Текст книги "Бывшие. Я тебя отпускаю (СИ)"

Автор книги: Даша Черничная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Глава 26

Никита

– Мелочь, не вертись!

– Сам ты мелочь. А я, между прочим, ненавижу косички. И бантики тоже не люблю.

– Ну знаешь, я так-то тоже не кайфую от них.

– Может, подождем твою маму? – Женя шипит и жмурится. – Пусть она мне хвостики завяжет?

– Прости, мелочь, – вздыхает Алекс и с жалостью смотрит на мою дочь. – У меня плохо получается?

– Ну так… не очень. Ты скоро? – хнычет.

– Никита, а ты точно не можешь заплести косички? – спрашивает со стоном Сашка.

У меня одна рука по-прежнему ноет, пальцы двигаются с огромной болью – результат удара.

– Если бы я мог, – поджимаю губы.

Я никогда в жизни не чувствовал себя таким немощным, как сейчас. Последние несколько дней превратили мою жизнь в новое кино, которое я смотрю, если честно, с большой охотой.

Алекс и Инга потрясающим образом интегрировались в мою жизнь. Сашка даже однажды остался ночевать у нас с дочерью. Удивительно, но они поладили. Сын Инги пришел к нам в гости поиграть с Жекой, которая совсем взгрустнула в последнее время. Они потеряли счет времени, и Саша уснул на диване в гостиной. Когда Инга пришла за сыном, я предложил не трогать его.

Пусть спит, что такого?

Инга ушла к себе шокированная, кажется, она все же до конца и не поняла, как так вышло.

Я перестал понимать, сколько раз в день Разины бегали к нам, а Женька к ним.

Сейчас же позвонила Инга и попросила Сашу заплести Женьке комички. У дочери сегодня утренник в художке, и она должна быть там. Кстати, после того, как Инга стала заниматься рисованием с Женей, та стала значительно спокойнее, переставала рисовать жуткие черные картины.

Инга.

Знаю, что не заслужил ее и всего, что она делает для меня. Знаю, что мудак и тварь. Думал о ней плохо, незаслуженно делал вещи, которые ставили ее в сложное положение и унижали. Если честно, я не представляю масштаба чувства вины, которое держит ее рядом со мной и моей дочерью, но эгоистично, в душе, радуюсь этому.

Вся моя жизнь круто поменялась с пришествием в нее Инги и Сашки. Я понятия не имею, как Инга вывозит все это.

Ведь вижу, что тянет на себе слишком много. Похудела, осунулась. Утром отводит Женьку в сад, убегает на работу – у нее вовсю идет подготовка к выставке – потом вечером забирает мою дочь из сада, отводит в художку.

Прибегает домой, готовит, бежит за Женькой.

Поначалу она пыталась готовить на два дома, но потом я уговорил ее остановиться, и Инга стала хозяйничать у меня в квартире. Тут же мы обедали и ужинали. Все вместе. Вчетвером.

Я не понимаю, как к этому относиться. У меня внутри полнейший диссонанс. Внешне мы выглядим как настоящая полноценная семья, но на деле… боже, мы же все чужие друг другу!

Несмотря ни на что, я должен признаться себе, что мой дом ожил. Задышал, пробудился. Что эта женщина делает с моей жизнью?!

– Давай, Женька, надо надеть платье, – уговаривает ее Саша.

Дочка стонет:

– А можно джинсы? – спрашивает она.

– Слушай, ну какая принцесса в джинсах?

Дочка делает вид, что ее тошнит, а Алекс истерически ржет и складывается пополам. Я тоже не могу сдержаться и смеюсь.

– Я не принцесса! – кричит Женька и тянется к своим потертым джинсам.

– Хорошо-хорошо, маленький монстр! – сдавленно говорит Алекс и продолжает смеяться.

Женька поддерживает наш смех и падает на пол, крутится. Качаю головой. Вот это бедлам.

В комнату входит Инга. На ней весеннее пальто, волосы собраны в хвост, на щеках румянец после улицы. Она с улыбкой на лице смотрит на детей. А я зависаю на ней. Черт, она же сама совсем девчонка. Красивая, яркая, сексуальная.

– Женька! Ты почему еще не собрана?

– Ма! Я не могу натянуть на маленького монстра платье! – Саша по-прежнему смеется.

– Инга Арамовна, я не хочу платье! Я пойду в джинсах.

Инга переводит на меня взгляд, и я развожу руками. Ну да. Вот так. Моя дочь не любит платья. Джинсы, ботинки, куртки, машинки, конструкторы любит. А вот все девичьи атрибуты – нет.

– Тогда надевай свои любимые джинсы и свитер! – Инга командует с улыбкой.

Отчего-то у меня внутри разливается тепло от нее. За то, что не стала давить и настаивать. За то, что приняла Женьку такой, какая она есть.

Женька убегает переодеваться, Саша тоже уходит в другую квартиру – ему надо собираться на тренировку. А Инга снимает пальто и бросает его на кресло.

Оцениваю ее. Вернее сказать – облизываю взглядом.

На Инге коричневое приталенное платье, красиво облегающее фигуру, каждый изгиб тела. Она присаживается в кресло и перекидывает ногу на ногу, открывая взору острые коленки в черных чулках.

Я сажусь ровнее в кресле напротив и поправляю загипсованную ногу, которая лежит на стуле. Инга смотрит на меня, а я на нее. Член в штанах дергается. Она красивая до умопомрачения. А еще отзывчивая. Чувственная. Я помню, как ее тело реагировало в ту ночь. Так отчетливо помню, что хочется смести ее и завалить на стол.

Задрать платье и вытрахать из нее весь воздух.

– Завтра важный день? – спрашиваю ее.

– Выставка, – кивает. – Да.

– Как мы и договаривались – Саша может остаться с ночевкой у нас.

– О, нет. Не нужно. Сашка прекрасно побудет один.

– Не надо. Тем более Женька ждет его завтрашнего прихода. Она уже новые пазлы приготовила, чтобы собрать с ним вместе.

– Хорошо, – кивает.

– Инга. Спасибо тебе.

Та снова кивает, никак не комментируя мои слова.

Так много хочется сказать, чтобы убрать неловкость между нами. А она есть, стоит только остаться наедине.

Выбегает Женька, и Разина уходит с ней. Когда квартира пустеет, я всегда остро ощущаю свою бесполезность. А еще одиночество.

Разговариваю с сестрой, спрашивая, как дела у тетки. Подключаюсь к корпоративному компьютеру, немного работаю. Вечером Инга приводит Жеку домой. Сама уходит к себе.

Весь следующий день я ищу повод, чтобы увидеть Ингу. Совсем скоро она должна отправиться на открыти выставки, и я не знаю почему, но не могу вот так просто отпустить ее. Я бы очень хотел составить ей компанию. Но, во-первых, меня никто не звал. Во-вторых, я не могу передвигаться на дальние расстояния. С костылями-то не особо прикольно. Я немощный, калека, который едва ли может спуститься на первый этаж.

Около восьми вечера нахожу самый примитивный из всех возможных поводов – вижу ее зарядку от телефона и берусь отнести, пока дочь смотрит мультики.

Тихо стучу в дверь. Тишина. Никто не открывает. Черт его знает, что мной движет, но я опускаю ручку двери, и она на удивление поддается. Открываю дверь и прохожу внутрь. Надо бы напомнить Инге, что дом у нас хоть и спокойный, но все-таки не до такой степени, чтобы ложиться спать с незапертой дверью. Ступаю бесшумно и становлюсь свидетелем разговора:

– Мам, давай найдем моего отца? – спрашивает Саша, и у меня внутри что-то обрывается.

Сашка классный пацаненок. Кусачий иногда, но он подросток – это вполне нормальное состояние для мальчика его возраста. Ловлю себя на мысли, что хотел бы себе такого же сына.

– З-зачем? – Инга явно нервничает.

– Стребуем с него алименты за тринадцать лет, – произносит возмущенно Алекс.

– Я думала, ты познакомиться хочешь, – ее голос дрожит, разговор ей не нравится.

– Да нахрен он мне нужен? Его не было в моей жизни столько лет, вот и пошел он.

Все это очень больно слышать. Я хоть и не его отец, но сожрал бы себя живьем, если бы сын так отзывался обо мне.

– Бабки у него возьмем, да и все. Сколько тебе одной тянуть?

– Не надо, Саш.

Я много думал о том, для чего Инге нужны были деньги. Далеко не сразу сообразил, что причина банальна. Нет тут никаких курортов или дорогих тачек. Ей элементарно нужны бабки на сына. На жизнь. На одежду.

У меня даже были мысли просто предложить ей деньги. Я был конченым уебком, когда уговорил на секс за бабло. Сейчас мне просто хочется ей помочь. Но я знаю, что она не возьмет. Оскорбится.

И мы снова пойдем по пути ненависти, а я так не хочу.

– Да брось, мам. Я знаю, что не нужен ему, – произносит как-то отчаянно сын Инги и вскрикивает: – Пошел он!

Как пощечина. И хоть я не его отец, но эти слова бьют очень больно.

Глава 27

Инга

Очередной день пережевал и выплюнул меня. А впереди еще открытие выставки. Я уже собрана, осталось вызвать такси и уехать, но у меня физическое отторжение этого события.

Саша, будто все чувствуя, садится рядом со мной и протягивает кружку с чаем:

– Ма, а Никита вроде неплохой мужик, да? – спрашивает неуверенно.

Внутри меня всю трясет.

Боже. Боже.

– Д-да, наверное…

Пауза.

– Мам, если ты захочешь с ним… ну… ты поняла… – краснеет, разговор ему явно тяжело дается.

– Поняла… – шепчу.

– Я не против, в общем, – произносит серьезно. – И маленький монстр прикольная.

Киваю слишком быстро. Снова замолкаем. Переводим взгляд на телевизор. Смотрим… что-то…

– Мам, давай найдем моего отца? – убивает меня одним вопросом.

– З-зачем? – господи, дай мне сил.

– Стребуем с него алименты за тринадцать лет, – произносит уверенно.

– Я думала, ты познакомиться хочешь.

– Да нахрен он мне нужен? – спрашивает возмущенно. – Его не было в моей жизни столько лет, вот и пошел он.

– Саша!

– Бабки у него возьмем, да и все. Сколько тебе одной тянуть?

– Не надо, Саш.

Сын фыркает и взъерошивает волосы. В этот момент он становится очень похож на своего отца.

– Да брось, мам. Я знаю, что не нужен ему, – произносит как-то отчаянно.

– Он…Он… – внутри будто кто-то пробку вставил, слова резко обрываются.

– Пошел он! – вскрикивает Алекс.

– Кхм…

Резко оборачиваемся с Сашкой. В дверях Никита… который явно все слышал…

Боже. Боже.

За секунду я загоняю себя в состояние панического приступа. Никита же стоит с нечитаемым выражением лица. Что именно он слышал? И какие выводы сделал? Ведь ранее тема отца Сашки никогда не поднималась.

Никита зависает при виде меня.

На мне черные брюки, которые так тесно облегают бедра, что виден каждый изгиб. Возле колен брюки переходят в клеш, из-за чего ноги кажутся бесконечными. Короткий черный пиджак стягивает грудь, а под ним… ну да, под ним ничего. Волосы собраны в высокий пучок, на плечи ложатся длинные массивные серьги, на губах алая помада.

Я практически вижу, как Никите хочется перехватить меня за локоть и затянуть в кухню, привязать скотчем к стулу и, ну не знаю, сделать что-нибудь со мной.

– Мне пора, – решаю сбежать. – Всем пока. Саш, звони, если что.

Взгляд Никиты закипает, он провожает меня им слишком откровенно.

Напоследок я оборачиваюсь и смотрю на двух мужчин своей жизни. Один – самый важный, самый нужный. Тот, ради которого я пойду на все что угодно. И второй, который вызывает у меня такое количество эмоций, что я вообще потерялась в них.

Ненависть. Ведь была же она. А я кто? Чертова мазохистка, просто автоматом списала все прегрешения человеку, который размазал мою жизнь, как кусок грязи на ботинке. Поставила свою вину превыше его грехов и теперь упиваюсь ей.

Смотрю на этих двоих и сглатываю, понимая, что к горлу подкатывает истерический всхлип.

Они похожи словно две капли воды. Как Никита этого не видит? Смотрят одинаковым, прожигающим, переживающим, собственническим взглядом.

– Мам, – зовет Саша. – Недолго там. Ладно?

Киваю.

– Постараюсь. Пока.

Разворачиваюсь.

– Ты очень красивая, – прилетает мне в спину от Никиты. – И твой сын прав. Возвращайся быстрее.

Не смотрю на них и убегаю.

Вечер проходит в штатном режиме, все по плану, до тех пор пока Веремеенко не подходит ко мне. Разводит руки в стороны и приобнимает меня за плечи:

– Инга, ты потрясающе все организовала. Познакомься с моим другом, Михаилом Архиповым.

Протягиваю руку, и ее тут же хватает мужик чуть старше Степана. Ему лет пятьдесят. Статный, лощеный. Вежливо целует мою руку.

– Михал Михалыч, – кивает он. – Для меня честь познакомиться с вами, Инга. Степан очень много мне о вас рассказывал.

– Хм, интересно, – выдавливаю вежливую улыбку и вытягиваю свою руку из цепкой хватки.

– Да-да, голубушка. Вы его свели с ума – это факт.

– Что ж, – по-прежнему улыбаюсь, – хорошо, что у нас медицина на достаточно высоком уровне и прекрасно лечит душевные болезни.

Степан смеется, хотя взгляд серьезный и цепкий. Архипов тоже хохочет. Все настолько неестественно, что хочется сбежать отсюда.

Отсмеявшись, друг Степана достает из нагрудного кармана визитку и протягивает мне:

– Прошу, возьмите мою визитку. Контакты хороших адвокатов нынче очень ценны, – подмигивает мне. – А я лучший!

Самонадеянно.

– Можно узнать, какой у вас профиль? – интересуюсь.

Действительно, мало ли что.

– Наследства, разводы, – отвечает наигранно-беспечно.

– Не хочу вас расстраивать, – развожу руками. – Но наследства мне ждать не от кого. А мужа у меня нет.

Степан и Михал Михалыч коротко переглядываются.

– В любом случае оставьте себе, – подмигивает мне. – Вдруг пригодится.

Как раз в этот момент ко мне подходит официант, и, слава богу, у меня появляется официальный повод, чтобы улизнуть от этих двоих.

Выставка проходит отлично. Если честно, есть ощущение, что я превзошла саму себя. Конечно, принимая во внимание, что опыта у меня нет никакого. Сегодня здесь собрался самый цвет нашего города. Чиновники и эскортницы, бизнесмены и модели, художники и фотографы, блогеры и залетные люди, которые вообще плохо понимают, что вообще происходит. От обилия известных лиц рябит в глазах.

Есть люди из моей прошлой жизни. Жизни дочери богатого Арама Разина. Все, на что меня хватает, – это короткое приветствие и побег.

– Здравствуй, Инга, – звучит знакомый голос, и я резко оборачиваюсь.

– Владимир Леонидович? Добрый вечер. – Партнер отца выглядит постаревшим.

Он примерно того же возраста, что и отец, и заметно, что он сдал. Интересно, как там отец? Здоров ли? Машу головой, отгоняя от себя мысли об отце. Он сам вычеркнул меня из своей жизни. Я не уходила из дома. Это он меня выгнал, четко давая понять, что моя жизнь отныне ему не интересна.

Одно время я как дура скупала газеты и журналы, где были интервью с моим отцом. На все вопросы, касающиеся меня, он отвечал журналистам лаконично: «У моей дочери своя жизнь, и она счастлива». Вот и все.

– Как ты, Инга? – спрашивает партнер отца.

– Прекрасно, – вежливо улыбаюсь и обвожу рукой пространство. – Вот, организовала выставку для Веремеенко.

– Ты шутишь?! – удивленно восклицает он. – Ты работаешь с Веремеенко?

– Работаю. Не верите?

Владимир Леонидович качает головой:

– Инга, Степан не тот человек, с которым тебе стоит общаться. Я бы сказал даже, наоборот… И вообще, я думал, ты за границей, по крайней мере, твой отец…

– Сомневаюсь, что мой отец точно знает мое местоположение, – перебиваю, потому что меня накрывает злость.

– Ох, Арам… как жаль его, – тут же сникает Владимир. – Такое несчастье….

– Ч-что? – не могу сдержать эмоций. – Что произошло?

– Неужели ты не знаешь? – он раскрывает глаза от шока. – У твоего отца случилось кровоизлияние в мозг. Он уже месяц в коме.

– В коме? – тупо переспрашиваю я. – Вы знаете, где он лежит?

– Конечно. В частной клинике Любомирова. Это центр нейрохирургии. Ты бы сходила к нему. Попрощалась. Не думаю, что он долго продержится.

Киваю.

– Схожу. Простите.

Ухожу от партнера отца. В туалете пытаюсь прийти себя, но получается плохо. Эта информация подкосила меня. Я и подумать о болезни не могла, у отца всегда было все отлично со здоровьем. Хотя о чем я. Боже, прошло тринадцать лет.

Дальше все происходит так быстро, что я не успеваю сориентироваться. Вечер заканчивается, и меня под белы рученьки сажают на заднее сиденье внедорожника. Тут уже ждет меня Степан. Он снова кладет руку мне на бедро.

– Все прошло чудесно, Инга. Ты подумала над моим предложением?

– Нет. И не собираюсь, – отвечаю как в тумане. – Высадите меня пожалуйста вот тут. Я хочу выйти.

– Брось, Инга. Я просто отвезу тебя домой. Лишние драмы ни к чему.

Меня тошнит от Веремеенко. Я не хочу больше видеть этого мужчину или работать с ним. Поднимаю его руку со своего бедра и откидываю прочь.

Едем в молчании, благо мой дом рядом.

Машина тормозит возле подъезда, и я быстро открываю дверь, буквально вываливаюсь наружу. Тут же меня ловит Степан:

– Тише, – шепчет пьяно мне на ухо и, кажется, даже облизывает его. – Тише, девочка.

– Пожалуйста, Степан, остановись. У меня есть мужчина.

– Даже если есть, поверь, он не сможет тебе дать того, что дам я.

– Мне ничего от тебя не нужно, – пытаюсь вырваться из тесных и болезненных объятий чужого мужчины.

– Дурочка, я же весь мир положу к твоим ногам.

– … только ноги передо мной раздвинь, – так и слышится продолжение.

– Да отвали же ты! – толкаю его.

Неожиданно все прекращается. Нахальные руки отрываются от меня. Я поворачиваю голову и вижу Никиту, который стоит в домашних штанах и футболке. В руке костыль, второй рукой он цепко хватает меня за рукав пальто и задвигает себе за спину.

Никита высокий, я прячусь за его широкой спиной. Степан, хоть и крепкий мужик, но там больше жира, чем мышц. А вот у Никиты с этим все в порядке. Да и ниже его Веремеенко.

Фадеев возвышается над ним горой.

– Девушка сказала нет, – произносит Никита твердо.

Из салона выходит водитель и засовывает руку под пиджак, якобы показывая, что там пистолет. Веремеенко делает жест рукой, и тот садится обратно в салон, но не перестает следить за нами.

– И чо? – сплевывает на землю Степан. – Как драться будешь?

– Костыль видел мой? – У меня вырывается истерический смешок, я сразу вспоминаю, что то же самое не так давно говорил Алекс, только это касалось клюшки. – Хочешь проверить, как быстро заживают швы от его прилета в башку?

– Инга, ты где этого ниндзю-самоубийцу нашла? – Степан реально удивлен.

– Шел бы ты отсюда, дядя, – продолжает Никита спокойно.

Веремеенко переводит взгляд на меня и произносит холодно:

– Игна, мы не закончили.

– Вы. Закончили, – цедит Никита с нажимом. – А теперь катись.

Если честно, наверняка со стороны это все выглядит мегастранно. Раздетый чувак с костылем в руке и дядя-мордоворот с пистолетом, который реально уезжает.

– Спасибо, – говорю севшим голосом, когда машина скрывается за углом.

Никита оборачивается и смотрит на меня:

– Он успел что-то сделать?

– Ну… кхм. Ухо облизал, – признаюсь честно и истерично усмехаюсь. – Считается?

– Да, – Фадеев кривится. – Урод.

Замираем, смотря друг другу в глаза.

– Никит? Пойдем домой. Холодно, – произношу как можно мягче.

– Пойдем, – кивает мне.

Уже в подъезде, пока мы ждем, когда откроются створки лифта, я снимаю с себя пальто и набрасываю его на плечи Фадеева. Тот ошарашенно смотрит на меня:

– А ну быстро обратно надела.

– Холодно, Ник…

– Быстро! – рявкает он, и я послушно надеваю пальто.

Заходим в лифт. Он старенький. Плохо работает, часто останавливается. Но что самое опасное сейчас – его габариты. В нем едва хватает места для двоих людей.

Никита нажимает кнопку пятого этажа, и кабина медленно ползет вверх. Едва проехав два этажа, останавливается, и выключается свет.

Я слышу тяжелое дыхание мужчины на своей раскрытой шее. Оно обжигает кожу и заставляет ее плавиться. Мое сердце заходится в бешеном ритме, сходит с ума. Соски твердеют, грудь сдавливает, становится тяжело дышать.

Делаю шаг вперед и натыкаюсь на горячее тело, кладу руки на его грудь и сминаю в кулаке футболку.

Когда-то Никиты был самым лучшим мужчиной в моей жизни. Когда-то давно я любила его. Всем своим глупым сердцем. То время прошло, оставив после себя лишь горькие воспоминания.

Сейчас я слишком уязвима, я еще не успела отойти от стычки со Степаном, и единственное, чего мне хочется – это почувствовать Никиту. Чтобы он стер прикосновения чужого мужчины.

Поднимаю лицо, нахожу мягкие, нежные губы и целую.

Глава 28

Никита

Я не знаю, почему не сплю.

Я не знаю, почему жду ее возвращения.

Я не знаю, почему мне не дает покоя тот факт, что уже два часа ночи, а ее до сих пор нет дома.

Сажусь на диван и укладываю рядом ногу. Как же задолбала эта немощность. Хочется помесить грушу, потягать железо, а не смотреть десятую по счету документалку про животных.

Женька и Сашка уснули, а мне не спится. Захожу в комнату и смотрю на них.

Сын Инги во время сна кажется совсем мальчишкой, хотя в обычной жизни часто храбрится и делает вид, что старше, чем есть. Хороший у нее пацан. Жаль, что растет без отца. Не могу больше бороться с желанием покурить, поэтому обуваюсь и выхожу на лестничную клетку. Дымить в квартире не хочу – единственный балкон находится в той комнате, где спят дети.

Открываю окно и закуриваю. Выкуриваю половину сигареты, как вдруг перед подъездом тормозит представительская тачка и оттуда практически выпадает Инга. Этот ее боров следует за ней и начинает откровенно приставать.

Дальше действую не задумываясь, потому что вообще не понятно, как вступиться за честь девушки, когда у тебя минус одна нога и минус одна рука. К тому же голова гудит и днем и ночью.

Все это ничто, когда перед глазами возникает красная пелена.

Разина жмется ко мне, явно боясь этого Степана, что злит меня еще больше. Дура! Нахрена села к нему в тачку, раз боишься? Нахрена работаешь с ним? Развернулась и ушла!

Возле лифта она пытается накинуть на меня свое пальто, а мне хочется попросить ее, чтобы вообще не касалась меня, иначе сорвусь и со злости вытрахаю ее прямо тут, посреди нашего подъезда, в котором живут в основном благочестивые бабули, видавшие динозавров.

Когда лифт останавливается и вырубается свет, я закрываю глаза, потому что понимаю: моя выдержка разваливается в руины.

И, будто предчувствуя это, Инга подается вперед и целует меня. Сразу глубоко и чувственно. Вжимается в меня, будто все, что нужно сейчас – это именно я. Будто я один могу защитить ее от целого мира.

Притягиваю ее к себе за талию и прижимаю крепче. Целую так же неистово, как и она меня. Прикусываю за губу. Мне хочется поднять ее под бедра и припечатать к стене, чтобы выбивать из нее все стоны, которые припасены для других мужиков.

Что ты делаешь со мной, девочка? Размазываешь меня, превращаешь в тряпку. Раскидала всюду свои флажки, окутала заботой Женьку – самое слабое мое место. Воскресила уют в моей холостяцкой берлоге. Даже пацан твой – и тот стал мне близким, чуть ли не родным.

Наверное, это тот самый момент, когда я готов послать все к черту и признаться ей в любви. Только любовь ли это? Одержимость, злость, перемешанная с животной нуждой, жгучая потребность конкретно в ней, конкретно всегда. Нужда, как в воде, кислороде, солнце.

Меня шатает, и я едва не падаю на Ингу, в последний момент ухватившись за поручень одной рукой, а девушку прижимаю за талию второй.

Разрываем поцелуй, дышим друг в друга, касаемся раскрытыми губами.

А потом все по новой. Я передвигаю Ингу в угол, чтобы не завалить нас обоих, а сам лезу в ее пиджак, целую шею, грудь.

Она шумно дышит, гася стоны в кулаке.

– Господи… Ник… Никита, пожалуйста…

– С ума сошла? – бормочу ей в грудь, не в силах оторваться. – Хочешь осквернить этот дом образцового содержания?

Спрашиваю с насмешкой, понимая, что уже не смогу остановиться. Член болезненно упирается в штаны, и я сдавливаю его через ткань, пытаясь скинуть напряжение. Не помогает.

– Должны же мы дать повод для пересудов? – слышу улыбку в ее голосе.

– Извращенка, – поднимаюсь выше и беззвучно смеюсь ей в губы.

– Знаешь что? Отошел от меня! – шутливо вырывается.

– Размечталась… – шепчу и накрываю ее губы.

Пробираюсь пальцами к молнии на брюках и расстегиваю ее. Ныряю рукой внутрь, а там… там лужа, что ли, растеклась под ней? И это вспышками бьет по моему воспаленному мозгу. Я просто не в силах сдерживаться.

– Инга… у меня нет презервативов, – бормочу ей в губы.

– И у меня… но я чистая…

– И я…

Какой, нахер, здравый смысл? Меня сейчас разорвет к чертям собачьим.

Тяну плотную ткань вниз, Разина активно помогает, кое-как, не переставая целоваться, стягиваем одну штанину. Ее трусы тоже болтаются лишь на одной ноге. Приспускаю брюки и вхожу одним резким движением.

Инга вскрикивает, но я успеваю закрыть ей рот поцелуем. Трахаемся, как животные. Абсолютно бесстыдно посреди, в общем-то, общественного места.

Не хочу думать о ее прошлом. Не хочу думать о ее настоящем. На сегодня она моя, а значит, я возьму все, что мне полагается. Вколачиваюсь в нее грубо, но Инге нравится, мурлычет кошкой мне в ухо, стягивает волосы на затылке.

Я чувствую, что скоро сорвусь вниз, поэтому меняю угол наклона. С каждым толчком Инга сильнее отдается, пока в конце концов по ее телу не проходит дрожь.

Тут же догоняю ее и изливаюсь внутрь, просто потому, что, к позору своему, реально не успеваю выйти.

Дышим шумно, но даже в темноте я чувствую, как она счастливо улыбается и утыкается носом мне в грудь. Прижимаю ее к себе за шею, потому что сейчас так – правильнее всего.

Глава 29

Инга

Степан настойчиво звонит, но я упорно отклоняю вызов за вызовом. В конце концов он присылает сообщение:

«Инга, прошу, прости меня за несдержанность. Давай поговорим?»

Игнорирую.

В ближайшее время мне предстоит решить важный вопрос. Мой договор с Веремеенко закрыт. Проект завершен, поэтому отныне я безработная. Однако я не имею на это ни малейшего права. У меня сын, ремонт, который сжирает львиную долю отложенных денег. Да и свои потребности мне тоже хочется закрыть.

Пока что у меня нет ни единой идеи насчет работы. Беру себе пару дней безделья, чтобы выдохнуть, потому что последние недели выдались адовыми. Выставка, помощь Никите, сын, ремонт. Жуть.

Недавно Никите сняли гипс, и я больше не нужна ему.

После того, что было в лифте, мы пришли к молчаливому соглашению – не обсуждать. Но что-то ощутимо изменилось. Никита перестал быть обозленным, взгляд его больше не посылает лучей ненависти.

Мы не друзья, не враги. Не возлюбленные и не любовники. Я не понимаю, кто мы друг другу.

– Бабуль! – захожу в нашу квартиру.

Совсем скоро и мы переедем сюда. Почти все готово, осталось дождаться кухню, и вернемся. Можно и сейчас, но что-то держит. Знаю я, что держит. Просто признаться себе в этом – значит капитулировать и забыть о том, что было.

Бабушка выглядывает в коридор.

– Инга? Не ждала тебя сегодня.

– И тебе привет, бабуль, – целую ее и прохожу в гостиную, устало присаживаюсь на диван и спрашиваю: – Ты знала об отце?

Тихий вздох, и бабушка подходит к старинному комоду. Берет мундштук, вставляет в него сигарету, прикуривает. Подходит к окну и распахивает его. Смотрит задумчиво вдаль.

Наконец-то настала весна. Совершенно неожиданно.

Снег сошел, температура уверенно ползет вверх.

– Ты знала, – киваю. Ответ мне больше не нужен. – Почему не сказала?

Матильда Адамовна затягивается сигаретой и отвечает, одновременно выдыхая дым:

– Он овощ, Инга, – мое сердце болезненно дергается. – Ну вот сейчас я сказала. И что? Кому хорошо сделала?

– Я имела право знать, – стараюсь говорить твердо, но голос срывается.

Бабушка вынимает из мундштука сигарету, тушит ее о пепельницу и садится обратно в свое кресло.

– Конечно имела, Инга. Ты тянешь на себе тяжеленный воз. Все это не для женских плеч, но ты упорно идешь вперед, – она смотрит на меня белесыми глазами, прожигает взглядом. – Ты молодец, девочка. Я горжусь тобой. А твой отец… – вздох. – Он мужем моей дочери был никчемным, свел ее могилу. И отцом таким же отвратительным стал. Хочешь и его взвалить на себя?

Расстроенный голос бабушки пропитан злостью.

– Я не позволю тебе этого сделать. Да и ты ничего не сможешь. Он в клинике, за ним ухаживают. Увидеть хочешь? Ну так съезди, посмотри на раздутое от отеков лицо, – я зажимаю рот ладонью. – Нет там больше твоего отца, Инга. Не жилец он.

Слезы текут по моим щекам, и бабушка проводит ладонью по своим тонким губам.

– Прости, детка. Все это было слишком жестоко. Я хотела как лучше. Да и Арам не заслужил твоей доброты.

– Не говори так, – всхлипываю.

– Да, ты права, – кивает, вмиг осунувшись.

– Все так плохо? Может, есть какая-то надежда?

– Нет ее, – качает головой.

– Откуда ты знаешь? – удивляюсь я. – Ты что же, ездила к нему?

Кивает.

– Но как ты узнала?

– Я еврейская бабка, – хмыкает. – Я всегда и все знаю.

Замолкаем. Я плачу и ничего не могу поделать с этим. Мне жаль отца. Жаль его глупость. Он не увидел своего внука, хотя тринадцать лет мог быть рядом с ним. А все из-за чего? Из-за каких-то предубеждений, правил, которые для всех канули в лету давным-давно. Жаль, что меня не было рядом. Может быть, я смогла бы предугадать эту болезнь? Или вовремя помочь?

– Ты съезди к нему, внучка. Попрощайся. Наверное, так будет лучше.

Собираюсь и еду за город, в больницу. Нервничаю так, будто он лично встретит меня. Отчитает, отругает, обматерит. Скажет, какая я непутевая, что будущее меня ждет подзаборное. Вместо этого меня встречает серебристая решетка ворот и охранник.

Он внимательно изучает мой паспорт, звонит кому-то, и в конце концов меня пускают.

Когда я вижу возле палаты Рустама, не удивляюсь. Это верный пес моего отца, начальник охраны. Сидит под дверью и караулит его. Рустам чуть моложе отца, но даже он сдал за эти годы.

– Здравствуй, Инга, – он поднимается, когда видит меня.

– Здравствуй.

– Я думал, ты придешь раньше, – выдавливает улыбку.

– Мне только недавно сказали, – пожимаю плечами, не видя смысла оправдываться.

Рустам все знает, я уверена. И то, почему я уехала. И то, что это было не моим добровольным решением, а результатом ультиматума.

– Врач сказал, к нему можно, но ненадолго.

Киваю болванчиком, но заходить не спешу.

– Как это произошло?

Рустам пожимает плечами:

– Он потерял сознание. Приехала скорая, увезла. Констатировали инсульт. В себя так и не приходил. Прогнозов никаких нет. Да ты и сама все поймешь, когда увидишь его.

– А ты почему здесь?

Охранник отца усмехается.

– У меня гипертрофированная преданность твоему отцу. Знаешь, он ведь был неплохим человеком. Матери моей помог очень. И жене.

Ага. Всем помогал. Да. Человек большой души.

А дочь вычеркнул из списка живых.

– Сколько ему осталось? – в груди сдавливает.

– День? Месяц? Может, пару? То неведомо.

– Ясно.

Возле двери переминаюсь с ноги на ногу, но все-таки дергаю ручку.

В нос ударяет запах медикаментов, спирта, хлорки. Палата светлая, куча приборов. На больничной койке лежит тело. Я по-другому и назвать его не могу.

Очертания человека раздуты, он обмотан трубками. Зрелище страшное. Закрываю глаза и зажимаю рот рукой. К горлу подкатывает ком, но я держусь. Даю себе пару минут, перевожу дыхание и придвигаю стульчик ближе к кровати.

Сажусь рядом с отцом.

Минута, другая.

Так много хочется сказать, но слова застревают. Молчу, а после тихо начинаю рассказ:

– Его зовут Саша. Александр. Ему почти тринадцать, и он самый лучший мальчик на всем свете. Отзывчивый, умный, порой вредный и несносный, – усмехаюсь.

Чем больше говорю, тем легче становится.