Текст книги "Город посреди леса (рукописи, найденные в развалинах) (СИ)"

Автор книги: Дарья Аредова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 35 страниц)

Можно было нагло воспользоваться моментом и прикинуться тяжелораненым, но совесть тут же радостно приготовила вилку и плотоядно облизнулась, поэтому пришлось отвечать честно.

– Нормально я. Так куда нам идти?

– Точно? – Ласточка обеспокоенно разглядывала меня, игнорируя вопрос.

– Угу, – буркнул я. Совесть разочарованно вздохнула и погрозила мне кулаком, а Ласточка рявкнула:

– Идиот!

– Не новость, – ехидно заметил Обрез. Я не оборачиваясь, запустил в него обломком кирпича и поднялся.

– Не смей меня так пугать, ясно?! – грозно повелела Ласточка, ткнув меня кулаком в бок. – Идемте!

– Куда? – уточнил Джонни, прекращая на меня материться и деловито поправляя портупею.

– За мной! – совсем раздраженно рявкнула Аретейни, быстрым шагом спускаясь по тропинке к раскинувшемуся внизу пустырю. Вообще-то, я бы не рискнул вот так вот запросто туда соваться, да и не я один. Лесли с Обрезом переглянулись, и оба вопросительно обернулись ко мне. Черт, я им кто, навигатор? Ласточка тем временем успела скрыться за поворотом тропинки – и я соизволил очнуться. Туман!..

– Стой!

Метнувшись следом, я как-то упустил из виду, что теперь хромаю, и едва не улетел носом в притаившийся на обочине тропинки сизый морок, который разочарованно забулькал и отполз от греха подальше в сторонку. Но Аретейни, к счастью, остановилась и обернулась.

– Чего? Опасно?

– Какая сообразительность, – сквозь зубы процедил я, распрямляясь. Ее поведение уже не задевало, а начинало откровенно злить. В конце концов, чем же это, с позволения узнать, я заслужил подобное отношение?! Что я ей плохого-то сделал, а? Не подскажете? Уж не замечал, простите великодушно, за собой ни единого прецедента – а ее будто подменили! Ангел спрятал крылышки и обернулся волчонком – причем, для всех остальных оставаясь все тем же ангелом. Что ж, вывод здесь напрашивается только один. Да и боль начинала нервировать, и идиотский полет с досок, и не менее идиотское исчезновение чертовки Нэйси, и вечная манера остальных ждать от меня команд, ценных указаний и решения всех проблем – можно подумать, я им всем папочка! Сколько можно-то?!

Одним словом, моя хваленая начальством выдержка, собрав чемодан, хлопнула дверью и даже не попрощалась, а злость обрушилась на свою собственную первопричину, которая стояла сейчас в нескольких шагах от меня, сверкая глазами, словно дикая кошка. Только что не шипела и не мотала из стороны в сторону хвостом, за неимением такового. Я же, наплевав на все приличия, принялся хамить в ответ. Всем своим поведением. Надоело.

– Тебе русским языком сказано – не отходи от остальных ни на шаг, – зло чеканя слова, зашипел ваш рассказчик. – Куда тебя несет, позволь поинтересоваться?! Хочешь сдохнуть – вперед, я тебя не держу, дело хозяйское. Но изволь вспомнить про ответственность. Если ты считаешь, что своей смертью принесешь миру пользу – эта твоя единственная разумная мысль за все время нашего общения. К примеру, лично я буду несказанно счастлив, когда ты перестанешь спускать на меня всех собак. Скатертью дорожка. Но прежде повторяю для особо одаренных машинистов бронепоезда вопрос: в какой стороне искать эту чертову дуру? Доступно излагаю, надеюсь?.. Ну? Молчишь. Наконец-то. Женщина с отключаемой речью – высшее чудо генной инженерии! Когда я закончу тут строить из себя радиоприемник, будь так любезна, показать место на карте, или хотя бы направление, пока твари не отгрызли твои прекрасные пальчики. Хотя, чувствую, толку от этого не будет ровным счетом никакого.

Я, разумеется, прекрасно осознаю, что здорово было воспользоваться человеком и вышвырнуть как мусор – но вовсе не обязательно при этом орать и огрызаться в круглосуточном режиме. Достаточно будет просто игнорировать. Или объяснить по человечески. Ясно, что тебе плевать на все мои чувства вместе взятые, – это я понял прекрасно, и прошу тебя дальше не стараться. Не нужно. А если я тебя так раздражаю – что же, потерпи немного, во имя того хорошего, – как мне показалось, – что между нами было, специально ради твоего душевного равновесия, постараюсь сдохнуть в следующем же рейде! Уж можешь не беспокоиться, тянуть не стану!

Я вдруг обнаружил, что задыхаюсь, а последние слова перешли в громкую резкую чеканку. Я не видел, как Лесли за спиной рванулась, было, ко мне, как ее остановил Обрез, жестом велев не вмешиваться, не видел, но почувствовал их движения. Я почти перестал замечать друзей, да и весь окружающий мир вместе с ними. Как самый последний эгоист. Меня, вообще, занимала исключительно собственная боль, лезвие, тяжело и медленно режущее душу. В жизни бы не подумал, что это так больно.

В жизни бы не подумал, что смогу кого-нибудь любить!

К черту эти проклятые чувства! Я не поддамся эмоциям! Я ни за что в жизни, никогда, ни на секунду больше не поддамся чертовым проклятым эмоциям! Слышите – ни за что и никогда! Довольно!

Уж лучше смерть.

Все. Приехали. Конечная станция. Нет больше никаких чувств. Нет, и не будет.

Привет, ребята, я вернулся. Скучали без меня?.. А я без вас – нет. Мне на вас плевать. Весело, правда?.. Нет?.. А мне, вот, весело. Увидите того ублюдка, что временно занял мой разум – не убивайте ни в коем случае. Я хочу сам его придушить. Медленно. Медленно и старательно, как вот этот вот нож. Он только что того парня из меня вырезал – больно, но что ж поделаешь.

Ласточка – тьфу, то есть, Аретейни – молчала по-прежнему. И не двигалась. Взгляд остановился, кровь отхлынула от лица, сделав его совершенно белым, точно известка. Казалось, она даже не дышала. Я тоже молчал, отчего-то не отпуская ее взгляда, Обрез с Лесли вообще по-прежнему не подавали признаков жизни. Нож, наконец, завершил свою работу, покромсав чокнутую птичку в мелкий фарш и возвращая на законное место привычную пустоту. Вязкую, черную и холодную, как болотная вода. Все встало на свои места.

Только Ласточка – моя Ласточка – осталась. Но это уже неважно. Мне все равно.

Вранье, скажете?.. А вот, молчали бы вы лучше, дорогие товарищи.

Она медленно подняла руку, повернулась, указала в сторону завода. Рука не дрожала. Лицо оставалось бесстрастным. Затем поднялась обратно к городу, старательно обойдя меня стороной. Двигалась она будто бы с огромным трудом. Кивнула Лесли и Обрезу – и вдруг бросилась бегом, мгновенно растворившись в сумерках.

Вот и все. Я закурил сигарету, прикидывая расстояние до завода. Как бы лучше пройти?..

Прошуршали по камням шаги Обреза – он остановился прямо передо мной и несколько секунд просто смотрел.

Затем вдруг двинул мне ногой в солнечное сплетение.

Я будто очнулся.

Удар был такой силы, что должен был, казалось, в щепки разнести ребра, я пролетел добрых несколько метров прежде, чем впечататься в ржавый остов троллейбуса, который с треском проломился. Захрипел, неосознанно пытаясь снова вдохнуть, перевернулся набок, задыхаясь и невольно царапая ржавый металл, едва не захлебнулся собственной кровью.

Ты чего, Джонни?.. Почему я не успел среагировать вовремя?.. Я, как и Ласточка, отчего-то не мог двигаться…

Когда я более-менее пришел в себя и сумел выползти из троллейбуса, Обрез все так же курил, глядя на темные очертания Города впереди. Ага, а я теперь, видимо, брошу эту привычку…

– Скажешь, я не прав, – проговорил он, не обернувшись. Я сполз на землю, снова закашлявшись. Сплюнул кровь.

– Верно... – Голос звучал так, будто я вместо того, чтобы разговаривать, царапал бастардом троллейбус. – Почему ты меня не остановил?

Джонни резко развернулся, глядя на меня с нескрываемым раздражением.

– Да потому что тебе, кретину чертову, надо было высказать ей все, показать, как ты ее ненавидишь, устроить себе разрядку и послать ее к тварям. Иначе твои мозги никогда бы не включились! – Он сплюнул и снова отвернулся. Прибавил тише: – Она же только потому на тебя орала, что старалась заткнуть пострадавшую гордость. Хотела скрыть настоящие чувства. А ты так ничего и не понял. Вот за что мне иногда хочется тебя прибить, Селиванов, так это за твой чертов эгоцентризм. И ведь мозги-то у тебя работают. Почему они отказывают при первой же возможности кого-нибудь обидеть, если не секрет?

Я обхватил колени руками, скорчившись в позе эмбриона – мне казалось, что так будет менее больно. А ведь он прав. Ну, теперь-то я обязан вернуться живым.

Ради Города и любимой женщины.

Лидия

В палате было тихо. Кондор размышлял, остальные спали, все, кроме Витьки Тележкина.

– Их надо остановить, – неожиданно сказал он, поднимая взгляд от своей тетрадки. Я встрепенулась.

– Кого?

– Желтые огоньки.

Кондор порывисто обернулся, но Витька замолчал. Вид у него был как на собственных похоронах.

– Что ты знаешь? – Я села в кровати, опираясь обеими руками ни матрац. – Что ты знаешь?!

Бывший Странник покачал головой и ничего не ответил. Я почему-то вдруг поняла, что ничегошеньки он не расскажет нам – хоть ты его пытай. Наверное, есть причины. И тогда я просто спросила:

– Там есть другие города? За туманом?

Молчание.

– Почему Странники никогда не возвращаются домой?

Тишина.

– Откуда приносят серебро? Кто его плавит? Там же есть люди, верно?

Нет ответа.

– Почему ты вернулся?

Тик-так. Часы на стене. Единственный источник звука в палате. Я начала злиться. Хоть бы поглядел на нас, что ли.

– Между прочим, твоих дочерей растила я. И я прекрасно знаю, что они о тебе думают.

Я сказала это просто со злости, мне хотелось хоть немного его расшевелить. Я не ожидала подобной реакции.

Витька вздрогнул всем телом, как-то судорожно вздохнул и проговорил очень тихо:

– Если бы не я – вы бы погибли все.

И закрыл лицо руками. Я поняла, что он плачет, только спустя минуту. Не стоило с ним так…

– Вить, – забормотала я, – ты извини, я не хотела… Но почему ты все время молчишь?! Почему ты меня игнорируешь? Что там есть такого, что нам не полагается знать, что за тайны?! Я ведь не много прошу – просто это важно для всех нас! Пойми ты, наконец… Нам было обидно за девочек, мы же видели, как они переживали, когда ты их бросил, не сказавшись! Я понимаю, что тебя потрясла смерть Радомиры, но им-то было еще тяжелее – а ты, вместо того, чтобы поддержать их, взял, да и свалил. Думаешь, о тебе сложилось хорошее мнение? Мог бы хотя бы предупредить, объяснить все…

Я отвернулась.

– Я не имел права. Это запрещено.

– С чего бы?

– Нельзя. Для безопасности людей.

– Ты, когда в туман ушел, думал о нашей безопасности?

– Да.

– То есть, тебе можно хранить тайны от нас, тупого стада. Ты у нас особенный.

– Так и есть.

– Высокомерием.

– Нет. Я могу выжить в тумане. Вы – нет.

Я широко распахнула глаза.

– Почему?!..

– Потому что…

И в этот момент дверь слетела с петель.

Кондор вскочил.

– Оборотень! – вскрикнула я, отчего Эндра проснулась и резко села на кровати. Глаза ее распахнулись в пол-лица, и девчонка подалась назад, побледнев как полотно.

Оборотень быстро и с демонстративной непринужденностью принял человеческий вид.

– Потому что Странникам можно есть то, что растет в тумане, дышать туманом и пить воду из лесных ключей. – Голос у оборотня оказался хриплый и насмешливый, а вид – еще отвратительнее. Он был довольно высокий и крепко сложенный, очень смуглая, испещренная кое-где шрамами кожа обтягивала тугие сильные мышцы – это было видно из-под лохмотьев, лишь отдаленно напоминающих серую звериную шкуру, которой они, по всей вероятности, в незапамятные времена были. Карие глаза насмешливо прищурились, презрительно оглядывая аудиторию сквозь спутанные сальные волосы, черными прядями падавшие на половину лица, но оборотень даже не думал их поправлять. Он стоял в дверном проеме, облокотившись на косяк.

– …Не то, что вы – жалкая дичь. Странников мы не трогаем. Они даже с нами торгуют. О, полковничек! Приветствую. Как твои раны? Мои зажили. А ты до сих пор валяешься. Плачевно. Ту пулю, которую ты в меня всадил, я оставил на память. – Он осклабился, демонстрируя желтые зубы, и оттянул шнурок на грязной шее, на котором тускло поблескивала серебряная пуля крупного калибра.

Густой звериный запах заволок помещение, и дышать сделалось тяжело. Если оборотень и считается зверем, то этот зверь – довольно немытый и с крайне паскудным оскалом, надо сказать. Лицо его, наверное, было когда-то красивым, но сейчас в нем не осталось ничего человеческого. Это было лицо хищной твари. И больше всего ему подходило определение «рожа». Он был совсем непохож на нашу рыжую. Та, несмотря ни на что, все же оставалась человеком.

Тонкие губы оборотня снова растянулись в ухмылке. Пустые холодные глаза с вертикальными зрачками остановились на упрямо стиснувшей зубы Эндре.

– Ну что, лисичка, настал час расплаты. Теперь ты ведь от меня не побегаешь. Шикарное тут угощение, не находишь? Правда, анальгетики делают их кровь горьковатой, но это даже лучше. Необычно.

– Не трогайте их, – выдохнула Эндра, зачем-то вцепившаяся в свой воротник. – Пожалуйста.

Оборотень фыркнул.

– Я тебя сначала убью, – пообещал он. – Ты этого не увидишь.

– Не надо!

– Надо, лисичка. Надо. – Неожиданно ухмылка исчезла, обратившись в хищный оскал. Непринужденную позу сменила боевая стойка. Голос растерял напускную мягкость, переходя в грозное рычание. – Тебе придется ответить, шавка, за мое унижение!

Эндра кубарем скатилась на пол, в движении обращаясь – мгновение спустя на полу скалилась небольшая изящная рыжая лисица с кровавыми проплешинами на густой шерсти.

Лисица громко тявкнула. Оборотень прыгнул, приземляясь уже волком, мощным ударом передних лап пригвоздив раненую лисицу к полу, зарычал. Хрустнули кости, лисица болезненно заскулила, отчаянно скребя лапами линолеум, а волк, по всему, не собирался убивать сразу. Он хотел насладиться чужой болью, отчаяньем, страхом.

Меня будто подбросило. Тварь! Самая настоящая тварь!

– Не тронь девочку.

Голос прозвучал тихо, но он обернулся. Чтобы увидеть дуло пистолета, который я держала обеими руками. Я нашу рыжую в обиду не дам. Различие между ней и этим волком – как черный дождь с питьевой водой: не упустить, не спутать. Девочку эта мерзость в волчьем обличье не получит.

Выстрел прогремел громом, отражаясь от стен, на бурой шкуре волка расцвело алое пятно. Тварь развернулась и опрометью вылетела за дверь, брызнув красным на белый лен моего пододеяльника.

Лисица приподняла морду, поглядела на меня помутневшими от боли глазами, издала жалобный скулящий стон и потеряла сознание.

Обрез

Дэннера я отправил извиняться.

Он не стал спорить. Просто молча поднялся, отряхнул куртку. И вдруг шагнул ко мне и крепко пожал руку. Он больше не считал меня врагом. Я это прочел по его глазам. И тогда мне вдруг показалось, будто бы стало легче дышать, и в голову полезли какие-то дурацкие сентиментальности, а я их отбрасывал, но бестолку. Черт, как же хорошо! Все это напряжение, вся вражда последних лет между нами исчезла, будто с шеи сбросили невидимую петлю. Мы снова были товарищами. Исчезла злость, это проклятое отчуждение, недоверие, а появилась какая-то прочная духовная связь. Между нами будто протянулась незримая нить, и я ощутил, что лучше друга у меня не было никогда и больше не будет. Общий кошмар, связавший нас крепче любого родства, вдруг обратился в привязанность. Мы понимали друг друга безо всяких слов, и не нужно было притворяться, хитрить, строить какие-либо отношения. Просто мы стали друзьями, да, наверное, и были ими всегда – но отказывались оба, неизвестно, зачем отказывались признавать это, крысились друг на друга как две цепных собаки, а теперь вся вражда осталась в прошлом.

Я обрел настоящего друга.

Просто потому, что мы, наконец, оба все поняли. Я понял его, а он понял меня.

Это было хорошо.

К черту. Я сам найду девчонку, а эти двое пусть разбираются со своими делами. Твари знают, что может сотворить в таком состоянии Аретейни и что может случиться по дороге с Лесли. Незачем рисковать.

Меня немного тяготила только длинная дорога. Я боялся не успеть.

А впрочем, успею, куда я денусь.

Дэннер

– Это ты.

Аретейни лежала на асфальте, и лицо у нее по-прежнему оставалось отрешенным, будто бы это не ее прижимают к земле и собираются разорвать. Что же я натворил, боги…

– Какая встреча. Ты ведь с неделю за мной гонялся вместе со всем отрядом. Ты не рад меня видеть?

Интересно, надо мной нечисть издевается. Надо бы записать и слушать потом на досуге.

Вот ведь! Мозгов ни черта нет – а туда же. Я невольно усмехнулся.

Эх, ну до чего ж паскудная у него рожа. Так вот ты какой, оборотень неуловимый. Я запомню. А то нам было интересно, как ты выглядишь. Ну, это, похоже, напрасно – много не потеряли.

– Отпусти ее.

– Так именно эта крошка прервала твою охоту? Сочувствую. Когда самка прерывает охоту – неприятно. Но, видишь ли, я не исполню твою просьбу. Я нуждаюсь в пополнении сил.

Он был ранен – на груди запеклась кровь. Видно было, что пуля причиняет ему боль – оборотень время от времени не выдерживал, морщился. Он ведь самый сильный из них, кто мог его подстрелить?.. Не представляю, как я с ним справлюсь в одиночку – это очень серьезный противник. Полгорода перегрыз, пока его выследили. Выследили – да так и не поймали.

Весело мне придется.

– Меня зовут Волейнар, а тебя? – продолжал оборотень. Ласточка не шевелилась. – Впрочем, можешь не отвечать. Ты так и будешь стоять тут и мешать мне? Ступай по своим делам.

– А я пришел. Ты и есть мои «дела». Я же сказал тебе отпустить ее.

Волейнар пожал плечами.

– Тебе-то какая разница. Будешь драться?

– Убью.

– Что ж, попробуй. Не ты первый, не ты последний. Шестьдесят два человека твоих коллег на моем счету, следующим будешь.

Вот это верно. Поймать эту тварь еще никому не удавалось, и за время его присутствия патруль основательно поредел. Да и гражданские, надо сказать, тоже.

Оборотень оскалился, сделался волком и прыгнул. Я метнулся в сторону, и, пока волк поднимался и разворачивался для новой атаки, вскинул автомат и выпустил в него короткую очередь. Когда выстрелы смокли, противника на месте не оказалось.

– Что дальше? – насмешливо осведомились справа, и я резко обернулся. Волейнар стоял неподалеку – живой и невредимый. – Будем ждать, когда у тебя кончатся патроны?

Нет, застрелить его не удастся. Если только…

– Отчего же, – обернулся я. – Незачем их понапрасну расходовать. Ты сильнее меня. Давай договоримся. Ты отпустишь эту женщину, а я отпущу тебя, и не будем трепать друг другу нервы. Идет?

Он настолько удивился, что мгновенно прекратил издеваться. Лицо вытянулось, черные глаза распахнулись.

– Серьезно?! И ты на это пойдешь?

– У меня нет другого выхода. Разумеется, я вернусь, и вернусь не один, но я предлагаю тебе возможность залечить рану.

Он смотрел на меня, явно пытаясь понять, шутка это или военная хитрость.

– Тебя же уволят.

– Верно.

– Тебе никогда не простят…

– Так ты согласен или нет? – перебил я.

– Нет.

Снова прыжок, откат, контратака, снова никаких повреждений. На этот раз он сумел извернуться в движении и ударом выбить из моих рук автомат. Я вскочил, выхватил меч, ударил наотмашь, не надеясь, впрочем, на успех. Волейнар, разумеется, легко увернулся. Казалось, он двигается со скоростью звука – я его даже практически не видел. Он просто смазывался в стремительном движении, нападал и тут же отступал, чтобы затем напасть с другой стороны. Я действовал по наитию, не полагаясь на зрение и слух – он не издавал ни единого звука, словно тень.

Следующие несколько минут слились в стремительную череду ударов, блоков, прыжков, откатов, в непрерывное движение – это даже дракой было сложно назвать. Будто какой-то странный танец наперегонки.

Неожиданно Волейнар остановился, прервав очередную атаку и снова обращаясь в человека.

– Стой, – сказал он. – Перемирие.

Оборотень тяжело дышал и непроизвольно хватался за рану, я и сам задыхался после Обрезова воспитания. Кровь снова запершила в горле соленым комком. Черт, а неплохо он мне двинул, должен признаться.

– Я не понимаю, – рассуждал тем временем Волейнар, – на кой лес ты делаешь мне такие предложения? Неужто нельзя найти другую самку?

– Тебе без разницы – ты и ищи, – огрызнулся я, пытаясь восстановить дыхание. Ну, Веррет, можно было и поласковее ногами махать! Я ж не железный.

– Тебе тоже без разницы, – заметил оборотень.

– С чего ты взял? Разумеется, я должен тебя убить, и не скрою, что мне этого очень хочется. Но я здраво оцениваю собственные возможности. Прошу тебя, оставь ее в покое.

– Я бы убежал – да из тупика не убежишь, – сказал Волейнар. – А ты перегораживаешь проход.

– Разумеется.

Вот он, нужный мне момент.

Я резко вскинул руку, и нож, взвизгнув распоротым воздухом, по рукоять вошел в горло противника. В то же мгновение меня отшвырнули к стене мощным ударом. В глазах потемнело. Волейнар прижимал меня к кирпичной кладке, его пальцы сомкнулись на моей шее, так, чтобы немного воздуха все же проникало в легкие.

– Вы очень странные, – задумчиво проговорил он. – Тебе так нужна эта женщина? Она сама хотела умереть.

Руки не слушались, в глазах заплясали звездочки – я начал задыхаться. От оборотня разило давно немытым зверем.

Ну что ж, не получилось. Чего и следовало ожидать.

– Я проиграл. – Получалось хрипло, но вполне различимо, хотя сквозь звон в ушах трудно определить точно. – Меня тебе хватит для пополнения… сил?

Он пожал плечами. Я почувствовал движение.

– Пожалуй. Ты сильный. Должно хватить.

– Вот и хорошо. Тогда… убей меня. А она пусть идет.

– Ну вот, снова-здорово. Что еще за благородство?

Он слегка ослабил хватку – в глазах медленно прояснилось, и я увидел его лицо. Лицо было крайне озадаченное. Мне сделалось смешно. Он действительно не понимает?

– Она мне дороже всех на свете. Отпусти ее. Просто отпусти и не задавай лишних вопросов. Да убивай уже, чего встал…

Он рассмеялся.

– Пожалуй, мне тебя хватит! Но десерт тоже должен быть!

Зубы оборотня сомкнулись на моей руке – он явно решил поиграться. Я зашипел, двинул ему в нос, он заскулил и отпрянул, затем ухватил за куртку и швырнул, я вернул долг, вогнав второй нож между ребер, чуть не достав до сердца.

Неожиданно зазвонил колокол, разнося в сером небе тревожный, тяжелый набат. Я, наконец, заметил, что мы находимся прямо под стенами Храма. Фанатики сами сделали колокол и установили его на крыше, в надстройке, сместив наполовину расколотую, наполовину осыпавшуюся, стоявшую там явно до них, скульптуру.

Мы оба замерли, глядя на колокол.

И все заволок красный дым.

Дальше случилось нечто совсем уж непонятное: волк пригнулся, поджал хвост и начал пятиться от дыма, скуля, точно побитый щенок. Я настолько удивился, что даже не ударил. А он отступил на несколько шагов, развернулся и умчался, взметнув пыль и каменную крошку.

– Ты там поосторожнее, Селиванов, – послышалось из окна второго этажа. – Иначе некому будет у нас книжки таскать.

Не обратив внимания на слова Настоятеля, я вскочил и подбежал к Аретейни. Она сидела у стены, уткнувшись лицом в колени, но при моем появлении вздрогнула и подняла голову. Я едва не шарахнулся – глаза были абсолютно пустыми.

– Дэннер… – полуслышно выдохнула она, глядя куда-то сквозь меня. Уголки губ чуть приподнялись в улыбке. Мне померещилось, будто в сердце воткнули хороший такой тесак и медленно проворачивают, раздирая рану. Я просто не мог этого видеть!

Ласточка подалась вперед, уткнувшись мне в плечо.

– А ты зачем пришел?

– Т… тебя искал, – с трудом выговорил я, пытаясь заставить подчиниться задрожавшие вдруг руки. Наконец, мне удалось ее обнять, но голос все равно не появился, а горло сдавило, будто меня все еще душили. – И больше так не делай! Я же… – дыхание перехватило окончательно, и голос прозвучал очень-очень тихо и как-то беспомощно. – Я же тебе говорил, не выходить ночью на улицу…

– Ну и что…

– Ну и что?! Тебя же едва не убили!

– Тебе же только лучше было бы, ты сам сказал…

Ну, спасибочки, родная. Добила. Лучше и не придумаешь. И ведь даже не разозлишься – потому что справедливо.

– Неправда! – выдохнул я, отстраняясь и в каком-то отчаянном порыве встряхивая ее за плечи. Я больше не мог выдержать этой ее отрешенности. – Да очнись ты, наконец!! Все, довольно, мне и без того хватило! Прекрати!

Она вскрикнула и уставилась на меня уже осмысленно.

– Но ты же сказал…

– Да забудь ты, что я там сказал, а что не сказал! Мне не все равно!

Глаза ее распахнулись. Я прекратил орать и отвернулся. Слова дались с трудом, будто приходилось вытаскивать их насильно. Еще бы, я же никогда никому такого не говорил. А тут придется – туман ее знает, что она там еще напридумывает.

– Я также говорил и другое. Но ты, наверное, просто не помнишь…

Красный дым клубился вокруг, создавая какую-то тревожную атмосферу. Рука пульсировала болью.

Я должен уйти.

К примеру, в лес. У меня остались еще патроны. Я должен убить Волейнара и убить себя, пока не стал таким же, как он.

Я больше не человек. Жаль, что именно теперь.

– Не помню, – тихо произнесла Ласточка. Я улыбнулся и щелкнул ее по носу.

– Я же люблю тебя. Не сиди на земле, простудишься.

И чтобы она ничего не заметила, я развернулся и направился по волчьим следам. Пусть считает, что я не навсегда ухожу. Так ей будет легче.

– Дэннер! – Она догнала меня и обхватила за пояс, руки сомкнулись над пряжкой ремня с эмблемой патруля – защиты Города от нечисти. Я почему-то никогда раньше не замечал этой иронии, когда цепляли моих товарищей. А теперь, вот, заметил. Знак патруля на одежде твари – забавно!

– Что с рукой? Тебя ранили?

Проклятье.

– Отпусти.

– Это оборотень.

– Отпусти меня!

– Не вздумай!

– Надо.

– Дэннер, а как же Нэйси? А?.. Мы должны ее найти.

– Этим займется Обрез.

– Обрезу плохо! – неожиданно заорала она, разворачивая меня лицом к себе. В глазах читался настолько неподдельный страх, что я мгновенно понял – это не ложь, и не уловка. – Ему нужна помощь! А кроме нас никто не знает, куда он пошел!

Я сунул руку в карман.

– Тогда скорее.

Волейнар

Ох, и потрепал же меня этот рыжий патрульный...

Туман... Давненько я себя так паршиво не чувствовал. Этот упрямый офицер успел основательно попортить мне нервы еще неделю назад, когда вместе со своим отрядом загнал нас в ловушку к самой реке. Но мы решились на прорыв и ускользнули. Из пятнадцати человек патрульных не вернулись десять. Из восемнадцати голов членов Стаи не вернулись шестнадцать. Никому еще не удавалось так нас потрепать. Даже за туманом. Никому. Мы – Стая. Мы – сильны. Непревзойденно сильны.

Рыжий командир был упрям как сто баранов, силен как лошадь и ловок как куница. Прикидывается честненьким да благородненьким, как там это принято одобрять у людишек – а сам хитрый, что твоя лисица, и обманом вовсе не брезгует. В том бою мы потеряли почти всю стаю, и тогда я понял, что впервые в жизни столкнулся с поистине достойным противником.

Мы нападали раз за разом, короткими резкими атаками, чтобы ударить и мгновенно отступить под защиту леса. Почти все время шел проливной дождь – они отстреливались. Остервенело, яростно, упрямо. Они теряли своих товарищей, и тут же, переступая через трупы, атаковали снова. Мы убивали каждую ночь по одному человеку, рассчитывая вызвать страх, но рыжему офицеру было плевать на убитых. Он вздергивал подчиненных буквально за шиворот, как трясут нашкодивших щенят, и солдаты вытирали на ходу сопли, и снова бросались в бой. Они мерзли в засадах, часами валяясь в кустах под проливным дождем – чтобы затем застрелить очередного члена стаи – аккуратно, точно и безжалостно. А еще нас именуют убийцами – на себя бы посмотрели. Они ничуть не лучше нас. Они – даже хуже. Это благодаря им мир сделался таким.

Человек… венец Природы… ну, да. Человек – убийца Природы, и иначе быть не может. Покажите мне хотя бы одного зверя, который уничтожал бы свою землю. Вот, то-то и оно…

Стая атаковала. Число убитых с обеих сторон переваливало за полдюжины. Рыжий офицер, стоя под проливным дождем на берегу реки, коротко и резко отдавал приказы, и его голос будто рубил мерный дождевой шелест. Мы прятались в кустах неподалеку, и видели все это. Кто-то из патрульных закричал что-то, громко и зло, рыжий отозвался, солдат в ответ поднял винтовку, целясь ему в грудь. Слов мы не разбирали, но сцена была понятна и без слов. Остальные замерли, растерявшись. Глупые, ущербные существа. Рыжий молчал несколько секунд. Затем что-то произнес. Очень тихо, слова слились с дождем, но солдат растерялся и даже, будто бы, опустил оружие.

Вот тут-то рыжий резко вскинул руку – и прогремел выстрел. Солдат вздрогнул и пошатнулся, ухватился за ухо, кровь смешалась с дождевой водой. Рыжий еще что-то сказал, развернулся и направился в сторону лагеря.

Никто не выстрелил в спину. Даже бунтовщик выглядел пристыженным. И все сникли – тише воды, ниже травы. А ведь командир даже никого не убил. Просто припугнул, я так понимаю. Трусы.

Нет, не трусы вовсе. Чтобы с нами сцепиться нужно ого-го сколько смелости. Рыжий не только создал этот огонек, в темном лесу, где каждый вздох может стать последним, под бесконечным ливнем, под серым грозовым небом, в атмосфере ежесекундной смертельной опасности – он не только заставил их не испугаться. Он еще и каким-то непостижимым образом поддерживал в них отвагу. И сражались они под руководством рыжего командира смело и решительно – до тех пор, пока все же не проиграли. Проиграли – но я могу поспорить на что угодно: будь на их месте кто другой – они бы и суток не продержались. Эти же удерживали нас на расстоянии от города в течение десяти дней. Десять дней! Есть, на что дивиться.

Да, я ненавидел рыжего офицера, ненавидел и презирал, как презираю всех людишек – но я восхищался им. И ничего с этим не поделаешь.

А теперь я убегал от проклятого красного дыма, припадая на все четыре лапы и валясь на землю через два прыжка на третий. Подумать только, он едва не вскрыл мне глотку ножом! Да еще и пропорол легкое. Силен, каналья… Будто мало мне было пули этой полудохлой белобрысой шлюхи! Что-что, а не ожидал я от нее пули, да и куда мне было деваться в жалкой маленькой комнатке, заставленной кроватями?! Никакого простора для маневра, даже не увернешься – шлюха рассчитала верно. А все мелкая рыжая дрянь, предательница. Готова лизать руки людишкам и вилять хвостом, только бы ее по головке погладили. Мерзость.

Полковничек и купился. Никчемным стариканом его не обругаешь – а очень хочется. Но тут даже он сдал, увидал смазливую мордашку, и сдал. До чего они все отвратительны… еще Настоятель с его дымом… Зачем он меня прогнал?.. Спасал рыжего патрульного?.. Да, тот проиграл – куда ему, человеку, но проиграл все же честненько-благородненько, дурак. Далась ему эта самка. Все-таки, людишки – очень странные создания. Ничего помимо глубочайшего презрения они не заслуживают.