Текст книги "Любовь без обратного билета (СИ)"

Автор книги: Даша Камелина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

– Добрый вечер, Кристина Михайловна, меня зовут Максим, Корнеев Максим Андреевич, не беспокойтесь, мы сейчас выйдем отсюда, и вы увидите Леру, она тоже здесь, мы с ней вместе приехали за вами.

Кристина начала задыхаться и хватать ртом воздух. Из глаз потекли слёзы – Кристина Михайловна, она же им говорила, она Кристина Михайловна! Значит, она не забыла! И Лера!

Максим не выдержал: легко подхватив Кристину на руки, он пошёл к двери. Сопровождающая Кристину женщина догадалась открыть её перед ним, и он стремительно, торопясь быстрее покинуть это место, пошёл к своей машине.

Как только Лера увидела мать, она выскочила с переднего сиденья и понеслась к Максиму.

– Мама!

И зарыдала. Чтобы хоть немного привести её в чувство, Максим строго произнёс:

– Лера, быстро открой заднюю дверцу.

Сразу прекратив рыдания, Лера метнулась к дверце. Аккуратно усадив Кристину, Максим оглянулся как раз в тот момент, когда дверь служебного помещения, из которой он только что вышел с Кристиной на руках, наглухо захлопнулась.

Убедившись, что Лера тоже в машине, Максим сел за руль, повернул ключ зажигания и, включив фары, вырулил со стоянки на дорогу. С заднего сиденья доносился тихий женский плач. Глянув в зеркало заднего вида, Максим улыбнулся и тоже почувствовал жжение где-то в переносице – Лера и Кристина плакали, обнявшись, светлые волосы обеих перемешались, и в полутьме салона Максим не понял, где чьи, так крепко прижались друг к другу мать и дочь.

Он решил поехать в Новгород. Дело к ночи, они переночуют в каком-нибудь отеле, а завтра утром решат, что делать дальше. Вернее, Лера с мамой решат, он просто поможет им, посмотрит, в каком состоянии проснётся Кристина, сейчас, когда её увидел, ужаснулся – конечно же, он знал, как выглядит жена Самойлова, и поразился этой бледной худой копии той шикарной женщины, которую неоднократно видел на разных фотографиях рядом с мужем.

Это было похоже на дежавю – Широков опять приехал к Дмитрию Сергеевичу около полуночи, как три дня назад, во вторник. Господи, всего-то трое суток прошло, а Самойлову казалось, несколько месяцев.

Он не стал ждать, пока Кристина выйдет из клиники, честно говоря, немного побаивался увидеться с ней, хотя Храмов и предупредил его, чтобы он не пугался её реакций, они пока будут заторможенными, ещё утром она пила таблетки. И поставил в известность, что все медицинские документы, разумеется, останутся в клинике, чтобы к ним не было претензий, если что – они просто приняли пациентку, у которой, по словам родственников, были проблемы с психикой. На обследование. Самойлов всё понял. Понятное дело, никто не хочет быть крайним. Но его это не особо волновало. Когда Кристина захочет отомстить, если захочет, он будет уже далеко.

Дмитрий Сергеевич очень надеялся, что у Корнеева хватит ума не везти её ночью домой. Да и Лера наверняка не захочет. Что-то случилось в его отношении к двум женщинам, которые, казалось бы, ещё недавно были для него дороже всех на свете.

В кабинете Геннадий Борисович устроился в том же кресле. Только коньяк не попросил.

– Ну что, как всё прошло? Без проблем?

Дмитрий Сергеевич пожал плечами:

– Без проблем, а какие могли быть проблемы? У неё никогда не получится что-то доказать, только если я сам не признаюсь в чём-то… а я не признаюсь…

– Флешку забрал? – Широков бесцеремонно перебил его, и Дмитрию Сергеевичу это не понравилось. Но он решил не обострять.

– Конечно, забрал, всё проверил, ну, не знаю, мне кажется, Корнеев, несмотря ни на что, в таких вопросах человек слова, ему можно верить, ничего нигде не всплывёт… тебе-то вообще можно не переживать, твоя фамилия ни в одном документе не упоминается.

Широков рассмеялся:

– Наивный ты человек, Сергеич.

И тут же, наклонившись чуть вперёд, сменил тему:

– Сергеич, я вот что думаю, может, тебе уже пора валить отсюда? Поезжай пока в Дубай, осмотришься, проконтролируешь последние транши, я чуть позже подрулю, все вопросы закроем, и адьос, а? Очень бы не хотелось ваших разборок с Кристиной, в общем, время ты уже выиграл, все мелочи и я могу тут подчистить. Ты ж наверняка давно готовишься?

Самойлов облегчённо вздохнул:

– Борисыч, мысли мои читаешь, сам хотел это предложить, хрен знает, какие у неё могут быть планы, не в переговоры же с ней вступать!

И они оба рассмеялись.

Глава 11

Немного не доезжая до Новгорода, Максим снова свернул к озеру, на одну из турбаз. Подумал, что в городском отеле их троица будет смотреться странно, вряд ли Кристина сможет сама дойти до номера.

Договорившись с администратором об аренде домика с двумя спальнями, стоявшего чуть в стороне от остальных, Максим подъехал почти к крыльцу и снова на руках перенёс Кристину в одну из них.

Лера укрыла её покрывалом.

Прежде чем выйти, Максим внимательно посмотрел на Кристину.

– Кристина Михайловна, вы как себя чувствуете? Может быть, вам нужен врач?

Она зажмурилась и замотала головой. Из глаз опять потекли слёзы.

– Понятно, – Максим отвернулся и посмотрел на Леру, тоже готовую заплакать. – Лера, выйдешь попозже в гостиную, хорошо?

Та напряжённо кивнула и поставила свой рюкзачок на комод.

Перенеся в свою спальню кое-какие вещи из машины, Максим прошёл в ванную и умылся. Глядя на себя в зеркало, устало вздохнул. Надо что-то решить с ужином. Можно было бы доехать до города и купить мяса – на площадке перед домиком он заметил мангал. Но оставлять попутчиц одних Максиму не хотелось, значит, придётся довольствоваться тем, чем кормят в здешнем ресторане.

Когда вышел в гостиную, Лера неподвижно сидела в одном из кресел. Увидев Максима, бросилась к нему и уткнулась лицом куда-то в плечо. Чёрт! Где-то в переносице вновь защипало, как тогда, когда они отъезжали от клиники, и он посмотрел на Леру и Кристину в зеркало заднего вида.

Обняв Леру за плечи, Максим постарался скрыть своё волнение и произнести как можно более уверенно:

– Всё закончилось, не плачь.

Но сам тут же подумал – закончилось ли? Как ни крути, то, что сделал со своей женой Самойлов, было преступлением и, вообще-то, надо бы заявить об этом куда следует…

Лера смущённо оторвалась от него и, вытирая ладошками глаза, села обратно в кресло.

– И что нам дальше делать?

Максим сел в кресло напротив. В ушах снова зазвучал Лерин голосок: «Такие, как ты, всегда что-то придумывают». А он-то, наивный, хотел спрятаться от всего этого в старом доме, в котором когда-то был счастлив в детстве. Мог бы сразу догадаться, что не получится.

Максим посмотрел на Леру.

– Ты с Костей давно разговаривала?

Она пожала плечами:

– В Старой Руссе, когда ты был в ресторане с моим…

Она скомкала окончание. Максим кивнул:

– Ясно. Позвони Косте, пусть Ангелине сообщит, а то она тоже переживает, наверное. Или сама её набери, как вы договорились связываться?

Покрасневшие глаза Леры вспыхнули, она стремительно поднялась с кресла и побежала в спальню. Пусть займётся этим. Максиму надо было подумать. Хотя сначала ужин. Он протянул руку к стоявшему на столике между креслами внутреннему телефону. Закажет еду сюда, появляться на людях совсем не хотелось.

Ужинать Лера традиционно отказалась. Только чай попила, хорошо хоть с бутербродом, Максим заказал парочку, предвидя, что Лера начнёт копаться. Кристина уже спала, Лера сказала, всё нормально.

Сам он с удовольствием слопал всё, что принесли, таким оказался голодным. Они ж не обедали, только позавтракали. А понервничать Максиму пришлось, самым трудным оказалось сдерживать себя, и не заехать Самойлову по морде, что очень хотелось сделать всё время, пока с ним общался. Такая мразь!

Длинная получилась дорога. Эти тысячу сто километров до Ладвы Максим планировал преодолеть за два дня, с остановкой в Твери. Да какой за два – за сутки, в Твери собирался просто переночевать, и в среду после обеда был бы на месте. Сегодня практически уже суббота, а он только в Новгороде. Но другой вариант развития событий Максим для себя исключил, так что и сожалеть не о чем.

Лениво перебирая каналы на включённом без звука телевизоре, Максим расслабился. Похоже, все размышления переносятся на завтра, день и так был тяжёлый. Из дальней комнаты слышался негромкий голос Леры, видимо, разговаривающей с Костиком. Кристина спала. Пусть сил набирается, скоро ей придётся нелегко, но уже совсем по-другому, вряд ли она оставит всё, что с ней произошло, без ответа.

Максим вдруг поймал себя на мысли, как приятно ему ощущение, мягко разливающееся в груди, будто это была его семья, их совместный тихий, мирный вечер, когда каждый занимается своим делом, но все они вместе. Он тряхнул головой – тоже засыпать начал, что ли? Только во сне ему ещё могло привидеться такое, в реальности он давно перестал мечтать о своей семье.

Выключив телевизор, Максим проверил, заперта ли дверь, закрыл все шторы на окнах, прошёл к себе в спальню, не раздеваясь, рухнул на кровать и отрубился. Последнее время предпочитал засыпать именно так – вырубаясь от усталости, чтобы не видеть эти невозможные сны.

– Не хнычь, сын, так надо.

Двенадцатилетний Максим и не хныкал, только крепко сжимал губы и кулаки. От этого дрожал. Отец положил ему руку на плечо и посмотрел в глаза:

– Так надо, я пока не могу взять тебя с собой, поживёшь у деда.

Коротко обняв, развернулся, быстро сел в машину и уехал. Максим остался стоять рядом с дедом. Тот молча проводил глазами военный УАЗик. Потом тяжело вздохнул, повернулся к внуку и притянул к себе его голову.

– Ну что, Максюта, пошли, что ли? Не переживай, привыкнешь.

К тому, что у него теперь нет матери, да фактически и отца, вернувшегося дослуживать в Буйнакск, Максим привыкал долго. Только к следующему лету перестал вскрикивать по ночам и просыпаться в холодном поту, будто оказываясь под удушающими завалами, откуда маму так и не смогли вытащить живой. То, что его, гуляющего в момент взрыва во дворе, неподалёку от подъезда, просто отбросило взрывной волной, не завалило обломками и не ранило, уже было чудом.

К новой школе, сельской, привыкал с трудом, до этого Максим учился только в городских. Правда, их было много и разные, но деревенская атмосфера поначалу Максима просто угнетала. Утро начиналось с гулкой тишины, а не с шума автомобильного потока. Потом в сознание прорывались новые звуки, обычно это был стук капель по крыше, почему-то той осенью часто шёл дождь.

Школа встречала запахом древесины и мокрой обуви, идти к школе приходилось по раскисшей тропе, сжимая в руке подаренный отцом сотовый телефон, чтобы у почты поймать сеть и проверить, не звонил ли отец. Не звонил.

Очень скоро Максим понял, драки в Ладве начинаются неожиданно – из-за взгляда, не того тона, а то и просто потому, что ноябрь выдался скучным. Максим привык к городским разборкам – быстрым, напоказ. Здесь же всё решалось медленно, как смола, стекающая по сосновому стволу.

Рыжую девочку звали Аня. Она переехала с родителями из Петрозаводска год назад и тоже ещё считалась новенькой, почему-то везде ходила с книжкой в руках, прикрываясь ею, будто щитом. Местные пацаны звали её «столичной штучкой» и норовили дёрнуть за шарф или случайно толкнуть в коридоре.

Всё изменилось в тот день, когда Васька-девятиклассник выхватил у неё книгу и швырнул в лужу. Максим, до этого предпочитающий никуда не лезть, вдруг поймал себя на том, что уже перегородил Ваське дорогу.

– Подними, – сказал негромко.

Васька фыркнул:

– Ты чё, рыцарь?

Дрались у старого гаража, за школой, по правилам – один на один, без подлянок. Девятикласснику Максим уступил, вернулся домой с разбитой губой и подбитым глазом. Но там, за школой, когда Максим, сплёвывая кровь, поднялся с земли, Васька вдруг буркнул:

– Ладно, замнём тему.

И Максим понял, что здесь дружбу не заводят, её добывают, как дрова зимой из-под снега. Кровью и терпением.

На следующий день в школьном коридоре Аня остановилась перед ним. Её пальцы коснулись его скулы, легонько, будто пробуя прочность первого льда на луже. Прохладные, чуть шершавые пальцы. Максим замер: в городе девчонки пахли духами и жвачкой, Аня пахла снегом и печным дымом.

– Дурак, тебе же больно.

Он хотел брякнуть что-то про «не страшно», но язык вдруг прилип к нёбу. Аня достала из кармана леденец и сунула Максиму в ладонь.

– На, герой.

Потом развернулась и пошла прочь.

Васька оказался тем, кого в Ладве называли «правильной кочергой» – гнётся, но не ломается. После той драки он притащил Максиму банку мороженой клюквы «для крови» и бутылку самогона «для дури». Так началась дружба, которую в городе никто не понял бы.

Они ловили окуней на озере, прятались от комаров в старом брошенном вагоне, где Васька рассказывал про деда-фронтовика и клялся, что пойдёт в десант.

– Ты же книжный, – хрипел он, закуривая «Беломор», – а мне ржавые турники да берцы по колено.

В две тысячи первом, проболтавшись после школы два года без дела, Васька действительно ушёл в армию.

Последнюю зиму перед Чечнёй они провели на том же гараже – пили дешёвый портвейн, и Васька, уже в тельняшке, смеялся:

– Анька молодец, в Питер намылилась, а мы, дураки, так здесь и замёрзнем.

Письмо от него пришло в феврале две тысячи третьего – карандашные каракули на листочке в клетку: «Макс, тут горы, как наши сопки, только стреляют. Если чё, скажи Аньке…».

Дальше было зачёркнуто.

На поминки в Ладву приехали двое сослуживцев, черноволосые, с выцветшими татуировками. Максим молча сидел за столом, смотрел, как те пьют.

Летом умер дед. Отец, комиссовавшийся к тому времени по ранению, забрал Максима к себе в Подмосковье, и последний школьный год он доучивался там. Ни с кем сойтись уже не успел, да и желания особого не было.

Узнав, что сын собирается поступать на журфак, отец долго смотрел в окно и курил, выпуская дым в форточку. Широкие плечи отца, привыкшие к тяжести бронежилета, теперь казались сгорбленными под невидимой ношей.

– Журналист…, – произнёс он наконец, и это слово прозвучало как приговор.

Ни разу за все годы учёбы они не возвращались к этому разговору. Отучившись, Максим остался в Москве.

Когда в две тысячи четырнадцатом начался новый вооружённый конфликт, отец, не раздумывая, ринулся туда. Только быстро вернулся. Не сам. Годы уже не те, да и ранение сказалось.

На следующий день после похорон Максим позвонил своему знакомому, который был связан с одним из каналов, освещающих там ситуацию.

Редактор, публикуя его первый материал, предупредил:

– Ты больше никогда не сможешь вернуть всё обратно. И не будешь просто солдатом. Ты зеркало, а зеркала бьют первыми.

Максим вскинул на него глаза.

– Понял. Я готов.

Почти каждая командировка туда сопровождалась перегонкой гуманитарных грузов. Подъехав к одному из волонтёрских центров, Максим с удовольствием принюхался – пахло старыми книгами и яблоками. Позже узнал: кто-то принёс мешок антоновки, и теперь этот кисло-сладкий аромат витал между стеллажами с собранной гуманитаркой.

Максим поставил на пол очередную коробку с одеждой, когда услышал за спиной:

– Ты положил детские вещи в секцию для взрослых.

Он обернулся. Девушка в растянутом свитере под цвет рыжей осени за окном держала в руках тетрадь с ручкой, прикрываясь ими, будто щитом.

– Ань…

Она тряхнула чёлкой, которая никак не хотела лежать ровно. Уставилась на него.

– Макс…

Потом они раскладывали вещи бок о бок. Аня двигалась быстро, будто боялась не успеть. Максим заметил, как она шепчет что-то, перекладывая детские колготочки.

– Ты всегда так? – не удержался он.

– Как?

– Будто разговариваешь с кем-то.

Аня закусила губу. В окно проник луч закатного солнца, и веснушки на её лице стали заметнее.

– Это же не просто вещи, – сказала она. – Кто-то же будет их носить, кто-то, кому сейчас холодно.

Когда они разгрузили последний контейнер, она вдруг спросила:

– Почему сюда приехал?

Максим посмотрел на свои руки – городские, но уже начавшие грубеть от непривычной физической работы.

– Хотел почувствовать, что от меня хоть что-то зависит.

– А что, журналистика не даёт такого чувства?

Он удивился:

– Ты знаешь, кто я?

Улыбнувшись, Аня пожала плечами:

– Читала кое-что.

Помолчали. Расставаться не хотелось, хотя надо было ехать. Максим спросил:

– А ты почему здесь?

Она подошла к окошку, села на подоконник. Ноги её немного не доставали до пола, и она болтала ими в такт своему рассказу, словно отмеряя ритм боли.

– Брат погиб, под Иловайском, добровольцем пошёл.

Аня сделала паузу, будто переступая через невидимый порог. Пролистнула свою тетрадку до начала, из-под бумаг отцепила фотографию: молодой мужчина обнимает двух малышей.

– Они сейчас уехали с матерью, в Беларусь, а я решила, что раз уж знаю, как вывести пятна крови с детских комбинезонов, то почему бы и нет?

И снова тряхнув чёлкой, Аня внезапно спрыгнула с подоконника. Максим едва успел протянуть ей руку.

– Пойдём, журналист, оформлю вам документы.

И в тот момент, когда их пальцы коснулись друг друга, Максим понял: он нашёл не просто девушку.

В следующий раз они встретились уже ближе к линии противостояния. После раздачи гуманитарки остались вдвоём в подсобке. Тесное помещение, заставленное коробками, пахло пылью и сухим клеем от скотча. Аня пересчитывала оставшиеся детские варежки, а Максим, прислонившись к стеллажу, смотрел, как её рыжие пряди выбиваются из небрежного пучка.

– Опять разговариваешь с ними? – спросил он, и голос вдруг стал глубже, чем обычно.

Она обернулась, улыбнулась, и в этот момент свет от лампы упал ей прямо на глаза, сделав их будто прозрачными.

– Они такие же одинокие…

Аня не успела закончить. Максим шагнул вперёд, перекрыв расстояние между ними. Его руки сами нашли её талию, узкую, почти хрупкую под толстым свитером.

– Макс…, – начал она, но он уже наклонился к ней.

Первый поцелуй получился неловким – он задел уголок её губ, она инстинктивно отпрянула. Но тут же вернулась. Второй был уже увереннее. Её пальцы вцепились в его куртку, сминая ткань.

Они очнулись, тяжело дыша, в облаке пыли, поднятой с коробок. Где-то в глубине помещения слышались приглушённые голоса, кто-то засмеялся, не подозревая, что в этой крохотной подсобке случилось что-то важное.

– Я…, – начала она.

– Да, – перебил Максим, гладя её по волосам, – я тоже.

Потом они встречались, как тени, мимолётно, иногда в промежутках между обстрелами. В полуразрушенной школе под Дебальцево, где Аня раздавала тетрадки местным детям, а Максим записывал их истории. В приёмном покое донецкой больницы, где Аня помогала перевязывать раненых, а он потом писал о них репортажи, сидя на ящиках с физраствором.

Каждая их встреча начиналась и заканчивалась одинаково.

– Жив?

– Пока да.

И касание плечами, поцелуй, чтобы поверить, да, действительно жив!

Тот день был серым и липким, как намокшая от раны повязка. Они грузили в «буханку» коробки с лекарствами, когда небо разорвалось. Первая мина угодила в колодец за домом – фонтан грязи, крики. Максим толкнул Аню под какой-то навес, но вторым взрывом его швырнуло на землю. Горячая игла вошла в плечо – не больно, сначала просто тепло, разливающееся под курткой.

– Макс!

Аня уже была рядом, лицо перепачкано разлетевшейся от взрыва землёй. Пыталась перебинтовать Максиму плечо, когда раздался тот самый звук – тонкий, воющий.

Теряя сознание, Максим успел понять:

«Мина…»

И почувствовал, как Аня накрыла его собой. Не героически, не как в кино – просто бросилась вперёд, как бросалась на коробки, когда они падали с полки. Её спина была тёплой.

Потом – оглушительная тишина.

Потом будет госпиталь. Потом – статья про неё, которую он будет писать, глотая слёзы. Потом снова тишина, в которой навсегда поселится один вопрос:

«Почему ты, почему не я?»

И сны. В которых он всё ещё прижимает её к себе и шепчет в рыжие волосы:

– Прости.

Хотя знает – она уже не услышит. Как никто не услышит и тысячи других «прости», что остались висеть в воздухе той войны.

Глава 12

Туман стелился по земле, как забытый сон. Максим проснулся первым, рано, – привычка. Сквозь тонкие занавески пробивался молочный свет. Вчера Максим уснул так быстро, что не выключил лампу у кровати и на секунду сейчас будто снова вернулся в ту подсобку, где пахло пылью и надеждой.

Но нет. Проснувшаяся следом память тут же услужливо развернула перед глазами вчерашние события. Надо вставать.

Лера с Кристиной ещё спали, по крайней мере, из их комнаты не слышно ни звука.

Умывшись, Максим вышел на веранду. Воздух был густым от запаха влажного ивняка и водорослей – терпких, чуть отдающих железом. Посмотрел на свои ноги, обуться ещё не успел. Так, босой, и ступил на мокрую траву.

Озеро лежало перед ним – огромное, тоже молочное от тумана. Ильмень дышал тихими всплесками где-то в дымке, шелестом камышей, что стеной стояли чуть правее. Воздух стал гуще, повеяло чем-то древним, торфяным – казалось, само озеро за ночь вспомнило, что когда-то было морем.

Максим с удовольствием потянулся. На воде, метрах в пятидесяти от берега, плавали два лебедя. Утреннее солнце пронизывало их перья розоватым светом, превращая в призрачные силуэты. Они молча скользили по зеркальной глади, оставляя за собой двойной след, как стрелка, указывающая на другую сторону озера, там дымка ещё держалась сиреневой пеленой.

Где-то за спиной скрипнула дверь, и минуты через две Максим услышал осторожные шаги. Лера. Молча остановилась рядом.

И вдруг утренний туман разорвал крик лебедя – странный, будто сотканный из шёпота и шипения змеи, он начался низко, потом вырвался наружу хриплым выдохом и взмыл вверх, превратившись в дребезжащий стон.

Лера вскрикнула и тут же прикрыла рот рукой.

Обернувшись к ней, Максим улыбнулся:

– Шипуны. Территорию проверяют. Наверняка в камышах гнездо, защищает.

В её глазах засветился восторг.

Они задержались у воды ещё минут на пять, вдыхая этот миг, когда весь мир состоял из озера и солнца, потом, не сговариваясь, пошли обратно к домику.

На тропинке Максим пропустил Леру вперёд и опять улыбнулся – она тоже была босиком.

Когда вошли в гостиную, Кристина сидела в кресле. Лера бросилась к ней.

– Мам, я бы помогла!

Губы Кристины дрогнули, и она выдохнула:

– Мне надо самой.

Её руки, тонкие, с выступающими суставами, безвольно лежали на коленях, а светлые волосы, Максим помнил, раньше тяжёлые, напоминающие спелую рожь, теперь казались лёгкими, как прошлогодняя солома. Она расчесала их, и они висели вокруг лица, не скрывая впадин у висков.

Он сел напротив Кристины.

– Кристина Михайловна, доброе утро, мы вчера не успели познакомиться, меня зовут Корнеев Максим Андреевич. Лера вам что-то уже рассказала?

Кристина медленно подняла на него глаза – карие, глубокие, ресницы дрогнули, и в этом их движении было что-то беззащитное и в то же время решительное. Ему это понравилось.

Обе, мать и дочь, почти синхронно качнули головами – нет, ничего не рассказывала.

– Вы понимаете, что с вами произошло?

Кристина прикрыла глаза, а Лера отвернулась.

– Конечно, понимаю, – голос Кристины задрожал, но через мгновение она справилась.

Максим посмотрел на Леру.

– Ты Ангелине вчера сообщила?

Лера кивнула:

– Да. Она хотела приехать, но я сказала, что утром мама проснётся, и мы перезвоним.

– Правильно, – Максим снова перевёл взгляд на Кристину, – давайте сейчас позавтракаем, а потом…

Губы Кристины опять дрогнули, и Максим вопросительно замолчал.

– Максим Андреевич…, – Кристина с трудом выговорила эти два слова, и Максим тут же перебил:

– Можно просто Максим.

Она замолчала, немного подумала.

– Тогда вы меня тоже зовите Кристина, пожалуйста, – и почему-то глаза её наполнились слезами. Она всхлипнула. Лера пересела на подлокотник кресла и прижалась к ней. Кристина подняла руку и обняла дочь.

– Меня там называли Маргарита Владимировна, я уже начала думать, что…

Максим глубоко вздохнул и сочувственно кивнул:

– Надеюсь, больше такого с вами не случится, я, конечно, не имею права советовать, но думаю, вам придётся с этим что-то делать, оставить всё как есть, вряд ли получится.

В ответ на него уставились две пары напряжённых одинаково тревожных глаз.

Он помолчал, подождал, но Кристина наморщила лоб – забыла, что хотела спросить. И чтобы сгладить неловкость, Максим сам спросил её:

– А вы помните, как так получилось, что вы… как вы оказались в клинике?

Лицо Кристины стало похоже на лист белой бумаги.

– Помню. Не всё, но помню.

После завтрака Кристине пришлось снова лечь, но она смогла позвонить в банк и заблокировала свои счета и карты. Не ожидала, что почти все деньги останутся нетронутыми. Почему-то была уверена, муж затеял всё это именно из-за финансов. Но потом они с Лерой долго разговаривали в спальне, и Кристине многое стало понятно. Звонили Ангелине.

Когда вышли, Кристина постучала в комнату Максима.

Он всё это время пытался работать, хотя мысли постоянно возвращались к одному – оставаться или уезжать? Дождаться Ангелину? Судя по всему, Ангелина вполне могла позаботиться и о Лере, и о Кристине, они вернутся в Москву, там наверняка есть какие-то люди, которые помогут Кристине решить, что делать дальше и как именно делать.

Интересно, что последует от Самойлова – будет он встречаться с женой? Тогда, у Старой Руссы, он позорно сбежал, это понятно, и Максима не удивило. По большому счёту Дмитрий Сергеевич производил впечатление достаточно наглого человека, трусливого, но наглого, есть такой типаж, Максим частенько сталкивался. Самойлов даже может остаться в доме и спокойно ждать возвращения жены – доказать в суде или кому-то из знакомых, что Кристину поместили туда безо всяких оснований и без её согласия, будет очень сложно, если не невозможно, в клинике однозначно все документы в полном порядке. Несмотря на то, что поместили её туда под чужим именем – скажет, хотел конфиденциальность сохранить. Что-то подсказывало Максиму, Самойлов способен на такое – спустя время, придя в себя и выработав тактику поведения, спокойно посмотреть в глаза чуть не угробленной им жены.

– Максим…, – Кристина замешкалась.

Понимая, что стоять ей тяжело, Максим вышел в гостиную, и они снова устроились в креслах вокруг столика. Кристина с Лерой что-то решили, видимо.

Кристина мягко посмотрела на Максима – глаза её, всё такие же глубокие, как тёмные лесные озёра, уже не затягивало отчаянием и страхом. Максим поймал себя на мысли, что впервые рассматривает её не как кого-то абстрактного, не как маму Леры, а просто… как женщину. Светло-бежевый хлопковый брючный костюм, простой, домашний, видимо, тот, что был на ней, когда Самойлов что-то подмешал ей в вино. На плечах свободный летний кардиган на тон темнее. Милая, беззащитная. Солнце, пробивавшееся сквозь занавески, вдруг озолотило её шею, и Максим увидел изгиб от плеча к ключице, совершенный, словно выточенный.

Максим спокойно ждал. Наконец, Кристина собралась:

– Лера сказала, что должна вам…

Усмехнувшись, он улыбнулся и бросил взгляд на Леру:

– Да ладно, я уже привык, должен признать, смотрится креативно, мой старичок прям помолодел!

Лера тоже улыбнулась. И Кристина. Губы дрогнули, будто пробуя забытое движение. А потом проступили ямочки! Надо же, а у Леры ямочек нет, хотя они с Кристиной очень похожи.

Но она тут же покачала головой:

– Нет, Максим, я очень хочу…

Неужели деньги будет предлагать? Не за дверцы?

Всё так же спокойно посмотрел ей в глаза, не сдержался, улыбнулся ещё шире. И Кристина засмущалась, ресницы опять затрепетали.

– Вы и здесь за всё платите, давайте съездим в город, я закажу в банке моментальную карту…

Ладно, хватит её смущать. И Максим кивнул:

– В город съездим, только завтра уже, хорошо? Сегодня ещё сил набирайтесь.

Из его спальни донёсся звук сотового. Максим извинился, встал.

Звонил Кирилл. Господи, как давно это было! Максим еле сообразил, о чём речь, когда после приветствий тот весело спросил:

– Ну что, как отдыхается? Много карасей наловил?

Тишина. Дмитрий Сергеевич опять проснулся от собственного вздоха – тяжёлого, как будто грудь придавили камнем. Немного полежал, проверяя, но удушья не было. Потянулся к телефону, проверил время: ещё рано. За окном только-только светало, и в этом предрассветном сумраке мир казался нереальным, будто нарисованным углём на листе белой бумаги.

«Она скоро вернётся!» – мысль пронзила его, как лезвие между рёбер. Он замер, прислушиваясь к звукам в доме. Услышал только собственный пульс. Нет, пока тихо. Ни звонков, ни сообщений. Но это ненадолго. И времени у него совсем немного.

Он резко встал, прошёлся по спальне, в ванной остановился перед зеркалом. В отражении на него смотрел заспанный мужчина с тенью в глазах.

«Трус!» – прошептало отражение.

– Нет, – Дмитрий Сергеевич ответил вслух, – так надо было, она сама виновата.

Дубай. Документы, билеты, деньги – бесконечные деньги, и никаких вопросов. Всё готово, оставалось только кое-что доделать, поужинать с Широковым, уточнить кое-какие вопросы, потом дождаться ночи и исчезнуть.

Самойлов на секунду задумался о родителях: заехать попрощаться или не стоит? Время ещё есть. Но что, если Кристина появится раньше?

Он подошёл к французскому окну, раздвинул шторы. Первые лучи солнца скользили по крышам соседних домов, по стёклам редких оставленных на дорожках дорогих автомобилей. Где-то там, за всем этим Кристина могла уже ехать сюда. С вопросами. За правдой.

Он усмехнулся – возможно, ей сейчас есть чем заняться, кроме этого!

Журналист. Чёрт возьми, этот пишущий червь, который сунул свой нос, куда не следует. Может, именно в этот момент… нет, это было бы слишком, она наверняка ещё полуовощ, но как он посмел! Не просто вытащить её из клиники, это ещё можно было бы списать на глупое рыцарство, но ведь из-за неё он отказался от темы! Сколько этот Корнеев собирал на него данные? Месяц, полгода? И отказался от всего ради незнакомой женщины? Очень небедной женщины, между прочим. Да сто процентов дело в этом, надеется не только в постель к ней залезть, но и бабок поиметь.

Дмитрий Сергеевич представил себе лицо жены – не то нежное, мечтательное, каким оно было для него всегда, до того вечера, когда он услышал их с Ангелиной разговор. А другое: холодное, ясное, с какой-то сталью в глазах, Самойлов видел его лишь однажды, когда Лере в детстве кто-то задел остриём конька незащищённую перчаткой руку на катке в Сколково. Они стояли у бортика и вдруг увидели, как приближающуюся Леру осторожно поддерживают с обеих сторон два работника катка, а по льду за ней тянется дорожка из красных капель. Он растерялся. Успел только краем глаза заметить метнувшуюся навстречу дочери Кристину. И потом этот стальной блик в её взгляде. Хотя, может, это всего лишь лёд отразился?

Дмитрий Сергеевич резко дёрнул за шнур, отрезав утро. Нет, он не даст ей шанса помешать ему. Никому не даст.