Текст книги "Медведь для Маши (СИ)"
Автор книги: Дарья Золотницкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)
Глава 4
Как-то вёл я дело о незаконной пересадке органов. И, что самое интересное, врач, который проводил операции, был не в курсе, как к нему попадают человеческие запчасти. Главный хирург в частной клинике, по совместительству учредитель этой самой клиники и не в курсе. Долго мы с этим делом возились, думали, что владельцы уж точно должны знать всё, что происходит у них в учреждении. Шутка ли – десять убийств за три месяца?
Оказалось, что коллега того хирурга без ведома своего компаньона наладил поставки через бандитов, которые не гнушались ничем. По документам всё было чисто. Доноры лично подписывали бумаги о том, что после смерти завещают свои органы для трансплантации. Мало того! Договора были составлены таким образом, что все стрелки указывали на хирурга клиники. Будто он лично занимался их составлением.
Его компаньон был чист как слеза невинной девы. Удалось мне тогда распутать всю преступную схему и сохранить доброе имя Константина Львовича. Мужик был так благодарен, что пообещал в лепёшку расшибиться, если мне помощь вдруг понадобится. Я тогда только сплюнул через левое плечо. Не дай бог, чтобы его услуги пригодились. Но визитку всё же сохранил на всякий случай. Жизнь приучила к тому, что она дама капризная и непредсказуемая.
Кинулся к рабочему столу. Все полезные данные я хранил в верхнем ящике, строго в алфавитном порядке. Эта привычка – следствие специфической работы. Бывает понимаешь, что упустил какую-то важную деталь, не складывается картинка из-за какой-нибудь незначительной мелочи. Вот тогда-то и достаются из закромов все кропотливо собранные данные, раскладываются на столе, вертятся так и эдак, пока озарение не приходит.
Вытащив прямоугольничек с заветным телефоном, набираю номер.
– Да? – раздаётся знакомый голос.
– Следователь Потапов, – представляюсь по привычке.
– Неужели снова что-то стряслось? – напрягается врач.
– Да. Вернее, нет, – никогда не умел складно в устной форме мысли излагать. Отсюда и моя немногословность. Я человек дела, а языком чесать – это бабский удел. Но мне, как всегда, свезло, даже баба досталась неправильная. – Мне ваша помощь нужна, – наконец, позволяю врачу выдохнуть с облегчением.
– Слушаю.
Я коротко обрисовываю суть проблемы.
– Понимаете, что не могу я её в клинику отправить? – заканчиваю.
– Понимаю. Через сорок минут буду у вас, – входит в моё положение Константин Львович.
Когда раздаётся звонок в дверь, Маша уже находится в бессознательном состоянии. И это пугает до усрачки. Благо, Львович уже всякого навидался, и потерей сознания от высокой температуры его не удивить и общего дзена не нарушить.
Он шустро осматривает девушку, делает записи на предоставленном мной листке, потом ставит капельницу и несколько уколов. И всё без суеты, чинно и деловито. А попутно мне рассказывает, насколько сильно я влип на ближайшие две недели.
– Хорошо, что быстро среагировали. У девушки началось воспаление лёгких.
– А как тут не среагировать, если она сознание терять начала? – удивляюсь.
Врач кивает, а потом спрашивает, умею ли я уколы ставить. А я не умею! Да и не представляю, как смогу заставить Машу, добровольно мне свою голую пятую точку подставить. Особенно, учитывая её отношение к современной медицине в принципе.
– Значит, сейчас будете учиться, – продолжает «радовать» меня Константин Львович. – Тем более, пациентка не сможет оказать сопротивления, – посмеивается он. – Во всяком случае, сейчас. Капельницу я сделал, чтобы быстро температуру снизить. Но вы наблюдайте, чтобы отёка лёгких не было. Если начнутся хрипы, сразу звоните мне. Такое случается очень редко, не пугайтесь вы так, – начинает успокаивать меня Львович, видя моё выражение лица. – Дальше уколами будете лечиться и таблетками. Я выпишу рецептик. Два утром и один вечером.
Услышав это, я только застонал.
– Ну-ну, всё не так страшно. Я уверен, что вы найдёте подход к этой прелестной барышне.
– Она воспитывалась в закрытой религиозной общине, где без молитвы даже есть нельзя, а современные медикаменты считаются сатанинской отравой. Думаете, что задача мне по плечу?
– Если эта девушка оказалась в ваших сильных и надёжных руках, значит, по плечу, – подбадривает меня Константин Львович. – Держите. Колите быстро и твёрдо в верхнюю боковую четверть, – врач схематически расчерчивает пятую точку, показывая, куда мне предстоит делать инъекцию. – Да не тряситесь вы так. Колите смелее.
Дрожащими руками ставлю с горем пополам укол.
– Лекарство нужно вводить медленно, чтобы не было так больно, и чтобы избежать образования уплотнений.
Мысленно прикидываю, как буду уговаривать Машу на данную экзекуцию и снова застонать хочется. Не привязывать же её к кровати каждый раз?
– Спасибо, – жму врачу руку. Он оставляет мне рецепт, написанный убористым почерком. – Когда Маша в себя придёт?
– Температура уже начала снижаться. Сейчас организм немного отдохнёт, и прелестная барышня сразу очнётся. Оставляю вас наедине со спящей красавицей. Если понадобится консультация, звоните в любое время дня и ночи. И даже если состояние будет хорошим, то всё равно позвоните через несколько дней и отчитайтесь о её состоянии. А я ещё заскочу. Возможно, удастся вырваться в среду.
Прикинул, что это через четыре дня.
– Ещё раз спасибо, – закрываю дверь за врачом и иду к Маше.
Хоть Львович и сказал, что всё будет хорошо, но всё равно страх изнутри по грудине тараном молотит при виде такой беззащитной, хрупкой фигурки. Пока угроза её здоровью не минует, буду как на иголках.
Маша открывает глаза только через два часа. Я уже хотел снова Константину Львовичу звонить.
– Привет, – улыбаюсь. – Ты как? Что-нибудь болит?
Девушка замирает, а потом отрицательно мотает головой.
– Это хорошо. Но сейчас нам предстоит серьёзный разговор.
Глава 5
Маша
Мне хочется кричать, топать ногами и бить посуду, но я молчу. Крик давно стал для меня недосягаемой роскошью, а устраивать истерики и идти наперекор родительскому решению, и подавно большой грех.
Надо бы радоваться и благодарить бога и батюшку за шанс стать женой и матерью, но не получается. Горечь обиды изнутри всю душу разъедает. Они сосватали меня за Гришку! За этого рыжего, конопатого, лопоухого и нескладного юношу, который вдобавок и младше меня на четыре года!
Как представлю, что вся деревня будет меня видеть в свадебном одеянии рядом с ним, завыть белугой хочется. А ещё и детей от него рожать! Они же такими же конопатыми и лопоухими будут! А если девочкам черты отца достанутся? Разве сможем мы им потом хороших парней сосватать? Вон, Гришкины родители рады-радёхоньки, что хоть кто-то на их сыночка позарился. Пусть и от безысходности, от невестиного недостатка, зато какая красавица женой их пугала станет.
Тут же себя одёргиваю и начинаю молитву читать. Гордыня – это страшный грех! Надо с благодарностью принимать свою судьбу. Бог терпел и нам велел. Родители мои уже отчаялись немую дочь замуж выдать. Многие в нашей деревне думают, что это кара господня на меня и мою семью обрушилась.
Онемела в семь лет, да так и не заговорила. И без толку родители всех уверяли, что это случайность, сильный испуг. Волка я тогда в лесу увидела. Далеко от дома отошла по глупости, и хищник на меня выскочил. Я помнила, что отец сказывал тихо себя вести, когда на зверя дикого наткнёшься. Вот я и замолчала.
Стояла столбом ни жива, ни мертва от страха и только господу молилась, чтобы он меня спас.
Я ведь от рождения бойкой девчонкой была, говорушкой, непоседой. В разные неприятности влипала с завидным постоянством. А сейчас стояла и молила про себя о спасении, обещая, что больше ни слова не скажу, если жива останусь. Ведь и батюшка меня всё время попрекал длинным языком.
«Жена должна быть кроткой и молчаливой, должна мужчину слушаться, а ты как бесёнок маленький. Кто тебя замуж возьмёт?»
Что если батюшка прав, и моя разговорчивость от лукавого? И господь решил избавить родителей от такой напасти?
Я закрыла глаза, ожидая страшного. Волк уже на меня шёл, скаля зубастую пасть. Но тут прогремел выстрел. Оказывается, неподалёку, на моё счастье, охотники были. Господь спас меня, и я стала нести, данный ему обет.
Родители долго вымаливали мой недуг, а потом сдались, решив, что на всё воля божья. А как стукнуло мне семнадцать лет и пришло время мне жениха подбирать, никто не изъявил желания. И в восемнадцать никто не явился, и в девятнадцать, и в двадцать.
Я так надеялась, что Иван сватов пришлёт, всё время на него украдкой поглядывала, но ему нашли невесту в другом селении. А потом и Коля женился, и Саша, и Вася…
И из других деревень в наш дом сватов не спешили засылать. А меж тем время младшей сестры подошло. Нехорошо, когда меньшая раньше старшей замуж выходит. А женихи уже стали порог обивать. Настёна тоже красоткой выдалась – всем на зависть, парням на усладу. И всё остальное в ней ладно было. Не невеста – загляденье. А тут я бельмом на глазу у семьи и всей деревни. Вот и пошёл батюшка на такой шаг от отчаяния.
В селении давненько говаривали, что ни одна девка за Гришку по доброй воле не пойдёт. Коли у меня голос был бы, и я б не пошла. Но немота дала ответ вместо меня. Вот и решили две семьи породниться, избавившись каждая от своей ноши.
Гришка и рад-радёхонек. Никакие проклятия его не пугают. А мне хоть в болоте топись, как представлю, что с ним надо спать ложиться да по утрам миловаться. Как эта картинка перед глазами всплывает, сразу беспросветная тоска накатывает.
И аккурат в день сватовства решаю я сбежать, чтобы хоть ещё на денёк свою участь отсрочить. Невмоготу мне было, хотя и корила себя, и призывала к смирению. Но всё пустое.
Слёзы с самого утра душили, а родители думали, что я от радости реву. А я даже написать о своих страданиях не решалась, чтобы их не расстраивать, да на гнев батюшки не нарываться. Могла ведь указать, что не хочу за Гришку замуж, но так и не посмела супротив господа да отца своего пойти. Знала, какой это грех и позор.
Да не удержалась всё-таки, убежала в лес. Хотя до самого вечера уговаривала себя покориться. А как сбежала, так меня такое чувство стыда и раскаяния накрыло, что невмоготу было домой возвращаться и родителям в глаза смотреть.
Представляла, как им из-за меня краснеть пришлось, как Настёне тошно из-за такой сестры нерадивой да невдалой, и слёзы сами собой из глаз градом на мёрзлую землю катились.
Проревела до самого вечера, а когда собралась с духом, чтобы домой идти да родителям на глаза показаться, услышала, что в селении что-то неладное творится стало. До меня долетали крики, выстрелы и рёв моторов. А потом лес заревом огненным полыхнул.
Очень страшно было, но я пробралась к околице незаметной тропкой и за кустами притаилась. Видела, как страшные мужчины, что не однажды к нам в поселение хаживали, поджигают дома с людьми, запертыми внутри.
Мне кричать хотелось, броситься к своим, но я только наблюдала за зверством, происходящим в эту минуту передо мной. Я чувствовала ещё тогда, когда эти люди к нам с миром приходили, что страшнее дикого зверя они. Опаснее, беспощаднее. Да и батюшка это понимал…но просили они у нас невозможного – укрыть беглых заключённых, чтобы потом их переправить вниз по реке. Лодки у нас имелись, сноровка и знание диких мест.
Говорили, что денег дадут очень много. А на что нам деньги? Мы всегда к ним относились как к фантикам от конфет.
Но эти люди были настойчивыми. Они стали приходить чуть ли не каждый день. Сначала торговались, а потом к угрозам перешли. Но никто не верил, что они решатся на подобное зверство.
Как же хочется сейчас кинуться к своему дому, но я словно в землю вросла. Ненавидела себя за трусость, взывала к господу в безутешной безмолвной молитве, слыша крики своих родных. Но всё было тщетно. Огонь безжалостно пожирал всё, что мне было дорого, а я смотрела и поверить не могла, что это всё наяву происходит.
Батюшка ведь всё время повторял, что ежели жить по Канону, не грешить, не гневить господа, то всевышний обязательно заступится, поможет, убережёт.
Почему же не спас? Неужто я его своим самовольством и гордыней прогневила? Неужто по моей милости столько невинных душ погибло?
В грудине болело так, будто мне живьём всё нутро вынимают. Упала на землю, проваливаясь в бездонную чёрную яму. А когда в себя пришла, к селению уже другие люди подъехали.
Отползла как можно дальше, чтобы ненароком себя не выдать. Что мне теперь делать? Как выживать одной в холодном лесу? Пешком ведь не дойти живой до соседнего селения. Оно в ста километрах от нашего, если прямиком по реке. Мы туда с родителями несколько раз на лодке плавали. Но теперь и её не стало. Я видела, как страшные люди в ту сторону шли. Наверняка они забрали все лодки. Знали они, что на ней можно быстро скрыться, и следов не найдут.
Обхватила дрожащими руками дерево и тихонько поднялась. Ноги отказывались слушаться, всё тело сковала слабость, а душу одолело отчаяние.
А потом я увидела большого небритого мужчину, который приходил с теми страшными людьми.
Глава 6
Маша
Я стояла и шевельнуться боялась. Понимала, что если он меня увидит, то почти наверняка убьёт. Я хоть и немая, но далеко не дура. Знаю, что свидетелей в живых не оставляют. А я видела, как он приходил с теми страшными людьми. А если этот мужчина и с полицией связан, то мне точно не жить.
Я пыталась слиться с местностью, даже дышала через раз, но в итоге не смогла выдержать напряжения. Дёрнулась резко, когда крыша моего дома обрушилась с жутким треском.
И он увидел, и я побежала. Откуда только силы взялись? Неслась так, что ног под собой не чувствовала. Мужчина пытался остановить, убедить, что не тронет. Но нет ему веры! Лучше умереть, чем к такому в лапы попасть.
Я осознанно на лёд выскочила. Знала, что он ещё тонкий, непрочный, но рассчитывала, что меня он сможет выдержать. Обернулась, чтобы только убедиться, что этот огромный мужик не бросился за мной. На мгновение лишь замедлилась, но этого хватило, чтобы лёд не выдержал.
Отец всегда учил, что нельзя останавливаться, оказавшись на непрочной ледяной корке. Нужно двигаться, а ещё лучше – лечь и ползти, чтобы нагрузка на большую площадь распределилась. Но страх и пережитое помутили разум, заставив на мгновение забыть научения батюшки.
Лёд утробно заворчал, как будто проснулся дикий зверь, почуяв добычу. Потом россыпью трещин пошёл и за секунду проглотил меня, только облизнувшись ледяными брызгами воды.
Холод сразу сковал разгорячённое после пробежки тело, судороги свели руки и ноги. Я пыталась грести, но сил хватило только на то, чтобы один раз вынырнуть и воздуха глотнуть. А потом я смирилась с неизбежным. Лучше так, чем попасть в лапы к беспощадному, страшному зверю. Просто нужно немного потерпеть, и я встречусь с родителями и сестрёнкой.
Лёгкие раздирает от боли, но это продолжится недолго, а потом не будет страха, терзаний и чувства вины. Всё уйдёт и наступит благодать.
Но господь не захотел принять меня в свои тёплые, любящие объятия. Он не хочет избавить меня от страданий, отдавая в руки этому страшному мужчине. Хочется молить о пощаде, но я снова молчу и чувствую, будто в транс впала. Только ртом воздух хватаю, который дерёт горло и обжигает лёгкие.
В себя прихожу через несколько минут и понимаю, что мужчина меня почти до берега уже донёс. Пытаюсь вырваться, но огромные ручищи держат, словно железные тиски. Мужчина снова пытается успокоить, а у меня в голове возникает мысль о том, что если бы он хотел убить, то ему стоило просто подождать, пока я сама захлебнусь. Но нет, этот человек, в руках которого я словно невесомая пушинка, кутает меня в свою куртку и платок, потом прижимает к себе и несёт на руках к селению.
Не угрожает, не мучит и после пытается помочь. Только не знаю, зачем ему это. Сейчас у меня плохо получается думать. В глазах картинка то и дело чёткость теряет, а на тело накатывает неимоверная слабость. Я замёрзла, устала, а душа на осколки разлетелась – ни собрать, ни склеить. Хочется забыться и уснуть, а проснувшись осознать, что это было всего лишь ночным кошмаром. Матушка и батюшка живы и журят за то, что своеволие допустила в угоду своей гордыни.
Я бы сейчас с радостью порку ивовыми прутьями выдержала и суточную молитву в углу на коленях, на соли. Приняла бы наказание с радостью, лишь бы всё оказалось страшным сном и не более.
Но огромный мужчина куда-то ведёт меня, а потом буквально силой в бесовскую машину запихивает. Я зажмуриваюсь от страха. Время всё идёт, а кошмар не заканчивается.
Украдкой начинаю взгляды на мужчину кидать, чтобы понять, чего мне ожидать от него. Рассматриваю большие руки, сжимающие руль. Они бугрятся мускулами. Я таких рук ни у одного мужчины из нашего селения не видела. А этот, если захочет, двумя пальцами меня пополам переломает и не заметит.
Мы очень долго куда-то едем, в машине уже жарко становится, но я всё никак согреться не могу. Мокрые вещи прилипли к телу, но все неприятные ощущения как-то отстранённо воспринимаются. Перед глазами горящие дома родного селения, лица матушки, батюшки и сестры.
Как я ей завидовала, ведь Настёнку видный парень засватать хотел.
А теперь осталась только я. Одна одинёшенька в этом огромном, непонятном и страшном мире. А ещё мужчина этот. Михаил, кажется. Он новое испытание для меня приготовил. Хочет, чтобы я в бесовскую коробку по доброй воле зашла. Остаётся только господа молить, чтобы сжалился, пощадил и уберёг.
На инстинктах действую, хотя сама недавно смерти у всевышнего просила, чтобы к любимым отправиться. Большой грех это, но я снова смалодушничала. Видимо, не зря боженька меня наказывает. Испорченная я насквозь.
После моего яростного сопротивления Михаил прекращает попытки затянуть меня в лифт, кажется, и мы долго поднимаемся по лестнице. Я еле-еле ноги переставляю. Сил нет совершенно, а ещё и мокрая одежда к земле тянет.
Мужчина приводит меня в свою квартиру и настаивает на том, чтобы я приняла горячую ванну. Но я не хочу ничего. Только побыть в одиночестве, выплакать своё горе, и чтобы никто не трогал. Закрываюсь в ванной и погружаюсь в свою боль. С головой в неё ныряю. Именно она вместо воды окутывает моё тело, разливается по венам кипятком вместо крови, скручивает все внутренности до горячих спазмов. Тяжело дышать, невыносимо осознавать случившееся.
Мне кажется, что время остановилось, и я замерла вместе с ним, застряла в мгновении безысходности. Из болезненного небытия меня выдёргивает Михаил, ворвавшись в ванну диким неуправляемым зверем. Настоящий разъярённый медведь. Он меня пугает своей массивностью. Я ему не доверяю, ведь он приходил с теми людьми и наверняка знал, что они задумали.
А теперь хочет хорошим казаться? Заботу проявляет, чтобы свою вину передо мной загладить? Такое невозможно искупить! Никогда…
Этот медведь пытается уговорить меня раздеться, чтобы не заболела, но я всё воспринимаю, словно через туман, да и плевать мне на болезнь. А вот когда он начинает меня из ванны вытаскивать, пугаюсь не на шутку. Восприятие реальности обостряется, пробуждая инстинкт самосохранения.
Отбиваться пытаюсь, но супротив такого детины мне поставить нечего. Когда он одежду с меня срывать начинает, понимаю, что всё…надругается сейчас, достоинства лишит и ничего ему за это не будет. Да и я отбиться не смогу.
Вижу ведь его потемневший взгляд. Но вопреки логике продолжаю сопротивляться, и в итоге мне удаётся хорошенько стукнуть мужчину по лицу. Он стонет, хватается за глаз, а у меня сердце в пятки уходит. Вот сейчас как ударит, я костей не соберу. Но Михаил, вопреки моим ожиданиям, отпускает меня из захвата, а после подбирает мокрую одежду и уходит. Я тут же хватаю одеяло и закутываюсь в него по самую макушку.
Он видел меня голой! Какой позор…стыдоба и грех. Женщина только перед мужем может в таком виде представать. Но от меня сейчас мало, что зависело. Молюсь и про себя прошу прощения у господа.
А Михаил возвращается с чаем и бутербродами. Извиняется за то, что силу применил, испугал и ставит еду на стол. Есть совершенно не хочется. А даже если бы хотелось, то нельзя. Мужчина должен молитву над трапезой прочесть, иначе грех.
Так и лежу, закутавшись в одеяло и изнывая от внутренней боли. Ощущение, что и слёз уже не осталось. Глаза огнём пекут, а влаги не появляется. Даже не понимаю, когда засыпаю. В один момент меня просто выключают.
Просыпаюсь совершенно разбитая. Слышу, как Михаил чем-то гремит. Наверное, на кухне возится. Долго не решаюсь встать, но в итоге поднимаюсь, укутываюсь в простыню до самого подбородка и тихонько выхожу в коридор.
Мне нужно забрать свои вещи. Негоже девушке в чужом доме да в таком срамном виде. Михаила, и правда, на кухне застаю. Он в переднике стоит возле стола, раскладывая по тарелкам кашу. И впервые я украдкой мужчину чуть лучше рассматриваю. Сейчас он домашний и не такой страшный. Рукава майки закатаны, на ногах мягкие спортивные брюки и тапки в виде больших серых зайцев.
Меня так эта картинка шокирует, что я не сразу улавливаю, когда Михаил на меня внимание обращает. Тут же глаза в пол опускаю и подумываю сбежать, но мужчина за стол усаживает и пытается накормить.
