Текст книги "Живой проект (СИ)"

Автор книги: Дарья Еремина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

LPI

, фактически являются рабами корпорации. Представьте себе: целая страна рабов-профессионалов. Они не имеют практически никаких прав, не получают заработной платы, а после выслуги генетически запрограммированного тридцатилетнего срока умирают. Давайте называть вещи своими именами. Корпорация выводит рабов, использует их, наживаясь на неоплачиваемом труде, а потом убивает. При этом арендаторам и властям, пользующимся услугами

LPI

необыкновенно выгодно такое положение дел. Плюсы огромны: во-первых, практически никаких налогов; во-вторых, это физически усовершенствованные и великолепно подготовленные специалисты по цене на порядок ниже подобного специалиста-человека или андроида; в-третьих, нет необходимости содержать клонов по достижении пенсионного возраста. Вот такой людской конвейер, господа. И при этом, несмотря на искусственность их происхождения, клоны являются самыми натуральными людьми. Такими же, как каждый из нас: о двух руках и ногах, разумных, в меру чувствующих и, не побоюсь этого дополнения, обладающих душой. За них некому заступиться, их положение выгодно корпорации, выгодно ее клиентам. Им выгодно, но мы-то с вами – люди! Как можем мы наблюдать и поощрять объективное рабство в наше время, в нашем мире? Свою дальнейшую деятельность я планирую посвятить решению затронутых вопросов: запрет на выпуск клонов-профессионалов и предоставление уже существующим живым проектам человеческих прав. Подробный план решения второго вопроса в приложении два. Спасибо за внимание. Ролик закончился. С минуту Ольга сидела неподвижно, уставившись невидящим взглядом в угол комнаты. Потом молча запросила у

LLS

контакты, но передумала. Вылезла из кресла, намереваясь ополоснуть чашку. Не успела она зайти в ванную, как один из контактов вызвал ее сам. Некоторое время Ольга смотрела на лицо: Миша. Он перестал звонить ей с год назад, когда она перестала отвечать. – Да. – Олька... – усмехнулся он удивленно. Похоже, Михаил не рассчитывал на ответ. – Что ты думаешь о докладе Высоцкого? – Я согласна с ним в первом пункте и не согласна во втором. – То есть пусть уже существующие клоны останутся рабами, но новых выпускать нельзя? А через тридцать лет умрут остатки, и все будет как раньше? – Да. Возникла пауза. – Только как раньше не будет, Олька. Даже не учитывая потерь после подрыва кальдеры, мы вымираем стремительно и закономерно. А я – рабовладелец, Оленька. Боюсь, не единственный на планете, но теперь явно самый известный. – Вероятно. – Хочешь узаконить отношения с рабовладельцем? Ольга вздохнула и прикоснулась ко лбу, устало провела ладонью по лицу. – Миш, как до тебя еще донести, что у нас больше нет отношений?! – Ты права, это слишком личный разговор. – Не приезжай. Михаил засмеялся. – Пожалуйста, не приезжай! – повторила Ольга, прекрасно понимая бесполезность просьбы. – Хорошо. – Что? – не поверила она. – Ты слышала. Я не приеду. По крайней мере, сегодня. Спасибо, что ответила. Пока. – Пока. Ольга прикрыла веки и выставила статус “не беспокоить”. Ей очень захотелось оказаться в Москве. Но не потому, что там Михаил, а потому что там была ночь. Что-то странное и неописуемое появилось на станции, когда Ольга вышла из своей комнаты. Мерещилось, что стены коридоров покрылись плесенью, окружающие люди все на одно лицо, а воздух пропитан ядовитым газом. Ей стало душно, хотелось сбежать. Но бежать было некуда. Она могла беспрепятственно миновать защищающий станцию купол, но сдвинутые стены в ее сознании покинуть было сложнее. Ольга знала: где бы она ни попыталась скрыться, Михаил найдет ее. Также она знала, что на любом клочке земли она обязательно встретит знакомое лицо какого-нибудь живого проекта. И два этих факта сливались для нее в один нелогичный вывод: все люди для него – живые проекты, а он – рабовладелец даже для людей. И приходилось гнать от себя мысли о том, что если нельзя сбежать, то остается лишь два варианта: смириться или умереть. К суициду Ольга была не склонна, а смиряться, несмотря на покидающие ее силы и надежду, не спешила. Получался тупик, сбежать из которого невозможно. Ольга шла по направлению к комнатам отдыха в жилом секторе первого этажа. Она проходила здесь ежедневно по нескольку раз уже более полугода, но только теперь обратила внимание на фотографии, украшающие одну из стен. До этого Ольге казалось, что на фотографиях лица сотрудников корпорации, она воспринимала их как портреты классиков в кабинете мамы. Остановившись и впервые приглядевшись, она поняла, что перед ней фотографии живых проектов. Часть из них была в белых рамках, часть в желтых и часть – в синих. Всего их было около десяти. Оглядевшись по сторонам, она увидела знакомое лицо. – Макс, привет, – подняла она руку. Инструктор приветливо улыбнулся и подошел. – Что значат цвета рамок, ты знаешь? – Станции, где разрабатывались проекты. Белые – наши, желтые – Песок-2, синие – Океан-3. – А, понятно, – Ольга скользила взглядом по лицам, большая часть которых была знакома любому обывателю, – и что, здесь все живые проекты, выпущенные корпорацией? – Наверно, да, – пожал плечами мужчина, – не знаю, Оль. Я к Валету, через десять минут тренировка. – Давай, – подбодрила Ольга и пару секунд наблюдала за удаляющимся в направлении лифтов тренером. – Нет, девушка, здесь не все, – послышался голос сбоку. Ольга обернулась. Рядом стоял и переводил взгляд с фотографии на фотографию смутно знакомый, виденный ранее служащий корпорации. Его белобрысая шевелюра явно нуждалась в услугах парикмахера. С первого взгляда он не вызывал никаких эмоций: ни положительных, ни отрицательных. – Валерий, – представился он, протягивая ладонь. – Ольга, – пожала она его руку. – А каких проектов здесь нет? И почему? – Так, здесь точно нет частных заказов и пары проваленных проектов. Вы же знаете, корпорация выполняет и частные заказы на клонирование. – Понятно, – кивнула Ольга. – Не знала, что были и провальные проекты. – Конечно, были, и значительно чаще успешных. Я участвовал в одном из них, – засмеялся Валерий, – чести мне это, конечно, не делает. – В общем-то, логично, – подумала Ольга вслух, – проваленные проекты списаны, а здесь представлены только существующие. А частные заказы – частное дело заказчика. Вывешивать эти лица было бы опрометчиво. – Да, все так, – согласился мужчина. – Только один проваленный проект точно не списан. Мастер-образ живет и здравствует, работает в головном офисе корпорации в финансовом департаменте. – Вы серьезно? Откуда вы знаете? – Да он был здесь прошлой осенью, случайно встретились. Я принимал участие в его разработке. Очень удивился, увидев его: думал – списали, а нет. – Потрясающе... бывает же. Спасибо, Валерий, всего доброго. – И вам, Ольга. Женщина направилась к лифтам, настроение явно улучшилось. Она не смогла бы объяснить, что именно развеселило ее: факт того, что и у корпорации случались провалы, или то, что и неудавшемуся живому проекту каким-то удивительным образом удалось выжить. Потом она натолкнулась на мысль, постепенно стеревшую улыбку с ее лица. А ведь каждый незнакомый человек может оказаться клоном – живым проектом или частным заказом. Ей стало неприятно от этой мысли, и женщина поспешила заняться делами. В конце концов, впереди был еще целый рабочий день. 22 “Сделанное профессором Высоцким заявление аналитики называют никак иначе, как жестоким ударом под дых родной корпорации. Но судя по отсутствию реакции со стороны президента

LPI

, этот удар Михаил не только пропустил, но и, кажется, вовсе не заметил. Что, вы думаете, интересует подвергшегося жесткой критике президента корпорации? Поищем ответ в мировой бирже тендеров!

LSS

LPI

выиграла тендер на обработку данных с семидесяти спутников разорившейся на днях телекоммуникационной компании “Tele-3”, чье имущество переходит государственной корпорации “Русь”.

Федор Иванович позвонил утром второго июня. Александр только вышел из душа после пробежки. – Доброе утро, Саша, ты еще не убегаешь? – Здравствуйте, Федор Иванович. Десять минут у меня есть. – Что ты скажешь о докладе? – Вы не использовали ни одной присланной мной строчки. – У тебя не так много времени для работы. Тебе пригодятся собственные тексты для публикаций. Слишком мало времени выделено на выступление, нужно было успеть сказать самое важное. – Да, я обратил внимание, что для вас является самым важным. Голос Александра оставался спокойным, практически безучастным. Профессор устало вздохнул: – Я понимаю, Саша, первая часть моего доклада могла оказаться для тебя неожиданной. – Вы подставляете себя под удар, Федор Иванович, – перевел тему живой проект. – Саша, впереди еще столько работы, разве есть время для опасений, разве имеем мы право распылять силы на страхи? – Будьте осторожны, Федор Иванович, – проговорил Александр, и голос его неуловимо потеплел, – я вам не судья, но есть люди, способные посчитать себя вправе остановить вас. – Я смогу о себе позаботиться, мой мальчик. Ты так и не ответил на мой вопрос. – Я считаю ваш доклад вполне цельным, поднятые вопросы животрепещущими, а выбранная манера изложения – самой верной. – Саша... – ученый сделал паузу, – я понимаю твои чувства. Поверь, это борьба не против тебя и не против твоего вида, даже не против корпорации. Это борьба “за”! За человечество! Александр промолчал. В этот момент ему вспомнилась Ольга и ее пример с чашами весов, на которые живым проектам недосыпали чувств. Он не мог не соглашаться с ней. Но тогда почему ему было столь неприятно продолжать этот разговор? – Хорошего дня, Федор Иванович. – И тебе, Саша. Отключившись, живой проект присел в кресло, но сразу за этим поднялся и начал одеваться на работу.

Машина Михаила выруливала на шоссе и никому не мешала, когда старый баклажановый седан решил перестроиться со второй полосы на третью. Объезжавшая неторопливое безобразие по третьей полосе девушка на внедорожнике не нашла другого варианта, как вывернуть вправо и “встретиться” с машиной Михаила. – Твою мать! – сказала девушка тоном праведного негодования. Михаил заметил, что напугало девушку, но виновника уже и след простыл. – Этот гад! – указала она пальцем в направлении Москвы. Михаил остался в машине и рассказывал Петру о миловидной блондинке, состояния которой хватило на отключение управляющей электроники в машине, но не хватило доставить мозгов в собственную голову. – Вика, ты передала страховой информация о ДТП? Знак поставила? – он обернулся назад, чтобы проверить. – В ту же минуту, Михаил, – подтвердила

LSS

. – Когда уже ты научишься уступать дорогу девушкам! – усмехнулся Петр через пятнадцать минут, оценив положение. Михаил не без удивления посмотрел на ДТП новым взглядом. Вздохнул, качая головой: этого еще не хватало. Услышав реплику Петра, девушка, подставившая лицо утреннему солнышку тут же, на обочине, согласно продолжила его мысль: – Не говорите, мужчина! Всем нужно быстрее, а чтобы пропустить машину слева... справа... слева! Сотрите вашу систему управления, она ни к черту не годится! Михаил с досадой посмотрел на друга: спасибо. – Ладно, поехали, – вздохнул Петр, направляясь к своей машине. – Куда это вы? А как же я? – запротестовала девушка. – Страховой зонд подлетит с минуты на минуту, – крикнул ей Петр. – Мужчина, это крайне невежливо с вашей стороны! – крикнула она Михаилу, садящемуся в машину и не удостаивающему ее ни малейшим вниманием. Они уехали. Девушка заскучала и вернулась в салон автомобиля. Через минут десять, действительно, подлетел обещанный зонд страховой компании. – Железяка, что это за высокомерный тип? – спросила его виновница происшествия. – Владелец пострадавшей машины? – уточнил агент, управляющий зондом из офиса, а может из собственной спальни. – Вы новости смотрите? – Новости? За кого вы меня принимаете? Зонд облетал машину, снимая повреждения. Зависнув на мгновение рядом с лицом девушки, он направил на нее свой единственный глаз и произнес по-старчески устало: – Это Михаил Юрьевич Королев, президент Live Project Incorporated. Девушка с минуту молчала, зонд поднялся над ДТП. – Он живет... здесь? – спросила она истончившимся голосом, практически взвизгнув на последнем слове. – А вы думали на луне?

Несколько минут в салоне машины Петра было тихо. – У нас готовы ролики с живыми проектами? – Монтируют, по идее. Вчера должны были прислать версии, но ты решил покичиться своей властью и отправил меня в отпуск. Липа перекрыла доступы. – Когда я забуду о встрече с представителями компании, лично приехавшими заключить контракт на несколько сотен миллионов, можешь отправить в отпуск меня, – ответил Михаил. – Ты их утверждаешь или на четвертом сами запустят? – Я. – Почему ты не доверяешь людям, которым мы платим зарплату за выполнение совершенно конкретной работы, и которые до твоего появления в компании как-то справлялись? – Потому что все мы люди... – монотонно отвечал Петр, – а люди несовершенны. – Да, вчера ты мне это доказал, – усмехнулся Михаил. – И я в том числе. И ты. – Демагог... – Мы что-нибудь ответим Высоцкому или будем игнорировать? – Игнорировать. – Меня поражает твое спокойствие, – поморщился Петр. – Ты можешь подраться с единственным другом из-за бабы, но разобраться с клоном и создавшим его стариком ради собственной корпорации считаешь беспринципным. Они въехали на территорию офиса. Петр не стал заезжать на стоянку и остановился на стихийной парковке недалеко от главного входа. – Я уже привел свои доводы. Если у тебя отшибло память, покури травок. Высоцкий и Александр действуют последовательно. Я знаю чего от них ожидать. Ты же, друг мой, сделал совершенно конкретный выбор и, если теперь идешь на попятную, я имею право, во-первых, это знать, а во-вторых, поставить тебя на место. Петр отстегнул ремень безопасности и положил затылок на подголовник. – Миха, ты дурак, – сказал тихо. – О каком выборе с моей стороны ты говоришь? – он обернулся к другу. Несколько мгновений они буравили друг друга взглядом, затем губы Михаила растянулись в улыбке: – Ты прав, – он покачал головой. – Я – дурак. Я действительно думал... Он засмеялся, отстегиваясь и вылезая из машины. – Петя, а друг ли ты мне вообще? – спросил, облокачиваясь на крышу машины. Петр не знал, что ответить. Если “быть другом” значило отказаться от призрачной надежды быть с женщиной, которую любишь чуть ли не с детского сада, то он не мог считать себя другом Михаила. Но это единственное, чего он не мог сделать ради него. Подняв лицо и встретившись с президентом взглядом, Петр так и не выбрал ответ. – Ответь себе, мне можешь не отвечать, – усмехнулся Михаил и направился ко входу в здание офиса. – И иди уже в отпуск! – Миха, стой! Михаил обернулся к заму, потом вернул взгляд к входу в здание. Он думал, это сотрудники общаются перед началом рабочего дня, но теперь заметил то, что увидел его дальнозоркий товарищ. У подъезда толпились журналисты. Он усмехнулся, отвечая на запрос связи от PR-директора. – Миша, у подъезда пресса. Какие распоряжения? – спросила Галина. – Проводи в конференц-зал. Он продолжил путь, наблюдая, как впереди освобождается проход. Через несколько шагов его догнал Петр. В одном из лифтов ждала Галина. Когда президент с замом зашли и створки закрылись, она передала Михаилу планшет с перечнем вопросов, которые президент корпорации мог услышать от ожидающих его в конференц-зале корреспондентов. Проходя в свой кабинет, Михаил знакомился с вопросами. – Доброе утро, Михаил Юрьевич, – поздоровалась Людмила, поднимаясь – звонили... – Доброе, потом, – кивнул он, проходя к себе. Присев в кресло, он продолжил чтение. Петр привалился к подоконнику, Галина села за стол. – У тебя ответы на первый пункт противоречат ответам на второй, – поднял глаза Михаил. Наблюдая, как он закуривает и продолжает чтение, Галина виновато пожала плечом. – Галя, – поднял Михаил взгляд еще через пару минут, – мы не выбираем между сворачиванием деятельности “Живого проекта” и наделением живых проектов человеческими правами. Мне нужно это озвучивать, так не понятно? – Понятно, Миш, но либо они такие же, как мы, люди и не представляют угрозу для человечества, либо не люди в принципе и вопрос о правах неуместен. Михаил недовольно покачал головой и поднялся. Захватив пепельницу и подготовленные PR-отделом ответы, он подошел к окну. Передал планшет Петру. – Люди представляют угрозу. Особенно, такие как мы, – сказал Михаил через минуту. – А вот животные под присмотром и говорящие холодильники – вряд ли. Пошли... В большом конференц-зале головного офиса корпорации собралось около тридцати представителей прессы. Четверо сотрудников службы безопасности, двое из которых являлись живыми проектами, встали по стенам. Поприветствовав собравшихся, президент сразу озвучил, что не планировал обращать внимание на выступление своего бывшего сотрудника. Он нахмурился, заметив, что от силы половина оказалась реальными людьми, и сел за длинный стол. Вопросы были ожидаемыми: каковы дальнейшие планы корпорации на выпуск клонов? Будет ли “Живой проект” бороться против наделения клонов человеческими правами? Как президент лично относится к заявлению старого друга семьи о том, что увеличение поголовья живых проектов может пагубно сказаться на развитии человечества? Михаил отвечал следующее: – Мы не планируем приостанавливать свою деятельность или менять ее направление, так же, как не планируем бороться против чего бы то ни было. Если у профессора Высоцкого освободилось время для подобной деятельности, вести ее – его право. Не реагировать на провокации – право корпорации. Желание профессора Высоцкого считать себя другом моего отца вполне оправдано. Но это не отвечает действительности. Приписывать же моему отцу свои опасения, касающиеся развития генной инженерии и использования ее на благо человечества, – значит открыто лгать. Мы обескуражены подобными выходками профессора и склоняемся к мнению, что покинув станцию и привычное окружение, он несколько двинулся рассудком. Посудите сами: на протяжении десятков лет профессор Высоцкий участвовал в разработке и подготовке живых проектов. А после выхода на пенсию корпорация, работе в которой он посвятил полжизни, вдруг становится врагом человечества; а живые проекты, которых сам же проектировал, становятся людьми. Где логика? Где здравый смысл? – Вы относитесь к живым проектам как к животным или как к андроидам? – спросила женщина в первом ряду. – Я отношусь к живым проектам как к живым проектам, – ответил Михаил. У него возникла свежая мысль, и президент чуть распрямился, продолжая: – Так или иначе, клонированием в мире заняты не один десяток компаний, но у нас есть и неявные конкуренты. Например, один из лидеров рынка в своем направлении – японская корпорация Toshiba Robotics, выпускающая хоть и менее походящих на людей профессионалов с электронной начинкой, но в не менее масштабных объемах и уж никак не менее успешно справляющихся со своими функциями. Почему же профессор Высоцкий не присовокупил разработки других компаний, специализирующихся на генной инженерии или роботов Toshiba Robotics к нашим живым проектам, выступая за наделение их человеческими правами? И какова вероятность того, что направленная против “Живого проекта” деятельность не оплачена одной из подобных компаний? В зале поднялся гул. Галина и Петр переглянулись. Михаил сдержался, чтобы не достать сигарету. Он планировал ответить еще на пару вопросов и покинуть помещение. Уделенного прессе внимания было вполне достаточно. Он обратил внимание на быстрое движение сотрудника СБ у правой стены, на переферии зрения. Поднял взгляд к лицу живого проекта, и в тот же момент его откинуло назад. В зале послышался крик, Петр и Галина кинулись к президенту. Упав на пол вместе со стулом, он зажимал рану под ключицей. – Какая сволочь... – поморщился зло. – Лежи, – приказал Петр, прижав пытающегося подняться друга к полу. В зале нарастал гам. Петр вытянул шею, осматриваясь. Двое сотрудников СБ под руки тащили обмякшего человека. Живой проект уже убрал ДЭШО, которым обезвредил стрелявшего. Когда Михаил поднялся, выпроваживаемые службой безопасности журналисты ловили последние эксклюзивные кадры. В течение нескольких минут в сети появились статьи, заголовки которых соревновались в остроумии: “Рабовладелец не планирует прекращать выпуск клонов”, “Покушение на президента корпорации “ЖИВОЙ ПРОЕКТ”, “Атака клонов неминуема”, “Кто оплатил компанию профессора Высоцкого?”, “Михаила Королева спас живой проект”, “Кто заказал президента?” и прочие подобные. Не было выпуска новостей, где не муссировалась бы поднятая Высоцким тема и покушение на жизнь президента

LPI

. Игнорировать, как планировал Михаил, не получалось.

– Я хочу, чтобы этот живой проект был в моей личной охране, – говорил Михаил ближе к вечеру, когда из него вытащили пулю и он успел поспать. – Будет, – Виктор стоял навытяжку, слушая распоряжения президента. – Максим у двери, но я оставлю еще пару парней. Когда вас забрать? – Завтра в шесть утра. – Насыщенный день, – усмехнулся Петр, когда Виктор покинул палату. Он сидел на подоконнике, привычно вытянув ноги. – А ведь, эта девка с утра попыталась меня остановить, – вспомнил Михаил. Петр рассмеялся в ответ: – Может ей еще и цветы послать за эту попытку? – А пошли, – Михаил опустил голову на подушку. – Мне не нравится, что на меня покушаются без объективных причин. – Мих, ты серьезно? – удивился Петр. – Что тебе больше понравилось бы: чтобы покушения не было вовсе или чтобы у стрелявшего были причины серьезнее, чем опасение за судьбу мира? – Второе. И я серьезно, – Михаил встретился взглядом с другом. – Это не должно перерасти в истерию. Не факт, что следующий также будет использовать устаревшее оружие. Поискав глазами свою одежду, Михаил указал подбородком другу: – Подай сигареты, будь любезен. – Тут запрещено курить, – качнул головой Петр. – А ты пепельницу пока поищи, стаканчик что ли... Петр поискал глазами что-нибудь, что могло сойти за пепельницу, и не найдя ничего подходящего, вернул взгляд к другу: – Ты все еще хочешь отправить меня в отпуск? – Да, это решено. Тебе нужно отдохнуть. Хоть у кого-то из нас должна быть свежая голова, а я не могу уехать. – Я возьму яхту? – Пепельницу мне найди и бери что хочешь. 23 “Стремительный рост популярности “живого проекта: Александра” уже побил рекорды последних лет! Даже первая неделя шоу “Лунная база” ныне осталась позади! В “Вопросах LPI” кипят обсуждения самых неожиданных заявлений, не пропустите! А вот в “Вопросах TR” намек на козни конкурентов не вызвал отклика. И это неудивительно! Анонс новой модели кукол с продвинутой обратной чувствительностью уже третью неделю держит мир в напряжении. По признанию мистера Гото, сумма предварительных заказов новой модели уже втрое превысила даже самые смелые ожидания! Начало продаж приурочено к международному дню ненасилия – 2 октября. Теперь пользователь может уловить тончайшие ароматы, а кожа способна чувствовать слабейшие импульсы, такие как прикосновение ветра! Это новое слово в полноценной и безопасной реальности!”

Александр не ожидал подобного ажиотажа. Все публичные контакты были завалены запросами, поднятые им темы в информсетях по активности вышли в топ. Но далеко не все выступали за наделение живых проектов человеческими правами. Масса откликнувшихся была против увеличения количества живых проектов, их существования и функционирования в принципе. Заведенные Александром площадки были похожи на места боевых действий. Тем не менее, сторонников насчитывалось сотни тысяч. Активный же прирост, как приверженцев этой идеи, так и противников, пришелся на второе июня. Без удивления Александр наблюдал за активностью PR-отдела корпорации. Появились аргументированные, профессиональные статьи, в которых тема человеческих прав для клонов высмеивалась или осуждалась. Через неделю после выступления Федора Ивановича на форумах появились ролики корпорации. Увиденное стало для него неожиданностью. Были отсняты “интервью” с телохранителями и спасателями. У обоих, как и у большинства живых проектов массового производства, выработка гормонов, отвечающих за чувства, благодаря которым люди способны радоваться и грустить, привязываться и любить, стремиться к самовыражению и самореализации, были сведены к минимуму. Саша не питал иллюзий по этому поводу, но все же представленные бездушные клоны, почти роботы, явно переигрывали. На Арктике-1 при нем было выпущено несколько партий живых проектов: телохранителей, спасателей и техников. Он понимал, чем отличаются эти живые проекты от него самого или от людей. Но эти отличия не делали эти виды – недочеловеками. Еще через пару дней на его ресурсах начали появляться любительские видеозаписи с общей тематикой: расправы над живыми проектами. Сначала Александру казалось, что их выковыривают из всех кладовых интернета, накидывают старые, линкуют повторы. Но просматривая один за другим, день за днем, он начал понимать, что все свидетельства свежие. С тем же рвением, с каким мировая общественность откликнулась на вопрос о человеческих правах для живых проектов, люди выражали свое мнение по вопросу профессора Высоцкого, что был озвучен первым. А так как живые проекты не имели гражданской принадлежности, фактически не обладали статусом людей, то и за нанесение им физического вреда или убийства наказание полагалось как за нанесение корпорации Live Project Incorporated материального ущерба. Это пугало не многих. Судя по комментариям, тем людям казалось, что они очищают мир. Они кричали, что защищают человечество. Это был открытый протест обывателя против корпорации – уничтожение ее собственности. И та часть, что выступала за наделение клонов человеческими правами, была не в силах уберечь их. Не в силах был и Александр. Федор Иванович писал: “Саша, я не ожидал подобной реакции. Это страшно! Это ужасно! Я чувствую себя в ответе за происходящее. Но более всего меня пугает твое возможное осуждение. Я не сожалею о содеянном, но методы, которые выбрали люди для демонстрации своего мнения – неприемлемы! Я заявлю об этом в ближайшем интервью и в ближайшей статье от своего имени. С другой стороны я вижу, что был прав: понимание происходящего пришло давно, мой доклад стал лишь катализатором. Искренне надеюсь, что над тобой не висит угроза физической расправы ни со стороны корпорации, ни со стороны их противников. Ты уникален и это защищает тебя. Пожалуйста, будь осторожен...” Статьи Александра, которые теперь были готовы размещать практически любые издания, кроме официальных корпоративных изданий

LPI

, располагались рядом со сводками о скандале вокруг “Живого проекта”. Александр подписывал их “живой проект: Александр”. Подтверждением являлся публичный идентификатор с паспортного чипа. Об этом живом проекте обыватель не слышал. Любые информационные “вбросы” от него сопровождались недоверчивыми, а то и издевательскими замечаниями. Тогда же, во второй половине июня, в крупнейших изданиях с разрешения Александра был опубликован тот самый общественный id. Теперь Александра мог идентифицировать любой человек на улице. Федор Иванович писал: “Саша, ты сошел с ума!” Саша вернулся в Рын-пески на станцию Песок-2. На опасения Федора Ивановича он не реагировал. Для многих обывателей, не особо интересующихся вопросом живых проектов, но с любопытством наблюдающих за разразившимся скандалом, было удивительно, что идентификационные чипы клонов ничем не отличаются от паспортных чипов обычных людей. Тем не менее, клонирование с переменным успехом было разрешено на территориях большей части мира правительствами и госкорпорациями.

LPI

использовало стандартные идентификаторы с данными вида, серии и порядкового номера, что соответствовало мировым стандартам авторизации. Коллеги и руководство Александра смотрели на него косо и с удивлением. В мановение ока всем стало известно, что финансовый планировщик корпорации заодно с профессором Высоцким. Но удивляло их не то, что живой проект активно борется против сложившихся за минувшие десятилетия положения дел, а то, что руководство корпорации ему это позволяет. Не прошло и двух недель после выступления профессора Высоцкого, как Лемитов, остающийся начальником Александра, сказал коллеге между делом: – Он стал неприкасаем... К Александру осознание этого пришло несколько позже. Живой проект оказался в центре общественной деятельности, сетевые издания боролись за его публикации, он оказался на самом виду. И о нем писали, и писал он. И все что он имел сказать, горячо обсуждалось. Фактически ничто не мешало устранить его самым благообразным образом, но Александр перестал опасаться этого. Что-то подсказывало ему, что для президента корпорации пойти на этот шаг означало позор больший, чем его, Александра успех. И еще он понимал, что несмотря ни на что, первым пунктом своего доклада, вылившимся в неугасающий скандал, Федор Иванович отвлек внимание руководства корпорации от деятельности самого Александра. Он мог в сравнительном спокойствии готовить следующие шаги, пока корпорация разбиралась с ущербом от нападений на живые проекты по всему миру; боролась за клиентов, которые предпочитали приостановить сотрудничество до более спокойных времен, так как в мановение ока сотрудничество с “Живым проектом” стало дурным тоном и портило репутацию компаний, радеющих за будущее человечества; сражалась с убытками и прессой. Ольга с памятного ночного разговора в марте написала Александру четыре письма. Шестнадцатого июня он получил пятое. Шел третий час ночи. Глядя на ее имя, Саша опасался открывать письмо. Несомненно, он думал о ней, давая согласие на размещение id своего чипа в прессе. Он думал о ней каждый раз, отвечая на письма о роде своей деятельности и месте в корпорации. Опасался и ждал, что рано или поздно для нее станет очевидным, что он – живой проект. Опасался, ждал и шел вперед, шаг за шагом, день за днем по миллиметру продвигаясь к своей цели. Он не думал, что сделает и что скажет, если до нее дойдет информация о живом проекте, баламутящем людские массы. Он не думал и не предполагал, как она на это отреагирует, лишь помня тот разговор продолжительностью в день. Он помнил брезгливые складочки в уголках ее губ, когда она говорила о клонах. Помнил, с какой твердостью и непререкаемостью она отстаивала свое мнение. То самое мнение, борьбу с которым он оплачивал, возложив на нанятых людей и волонтеров. Он понимал как маловероятно то, что она захочет сказать ему хоть слово после того, как узнает правду. Но надеялся, что если это произойдет после, уже после. Если он перевернет мир с ног на голову для того, чтобы доказать ей, что он – человек, – она все же сможет взглянуть на него по-другому. Нет, Александр вел свою борьбу не ради этих призрачных, но поддерживающих его надежд. Но за месяцы, прошедшие со дня их знакомства, Ольга не покидала его мыслей и не позволяла забыть о себе. Он помнил ее ясное лицо, ее забавную рассеянность и блеск волос, помнил тепло ладони и смех, помнил удивительные глаза, прячущиеся за ресницами, когда их взгляды встречались. Помнил ее меланхоличное спокойствие и консерватизм; неожиданную эрудицию, раскрывавшуюся в долгих разговорах на хорошем, становящимся практически ископаемым, русском языке. Он помнил неожиданное до знакомства с ней влечение к человеку и женщине, столь непривычно настоящей, реальной, отчаянно естественной, будто сложившейся из воспетых образов прошлого, прошедшего сквозь века и материализовавшегося в плотную, осязаемую, уникальную личность. И ни на секунду он не усомнился в своих действиях прошлых, настоящих и планируемых. Собравшись, он открыл письмо. “Сашенька, здравствуйте! Этот доклад профессора Высоцкого свел мир с ума! Я не понимаю, как это может происходить в наш век, в нашем мире. Я сижу здесь, в Арктике, но мне мерещится кровь на собственных руках. Я не понимаю... и мне страшно...” Успокоено вздохнув, Александр улыбнулся. Ни сегодня, ни сейчас, ни в этом письме. Он подумал, что Ольга переживает за живые проекты, но следующие строки разубедили его. “Саша, как люди могут так себя вести? Ответьте мне, потому что сама я не в состоянии это осознать и принять. Что в человеческой природе позволяет проявлять такую жестокость к существам несовершенным, вторичным, с притупленным инстинктом самосохранения? Ввиду чего они считают себя вправе с подобной агрессией уничтожать чужую собственность? Объясните мне, Саша! Я не хочу вникать в детали происходящего. Мне претит сама мысль о том, что современный человек считает себя не только вправе вести себя подобным образом, но и видит в своих действиях что-то благородное, оправдывается стремлением к сохранению своего вида. Если это люди, то мне стыдно за то, что я – человек. Мне больно от происходящего. Вместе с тем, я согласна с Федором Ивановичем в вопросе о массовом выпуске живых проектов – это необходимо остановить. Возможно исключение для проектов с усиленной физической базой и реакциями, подвергающихся физической опасности, такими как телохранители и спасатели. Но в эксклюзивном праве на интеллектуальный труд человеку отказывать непозволительно. Правда, второй пункт его доклада меня несколько удивил. Честно, я была обескуражена, обнаружив, что человек такого ума мог предложить такую глупость: человеческие права клонам. Я вспомнила наш спор и теперь понимаю, откуда ноги растут. Если вы отстаивали тогда идеи своего старшего друга, то я могу понять вас. В любом случае, я стараюсь отгородиться от этого скандала. Поддержка деятельности профессора Высоцкого путем уничтожения собственности корпорации должна быть неприемлема для разумного человека. Это просто дикость какая-то! Искренне сочувствую вам, Саша: вы в эпицентре этого кошмара. Надеюсь, вас не заденет ни с какой стороны. Опасаться за сотрудников корпорации и в наибольшей степени – головного офиса, меня заставляет покушение на президента. Я две недели не могла прийти в себя от шока, как это вообще возможно: выразить свое негодование (так мне объяснил знакомый, осведомленный о причинах покушения), свое “беспокойство” о судьбе человечества путем покушения на жизнь главы корпорации! Это нормально? Мы сходим с ума! Все мы сходим с ума, если спокойно воспринимаем подобные методы. Я пытаюсь остановиться, не думать об этом, не писать вам, но каждый раз возвращаюсь мыслями к докладу профессора и разразившемуся скандалу. Я зареклась смотреть новости, пока этот ужас не утихнет. Должно же это закончиться, есть же управа на любое безумие? Хотя бы власти должны прекратить это. Возможно, я утрирую, и все не так страшно? Скажите мне, что я преувеличиваю, и масштабы противостояния сторонников и противников Высоцкого не переходят все разумные границы, умоляю вас! Я пишу это письмо, и во мне кипит негодование. Не могу успокоиться, не могу смириться с тем, что стала невольным свидетелем низости людской, слабости, проявляющейся в расправе над бесправными и несовершенными существами. Меня просто трясет и, возможно, я пожалею о том, что пишу вам это. Наверняка. Но если вам это неприятно; если вы, читая эти строки, усмехаетесь, напишите мне. Если вам не близка моя позиция, и вы считаете мою реакцию глупой, возможно... возможно, мы слишком разные, и вы просто не в состоянии разделить моих чувств. Я не имею в виду безразличие и холодность, я говорю об отсутствии интереса, времени или желания уделять внимание таким вещам. Тогда я никогда вам больше не напишу подобного. Просто ответьте. Для меня это важно. Даже если вы в корне не согласны с моей позицией. Главное, чтобы вы не были безразличны. Безразличие убивает душу. Это самое страшное, чем может быть болен человек. И поэтому тоже я никогда не признаю за живыми проектами права носить звание “человек”. Это все равно, что по факту создания признать за ними, обделенными, душевную болезнь, имя которой – безразличие. Почти восемь месяцев прошло со дня нашего знакомства. Это огромный срок для человека, способного скучать. Возможно, вы не относитесь к таким людям. Мне иногда кажется, что я начинаю забывать ваше лицо. Это страшно, потому что я готова забыть сотни виденных в жизни лиц, но только не ваше. Это все равно, что начать забывать, как выглядит мир под светом солнца, когда он погрузился в холодный мрак десять лет назад. В вас есть что-то необъяснимо влекущее, сильное, основательное, позволяющее довериться и оберегающее. Если бы мне грозила опасность, только за вашей спиной я желала бы укрыться. Вот что я пытаюсь сказать. Вам может показаться это смешным, но для женщин это важно. Я – не исключение. Хотя не только ощущение безопасности не дает мне ни единой возможности забыть о вас, перестать думать хоть на день. Я чувствую себя странно, когда замечаю, что мы до сих пор на “вы”. Я не хочу волновать вас строками электронного письма, когда сама нахожусь в тысячах километрах (и даже не знаю, отвечает ли это действительности, потому как я не представляю где вы сейчас). Но не думаю, что для вас станет откровением то, что в мысленных диалогах и не всегда невинных фантазиях мы давно уже на “ты”. Это странно, я не понимаю причин столь настойчивого дистанцирования. Я хочу быть ближе. И я хочу близости. Не пытайтесь убедить меня в том, что наши желания не совпадают. В это будет невозможно поверить. Лучше попытайтесь объяснить мне, почему вы не находите возможности приехать на станцию и не позволяете навестить вас. Последнее письмо удивило меня. Я могу приехать, Саша. Что мешает вам сказать мне “да”? Это все так странно, принимая во внимание вашу взаимность. Я просто не понимаю. Объясните мне, Саша. Это не просьба, это требование. Ну, или мольба... Я хочу сказать вам так много, но не так, лично. Я боюсь не дождаться вас и сойти с ума. Здесь тысячи клонов на одно лицо, здесь каждый день похож на предыдущий, здесь всегда один вид из окна: снег и забор! Только вы скрашиваете мои дни и ночи. И если это откровение было излишним, простите меня. Вы нужны мне. Ваша сила, ваша поддержка и ваша любовь. Не пропадайте, Сашенька. Ольга” Перечитав письмо, Александр закрыл глаза. Ничто и никто не мог поколебать его уверенность в том, что он все делает правильно. Но читая вторую часть этого письма, он думал о встрече, на которой президент предложил ему права и свободу. Предложил остановиться взамен на звание “человек”, как выразилась Ольга. На минуту он позволил себе слабость представить, что согласился. И от этого стало еще тяжелее. Александр испытал глубочайший стыд из-за мимолетной готовности проявить малодушие и отказаться от всего, ради чего дышал последние месяцы: забыть, кто он и что он; принципы, благодаря которым себя же и уважал... забыть и согласиться. Возможно, минута слабости длилась несколько дольше. Саше стоило огромных усилий, чтобы закрыть письмо Ольги, выбраться из кресла и, упав на кровать, практически мгновенно провалится в тупой болезненный сон. Даже подумать о том, что завтра станет легче, он не успел.