Текст книги "Любовь без обратного билета (СИ)"
Автор книги: Даша Камелина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)
– Седьмого.
Точно! Дмитрий Сергеевич всё вспомнил:
– Это наши соседи по дому! Не этому, сюда мы переехали, когда Лера уже не здесь училась.
Он приложил руку ко лбу:
– Лактионов… Андрей Константинович, какой-то врач модный, бабам рожи перекраивает. Константин Андреевич, говоришь?
Широков кивнул.
– Ну точно, он, Лера с ним в детстве почти не расставалась, дома рядом, няню часто одну нанимали.
И Дмитрий Сергеевич недоумённо пожал плечами:
– Борисыч, а он-то тут при чём? Может, у них любовь? Помню, он очень расстраивался, когда мы решили…
– Да он-то, может, и ни при чём, и понятно, что любовь, скорее всего, но ты бы вот разве не помог своей любимой девушке?
Самойлов усмехнулся. Любимой девушке? Теперь не помог бы, теперь она уже не была любимой. Он с трудом вслушался в то, что продолжал говорить Геннадий Борисович:
– Вчера, когда твоя дочь сбежала от ментов, все её данные тут же были переданы, кому надо, а телефон пробили, и знаешь, где он оказался?
Порывшись в кармане пиджака, он достал оттуда и бросил на стол перед Дмитрием Сергеевичем листок бумаги. Прочитав, тот удивлённо поднял на него глаза:
– Это ж наш адрес!
– Ну, а я тебе о чём. А вот телефон этого самого Константина Андреевича сегодня ночью засветился в Твери, хотя сам владелец Москву не покидал.
Дмитрий Сергеевич устало вздохнул и, переплетя пальцы, сжал перед собой руки:
– Её нашли? Где?
Широков замолчал и посмотрел на официанта, принёсшего заказ. Подождав, пока тот всё расставит, кивнул ему и снова потянулся за коньяком:
– Пока не звонили.
Дмитрий Сергеевич отметил, что в этот раз Широков не предложил ему коньяк. Неужели начал нервничать?
– Корнеев в СИЗО, твоя дочь… по большому счёту, нам надо её найти только для того, чтобы выяснить, что у неё есть, и есть ли это у Корнеева. Но, судя по всему…
Тут зазвонил лежащий на столе телефон Геннадия Борисовича. Он поднял палец и воскликнул:
– О! Сейчас всё узнаем.
И приложил трубку к уху:
– Слушаю!
Следующие минут пять из его рта вырывались только реплики:
– Так… ну… короче…
Закончив разговор, бросил телефон на стол:
– Сергеич, у тебя не дочь, а Павлик Морозов, б**дь! Ты ей что, котёнка в детстве не разрешил завести?
Дмитрий Сергеевич покраснел от возмущения:
– Какого ещё котёнка?! Если ты думаешь…
– Её нашли! Вернее, нашли телефон этого самого Лактионова! Знаешь, где? В филиале той сраной редакции, в которой ваяет свою нетленку Корнеев.
У Самойлова потемнело в глазах:
– А Лера?!
Геннадий Борисович выдохнул и помолчал. Через минуту, немного успокоившись, сказал:
– Нет, её там не было. Только какая-то тётка, типа редактор, что ли, да этот филиал вообще шарашкина контора.
Широков снова плеснул себе коньяк и выпил, забыв закусить:
– Но у них по штату числится ещё один журналист…
На столе зазвонил его телефон. Глянув на экран, Геннадий Борисович удивлённо приподнял брови:
– Да, Мария Игнатьевна, что такое?
Внимательно выслушав свою помощницу, он нажал на отбой и откинулся на спинку стула, не произнеся больше ни слова.
Молчание затягивалось. Дмитрий Сергеевич тоже молчал, понимая, что произошло что-то серьёзное. Потом Широков судорожно вздохнул и, не глядя на него, монотонно отчеканил:
– Все каналы Центра журналистских расследований транслируют сейчас интервью Леры, где она рассказывает, что никто её не похищал, а Корнеев просто согласился подвезти до матери.
И вдруг резко перевёл взгляд на Самойлова:
– Сергеич, а где всё-таки Кристина, а?
Глава 5
– Ну что, тёзка, страшно было? – Валера встал со стула и выключил осветительное оборудование. Сразу стало прохладнее. Запись на камере он уже остановил, секунд десять назад, но Лера так и осталась сидеть на своём стуле в этом импровизированном съёмочном уголке, который Валере показался лучшим в квартире для проведения интервью.
Услышав его вопрос, она серьёзно взглянула на него и уверенно качнула головой:
– Нет.
Валера усмехнулся:
– Молодец! Сейчас покурю и посмотрим с тобой, что там у нас получилось.
Выйдя на балкон, закурил, глубоко затянувшись, посмотрел на вечереющее небо и подумал, как переменчива жизнь. Всего двенадцать часов назад его выгнали из дома и собирались набить морду – и вот нате вам! Пусть не на Первом канале, но фамилия Сёмочкин всё-таки прозвучала в эфире прямого репортажа. И какого репортажа!
Резонанс. Вот оно, то самое, чего он ждал столько лет. Ты можешь трепыхаться в поисках подходящего материала сколько угодно долго в своём тесном мирке, но пока твои стремления не совпадут с потребностями внешней среды, которые усилят их до предельных значений, ничего не получится. Материал не выстрелит.
Сегодня на рассвете, как только суровые мужики в чёрных кожанках удостоверились, что его лицо соответствует фотографии на сайте филиала, и пожелав Лере удачи, совсем не бесшумно растворились в серости занимающегося дня, он ещё толком этого не понял. Но уже через полчаса, услышав фамилию Корнеев и узнав, что тот сейчас в их местном СИЗО, Валера сразу же позвонил в московскую редакцию, дежурной смене. Конечно, он знал, кто такой Максим Корнеев, и читал его статьи. Восхищался. Где-то даже завидовал. Без черноты, естественно, по-доброму.
Устроив свою юную гостью на узеньком жёстком диванчике, Валера засел за офисный компьютер и принялся накидывать тезисы будущей статьи, чего время зря терять, ему не привыкать к бессонным ночам. Но в десять утра на его сотовый перезвонил сам главред, и всё оказалось гораздо круче – там решили, что нужна картинка. Не успев опомниться, Валера получил сообщение из банка о зачислении на его карту приличной суммы, и чёткое указание немедленно перебраться из офиса на съёмную квартиру. И отдельно – оба телефона, свой и Леры, с которого она вышла на связь, оставить в редакции. Чтобы раньше времени не вычислили и не сорвали мероприятие.
Затушив окурок в прикрученной к перилам пепельнице, Валера вернулся в комнату. Лера уже пересела в кресло перед телевизором и бродила по каналам. Валера вздохнул – ужин, скорее всего, его задача, вряд ли эта бедная богатенькая Буратинка умеет готовить.
Но сначала надо посмотреть на реакции, его репортаж уже должен срезонировать.
Если утром в среду Максим ещё привыкал к новой для себя обстановке и ждал, что его вот-вот куда-нибудь вызовут, то после обеда время в камере потянулось совсем медленно. В общем-то, кое-как поспать Максиму удалось, и теперь мысли о том, что произошло и что делать дальше, он уже не мог выбросить из головы даже волевым усилием. Немного удивляло, что никто не вызывал его на допрос, но поразмыслив, Максим пришёл к выводу – это связано именно с побегом Леры, ведь обвинение в похищении человека, когда этого самого человека нет в наличии, чтоб хотя бы в лицо похитителю высказать все претензии, дохлый номер даже для сфабрикованного дела. И если не вызывают, то значит её так и не нашли.
Тревога за Леру нарастала, усиленная собственной беспомощностью. Он почему-то был уверен, ему удалось бы её найти непременно. Из данных о Самойлове Максим знал, что его дочери пятнадцать лет. Понятно, что все они сейчас немного не такие, какими были даже Максим и его ровесники в возрасте этих современных вундеркиндеров, но… ну вот куда она могла податься ночью в незнакомом городе?!
Промаявшись в раздумьях и жаре до отбоя, Максим надеялся, хотя бы ночь принесёт облегчение, но не тут-то было. Толстые стены изолятора так нагрелись за день, что прохлады можно было ждать только к утру. Рубашка на Максиме пропахла потом, а кожа казалась липкой на ощупь. Но он переживёт. Переживёт и ответит, не сомневайтесь, Дмитрий Сергеевич!
Утром в четверг Максим опять приготовился к вынужденному безделью и даже был относительно спокоен, но сразу после завтрака заскрежетали дверные замки, тяжёлая дверь со скрипом открылась, и равнодушный зычный голос выкрикнул его фамилию:
– Корнеев, на выход.
Идя по коридору, пытался подготовиться к тому, что его сейчас ждёт. Леру нашли? Или придумали, как додавить его без неё? Только сейчас он точно потребует адвоката, и пока тот не приедет, не скажет ни слова.
Когда конвоир завёл его в унылый, обитый широкими ПВХ-панелями цвета осеннего пасмурного неба кабинет, Максиму навстречу упругим колобком подскочил незнакомый благообразный мужичок лет пятидесяти, в идеально подогнанном по фигуре пиджаке в мелкую клетку:
– Максим Андреевич, доброе утро, как вы себя чувствуете?
Заметив удивление на лице Максима, он подождал, пока с того снимут наручники, и протянул ему руку:
– Я ваш адвокат, Бартеньев Павел Глебович, юридическая компания «Юрконсалт-Москва».
Максим удивился ещё сильнее:
– Москва?
Они сели друг напротив друга за расположенный по центру металлический квадратный стол.
– Москва, Максим Андреевич, Москва, – Бартеньев чуть наклонился в сторону и взял в руки свой стоявший у ножки стула кожаный портфель. Открыв, достал оттуда прозрачную файловку с документами:
– Вот мой ордер, ознакомьтесь, вы не сталкивались, но мы часто консультируем и ведём дела вашей редакции, можно сказать, специализируемся на защите прав угнетённых журналистов.
Он широко и хитро улыбнулся. И тут же стал серьёзным:
– Давайте сразу перейдём к делу, я всё-таки хочу до ночи вернуться домой.
Павел Глебович достал из файловки и разложил перед собой ещё несколько документов. Максим молчал. Надо же, вчера, ох ты, нет, позавчера, он, психанув, готов был уйти из своей редакции навсегда и, маясь накануне в камере, даже ни разу не подумал, что может ждать оттуда поддержки. А поддержку прислали. Ну, по крайней мере, ему хоть адвоката не придётся себе искать. Как только узнали? Неужели…
– Максим Андреевич, – Бартеньев сложил перед собой руки, как ученик за партой, и деловито посмотрел на Максима. – Вы наверняка сами понимаете, что вас задержали совершенно безосновательно, а без потерпевшего инкриминируемые вам деяния вообще превращаются в фарс…
Максим его перебил:
– Павел Глебович, вы знаете, где Лера?
Тот замер на несколько секунд, как фокусник в цирке, и улыбнувшись, кивнул:
– Мы – знаем.
Максим даже глаза закрыл, так неожиданно легко ему стало. Он и не подозревал, что настолько переживает за неё. Потом посмотрел на Бартеньева:
– И где?
– Максим Андреевич, давайте всё по порядку, Лера в безопасности, это главное, что пока могу сообщить. Я подготовил несколько документов, которые вам необходимо подписать, если хотите, чтобы вас выпустили сегодня до конца дня.
И ответил на удивлённо-вопросительный взгляд Максима:
– Сорок восемь часов, отведённые законом на задержание по подозрению в совершении вами преступления, истекают сегодня ночью, и предъявить вам до окончания этого срока наши друзья точно ничего не смогут.
– Почему?
– К сожалению, не могу наглядно вам это продемонстрировать, так как телефон свой вынужден был оставить на посту, но уверяю вас – не смогут, и Лера сыграла здесь ключевую роль… Максим Андреевич, – он воскликнул уже с некоторым нетерпением, видя, что тот хочет его ещё о чём-то спросить, – давайте закончим наши дела, а потом, когда выйдете, я предложу вам посмотреть одно очень интересное интервью, хорошо?
Максим усмехнулся и проговорил:
– Похоже, особого выбора у меня нет.
– Ну вот и замечательно.
Его действительно выпустили. Около пяти часов вечера снова заскрежетали засовы и раздалось равнодушное:
– Корнеев, на выход с вещами.
Получив на посту те вещи, которые ему не разрешили взять в камеру, и расписавшись в журнале, Максим вышел на улицу. Неподалёку стоял сверкающий чистотой паркетник цвета кофе с молоком. Московские номера, наверняка Бартеньев. Как он умудрился не запылиться за целый день в дороге? Или уже здесь помылся?
Увидев Максима, Павел Глебович, сидевший сзади, открыл дверцу и показал жестом, чтобы тот обошёл машину с другой стороны:
– Максим Андреевич, садитесь.
Ну надо же, он ещё и с водителем!
С удовольствием окунувшись в прохладу салона, Максим наконец-то смог поверить, что действительно на свободе. Повернув голову к Бартеньеву, он улыбнулся:
– Павел Глебович, очень вам благодарен и признателен. Если я что-то должен…
– Максим Андреевич, не переживайте, мне, разумеется, уже заплатили, а со своим Великим и Ужасным, – он тоже улыбнулся и лукаво посмотрел на Максима, – все вопросы вы, надеюсь, решите в рабочем порядке. Мы сейчас подбросим вас до стоянки, куда отправили ваш автомобиль, но потом буду вынужден попрощаться.
Павел Глебович кивнул водителю и заглянул в карман переднего сиденья:
– Ах да…, – достав оттуда тонкий планшет, потыкал пальцами по экрану и протянул Максиму, – вот, прошу, наслаждайтесь! И ещё…, – он порылся в своём органайзере и протянул Максиму листочек с номером телефона, – это номер телефона журналиста, с которым сейчас Лера, позвоните, вас там ждут.
Охранник на штрафстоянке долго проверял все документы, потом, наконец, пропустил Максима на территорию:
– Иди прямо, во-о-н у того фольксвагена повернёшь направо, там увидишь. Подъедешь, посигналь.
Быстро пройдя до указанного поворота, Максим, доставая на ходу ключ от машины, вдруг остановился, будто наткнувшись на какую-то преграду. И тут же беззвучно рассмеялся.
Возле водительской дверцы Вранглера, спиной к Максиму, стояла худенькая фигурка в чёрных джинсах, чёрная летняя курточка завязана на бёдрах, светлые волосы убраны в хвост, с неизменным рюкзачком на хрупких плечиках.
Лера! Краской из баллончика она сосредоточенно выводила вензеля, один в один похожие на те, что красовались на пассажирской дверце. Максим даже не удивился, как она смогла попасть сюда. Смогла. Похоже, эта изящная, тоненькая девчушка может всё.
Он прислонился к какому-то автомобилю и подождал, пока она закончит. Когда Лера, проверяя качество сделанного, чуть отошла и наклонила голову вбок, Максим не выдержал:
– Слушай, а если я всё-таки всерьёз рассержусь? А когда я сердитый, я нелогичный, могу плюнуть на всё, и даже на деньги, а ты добирайся до матери, как хочешь!
Быстро обернувшись, Лера пристально посмотрела на него:
– Не, не получится. Ты теперь часть моего арт-объекта, так что… кроме того, ты мне должен, как считаешь?
Максим усмехнулся и подошёл ближе. Подумал вдруг, ему очень хочется по-отцовски её обнять и удостовериться, что с ней всё хорошо, что за эти почти двое суток, когда она была неизвестно где, и ей пришлось решать совсем недетские вопросы, с ней ничего не случилось. Ему было тридцать восемь, но он пока не знал этого чувства в реальности – чувства беспокойства отца за свою дочь. Очень пронзительное чувство, похоже.
Уловив это его состояние, Лера немного смутилась и даже слегка покраснела. И Максим, нажав на сигнализацию, просто кивнул в сторону пассажирского места:
– Должен. Иди садись.
Максим решил не оставаться в Твери, а сразу же поехать дальше, несмотря на то, что ему очень хотелось помыться и переодеться. Лера была не против, здесь она почему-то не чувствовала себя в безопасности. Максим предложил доехать до Торжка, меньше, чем через час будут там, как раз к позднему ужину. Пока в гостинице устроятся, пока отдохнут.
Всю дорогу они молчали, словно привыкая к чему-то новому между ними, к чему-то общему, и в то же время оба понимали: поговорить придётся. О многом.
На въезде в Торжок Лера, чуть оживившись, начала с интересом вертеть головой, и Максим спросил её:
– Никогда не была здесь?
Она тут же снова стала серьёзной:
– Нет. Я вообще мало где была в России, училась заграницей, только вернулась.
Максим понимающе кивнул:
– Ясно.
Своим немногословием и какой-то взрослой сосредоточенностью Лера напоминала Максиму его самого, теперешнего, а не того, каким он был в возрасте Леры. Максим улыбнулся и подумал, что Торжок Лере, наверное, вообще кажется каким-то сказочным городом. Он часто бывал в этих местах и по работе, и отдыхал как-то с друзьями, но его и то каждый раз завораживало это удивительное ощущение погружения в старину и уют провинциального русского городка. Он вдруг поймал себя на мысли, что очень хочет обязательно накормить Леру Пожарскими котлетами – компания этой девчонки нравилась ему всё больше и больше! Тут же вспомнив, что она не ест по вечерам, почему-то подумал, отказаться в этот раз ей будет трудновато, эти котлеты ему самому нравились чрезвычайно. Устоит или нет?
В июне найти номер в центральных гостиницах Торжка без предварительного заказа было так же нереально, как в Сочи, поэтому Максим, остановившись на стоянке у одной из гостиниц, позвонил своему давнему приятелю, здешнему журналисту, у которого все такие вопросы, он точно знал, крепко схвачены.
Пока тот созванивался с кем надо, Максим предложил Лере прогуляться по пешеходной улице. Туристов здесь было немного, и пройтись между сувенирными лавками, кафе и видами на реку, рассматривая старинные вывески и деревянные двери с коваными ручками, было просто приятно.
Примерно через полчаса они уже стояли у стойки и ждали, когда им оформят два одноместных номера.
В своём номере, бросив дорожную сумку возле кровати, Максим первым делом отправился в душ. Никогда ещё журналистские дела не приводили Максима в СИЗО, и он теперь на практике убедился, запах этого государева гостевого дома выводится из одежды с большим трудом. Скорее всего, рубашку придётся выбросить, постирать её сейчас ему не удастся.
Немного отдохнув после душа, где-то уже около девяти вечера, Максим постучал в дверь Лериного номера:
– Ну что, пошли перекусим?
Свой рюкзак она оставила в номере и не надела курточку, вечер был жарким. В одной футболке и джинсах Лера выглядела ещё более трогательной и юной, совсем ребёнок, и Максим не без удовольствия подумал, что её наверняка можно принять за его дочь. Они спустились в ресторан при гостинице, и когда подошёл официант, Максим с улыбкой спросил Леру:
– Может быть, всё же поужинаешь? Побывать в Торжке и не попробовать Пожарские котлеты, Лер, ты никогда себе не простишь.
Она возмущённо поджала губы и отвернулась, но Максим, не обращая на это внимания, заказал официанту две фирменные порции котлет с гарниром. Если что, сам съест! Он вдруг почувствовал прямо-таки волчий аппетит.
Когда принесли котлеты, Лера наклонилась над тарелкой, будто там были тараканы:
– И что это такое?
Максим, уже успевший взяться за палочку и откусивший нежную хрустящую куриную мякоть, прожевав, ответил Лере:
– Это? Фастфуд девятнадцатого века, Биг Мак, по-вашему.
И увидев её вытянувшееся от удивления лицо, рассмеялся:
– Точно-точно! Говорят, они очень легко готовятся, и такие вкусные, что даже самые непослушные маленькие дети их уплетают.
При упоминании непослушных маленьких детей Лера снова подозрительно нахмурилась, как тогда, в кафе. Но Максим сделал непроницаемое лицо и продолжил:
– Эти котлеты придумала Дарья Пожарская, у неё здесь когда-то свой постоялый двор был. И вот однажды сюда заехал император Николай Первый, заказал телячьи котлеты, а их не было. Ну и, Дарья приготовила простые котлеты из курятины, да так вкусно, что царь был в восторге.
Недоверчиво покосившись на него, Лера осторожно откусила кусочек.
Через некоторое время Максим, сыто прислонившись к спинке стула, с невероятным чувством победы над несговорчивым дитём наблюдал, как Лера доедает последние кусочки котлеты. Гарнир она всё-таки не стала. Управившись, вытерла руки салфеткой, промокнула губы и тоже посмотрела на него:
– Зря ты меня так накормил, я же сейчас усну. А нам ведь надо поговорить? Ты будешь задавать вопросы или мне самой рассказывать?
Глава 6
За все свои недолгие пятнадцать лет жизни Лера не помнила такого случая, когда то, что происходило в их семье, вызывало бы у неё какую-то тревогу. С тех пор, конечно, как Лера вообще себя помнила. По большому счёту, впервые с тем, что что-то идёт не так, как она привыкла, Лера столкнулась в одиннадцать лет, когда родители вдруг сообщили ей – следующий учебный год она начнёт в другой стране. Вернее, это сообщил отец, мама при этом выглядела немного отстранённой, но когда Лера перевела на неё удивлённый взгляд, мягко подтвердила:
– Лерочка, так будет лучше, языки выучишь, не напрягаясь, в конце концов, Швейцария, это почти рядом, я буду часто к тебе прилетать.
Мама подошла к ней и обняла. Это был первый раз, когда Лера обратила внимание, что прилетать к ней будет только мама. Папа промолчал.
Разумеется, тем летом мама полетела с ней и оставалась рядом до тех пор, пока Лера не обустроилась на новом месте и не перезнакомилась почти со всеми своими новыми школьными друзьями.
Пока училась в швейцарской школе, домой Лера возвращалась раза два, в основном к ней прилетала мама на каникулы, и они путешествовали по соседним странам. Иногда вместе с Ангелиной. За всё это время папу Лера видела нечасто, мама всегда говорила, что он работает. Сильно по этому поводу Лера не переживала, отец никогда не занимал в её жизни много места.
А вот с мамой они действительно дружили. Внешне очень сильно похожая на маму, с детства такая же белокурая и миниатюрная, Лера с интересом смотрела на мир такими же, как у мамы сосредоточенными карими глазами, и даже характер с годами становился маминым – спокойным и выдержанным. То ли оттого, что они много времени проводили вместе, то ли гены срабатывали так. Хотя, становясь взрослее, в одном Лера всё больше и больше отличалась от мамы – если мама чего-то не хотела, а папа хотел, через некоторое время мама соглашалась с ним. С Лерой такое провернуть было сложнее, а со временем и вовсе стало невозможным – она обо всём имела собственное мнение, и уговорить её на что-то другое можно было, только предложив равноценную замену.
Во время последних зимних каникул они с мамой остались в Швейцарии, поехали на местный горнолыжный курорт. Первую неделю наслаждались катанием на лыжах и беззаботным новогодним шопингом. А потом прилетел папа. И Лера заметила, что между родителями что-то произошло. Под предлогом того, что сейчас, в наплыв туристов, будет сложно найти семейный номер на троих, папа поселился отдельно, а Лера с мамой остались в своём номере. Потом Лера заметила, что родители почти не общаются между собой, только вместе с ней.
Но она не стала ни о чём спрашивать маму, та была такая весёлая и непринуждённая, что Лера не захотела портить ей праздники.
И очень об этом пожалела – через два месяца после их отдыха в Альпах мама пропала.
Они не созванивались с мамой каждый день, но раза три-четыре в неделю обязательно. Когда несколько её звонков остались без ответа, Лера позвонила папе.
– А разве мама не сказала тебе? – голос папы звучал холодно и даже как-то зло. – Она уехала в Италию, решила отдохнуть, у неё последнее время было плохое настроение… Лера, у меня сейчас совещание, перезвоню тебе вечером.
Вечером он разговаривал с ней совсем по-другому, тепло, даже нежно, говорил что-то о том, что она уже тоже почти взрослая, и должна понимать, у взрослых людей иногда появляется желание побыть в полном одиночестве, и надо давать им возможность отдохнуть, если они сами того хотят. Папин голос звучал убедительно. Но слушая отца, Лера почувствовала, как какое-то незнакомое страшное ощущение захватывает её: впервые за всю жизнь она ему не верила.
Несколько раз Лера пыталась набирать Ангелину, но там было глухо – механический голос утверждал, что такого номера не существует. Когда спросила отца про неё, он ответил, что та уволилась, ведь она была помощницей Кристины, не его, а он в её услугах не нуждался.
В мае мама не поздравила Леру с именинами, которые, пока Лера была дома, они отмечали, как отдельный праздник. Это была дань памяти деду, потому что Валерией её назвали по его желанию. Но к маю Лера уже приняла решение.
Девятого мая она подготовила доклад на тему «Главный день в истории твоей страны» и, рассказав на одном из уроков о том, какое значение для России имеет День Победы в Великой Отечественной войне, в заключительной части заверила всех своих внимательных слушателей, что и в нынешней войне российская армия обязательно одержит победу, ведь российский Президент как главнокомандующий лучший в мире.
Следующим утром Дмитрию Сергеевичу пришло на почту официальное письмо с просьбой забрать дочь из школы в связи с тем, что её поведение не соответствует Уставу учебного заведения, придерживающегося нейтральной позиции в вопросах современной политики.
Дмитрий Сергеевич тут же созвонился с администрацией, и после долгих переговоров ему удалось договориться, что Лере хотя бы дадут возможность сдать досрочно выпускные экзамены, а он пока подыщет дочери другую школу.
Но на двадцатое мая у него уже было запланировано участие во втором ежегодном Банковском форуме, подготовка шла полным ходом, и улететь сейчас в Швейцарию как минимум на неделю не было никакой возможности. Лера по телефону грустно рассказывала, как она соскучилась по дому, по друзьям, и Дмитрий Сергеевич сдался – на следующий день после окончания форума он встречал дочь в аэропорту.
Дмитрий Сергеевич немного опасался, что первым делом Лера опять начнёт спрашивать про мать, но услышав радостное:
– Пап, привет! – немного расслабился. В конце концов, дочь свою он любил, в отличие от её матери, и давно не видел. Совсем взрослая! И так похожа на Кристину…
Конечно, они поговорили, дома, за ужином, но к тому времени он уже успел определить для себя, как ему общаться с дочерью – по-деловому, без сюсюканий. Да, у них с мамой трудный период, да, у него случился роман на стороне, и мама пока не может это простить. Соврал, что разговаривал с ней в начале прошлой недели, рассказал, что дочь возвращается и попросил тоже вернуться домой. Мама обещала подумать и перезвонить.
Ему показалось, Лера во всё поверила. По крайней мере, дел после возвращения у неё было много: надо было познакомиться с Зоей Петровной, привыкать к новому дому, в котором Лера была-то всего два раза, встретиться с друзьями. Потом надо было что-то решать со школой, пусть не сразу, но лучше не затягивать. Так что, про Кристину они больше не разговаривали.
На следующий день после возвращения Лера позвонила Костику. Он тут же примчался на стоянку к торговому центру недалеко от их посёлка, от радости подхватил Леру на руки и закружил:
– Лека!
Только он её так всегда называл, ещё маленькую. Маме больше нравится полное имя – Валерия, из-за деда, хотя дома она обычно зовёт дочь Лерочка. Папе хватает Леры. Лекой никто, кроме Костика, Леру не называет. Она сразу вспомнила, как ей это всегда нравилось, было в этом сокращении что-то ласковое, не совсем обычное и такое, про что знали только они с Костиком. В детстве. А сейчас вспомнили. Хотя Костик чуть погодя признался ей, что никогда ничего не забывал.
По всем предметам, которые Костику нужны были для поступления, ЕГЭ проводился досрочно, ещё в апреле, и все следующие дни они с Лерой не расставались. Как-то остановились в парке у летнего павильона, и Лера неожиданно всё рассказала Костику про маму:
– Как думаешь, так бывает? Ну, чтобы она даже с именинами меня не поздравила?
Костик помолчал. Потом посмотрел на неё:
– Я бы не смог, даже если бы сильно на что-то обижался, ну, в смысле, на кого-то, я про отца твоего. При чём тут ты?
Он допил кофе и выбросил стаканчик в урну:
– Мои родители тоже ругались, даже разводиться собирались, но у меня мама не такая, как Кристина Михайловна, она всегда всем всё рассказывает, даже если её никто не слушает.
Они рассмеялись. Костик, увидев, что Лера тоже допила кофе, бросил в урну и её стаканчик:
– А ты не знаешь, где Ангелина живёт? Можем к ней съездить, раз уж там что-то с телефоном. Может, твоя мама с ней созванивается?
Лера задумчиво покачала головой.
В этот же день вечером Лера устроилась на кухне с чашкой чая и спросила Зою Петровну, колдующую над очередным блюдом:
– Зоя Петровна, а вы ведь видели Ангелину? Не знаете, почему папа её уволил?
Бросив в кастрюлю лавровый листочек, Зоя Петровна на секунду задумалась и бросила ещё один. Повернулась к Лере:
– Что? А, нет, Ангелину не видела, когда я к вам переехала, здесь только Витя с Семёном были.
Она поставила баночку с лаврушкой обратно на полку и с улыбкой взглянула на Леру:
– Скучаешь по ней? Я знаю, что она тебя с детства нянчила.
– Ну-у, не то чтобы нянчила, – протянула Лера, – она всё-таки больше времени мамиными делами занималась…
– Ой, Лера, она же приезжала! – Зоя Петровна всплеснула пухлыми руками, – вот я балда старая! Правда, мы с ней не разговаривали, я из окошка видела, она, похоже, что-то забыла у себя в комнате, её Витя проводил.
Лера замерла и почувствовала, как по коже побежали мурашки. Точно! Комната Ангелины, можно было бы раньше догадаться и посмотреть там, вдруг ещё что-то осталось, какие-нибудь чеки, квитанции. Но не сегодня, сегодня папа уже дома.
Утром, дождавшись, когда отец уедет, Лера вышла из своей комнаты и поднялась на третий этаж. Там были гостевые и пустующая сейчас комната Ангелины. Открыв туда дверь, Лера вздохнула – всё прибрано, даже на постели нет белья. Когда Ангелина жила здесь, Лера к ней ни разу не заходила, незачем было, та действительно в основном занималась делами мамы, следила за одеждой, заказывала билеты, ездила с ней вместе за покупками. Когда умерла бабушка Леры, маме было всего десять лет, и Ангелину, двадцатипятилетнюю дочь тогдашнего дедушкиного секретаря, с красным дипломом закончившую иняз пединститута, отправили вместе с ней в Лондон. И все девять лет, пока мама Леры там училась, Ангелина жила там же, лишь изредка прилетая в Россию. Замуж так и не вышла, хотя мама, уже когда сама вышла замуж за папу Леры, очень из-за этого беспокоилась и даже предлагала купить Ангелине отдельную квартиру. Ангелина отказалась.
Лера прошлась по комнате и остановилась у письменного стола. Всё чисто. Только рамка с маминой фотографией. Лера присмотрелась и улыбнулась: как раз те их последние каникулы, через два месяца после них мама уехала в Италию, и Лера больше с ней не разговаривала.
Лера взяла рамку в руки. Вдруг ей показалось, что в одном месте фотография как-то пузырится, как раз на мамином лице, из-за чего оно смотрелось каким-то неестественным. Повернув фотографию к свету, увидела, что это какие-то равномерные полоски, будто продавленные с обратной стороны. Быстро отогнув металлические заклёпки, Лера вытащила фото из рамки…
Там был написан телефонный номер. Это Лера рассмотрела уже в своей комнате, куда вернулась почти бегом и тут же заперлась. Неизвестный номер. Может, конечно, он и не имел к Ангелине никакого отношения, но Лере показалось, что она узнала почерк Ангелины.
Не раздумывая, Лера достала из заднего кармана джинсов телефон.
