняка началось с рубки зелени для кур.

Начали переносить вещи, но сумерки с каждой минутой сгущались, и тут же будто замирали на той грани, когда ещё можно различить очертания предметов, но их цвета уже растворились в полумраке. Воздух стал сизым, и в нём медленно тонула тень от дома, длинная и размытая, превратившая тропинку от машины в таинственную дорогу, полную нереальных опасностей.

– Аааа!

Лера и ночная лягушка одновременно отпрыгнули в разные стороны, после чего Максим, смеясь, вспомнил, что за домом у старой яблони в землю врыта большая бочка, в которой дед летом разводил костёр и готовил на нём, экономя газ.

Через полчаса на развёрнутых спальных мешках они расположились вокруг весело разгорающегося костра. Максим протыкал шампурами, всегда болтающимися у него в багажнике, обнаруженное в сумке, в отдельном термопакете, заботливо выданное в дорогу Ангелиной замаринованное мясо. Закончив, попросил Кристину полить на руки.

За пределами круга света от костра темень ладвинских сумерек сгустилась и стала почти осязаемой – карельская ночь, даже в июле, дышала прохладой. Огонь потрескивал, выхватывая из мрака восторженные лица Кристины и Леры, всё-таки не удержавшейся:

– Надо было просто раньше выехать.

Переглянувшись, Кристина и Максим улыбнулись.

– Надо было просто меньше спать, – в голосе Кристины Максиму снова почудилась какая-то детская радость.

Кристина потянулась за термосом, но Максим опередил, налил ей кофе. Пар поднялся в воздух, смешался с дымом. Протянул ей.

– Смотрите!

Она повернулась к горизонту, туда, где над чёрными зубцами леса приглушённым румянцем тлел край неба, будто солнце застряло совсем близко – то ли само цеплялось за край мира, то ли тьма не решалась поглотить его окончательно.

– Красиво как, – почему-то хотелось говорить шёпотом, – а что, так всю ночь и будет?

Обхватив чашку обеими руками, Кристина сделала глоток и посмотрела на Максима.

Он кивнул:

– Ну да, июль, ещё белые ночи…

Где-то за рекой крикнула птица – одинокий, обрывающийся звук. И тут же – неожиданный плюх с реки. Лера замерла.

– А это кто?

– Водяной дух, – Максим, не глядя на неё, подбросил в бочку сухих веток. Искры взметнулись вверх, смешавшись с белёсой бесконечностью неба.

Лера фыркнула и схватилась за телефон. Максим с Кристиной опять переглянулись. Он продолжил, посмотрев на часы:

– Точно! Ровно в полночь.

Лера, не мигая, уставилась на него:

– Ты нас нарочно пугаешь, что ли?

– Даже не думал, – Максим пошевелил палкой костёр, чтобы быстрее прогорал. – Говорят, огонь и вода здесь, как брат и сестра, разводишь на суше костёр, а в реке водяной дух это обязательно почует и выйдет посмотреть, в чём дело, обычно выходит в виде лошади, чёрной, о-очень редко с белой шерстью.

Максим увидел настороженное лицо Леры. Посмотрел на Кристину – она тоже внимательно слушала. Губы Максима дрогнули в еле заметной улыбке.

– Он выходит из воды в тумане, грива из пены, а копыта не оставляют следов…

Кристина уже беззвучно смеялась.

– Если увидишь его…

– Ма-а-м! – Лера, успевшая забраться в спальник, приподнялась на локте, – Ты веришь в это?

Увидев, что та смеётся, Лера нахмурилась и возмущённо хмыкнула, а Максим продолжил:

– Если увидишь его – это к переменам!

Максим посмотрел на Кристину и тоже тихо рассмеялся.

На реке снова раздался шум – уже точно рыба плеснула хвостом. Но почему-то все трое дружно посмотрели в ту сторону. В этот момент от реки донёсся тихий, влажный звук – будто крупное животное осторожно ступило в воду. Или из воды.

– Знаешь, что? – Кристина, став серьёзной, решительно показала на его спальник, – подвинь поближе. На всякий случай.

И он подвинулся. На всякий случай.

Максим открыл глаза – вместо потолка над ним раскинулось небо, синее до густоты, как будто его специально выкрасили за ночь. Листья старой яблони шевелились на ветру, отбрасывая на лицо Максима дрожащие тени. Где-то совсем рядом упало яблоко – мягкий хлопок, запах кисло-сладкой мякоти.

Максим приподнялся, спальник зашуршал, как сухая листва. Никого.

Спальники Кристины и Леры аккуратно свёрнуты. Рядом под термосом записка.

«Не решились будить, ты сладко спал. Не теряй, поехали за тряпками и вёдрами, скоро приедем. Бутерброды в боксе. Позавтракай».

В углу смешная рожица.

Максим улыбнулся, потянулся… и судорожно вздохнул – сколько же он спал?

Выбравшись из спальника, убрал его, умылся, позавтракал. Где-то перед домом кричали грачи, ругались, делили территорию. Максим пошёл туда. Машины действительно не было – только две колеи на росе, уходящие в сторону посёлка.

– Ну что ж…

Повернувшись к дому, Максим прикинул фронт работ. Сначала надо подключить электричество. Потом проверить насос. Он достал телефон и нашёл номер электриков.

Неподалёку залаяла собака – и сразу послышался звук приближающегося автомобиля.

Они выпорхнули из машины, весело болтая. Лера, захлопнув дверцу, тут же подбежала к нему.

– Мы три раза объезжали одно и то же поле!

В её глазах всё ещё плескался восторг от этого маленького приключения.

Подошла Кристина, протянула ему ключи.

– Не сердишься?

– Нет, я бы всё равно нашёл вас.

Она посмотрела ему в глаза. Поняла.

– Что машину взяли?

Он улыбнулся:

– Нет.

– Я немного подвинула кресло.

– Ничего страшного, проблем не было?

Она покачала головой. Максим заметил, что Лера внимательно смотрит на них.

– Пошли, покажете, что нести.

В обед пришла баба Нюра, принесла целую кастрюльку наваристых щей и корзинку домашних пирогов. По разговору Максим понял – она считает Кристину его женой. Разубеждать не стал. И ещё ему показалось, Кристина тоже это поняла. И тоже промолчала.

Эту ночь ночевали в доме. Кристина с Лерой в маленькой комнатушке за печкой. Все спали как убитые.

Утром в субботу первые лучи солнца только золотили верхушки сосен, когда во двор ворвался рёв мотоцикла. Проснувшаяся от этого Лера вскрикнула:

– Ма-а-м! Скажи ему…

– Скажу, умывайся.

Максим вышел на крыльцо вслед за Кристиной. Она обняла Костика:

– Какой ты взрослый!

С Максимом они пожали друг другу руки. Умный взгляд, крепкое рукопожатие. Похоже, весь его мир умещался между рёвом мотора и запахом бензина. Но когда вышла Лера, Максим понял – она в его мире главная.

– Ты приехал!

– Ага, всю ночь гнал, ночью трасса свободная.

Кристина тут же вмешалась:

– Так, тогда завтракать и отдыхать, вы сегодня хотите ехать на озеро?

Лера и Костик синхронно кивнули.

За завтраком Костик рассказывал о фестивале – о том, как в прошлом году дождь лил стеной, но никто не уехал, о кострах, вокруг которых пели до рассвета, о старом маяке, где местные продают копчёную рыбу прямо с лодок.

– А ещё там есть место, – он вдруг понизил голос, – где вода по ночам светится.

– Правда?! – Лера широко открыла глаза.

– Правда, говорят, это планктон какой-то, но выглядит фантастично.

После завтрака Костик начал клевать носом. Его отправили спать в Лерин спальный мешок.

Когда после обеда шум мотора растворился вдали, он оставил после себя неловкую тишину. Максим и Кристина стояли на крыльце – слишком близко, чтобы делать вид, что не замечают друг друга. И слишком далеко, чтобы коснуться.

Вдруг Кристина воскликнула:

– Чёрт, забыла отдать ей средство от комаров, Ангелина положила!

Максим спокойно посмотрел на неё:

– Не переживай, думаю, комары их будут там беспокоить меньше всего!

Кивнула, рассмеялась чуть встревоженно.

– Кофе? – Максим сразу же пожалел о банальности фразы.

– Да… давай, – она потянулась поправить идеальную прядь за ухом.

На кухне чашки звенели громче обычного, ложка упала на пол, а кипяток слишком медленно наполнял чашки.

– Только бы они…

Кристина начала говорить одновременно с Максимом:

– Может, нам…

Оба замолчали. Улыбнулись друг другу.

– Сначала ты, – Максим ожидающе замолчал.

– Я хотела сказать… что они, наверное, доберутся благополучно.

– Конечно, не переживай, Костик – ответственный парень, это видно.

– Да, ответственный.

Тишина.

Он поставил пустую чашку на стол и неожиданно для себя самого сказал:

– А давай тоже куда-нибудь съездим? Можем даже на Онежское озеро, представляешь, будем там в то же самое время, что и Лера с Костиком.

Она удивлённо подняла глаза – в них отразился свет из окна. Улыбнулась, уже спокойнее:

– А оно далеко отсюда?

Максим пожал плечами:

– Километров тридцать.

Кристина кивнула:

– Поехали.

Их день только начинался.

Глава 17

В лицо бил горячий и густой, как расплавленный мёд, ветер, а рёв байка сливался с пением цикад в придорожных зарослях. В этот раз Костик не стал брать привычные интегралы – тяжёлые, герметичные, превращающие мир в узкую щель забрала. Сегодня дорога обещала им другое: лесные просёлки, скошенные луга, лица, обдуваемые ветром. Сам Костик был в открытом кроссовом шлеме с широким козырьком и агрессивным дизайном, Лере взял такой же, но полегче и более женственный.

Она прижалась к спине Костика, обняла за талию, и сквозь тонкую ткань его футболки чувствовала, как напрягались мышцы, когда он входил в поворот. Дорога бежала им навстречу, то тёмная от теней, то ослепительно-жёлтая под солнцем. Колёса шуршали и, казалось, оставляли за собой не просто след, а само время – оно отставало и не успевало за ними.

– Нравится? – крикнул Костик, опять сворачивая на грунтовку, где колёса взметнули облако пыли.

В ответ она раскинула руки, поймав поток ветра. Козырёк шлема вздрогнул, и Лера зажмурилась – от восторга!

Перед Петрозаводском остановились в маленьком кафе. Пахло шашлыком, растворимым кофе и чем-то сладким, возможно, пирожками, которые плавились под стеклянным колпаком витрины. Заказали себе два «американо», оказавшегося горьким до оскомины, и бутерброды с сыром, который пах холодильником. Но им было всё равно.

– Когда-нибудь была на Онеге?

Лера покачала головой, и ветер заиграл её волосами, золотистыми на солнце.

Потом они долго смотрели фотографии в его телефоне. Потом заказали ещё кофе. Потом молчали.

– Поехали? – Лера посмотрела на Костика и прикрыла глаза от попавшего солнечного света.

Костик кивнул, но не встал. Вместо этого наклонился и коснулся её губ – осторожно, почти несмело. Она не отстранилась. Поцелуй был тёплым как этот день, как её руки на его плечах, как дорога, которая вела их к чему-то, чему ещё не было названия.

– Поехали, – прошептал он, и Лера улыбнулась.

И они помчались дальше. Потому что лето – оно для скорости! Для ветра. Для того чтобы держаться за того, кто ведёт тебя сквозь него.

В волшебной сумке Ангелины нашлась маленькая корзиночка, в которую Кристина положила термос с чаем и небольшой бокс с бутербродами. Максим тем временем закинул в багажник лёгкий плед и, увидев подошедшую к машине Кристину, спросил:

– Ты не замёрзнешь? У воды может быть холодно.

Она была в узких синих джинсах и футболке. Хмыкнула, пожала плечами, но вернулась в дом за кардиганом.

В лесу лето дышало теплом, а дорога вилась между соснами, то взбегая на песчаные холмы, то ныряя в тень, где пахло смолой и мхом. Максим не гнал – спешить им было некуда. В открытых окнах гулял ветер, трепал волосы Кристины, и она смеялась, придерживая их рукой. Максим улыбался, глядя на неё.

Когда между деревьями замелькала вода, огромная, холодная, мерцающая, Максим остановил машину на краю поляны, где трава, высокая и чуть пожухлая, сливалась с песчаным берегом.

– Ну что, приехали.

Они вышли. Максим нёс плед и корзинку с едой, Кристина шла чуть позади, срывая по пути травинки, сжимая их в пальцах. Воздух звенел от зноя, но у воды действительно веяло прохладой.

Онега встретила тишиной. Не той, что давит, а той, что обволакивает, как шёпот.

– Красиво, – сказал она просто, увидев озеро.

– Не была здесь?

Посмотрела на него, снова пожала плечами – нет, не была.

Они сидели на валуне, пили чай – аромат брусники и мяты смешивался с запахом мха и влажных камней. Кристина обхватила колени, ветер снова играл её распущенными волосами. Максим глубоко вздохнул:

– Кажется, это первый раз за год, когда я сижу и ничего не делаю. Даже телефон не хочется в руки брать.

Она улыбнулась:

– Значит, всё правильно. Устал в Москве?

Он помолчал.

– Не знаю… знаю, что должен был сюда раньше приехать… слишком давно здесь не был.

– Сколько?

– Почти восемь лет, – он запнулся: надо сказать, – приезжал сюда после госпиталя…

Она выпрямилась:

– Какого госпиталя?

– До того, как журналистскими расследованиями занялся, я работал военкором…

– Там?

Он кивнул:

– Там…

– Ты был ранен? – Кристина внимательно смотрела ему в глаза. Максим опять кивнул:

– Да, долго восстанавливался, почти год, не смог вернуться.

Она сжала побелевшие губы. Закинула голову, посмотрела в небо, будто хотела остановить слёзы. Они молчали. Где-то вдали плеснула рыба, и рябь побежала к их берегу. В этот момент солнце вышло из-за туч, осветив их лица, воду, камни – всё вокруг на мгновение стало ярче, чётче, реальнее.

– Хочешь, покажу что-то?

Максим встал, протянул руку, чтобы помочь Кристине спуститься с валуна.

Они молча прошли по берегу метров пятьсот.

– Смотри, – он помог ей переступить через скользкий валун, присел на корточки, всмотрелся в серо-зелёный лишайник. Кристина опустилась рядом. Солнце, пробиваясь сквозь облака и сосны, золотистыми бликами скользило по выбитому на камне силуэту оленя – древнему, почти стёршемуся от времени.

– Видишь?

Она восхищённо посмотрела на него, кивнула.

– Что это?!

– Петроглифы, наскальное искусство. Им лет восемьсот, не меньше. Местные говорят, если дотронешься и загадаешь желание – сбудется.

Кристина осторожно провела пальцами по шершавым линиям.

– Ты веришь?

– Верю. Что люди, которые это выбивали, верили. Иногда этого достаточно.

Она закрыла глаза, ладонь всё ещё прижата к шершавому камню.

– А ты загадывал?

– Один раз.

– И что?

– Не сбылось.

– А что загадывал? – Кристина открыла глаза и повернула к нему голову.

Максим поднялся и прислонился к соседнему валуну.

– Чтоб мама вернулась.

Тишина. Только ветер шевелил верхушки сосен.

Кристина плотнее вжала пальцы в камень, будто пытаясь впитать в себя немую уверенность этих линий.

Максим замер. Его глаза стали темнее и глубже.

– Загадала?

Она кивнула:

– Хочешь, скажу?

Он усмехнулся:

– Не сбудется.

Он помолчал. Потом вдруг тоже протянул руку к камню.

Она улыбнулась:

– Теперь сбудется.

Когда они вернулись к машине, день уже почти погас. Солнце, раскалённое и тяжёлое, медленно сползало к кромке воды, превращая Онегу в расплавленное золото. Вода казалась живой и впитывала в себя каждый оттенок заката, дробила его на тысячи бликов, переливалась, как шёлк под рукой. Небо, ещё минуту назад голубое и безмятежное, вспыхнуло яростным пожаром – алыми полосами, лиловыми разливами, персиковыми мазками. Было очень тихо. Только редкие всплески рыбы вдалеке, да шёпот волн, лениво лижущих камни. Воздух напоён запахом нагретой за день хвои и чего-то неуловимого – может, далёких костров, может, просто свободы. Последний луч солнца, тонкий, как лезвие, на мгновение пронзил воду, зажигая в неё алмазную искру – и скрылся. Длинные тени валунов тянулись по берегу, словно пытаясь удержать ускользающий свет.

Максим обернулся и посмотрел на озеро. Хотелось запомнить это мгновение: казалось, в нём есть что-то важное, что-то вечное, ради чего стоило проехать сотни километров. Что-то, что останется в памяти, даже когда этот закат погаснет.

Кристина стояла у капота, скрестив руки, запахнув полы кардигана, слегка подрагивая от вечерней прохлады. Ждала, пока Максим уберёт в багажник плед и корзинку. Максим подошёл и остановился напротив, всего в полуметре, но этого расстояния хватило, чтобы между ними возникло напряжение – тёплое, тягучее, почти осязаемое.

– Знаешь, – сказала она тихо, – мне никогда не было так спокойно, как здесь, с тобой.

Он посмотрел на неё, кивнул. Подошёл ближе. Взгляд скользнул по её лицу, задержался на губах, потом – на ключицах, выступающих из разреза.

– Знаю… здесь время вообще останавливается, и будто ничего другого нет.

Кристина не ответила сразу. Лишь посмотрела на него – взгляд ясный, прямой, но в нём было что-то почти испуганное, как будто она стояла на краю и решала: сделать шаг вперёд или повернуть назад.

– Я не об этом…

Максим коснулся её руки – едва заметное прикосновение, почти воздушное.

– Знаю…

Его пальцы были тёплыми, и кожа под ними откликнулась дрожью. Она не отстранилась. Медленно повернулась, оказалась к нему ближе – совсем рядом. Их дыхание смешалось. Максим отодвинул прядь волос с её щеки. Кристина закрыла глаза, позволив себе этот миг, в котором было слишком много всего, словно накопленного за слишком длительное молчание.

Когда их губы встретились, поцелуй был не порывистым – он был выстраданным, осторожным, как первое слово после долгой разлуки. Она отозвалась мягко, но с силой, будто в этом поцелуе хотела сказать всё, что не говорила, может, за всю жизнь.

Максим притянул Кристину ближе, и её тело словно слилось с его – естественно, без усилия. Пальцы скользнули по спине, по изгибам, по тканям, слишком тонким, чтобы скрывать тепло. Наступающий вечер вокруг будто затаил дыхание, а где-то вдали кричала птица, но они не слышали – весь мир сжался до одного прикосновения, до шёпота кожи о кожу.

И в этом мгновении не было спешки – только тихая, глубокая жажда близости. И нежность, которой так долго обоим не хватало.

Кристина прислонилась к нему лбом, всё ещё с закрытыми глазами, и тихо выдохнула. В этом дыхании было столько сдержанной дрожи, что он почувствовал: любое неловкое движение – и всё исчезнет, рассыплется, как дым. Обнял её – крепко, но осторожно. Она медленно обвила его руками, прижавшись ближе, и в этой тишине оба поняли: всё давно решено. Не в словах, не в поцелуях – а в том, как легко им стало в объятиях друг друга.

– Дрожишь? – прошептал он ей в волосы.

– Мне не холодно, – ответила она, не поднимая головы.

Максим чуть отстранился, чтобы посмотреть на неё.

– Похоже, сегодня дождь будет.

Она открыла глаза, ясные, не испуганные, чуть уязвимые, как взгляд человека, впервые доверившего самое хрупкое. Он взял её лицо в ладони – бережно, как держат воду в пригоршне, боясь расплескать. Снова поцеловал. На этот раз глубже. Не сдерживаясь. Она ответила, не отступая, позволив страсти проснуться – не резкой, а медленной, раскаляющей, как тлеющие угли. Их движения стали чуть более уверенными, но в каждом по-прежнему звучала нежность.

По капоту застучали первые тяжёлые капли. Его губы медленно оторвались от её губ, но дыхание всё ещё смешивалось – тёплое, чуть прерывистое. В уголках её рта дрогнула улыбка.

– Поехали, – сказала она наконец, и голос её был низким, немного дрожащим. – Сейчас промокнем. Я не хочу, чтобы этот вечер закончился здесь.

Он молча кивнул:

– Поехали.

Открыл ей дверцу, на секунду задержал её руку в своей.

И в тот момент они оба уже знали – всё, что будет дальше, случится не из случайности, не из желания убежать от одиночества. А из того, что между ними созрело что-то настоящее. Что-то, к чему приходят не сразу.

Дом встретил их тишиной и мягким полумраком. Дождь они обогнали – в Ладве он только начинался. Щёлкнул замок, и дверь за ними тихо закрылась. Внутри было тепло. Дом уже пах её духами, травяным чаем и немного книгами.

Максим не стал зажигать верхний свет – только старую настольную лампу в углу, чей жёлтый абажур отбрасывал мягкие тени на стены и пол. Всё казалось замершим, как будто пространство само затаило дыхание, чтобы не спугнуть ту хрупкую магию, что пришла с ними.

Тёплый янтарь касался стен, одежды, их лиц. За окном уже вовсю шумел летний дождь, но здесь, внутри, царила тишина, нарушаемая лишь их дыханием.

Кристина подошла к книжной полке, слегка склонив голову, и пальцы заскользили по корешкам старых томов. Максим тоже подошёл, ближе, не прикасаясь, но его присутствие было ощутимо – как электричество в воздухе перед грозой.

– Ты надолго собираешься здесь остаться? – спросила она, не оборачиваясь.

– Пока не знал тебя, думал, что надолго, – ответил он.

Её губы дрогнули в улыбке. Максим сделал шаг, стал ещё ближе и, наконец, коснулся – легко, словно боялся разрушить хрупкий момент. Его пальцы нашли её запястье, нежно обвили его, и она обернулась. Их взгляды встретились.

Мир вокруг будто исчез – осталась только тишина между ними и тепло, растущее в груди. Он коснулся пальцами её щеки, медленно, внимательно, как будто читал. Она закрыла глаза, впитывая каждое движение. Их губы встретились – не спеша, исследуя, пробуя, как в первый раз.

Максим провёл ладонями по её спине, оставляя за собой огненные дорожки прикосновений. Она откинулась к нему навстречу, обняла. Всё было наполнено ощущением – дыханием, кожей, близостью, доверием.

И он вдруг подхватил её на руки, не спрашивая, а просто чувствуя: она хочет этого. И она позволила – легла к нему на плечо, прижавшись, уткнувшись носом в шею. От неё пахло жасмином и чем-то неуловимо домашним.

Комната за печкой, в которую он вошёл, была безумно маленькой. Максим опустил Кристину на старый диван, на только перед этим брошенный на него плед, не отрываясь от неё, раздел, не торопясь – как будто каждое движение было частью разговора. Она отвечала жестами, дыханием, пальцами, чуть дрожащими, но уверенными, когда расстёгивала пуговицы его рубашки. Взглядом, в котором больше не осталось страха.

И когда всё случилось, это было не вспышкой, а долгим, глубоким, почти молитвенным прикосновением. Их тела говорили друг с другом – спокойно, но неистово, как говорят те, кто долго ждал и, наконец, позволил себе быть настоящими.

Их любовь этим вечером была негромкой, она была как дождь за окном – ровная, постоянная, внутренняя. Ни один поцелуй не был пустым. Ни одно движение не было случайным. Всё происходило, как должно было. Без стыда. Без спешки.

В темноте шептали не слова, а дыхание, взгляды, прикосновения. Там, где слова были бы слишком грубыми, они говорили кожей, телом, тишиной. И каждое движение было не просто близостью – это было узнаванием. Как будто они не встретились, а вернулись друг к другу.

И после – не было пустоты. Кристина лежала, прижавшись к нему, положив ладонь на его грудь, а он гладил её плечо, снова и снова, пока она не уснула.

В тишине было слышно только её ровное дыхание. Голова на его плече, волосы растрепались, пахнут дождём и их общей близостью. Максим осторожно коснулся пряди, провёл по ней пальцами – шелковисто, нежно, как воспоминание. Откинулся на подушку. Увидел на потолке еле различимую трещину, тянущуюся от угла к светильнику.

И мысли. У неё – Лера, предавший муж. У него – шрамы, видимые и нет. Но сейчас, в этой маленькой комнатушке, Максим чувствовал такую лёгкость, будто впервые за долгие годы снял броню.