Текст книги "Бывшие. Я тебя отпускаю (СИ)"

Автор книги: Даша Черничная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

И что делать дальше? И с ней гадко, и без нее…

На второй день затянувшейся вечеринки беру себя в руки, перестаю бухать. Надо вернуть себе человеческий вид. Женька на пару дней осталась с Валей, а к дочери я должен вернуться отдохнувшим, а не дымящимся перегаром.

И вот только-только я собрал себя в кучу, как на пороге появляется эта сучка. Инга. Вместе со своим хахалем. И снова вроде шмотки ее обычные – джинсы и свитер, но выглядит так, сука, сексуально, что мозг плавится.

Сижу в кресле и словно маньяк наблюдаю за всем со стороны. Вижу, подходит к Роману. Вспоминаю, как увидел ее с ним на вечере и тронулся умом.

Разина, раскинув руки, вешается на Рому. Щебечет что-то, глазками стреляет. То в меня, то в этого своего… борова.

И все.

Нахер надо.

Вижу, что Аделию при виде Инги, обнимающейся с ее любимым, корежит. Она срывается и уходит на второй этаж, а я поднимаюсь следом. Та скидывает вещи в чемодан.

– Ты в город? – спрашиваю на пороге ее спальни.

– Угу.

Понятно. Значит, ей тоже тут находиться невмоготу.

– Возьмешь меня с собой? Я с Димой приехал, но оставаться тут не хочу.

– Конечно, поехали, – шмыгает носом. – Вдвоем веселее.

Плакала, значит. Согласен, все эти реверансы в исполнении Разиной выглядят мерзко.

Выходим на улицу. Вечер. Начинает морозить. К Аделии подлетает Рома.

– Аделия, не дури! На улице ливень стеной, темнеет! Ну куда ты одна?! – орет он.

– А я не одна, – переводит взгляд на меня.

Роман злится, но мне вообще насрать на все эти эмоции. И на Ингу тоже. Я просто хочу свалить отсюда.

Пока Аделия усаживается, ко мне подходит Рома. Сжимает мое плечо:

– Если ты хоть пальцем ее тронешь…

– С ума сошел, Волков? – реально охреневаю. – Думаешь, я не в курсе, что вы настойчиво «мирились» все эти два дня? Твоя она. Твоя. А мне чужих не надо. Доберемся до города и разъедемся в разные стороны.

Я понимаю его злость, но не представляю, почему он вел себя с Ингой так, будто она что-то значит для него.

– И, Ром, – решаю добить его напоследок, – это, конечно, не мое дело, но ты бы сразу определился, кто тебе больше по нраву. Темненькая, – киваю на Делю, – или светленькая, – указываю подбородком на Ингу. – Обеих ведь не унесешь. Надорвешься.

Хлопаю его по плечу и оставляю переваривать месседж. Но Волков так просто не отпускает меня:

– А ты, прежде чем делать выводы, поговорил бы для начала со светленькой. Понимаешь же, что неспроста она все это замутила.

Смотрю на Ингу, которую трясет. После ее выходки никто из девочек не подошел к ней. Парням она безразлична, тут у каждого своя богиня. Что-то щемит внутри от вида уязвимой Разиной. Потому что вижу – боится. А вот чего? Может, этот Степан сделал что по дороге сюда?

Если бы она подошла не к Роме, а ко мне. Сказала, объяснила. А не устроила этот цирк с конями... Мысленно отмахиваюсь. Надо ехать домой. К Женьке.

Срываемся с Делей быстро. Выезжаем на трассу. Дворники работают без остановки.

Трасса хреновая, да. Температура опускается уже ниже двух градусов, но упорно продолжает хреначить дождь. Дорога блестит. Деля сбрасывает скорость и едет тише.

Бросаю на нее взгляд. Нервничает, да.

– Мне кажется или дорогая скользкая? – спрашиваю с тревогой.

– Как стекло, – голос у нее сдавленный. Переживает.

– Давай спокойно, без резких движений. Через пару километров будет поселок. Предлагаю заехать и переночевать там, – говорю спокойно.

– Хорошо, – в ее голосе паника.

Аделия на грани, но машина идет уверенно и спокойно.

– Сейчас будет поворот, – указываю ей направление.

Автомобиль плавно поворачивает, но все это бесполезно, потому что навстречу на большой скорости несется долбоеб. Встречная тачка не вписывается в поворот, ее начинает закручивать.

Прилетает сильный удар с моей стороны, меня дезориентирует и оглушает. Я понимаю, что машину кидает во все стороны, но вообще ничего не могу разобрать.

Кажется, это длится бесконечно. И остановить никак. В итоге мы утыкаемся в сугроб. Наступает оглушающая тишина.

Секунда, две. И на меня обрушивается весь мир. Писк каких-то датчиков, стон – чей? Мой или Делин? Перевожу взгляд на нее. Сидит, обхватив руками живот, и дрожит, словно осиновый лист.

Я чувствую, как по шее течет что-то горячее. Руки и ноги немеют.

И вот тут я отчетливо понимаю: времени мало. На улице мороз, а трассой пользуются нечасто. Возможно, в такую погоду вообще никто не проедет.

На автопилоте, из последних сил, протягиваю руку к бортовому компьютеру и нажимаю кнопку экстренного контакта. Не удивляюсь, когда вижу, что идет звонок Роману. Это мне и нужно.

– Деля? – в динамике машины звучит его встревоженный голос.

Деля отмораживается и начинает плакать, но сказать ни слова не может.

– Отследи геолокацию машины, – произношу сдавленно. Каждый вздох причиняет боль. – В нас врезались, мы в кювете. Вызывай скорую и ментов.

Аделия кладет голову на руль и начинает плакать, а я устало закрываю глаза, потому что держать их открытыми становится просто невозможно.

Отъезжаю в темноту.

Глава 22

Инга

Зачем… Господи, зачем я согласилась ехать сюда?

– Роман – это тот мужчина, о котором ты говорила? – Степан спрашивает, будто издеваясь. – А он в курсе, что он твой?

Веремеенко указывает подбородком на Романа, который не находит себе места после того, как уехала Аделия.

– Твое маленькое представление не удалось, Инга, – Степан улыбается обманчиво добродушно.

Организую ему выставку и разорву все контакты. Надо держаться подальше от этого мужика. Бабушка была права: с ним что-то не так.

– А с чего ты взял, что это представление для тебя? – спрашиваю холодно. – Тот, для кого оно устраивалось, уже покинул этот дом. Так что, полагаю, мой небольшой демарш все же удался.

Выдавливаю кривую улыбку, рассматривая обтекающего Степана.

Я блефую, да. Все это было для Степана, но рикошетом прилетело Никите. Жаль, что я первым увидела Рому. Фадеев сидел в углу, тихо и незаметно. Иначе я бы подошла к Никите и попросила его подыграть.

– Как бы то ни было, – Веремеенко откашливается, – мое предложение актуально.

Надо валить отсюда. Я не хочу ехать обратно со Степаном. Наедине, в закрытой машине. Нет уж. Увольте.

– Да блять! – пинает кресло Рома.

Сажусь на диван рядом с ним и хватаюсь за голову.

– Прости, Ром.

– Сам виноват. Повелся на твои слова. А ведь у меня только с женой налаживаться все начало!

Рома наливает себе виски и выпивает залпом.

– Я поговорю с ней, Ром. Скажи, как ее найти, я поеду и все объясню. Она поймет. Как женщина женщину поймет.

– Не надо. Я сам. Подумает еще, что я тебя подослал.

Женская половина компании упорно игнорирует меня. Не могу злиться на них, знаю, что наделала делов.

За окном поливает дождь, температура уверенно падает. Нехорошо все это.

– Они же нормально доберутся домой? – спрашиваю с тревогой у

Ромы.

Тот сам не находит себе места. У него звонит телефон, и дальше начинается ад. Рома хватает ключи от машины, его братья останавливают его, потому что он выпил.

Я даже не замечаю, как по щекам текут слезы.

В итоге отвезти его вызывается один из братьев – Влад. Я быстро одеваюсь и подбегаю к ним:

– Я с вами.

Едем целую вечность. Обстановка накалена.

Могу ли я ненавидеть себя еще больше?

Все это – моя вина.

Аделия и Никита попали в аварию, и бог знает, чем все это обернется. А ведь если бы я не подошла к Ромке, если бы не приехала сюда… все бы было иначе. Какого черта меня понесло сюда со Степаном?

И он тоже урод юркий. Постелил мне гладко, а потом толкнул с пинка.

Подъезжаем к месту аварии. Все выглядит, как в страшном сне. Машина покореженная, на молочной коже салона кровь… на пассажирском сидении. Закрываю рот рукой, сдерживая крик и оседая. Меня ловит Влад, резко выдергивая вверх.

– Где люди из этой машины? – орет Рома.

– Увезли на скорой в первую больницу. У девушки подозрение на сотрясение и ушиб грудной клетки, – рапортует врач, не отрываясь от рыдающей пациентки. – У парня предварительно перелом ноги, черепно-мозговая, возможно, что-то еще.

Срываемся дальше.

Меня трясет. Это моя вина. Моя вина. Моя.

Что мне делать, Господи? Сбереги Никиту и ту девушку, они ни при чем. Это моя вина. Только я виновата. Это из-за меня они.

– Это я виновата… я виновата. Думала, сделаю это и он отстанет. Думала, сделаю – и станет легче. Только не становится ни хрена. Только хуже делаю и ему, и себе. Не надо было мне возвращаться. В этом городе слишком больно… всем.

Откровенно истерю, но успокаивать меня никто не спешит. Никому не жалко меня, и это объяснимо. Каждый знает, из-за кого так случилось. Да что тут говорить, мне самой себя не жаль. Если бы я еще могла как-то контролировать свою истерику…

Залетаем в приемный покой.

– Вы к кому?! – спрашивает медсестра.

– Дигай и Фадеев должны были поступить полчаса назад.

Девушка громко вздыхает.

– Кем приходитесь?

– Родственники!

– Документы, пожалуйста, – смотрит на нас по очереди.

Кладем паспорта на стойку, пока сестра рассматривает их.

Влад соображает быстрее. Вытаскивает красную купюру и рявкает:

– Живее!

Сестра подпрыгивает от неожиданности, но забирает деньги и тут же объявляет нам:

– Фадеев в травматологии. Подозрение на черепно-мозговую травму. Дигай в гинекологии.

Черепно-мозговая травма? Боже… а что, если там будут непоправимые последствия? Господи…

– Ги-гинекологии? – заикаясь, спрашивает Рома. – С хера ль в гинекологии?! Она ж в аварии побывала.

– Спросите у лечащего врача.

Господи, неужели она еще и беременная… Хватаюсь за голову. Я чуть не угробила целых три жизни!

– Где гинекология? – спрашивает Влад.

– Третий этаж. Дальше подскажут. Травматология – второй этаж, – отвечает сестра.

Разбегаемся в разные стороны.

Сбереги их, слышишь? Сбереги… Лучше спроси с меня.

Глава 23

Инга

– Кем вы приходитесь Фадееву?

Кем? Кем? Быстро моргаю, соображая. Скажу правду – отправят на все четыре стороны. Совру – узнаю, как себя чувствует Никита. А мне очень надо узнать.

– Жена, – отвечаю уверенно.

Доктор поправляет очки на носу и окидывает меня пристальным взглядом. Не знаю, то ли тремор во всем теле его удовлетворяет, то ли слезы, которые и не думали превращаться, но он начинает рассказывать:

– Ну что ж. Раз жена. Сотрясение, перелом большеберцовой кости, множественные травмы и ушибы. На данный момент пациент спит. Ему вкололи седативное, и он отдыхает.

Слава богу! Осталось узнать, как Аделия.

– Можно его увидеть?

– Приходите завтра. Больного переведут в палату, и вы сможете его навестить.

– Нет, я подожду тут, – решительно киваю и опускаюсь на стул.

Доктор садится рядом, кладет руку мне на плечо и говорит мягче:

– Поезжайте домой. Отдохните. Привезите Фадееву необходимые вещи. Он останется у нас на некоторое время, будет под наблюдением.

Домой? Куда домой? В город? Далеко, я сейчас туда не доберусь. Обратно в дом, где Степан? Нет уж.

– Вы знаете, я все же останусь тут, – выдавливаю улыбку. – А вещи привезут, я попрошу.

Врач кивает и уходит, понимая, что со мной бессмысленно спорить. Звоню Роме, который собирается возвращаться на место аварии, и прошу привезти чемодан Никиты. Он обещает это сделать, а еще привезти мою сумку, которая осталась в доме у Волкова.

Расспрашиваю его об Аделии. Он рассказывает с неохотой. Пока что точно не понятно, какие будут последствия и что с ребенком, но надежды только на лучшее.

Будто разом исчезает придавливающая грудь многотонная плита. Дышу, успокаиваясь. Все хорошо. Все обязательно будет хорошо. Закрываю глаза и откидываю голову назад.

Проваливаюсь в сон, а проснувшись, теряюсь во времени. Спускаюсь на этаж ниже, покупаю отвратительный кофе в кофейном аппарате. Часы показывают пять утра. Надо бы позвонить сестре Никиты Валентине и сообщить ей о происшествии.

Приезжает Рома и отдает мне две сумки, мою и Никиты. Не знаю, хватит ли там одежды для Ника, потому что сумка реально маленькая.

Скорее всего, нужно будет привезти вещи для Фадеева.

Дожидаюсь семи утра. Набираю Валентину, коротко описываю ей ситуацию.

– Инга Арамовна, что же делать? – слышу, что она начинает плакать.

– Нужно привезти его вещи.

– Дело в том, что нашей тетке, Марии, тоже стало плохо. Ее в больницу положили, в кардиологию. А у нее тут хозяйство – мама дорогая! Я не могу сорваться, мне надо, чтобы меня кто-то подменил.

– Я бы могла привезти вещи, но мне надо как-то попасть в квартиру.

– Так это запросто. В квартире, где вы живете, в кухне, на самой верхней полке лежат ключи от его квартиры.

– Я думала, это дубликат наших, – произношу растерянно.

– Нет-нет. Инга, миленькая, помоги, прошу. Ну не могу я сорваться, понимаешь? Да и Женька тут, куда ее деть?

– Хорошо, Валя, не переживай, я все сделаю, как ты сказала, – киваю болванчиком, даже не замечая, как мы с ней перешли на ты. – Валь, ему бы телефон еще… его всмятку.

– Возьми в кабинете в письменном столе. Там лежат какие-то трубки.

Прощаемся с сестрой Никиты.

– Фадеева? – вырастает передо мной врач.

В горле пересыхает. Сил на то, чтобы объяснить, что я не Фадеева, нет. Просто киваю. Послушно иду за доктором. Интересно, и что, они вот так любую могли бы провести сюда? Достаточно представиться женой? И даже не проверили?

– Он в этой палате. Пока один, но скоро подселят второго пациента. Поговорите пока. Но недолго и без стрессов. Хорошо?

Доктор уходит, а я замираю перед закрытой дверью. Что будет, когда я войду? Сколько ненависти выльется на меня? Как стану отбиваться? Что придумать?

Но и оставить его не могу. Не по совести это. Всю жизнь себя корить буду за то, что случилось.

Тяну ручку вниз. Она скрипит, как старая телега, кажется, даже на улице слышен этот скрип.

Вхожу в светлую палату. Обычная комната. Две кровати вдоль стен, два окна, свет утреннего солнца затапливает все вокруг. Одна койка пустая, на второй лежит Никита.

Маленький какой-то. Резко похудевший за эту ночь. Лицо в синяках, на правой половине лица множественные царапины, гематомы. На виске шов, губа разбита, голова перемотана, через бинты видна кровь. Нижняя часть тела прикрыта одеялом.

Никита расфокусированно наблюдает за мной.

Внутри меня все болезненно накалено. Неважно, как я отношусь к нему, то, что я устроила – непростительно. Как бы я хотела отмотать все назад и сделать по другому.

Слышу, как кто-то в палате всхлипывает, и не сразу понимаю, что это мой плач. Плечи у меня трясутся, ноги ватные, я иду вперед, шаркая пятками, потому что выше поднять ноги нет сил. До боли закусываю губу, сжимаю руки в кулаки.

Опускаюсь на стул, не сводя взгляд с Никиты.

– Привет, – шепчу.

– Мне сказали, что вы моя жена, – говорит хриплым, почти стариковским голосом. – Это, наверное, какая-то ошибка, потому что я вас не знаю. И жены у меня нет.

Дыхание замирает, сердце замораживается в ту же секунду. Закрываю лицо ладонями и, не в силах сдерживаться, рыдаю.

Глава 24

Никита

Она сидит передо мной и плачет. Совершенно точно у нее истерика. Я бы, может, и подошел к ней, успокоил. Что-то сказал. Но мне тяжело дышать, каждый вздох отдает болью в груди, я просто физически не могу двигаться.

Сказали, что основной удар пришелся в пассажирское место. Туда, где сидел я. Водитель отделался малой кровью.

Теперь у меня не переставая гудит башка, перемотанная бинтом, ногу я вообще не чувствую, хотя меня уверили, что она есть. Лицу больно, я чувствую, как тянет шов на виске. Спроси, что у меня не болит, – и я не найдусь с ответом.

А она продолжает завывать. Тихонечко так, чисто по-женски скулит в раскрытые ладони.

– Ладно, Разина, не реви, – набираю в легкие воздуха, но кислород не доходит до места назначения, боль растекается по грудине, и я стону.

– Сволочь ты, Фадеев. Я-то думала, у тебя амнезия, – вытирает мокрое лицо и смотрит с тревогой.

Я моргаю несколько раз и рассматриваю Ингу. М-да, выглядит она не очень. Измученная, под глазами черные мешки, щеки впали. Глаза красные, будто она плакала несколько часов.

– Какого лешего тебя сюда принесло?

Я злюсь на нее. И за то, что она устроила это представление с

Ромой, и за то, что видит сейчас мою уязвимость.

– Надо было остаться в стороне? – спрашивает устало.

– Надо было, – киваю.

Инга опускает глаза в пол, замирает.

– Прости меня, – говорит тихо, но уверенно.

– За что? – удивляюсь я. – Твоей вины в этой аварии нет. Кто-то не учел погодные условия и набрал слишком высокую скорость, не смог безопасно завершить маневр и спровоцировал аварию.

– Если бы не я, вы бы никуда не поехали в непогоду.

– Это да, – все-таки вздыхаю и тут же кривлюсь от боли.

– Надо было отказаться от поездки с Веремеенко, – она будто разговаривает сама с собой. – Надо было остаться дома. Надо было никогда не возвращаться в этот город.

– Разина, прекрати. Еще надень на себя рясу и уйди в монастырь грехи замаливать. Случилось то, что случилось, – сглатываю. – Как Аделия?

– Она беременна. Ты знал? – отрицательно качаю головой. Не знал, но я не удивлен. – С ребенком вроде как все хорошо, но Роман забирает ее в город, в частную клинику.

– Это хорошо.

– А тебе пока запретили смену больницы.

– Да и похрен. Мне и тут неплохо, – отвечаю безразлично. – Сестре надо бы позвонить, попросить присмотреть за дочерью.

– Я все сделала. Валя плакала. Я не знаю, сказала ли она Жене… – снова закрывает лицо руками. – Господи, Женька…

– Перестанешь ты причитать или нет? Лучше воды дай.

Пить хочется пиздец как. Всю глотку дерет.

Пока Разина шаманит с водой, наблюдаю за ней.

– Инга. Почему ты во вчерашней одежде?

Она бросает на меня короткий взгляд.

– А в чем я должна быть? Мы приехали через несколько минут после аварии.

– Почему не уехала домой?

Что-то давит в груди. Какая-то струна натягивается, готовая вот-вот оборваться.

– Я не могла оставить тебя одного, – пожимает плечами и грустно усмехается. – Я ведь жена твоя. Прости, что сказала это врачу. Иначе к тебе не пустили бы. У них тут вообще бардак. Получается, любая может прийти и представиться твоей женой. Они даже не проверяют. У тебя же нет штампа о браке? В общем, прости за обман.

Молчу. Надо бы сказать что-то… но я упорно молчу.

– Не стыдно тебе? – спрашиваю ее без тени веселья. – Врать не стыдно?

Спрашиваю я о тех объятиях с Ромой? О ее мужиках? О том, что она хотела повесить чужого ребенка на меня? Сам не знаю.

– Стыдно, Никита, – отвечает серьезно. – А тебе, Никит, хорошо спится? Часто вспоминаешь, как отправлял меня на аборт?

Дрожащий голос Инги наливается силой и из слабого, раздавленного превращается в твердый, как камень.

– Практически никогда, – отвечаю ей. – То был не мой ребенок, Инга. Он не имел ко мне никакого отношения.

Я вру ей.

Я часто прокручивал в голове наш разговор. Был ли ребенок моим? На тот момент, когда она пришла ко мне, мы не спали уже больше двух месяцев. О детях узнают раньше, разве нет? Так что этот ребенок был зачат явно после меня. И без помощи меня.

Мои слова часто эхом звенят в ушах. Имел ли я право называть ее ребенка ошибкой? Нет, конечно нет. Я был молод, зол и импульсивен. Все это не очень хороший набор чувств, который привел меня в отправную точку ненависти к Разиной.

Мне хочется сказать Инге, как мне жаль. Хочется сказать ей, как я рад, что она все-таки смогла забеременеть после всего этого и родила прекрасного пацана.

Смотрим с ней глаза в глаза. Она сканирует меня взглядом, а после кивает и отворачивается. Наливает в стакан воды из графина. Подходит ко мне и замирает со стаканом в руке.

Разина поджимает губы, в глазах разгорается злоба. Я вижу, как она хочет выплеснуть эту воду на меня. И, черт возьми, я хочу, чтобы она так сделала. Но Инга видит мою беспомощность. Я не могу даже головой пошевелить. Она понимает: ей придется поить меня из стаканчика, как ребенка, и присаживается рядом со мной на корточки, готовясь сделать это.

– А вот жалеть меня не надо, Разина, – выплевываю со злостью. – Поставь стакан и уходи.

Секунда на раздумья.

Инга встает, с грохотом ставит стакан на стол, разворачивается и уходит. Возле двери замирает, ее спина напряжена.

– Я вернусь вечером, – произносит холодно. И далее, издеваясь надо мной: – Не скучай.

– Сука, – шиплю в закрытую дверь и перевожу взгляд на стакан, сглатываю.

Ощущения такие, будто подохну сейчас без воды, а сил поднять руку нет.

Распахивается дверь, и входит медсестра лет сорока:

– Ну что, касатик, водички хочется?

– Сил нет как.

Она помогает мне попить, а потом дает лекарства, от которых голова практически отъезжает.

– Она попросила вас прийти, да? – я так и не понял, задал ли я вслух этот вопрос, потому что чернота накрыла меня и ответа я так и не услышал.

Глава 25

Инга

– Прекрати ездить ко мне, – злится.

Я тоже злюсь. И на него, и на себя. Но чувство вины не дает мне забить на эту ситуацию и жить дальше, будто ничего не случилось.

– Я привезла тебе свежую одежду. Мог бы просто поблагодарить.

Синяки Никиты растеклись желто-фиолетовыми пятнами по всему телу. На ребрах синяк выглядит особо жутко. Еще несколько на предплечьях, про лицо я вообще молчу.

Видя мой интерес к своему телу, Фадеев надевает футболку и тянет одеяло вверх.

– И облизываться на меня прекрати, – скалится.

– Шутишь? – выгибаю бровь. – В гроб краше кладут.

– Шла бы ты отсюда, Разина. Не надо нам тут про гроб, – косится на своего соседа, мужика лет пятидесяти, который выглядит еще хуже, чем Никита.

Я так поняла, сосед тоже попал в ДТП в ту ночь, но отделался куда большими увечьями.

– Одежду тебе оставлю свежую и уйду. – Неблагодарная ты сволочь, хочется добавить мне, но я сцепляю зубы и молчу.

– Вот и иди, – Никита кивает на дверь. – Хотя нет. Подожди. Как там Женька?

Уже неделю я приезжаю к нему в больницу как к себе на работу – сутки через сутки. Почему? Больше некому. Но это не основная причина. По большей степени я это делаю, потому что вина давит на меня слишком сильно.

Я катаюсь сюда на электричках, благо ехать недалеко, каких-то полчаса. Встаю рано утром и приезжаю на первой электричке, а потом обратно в город, на работу. Степан пока держится на расстоянии.

Да и я, честно говоря, от всех этих качелей вымоталась.

– Жека с Валей в деревне. Вашу тетку выписали, и теперь Валя зашивается, потому что за ней нужен уход.

– Не вовремя, блять, все это, – Никита отводит голову в сторону.

– Когда тебя выписывают? – спрашиваю я.

– Через три дня.

– Я заберу Женю, и мы приедем за тобой.

– Нет, – тут же протестует. – Я попрошу друга, он доставит меня домой.

– Тогда я навещу твою тетку в деревне и привезу девочку.

– Я попрошу Валентину. – Упертый придурок.

– Она не оставит вашу тетку. Прекрати, Фадеев. Я могу и хочу помочь. Съезжу за Женькой, она побудет с нами. Потом приедешь ты, и мне уже не придется кататься сюда.

– Инга, ты могла бы и не кататься, тебя никто не просил.

Взъерошиваю волосы и тяжело вздыхаю.

– Выруби свой пубертат, Никита, – шиплю сквозь зубы. – Тебе нужна помощь. В том числе с дочерью. Подумай о ней.

– Полагаешь, я не думаю о ней? – вспыхивает.

– Полагаю, ты ненавидишь меня сильнее, чем осознаешь реальный масштаб проблемы. Никита, тебе нужна помощь. Как ты собираешься функционировать с перемотанной башкой и ногой в гипсе? Да на тебе места живого нет! Тебе даже дышать больно. Женю нужно водить в сад, в художку, в конце концов, надо закупать продукты, стирать, выносить мусор!

– Для всего этого есть доставка и люди, которым можно заплатить! – Вот упертый баран! – А Женька… месяц не походит в сад и в художку. Ничего страшного.

Качаю головой:

– Я сейчас уйду, а ты подумай обо всем. За тобой нужен уход. Элементарно нужно обрабатывать швы. Кто это будет делать? И ты не можешь закрыться с Женькой на целый месяц в квартире. Это ненормально, – и заканчиваю как можно мягче: – Я хочу помочь, Никита.

Он тяжело вздыхает и смотрит на меня устало:

– Инга, думаешь я не понимаю, что ты права? Во всем, блин права. А я чувствую себя полнейшим придурком, но не могу я так… Ты ухаживаешь за мной, хотя должна ненавидеть за все что я сделал с тобой. И я, черт возьми, вообще не понимаю, откуда в тебе это сострадание ко мне?

Сажусь на стул перед ним и придвигаюсь ближе:

– Считай, что я это делаю ради твоей дочери. Чтобы ты как можно скорее поправился и был рядом с ней. В нормальном и полностью функционирующем состоянии.

– Хорошо, Разина, – говорит устало.

Я поднимаюсь со стула и ухожу, в дверях Никита окликает меня:

– Инга, спасибо тебе. За все.

Киваю и ухожу. В электричке обратно в город едва не засыпаю. Весь день кручусь как белка в колесе. Открытие выставки уже через четыре дня. Финишная прямая.

Степан периодически отсвечивает на горизонте, но я делаю все, что в моих силах, чтобы не оставаться с ним наедине. Разговариваю с Ромой. На фоне новости о том, что Аделия беременна, он стал мягче, оттаял и больше не материт меня при каждом разговоре. Деля еще в больнице, но это скорее загон Волкова. Она чувствует себя прекрасно, что не может меня не радовать.

Добираюсь домой просто без сил. На пороге Сашка.

– Я там яичницу пожарил, мам. Будешь?

Сажусь на пуфик у входа и скидываю ботинки, устало прикрываю глаза.

– Ничего не хочу, – выдавливаю улыбку.

– Да щас! – сын сердится.

– Иду, иду, – вздыхаю. – Только руки помою.

Сидим вдвоем. Я ужинаю, Саша смотрит на меня выжидающе. Он не знает точно, что именно случилось, но понимает – что-то не очень хорошее.

– Сашка, как дела в школе?

– Пойдет, – отмахивается. – Одноклассники – придурки. Но они и в предыдущей школе были придурками.

– Обижают? – спрашиваю аккуратно.

– Меня? – Алекс удивленно вскидывает брови, и я киваю. – Пф-ф! Видела мою клюшку? Пусть только попробуют.

– А кого тогда? – ясно, что дело касается девчочки.

– Алинку Птицыну. Она немного полненькая, – щеки Сашки заливаются румянцем.

О-о-о, что это такое? Мой сын влюбился?

– Они ее травят из-за полноты? – доходит до меня.

– Не то чтобы травят. Но обижают, да. Я разговаривал с ней, пытался объяснить, чтобы она не слушала этих придурков. И с Вовкой говорил, чтобы отвалил от нее. Короче, присматриваю.

Уши у сына просто пунцовые, а я не могу сдержать улыбку. Кладу свою руку поверх руки сына:

– Ты у меня молодец. Если тебе будет нужна помощь…

– Знаю, – улыбается. – Ма, у нас игра через две недели. Придешь?

– Обязательно. Саш, тут такое дело. Никите и Жене нужна наша помощь.

Рассказываю облегченную версию событий, сглаживая некие детали. Саша хмурится, но принимает мою историю. Через пару дней еду в деревню за Женей. Девочка счастлива, что наконец-то увидит папу, – соскучился ребенок.

Хозяйничаю в квартире Фадеевых. Быстро прибираюсь, готовлю борщ и мясо с картошкой. На несколько дней хватит.

Женька активно помогает. С тренировки возвращается Алекс, облизывается на борщ. Решаю, что ничего страшного не случится, если я покормлю детей вместе.

Открывается дверь, и в квартиру, ковыляя на костылях, входит Никита. Видя меня, он закатывает глаза:

– Да что ж такое, Разина?

Да. Просто явно не будет.