Текст книги "Живой проект (СИ)"

Автор книги: Дарья Еремина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

LPI

и являющейся прямым технологическим потомком “Biohighsmeal” – Джоффри Гранту. Жесткий ответ господина Гранта о людях, нелюдях и людоедах – в интервью далее...

Федор Иванович не опасался за свою жизнь. Проработав в корпорации более половины времени ее существования, Высоцкий выпустил на рынок первые серии техников. Он учился у Юрия Николаевича Королева, создавшего корпорацию и возглавлявшего ее до последнего вздоха. Они дружили, хоть и виделись редко. У них были общие тайны, победы и слабости. Королев доверял профессору Высоцкому и ценил его отношение к работе и создаваемым живым проектам. А Федор Иванович, в свою очередь, удивлялся, каким удивительным образом совместилось в трансконтинентальной корпорации абсолютный тоталитаризм и неоспоримое уважение к жизни и личности отдельно взятых сотрудников. Забирая все, корпорация многое и давала. Федор Иванович никогда не планировал менять

LSS

и, будучи одним из ведущих ученых корпорации со спокойным терпением сносил негласное вмешательство в личную жизнь. Он всегда знал, что человек, имеющий амбиции расти вместе с “Живым проектом” и

LPI

в целом, должен сделать совершенно определенный и окончательный выбор. Корпорация была его жизнью, а

LSS

LPI

– его жизнеобеспечивающей системой. Но он чувствовал, что внимание к нему выходит за рамки открытых сообществ единой

LSS

, предпочтение которой отдавало все больше и больше жителей славянских территорий и дружественных государств. Точнее, внутренне он понимал и принимал это повсеместную слежку, но внешне не терпел. Теперь он вел деятельность политически враждебную корпорации и просто не мог более позволять службе безопасности совать нос в свои документы, переписку, слушать разговоры и наблюдать его гостей. В первых числах мая Федор Иванович сменил

LSS

с

LPI

на “Русь” и закончил оформление дома в пригороде Манты, Эквадор. Прощаясь с Липой перед переустановкой интеллектуальной надстройки системы, профессор полагал, что пресекает попытки вмешательства в свою частную жизнь на корню. Теперь он отдал свою жизнь под контроль госкорпорации “Русь”, что автоматически сменило его страховщика и львиную долю сервисов, вызвав массу неудобства и раздражения. После практически родного голоса Липы ни один из голосов “Руси” ему не нравился и, скрепя сердце, Федор Иванович решил оставить первый попавшийся и сократить общение с

LSS

до минимума. – Федор Иванович, мною обнаружен модуль лингвистического контроля

LSS

LPI

, не поддающийся деинсталляции. Вы хотите обратиться за помощью в службу поддержки? – Нет. Это контроль за соблюдением коммерческой тайны. Его удаление чревато разливом токсинов по моей кровеносной системе... – ответил ученый, не скрывая раздражения. – Если вы отказываетесь от деинсталляции стороннего модуля лингвистического контроля, корпорация “Русь” не может нести ответственность за нарушение конфиденциальности ваших переговоров. Требуется подтверждение согласия на отказ от ответственности... – Я подтверждаю! – перебил профессор грубо, надеясь что поисковик в его голове наконец заткнется. – Спасибо, Федор Иванович. Подъехав на такси к своему новому дому, Высоцкий опустил стекло и дождался, пока его поисковик скоординирует информацию о владении имуществом с системой продавца. Когда машина, наконец, заехала за высокий забор и створка начала закрываться, Федор Иванович почувствовал себя как за каменной стеной. Нельзя сказать, что переезд в этот край был продиктован экономией, хотя смета Александра оказалась более пухлой, чем ожидал профессор. Выбирая новый дом, он хотел быть как можно дальше от любой станции или офиса

LPI

. Однажды вечером выведя на стену карту, он попросил Липу подсветить все представительства корпорации и представшая перед глазами иллюминация вызвала лишь кислую улыбку. Так или иначе, но от

LPI

было сложно удалиться, особенно в центрах цивилизации и комфорта. Тогда профессор решил, что поселится в месте, о котором цивилизация предпочитает не думать, а от комфорта где остался лишь пепел до середины окон первого этажа. Весь город был словно утоплен и прошедшие годы не смогли смыть следов миновавшей трагедии. Но люди продолжали здесь жить. Те, что остались. И те из них, что при этом остались живы. И те из оставшихся в живых, кого не доконал голод и многолетняя, пугающая, незнакомая им зима. Заседание Объединенной лиги по защите прав человека было назначено на первое июня, а до этого срока еще многое нужно было успеть. Федор Иванович по-человечески поражался работоспособности Александра, за считанные месяцы подготовившего детальный план действий и запустившего его. У живого проекта был доступ к счету, на который ученый еще в Палермо перевел средства на “мелкие расходы”. Федор Иванович обходил дом, как раз осматривал кабинет, когда на периферии зрения появился сигнал, а уведомитель легонько защекотал шею. Повернувшись к ближайшей стене, он ответил на вызов. Появившегося на поверхности стены мужчину он не узнал и настороженно поздоровался: – Чем могу быть полезен? Голос собеседника также показался ему незнакомым. – Федор Иванович, я хотел бы с вами встретиться. Лично. Ученому понадобилось время, чтобы проассоциировать обозначенное в контакте имя с нынешним президентом

LPI

. Он спокойно поинтересовался: – С какой целью, Михаил? – Мне хотелось бы понять, что движет вами в деятельности, направленной против корпорации, которой вы посвятили большую часть своей жизни. Я знаю, что вы готовы оказать финансовую поддержку живому проекту Александру и должен решить, будет ли ваша совместная деятельность бесплатной рекламной компанией, по сути – черным пиаром, или же мне стоит побеспокоиться заранее и списать этот проект. Федор Иванович почувствовал слабость в ногах и присел в кресло напротив рабочего стола. – Хорошо, Михаил, я готов встретиться. – Давайте увидимся до первого июня. Я переключу вас на секретаря, и вы сможете подобрать подходящее для нас обоих время и место. Федор Иванович располагал временем не в пример свободнее, чем звонивший ему человек. Он договорился, что сам подъедет в Москву на следующей неделе, вариантов было не особо много. Когда встреча была назначена и стена опустела, стук сердца тяжело отдавался в груди и висках. Он почувствовал себя старым и разваливающимся, тело казалось чужим. Никогда ранее ученый не мог предположить, что одно предложение, произнесенное спокойным тоном, может так напугать его. Что страх ему в принципе свойственен.

Михаил вздрогнул во сне и открыл глаза. Не приснилось: звонок повторился. Скосив взгляд, он увидел время: двадцать минут шестого. В ухе послышался не менее сонный голос ночного охранника: – Михаил Юрьевич, к вам Петр Кудасов. – Не слышал, чтобы у меня менялся состав охраны, – пробормотал Михаил. – У Василенко воспаление легких, я за него. Пустить, да? – уже догадался звонящий. – Да. Спустившись вниз, Михаил зябко поежился и поискал сигареты: сначала руками по предполагаемым карманам, потом глазами по холлу. Встретив раннего гостя у входной двери, он смерил его взглядом и прошлепал голыми ступнями на кухню. Петр был в официальном костюме, хотя надевал их только в случаях крайней необходимости. Такой случай был вчера – собрание акционеров. Судя по тому, что он все еще не переоделся, Михаил сделал вывод, что домой Петр не заезжал. – Кофе будешь? – спросил хозяин, доставая из тумбы непочатый блок сигарет. Посмотрев в недра набитой подобными блоками тумбочки, Петр осуждающе покачал головой. – Если ты не собираешься... – начал Михаил, закуривая. – Я молчу, – отрезал Петр, выводя на столешницу перед другом новости, которыми спешил поделиться. Михаил тут же начал внимательное ознакомление: в такую рань Петр с ерундой бы не заявился. Гость же обернулся к кофеварке. Риторический вопрос: “кофе будешь?” значил не что иное, как: “если хочешь кофе, сделай его сам”. Для понимания этого совсем не обязательно было знать Михаила со школы. – В среду у меня встреча с Высоцким, – сказал глава

LPI

через десять минут, ознакомившись с собранными для него статьями. – Не думаю, что это его работа. – Живой проект? – Наверняка. Уверен, в ближайшие месяцы плотность увеличится. Высоцкий первого июня выступает с докладом в Лиге, а потом у нас в Совете федерации. Если они подкрепят это все живыми выступлениями, забастовками... – Петь, какие забастовки? Мне тебе прописные истины в пять утра объяснять? – Миш, они тебя раскатают. Все, до кого дойдет Высоцкий. Под шумок и Русь присосется с услугами по защите твоих интересов. Даже сейчас эта парочка уже не выглядит безвредной. Даже на этом этапе Пэттинсон может начать шантажировать тебя законом о наделении клонов правами человека и влезть в

LPI

. Ты вывернешь карманы, если хочешь работать на их территориях. А это обернется крупными проблемами с Ивановым и хозяевами. Европе только дай повод, поддержат любой шабаш, лишь бы на секунду отвлечься от своих проблем. Для китайцев это будет поводом протолкнуть своих супер-солдатиков, они на раз-два займут наши рынки. А уж если Гото и компания предложат альтернативу, мы загнемся еще до принятия закона. Против восточного блока переть – это мясом на танки. Мне хотелось бы верить, что ты все это понимаешь, но я вижу, как ты спускаешь Высоцкого с живым проектом на поводу... и не врубаюсь, чем ты думаешь! Михаил поднялся и поискал свою чашку кофе. Не найдя, потянулся к чашке друга. Петр продолжал: – Судя по всему, они поделили секторы работ: Высоцкий занимается пробиванием прав, Александр – лояльностью. Во всех статьях он обращается исключительно к людям. – Именно, – кивнул Михаил, – во-первых, он не раскрывается по понятной причине. Когда пишешь “я живой проект”, нужно иметь доказательства. – У него это в чипе прописано. – В данном случае его документы: усы, лапы и хвост. Каждый вид живого проекта имеет свое лицо, знакомое любому обывателю. Александр – уникален. И это огромный минус для него. Кто его аудитория, Петь: дотошные ученые, цепляющиеся к каждой букве, или присосавшиеся к сети пиявки, радостно ухватившиеся за нового тролля? Используй это как бесплатный PR. Пусть настоящие живые проекты со знакомыми каждому клерку лицами выступят против его агитаций. Запиши несколько интервью с опровержением каждого его тезиса. Петр кивнул. – Далее, какие бы тысячи соцвоинов не встали на сторону живых проектов, на стороне корпорации заказчики. Человеческие права предполагают не только гражданство, но и налоговое бремя. Попробуй представить суммы, которые лягут на плечи арендаторов. – Да им-то какая разница? Если подорожают клоны, они перейдут на роботов, на кукол, в конце концов. Уж кукловодов по всему миру до ебени матери! Если Высоцкий поднимет волну о правах человека, до проблем арендаторов дело просто не дойдет! Михаил неопределенно повел рукой. Петр думал, что этот жест адресован ему, но оживившаяся кофеварка опровергла это. – Значит, наращиваем активы Джоффри, Марка и Вики, – решил Михаил, – все ресурсы на их направления. И не кипятись так. Фишка в том, что Высоцкий с Александром отвлекают внимание от всех, буквально всех действительно важных вопросов. Он затронул права человека, а это идея-фикс для прекрасного нового мира. Его сейчас поднимут на руки и понесут, осыпая всеми возможными привилегиями, подачками и обещаниями. И будут нести до конца его дней, лишь бы не затыкался. Я даже вспомнить не могу более выгодного повода для поощрения. Пока эта парочка борется за права и свободы, ни ЖП ни

LPI

ничего не угрожает. Кровь они нам попортят, но проекты нужны, к ним привыкают быстрее, чем к наркоте. Да, мы просядем, но это продлится недолго. Джоффри и Марк вытянут. Вика наростит обороты. Да и активов ЖП вполне хватит, чтобы продержаться наплаву. Петр мерил длинными шагами кухню. Михаил сидел на тумбе и курил, наблюдая за другом. Взгляд его был насмешлив и вызывающ. Казалось, он выжидает: ну скажи это снова, кровожадный мой друг. Петр не замечал этого взгляда, он не понимал спокойствия Михаила. – Почему ты не хочешь просто его списать?! Ну не обязательно убивать, запри на станции, отключи от сети, пусть картошку чистит, – в голосе Петра прозвучала мольба. – А Высоцкого как, Петь? Тоже пусть картошку чистит? – Михаил прогнозируемо оскалился. – Да что тебе в нем, Миха? В чем смысл позволять им действовать? Михаил на секунду задумался, говорить ли это другу или промолчать. Поднятый подбородок сказал Петру о решимости поделиться чем-то вызывающим и сокровенным. – Мы делаем идеальных людей... – почти как мантру, прошептал Михаил. Петр отвернулся. В это время на кухню зашла экономка, заспанная и в домашнем халате. – Доброе утро, – сказала она обоим, – что-нибудь приготовить? – Доброе утро, Мария, – поздоровался Михаил и обратился к другу, – ты есть хочешь? – Да, и ты тоже, – безапелляционно ответил Петр и встретил взгляд друга. Он не хотел есть, не чувствовал усталости, его переполняла энергия и он сдерживал себя, чтобы не ходить по помещению туда-сюда. Петр выдержал взгляд Михаила, лишь полагая, что в тусклом свете на таком расстоянии тот все равно не увидит его глаз. Михаил действительно не мог увидеть глаз друга, но по тому, как стойко Петр выдержал его взгляд, предположил, что друг этой ночью, наверняка проведенной “На холме”, ничего особо сильного не принимал. – Чего-нибудь, – усмехнулся хозяин и кивнул на выход. – Пошли в кабинет. Прихватив с собой блок сигарет и чашку, Михаил пошел наверх. По пути он сунул свою ношу Петру и зашел в спальню одеться. Когда Михаил вошел в кабинет, пойманный взгляд друга его не порадовал. – Что ты имел в виду, когда процитировал лозунг LPI? – спросил зам. – Отец не просто так посадил Александра на шестнадцатом. Я думаю, он хотел доказать, что этот лозунг – не пустой звук. У Александра появилась такая возможность. Сам он ее добился или с чьей-то помощью... другой вопрос. В наше время крепкие управленцы, харизматичные лидеры, способные сдвигать пласты привычной повседневности и подминать под себя неудобные реалии – все равно, что динозавры – просто вымерли. Кажется,

LPI

собрал остатки людей, способных брать на себя ответственность и двигать дело. Мы будто измельчали. Мы пережили величайшую трагедию тысячелетия, и она в прямом смысле накрыла нас пеплом, из-под которого поднялись единицы. Мы должны были стать сильнее, увереннее, распрямить плечи и строить новый мир, как было в Советском Союзе. А вместо этого мы свернулись калачиком, попрятались в капсулы и ждем подачек, приказов, верных направлений. И если единственным вариантом станет направление Гото, приказом: “молчать”, а подачкой – альтернативная реальность, – мы не выживем. Просто вымрем. Нам нужны люди из плоти и крови, которые в состоянии вести вперед и оперировать не понятием выживания собственной ДНК любой ценой, а чем-то большим. Да и если хоть этим! Даже род Александра – это полтора миллиона живых и дышащих индивидуальностей. Пусть людей, ограниченных функционалом, но даже физически способных на значительно большее, чем любой из обывателей в нашем окружении. Это люди, Петя. И придушить этот росток новой крови, пусть модифицированной, но человеческой ДНК, равно подписать нам смертный приговор. Я вижу деятельность Александра именно так. Петр молчал. Михаил видел, что друг подбирает слова, пытается сформулировать свое мнение без мата и оскорблений и у него не получается. Лицо Кудасова выдавало такую внутреннюю активность, что казалось, он взорвется, не высказав свои мысли в максимально жесткой форме. – Я – не ты, Мих. Мне на твою идеологию глубоко наплевать. Я хочу, чтобы ты сохранил свое дело и свое место. Хочу, чтобы ты был самим собой и был счастлив. Если ты потеряешь то, что имеешь сейчас... я не представляю, что с тобой будет. Ты открытки подписываешь “LPI”, – проговорил Петр тихо, почти умоляюще, – куда ты сунешь свои амбиции, если потеряешь компанию? Я могу взять это на себя. Если избавить

LPI

от грозящих ей... беспокойств ценой жизни одного живого проекта и спятившего старика для тебя слабость, то пусть слабым буду я. – Петь, мне всегда нравилась твоя способность отфильтровывать из всей ценной информации только ту часть, на которую ты можешь повлиять. Спасибо, что открыл мне глаза: я даже не подозревал, сколь низкого ты обо мне мнения. По твоему, без корпорации я никто? Подпишешься под этим? Петр выдержал взгляд друга и скривил губы. – Я не хочу проверять это на практике, – ответил он, – потонешь ты, потону и я. Поэтому эти глупые игры считаю неуместными. Речь о деле твоего отца, о твоем положении и состоянии. О твоем, а значит и о моем. – Без корпорации я – никто? – снова спросил Михаил, глядя на друга исподлобья. Взгляд и тон были угрожающими, но вполне Петру привычными. Зам скривился в мучительной улыбке: – Мы будем ссориться из-за этого? – Тебе придется ответить. – Что тебе даст мой ответ? Михаил ждал, крутя в пальцах сигарету. Он не смотрел на Петра, но тому не было от этого легче. – Мне можешь не отвечать, – сказал Михаил, закуривая. – Ответь себе. Чего ты больше боишься: потерять свое место или друга? Петр встрепенулся и уставился на собеседника. Потом как-то обмяк, вся его длинная фигура скособочилась в кресле, будто каждый мускул мужчины устал и даже скелет стал мягким. – Зачем все это, Мих? – спросил он глухо. – Ты хочешь указать на мое место? Я его знаю. Если бы я не уважал и не любил тебя, да ноги моей не было рядом, – Петр помолчал и вздохнул. – Нет, Мих, я не считаю, что без корпорации ты никто. Хотя мне трудно представить другую компанию, которая была бы способа предоставить плацдарм для реализации твоих амбиций. Это я и имел в виду, – он сделал паузу, Михаил курил молча, не перебивая. – Что касается выбора, то ты его знаешь. Я делал его ни единожды. И он по-прежнему однозначен. Михаил кивнул. Петр не заметил этого, глядя на мыски своих туфель и монотонно продолжая. – Мы имеем на это полное право, Мих, в том числе и моральное, если уж для тебя это так важно. И если ты не хочешь мараться, я организую все сам. – Петь, – Михаил подождал, пока тот поднимет взгляд, – ты никогда не задумывался, почему я держу тебя рядом с собой? – Нет. Никогда не искал причин нашей дружбы. Михаил неожиданно улыбнулся: ему понравился этот выпад. Впрочем, улыбка была недолгой. -Думаю, настало время задуматься, в таком случае. Только одному человеку на земле я позволяю заботиться о себе. И это моя мама, Петя, не ты. Для остальных “нет” значит “нет”, а не “думайте сами” или “действуйте в соответствии со своими понятиями”. Раньше мне не приходилось сомневаться в том, что ты это понимаешь. – Раньше ты не вешал себе на шею гирю и не прыгал в пруд, предлагая вместе посмотреть, что из этого получится. – Я не буду это обсуждать, – голос Михаила стал холоден. Он поднялся. – Если ты напуган настолько, что перестал понимать меня, тебе стоит отойти от дел. Петр тоже поднялся. На лице его застыло изумление. – Ты серьезно? – Вполне. – Мих, ты прекрасно знаешь, что я не буду умолять тебя не увольнять меня. Но наблюдать, как ты спускаешь на поводу заигравшийся живой проект и возомнившего себя хрен знает кем, профессора, я тоже не намерен. – Я не хочу увольнять тебя. Но терпеть неповиновение тоже не имею возможности. Не имел никогда. – Либо по-твоему, либо никак? – Именно. Удивительно, что для тебя это новость. Михаил направился к двери. – Давай позавтракаем. Ты взвесишь свои доводы против моих, и если гипотетическая угроза корпорации перевесит, мы расстанемся друзьями. Выйдя, Михаил не видел замершего в недоумении друга. Петр снял очки и потер глаза, будто перестал верить своим органам чувств. Он знал Михаила. Он знал его большую часть жизни. Знал прекрасно, как никто. Но услышанное шокировало его. Какое-то время он стоял неподвижно, будто в глубокой задумчивости. Но это была не задумчивость, а мгновения подавления в себе злости, даже ярости, нахлынувшей на него в момент, когда он вернул очки на нос. Одна единственная мысль скривила его губы в недоброй усмешке. Петр понял, что выбора у него просто нет. Но чем является иллюзия выбора, данная Михаилом: данью уважения ему или страхом это уважение потерять, мужчина себя спросить не решился. Зажмурившись и сжав кулаки, Петр запрокинул голову. Ему хотелось закричать и засмеяться одновременно. Одному богу известно как любил он этого человека и как ненавидел за все, чем тот является. У Петра возникло ощущение, что по нему проехался каток, способный уничтожить любое живое существо, если только оно не сделано из пластилина. И вот, будто отскребя себя от асфальта, мужчина недоуменно, зло и радостно покачал головой и направился вниз. По смеси чувств и улыбке на лице друга Михаил понял, что все остается по-прежнему. 16 Николай Крышаев принимал виртуального гостя – Станислава Иванова, когда Липа оповестила о госте реальном: Петре Кудасове. Мужчина грузно поднялся и подошел к окну. Голограмма его собеседника продолжала сидеть сбоку от рабочего стола хозяина кабинета, локтями опираясь на невидимую столешницу. – Стас, я в последний раз повторяю: это самый дебильный план из всех, что можно было придумать! С тем же успехом вы можете раздать деньги клиникам, лечащим от виртуальной зависимости. – Это не обсуждается, механизм запущен. – Вы идиоты! Это же и мои деньги тоже! – Если у тебя есть другие идеи, что же ты их не озвучил, когда спрашивали? Был слишком занят реализацией планов Пэттинсона? Какой кусок он тебе пообещал? Крышаев поморщился и кинул взгляд в окно за спиной. – Ко мне приехали, я свяжусь с тобой позже. Разрешив Липе впустить гостя, Крышаев не без раздражения откупорил свежую бутылку виски и плеснул на дно стакана. – Доброе утро, дядь Коль. – Я тебе не дядя, сосунок. Петр на мгновение замер, но затем взял себя в руки. – С чем он тебя прислал? – Вы меня с кем-то перепутали, Николай Викторович, я не мальчик на побегушках. – Какого хрена ты тогда заявился в мой дом? – Посоветоваться о вещах в равной степени важных как для вас, так и для меня. Крышаев по-новому, с удивлением и интересом взглянул на гостя, осушил бокал и вернулся за рабочий стол. Петр занял его место у окна, присев на подоконник и расслабленно вытянув ноги. – И Мишка не знает, что ты решил посюсюкать с его стариком-крестным? – скривился Николай, не скрывая презрения. – Ты! За спиной у... – ... у человека, за которого отдам жизнь, если понадобится. И убью... кого угодно, не раздумывая. Хозяин дома несколько секунд буравил взглядом гостя, а потом кивнул и расслабленно откинулся на спинку кресла: – Выкладывай. – На нас движутся серьезные проблемы в связи с бездействием корпорации в отношении Высоцкого и Александра, – Петр сделал паузу, но, не дождавшись реакции, продолжил: – считаю правильным избавить ЖП и

LPI

в целом от грядущих неприятностей любым способом. – Избавляй. – Это ведь и ваши деньги... Николай склонил голову. На пожилом лице засветилась обаятельная улыбка стареющего ловеласа и дельца. – А ты мараешься только по прямому приказу Королева? Петр не ответил, склонив голову на манер хозяина дома. – С чем ты пришел? Николай следил за практически неуловимыми движениями пальцев гостя, когда тот с помощью лишь ему видимой навигации передавал ссылку на файл и, убрав картинку с одной из линз очков, пояснил: – Здесь поминутный график жизни живого проекта и координаты нового дома Высоцкого. Этим летом профилактическое отключение оборудования Липы на территории комплекса будет проводиться каждую последнюю среду месяца. Кстати Высоцкий будет в Москве в среду. Не используйте своих людей из СБ

LPI

. По крайней мере, если не боитесь потерять и их, и свое кресло Генерального директора “Живого проекта”. 17 Федору Ивановичу пришлось подождать несколько минут в приемной. Он не сомневался в том, что это не было демонстрацией чувства собственной значимости мужчиной, сидящим в кабинете президента корпорации. Несмотря на мнение ученого, что Михаил несколько молод для кресла отца, Федор Иванович понимал отсутствие необходимости данному конкретному человеку выпячивать свое положение подобным образом. Они виделись несколько раз на крупных корпоративных событиях, но повода для общения не было. Когда Михаил с приветливой улыбкой появился в проеме двери, Федор Иванович поднялся. Войдя в кабинет старого друга и учителя, ничуть не изменившийся с того времени, когда он был здесь последний раз около шести лет назад, ученый видимо расслабился. Ему казалось, что в этом поистине святом месте, Михаил не решится заводить речь об убийстве. – Я курю, вы не против? – спросил президент после того, как предложил напитки. – Не против. – У меня не так много времени, Федор Иванович. Спасибо, что подъехали. Я слышал, вам пришелся не по вкусу дом в Палермо? Федор Иванович никак не отреагировал на вопрос: у него не было желания расшаркиваться и миндальничать. Возможно, Михаил и не обладал гениальным умом и талантом своего отца, но он создавал впечатление человека дела. В основателе корпорации, несмотря на его сухость, чувствовалась внутренняя доброта, стремление к высшим идеалам, любовь к жизни и миру, ввиду которой он пытался сделать этот мир лучше. В Михаиле Федор Иванович видел ту же силу и энергию, ту же несгибаемую волю и целеустремленность, но полное отсутствие качеств, за которые любил его знаменитого родителя. Что же составляло его личность и характер, старику предстояло узнать в этом разговоре, и он заведомо этого знания опасался. – Из статей вашего протеже я понял общее направление планируемой деятельности: борьбу за предоставление живым проектам человеческих прав и свобод. Скажите, как вы представляете себе реализацию этой идеи на практике? В коммерческом плане. – Михаил, что дало вам основание предполагать мою причастность к неким статьям? Под протеже вы подразумеваете Александра, вероятно. Но я не вижу связи между ним, собой и статьями, целью которых является предоставление живым проектам каких-либо прав. Михаил, не меняясь в лице, закурил. Он предполагал, на минутку, что старик начнет отнекиваться и блефовать, но уважение к собеседнику не позволило ему уделить этой возможности должного внимания. – Неоспоримые факты, – ответил он уверенно. – Александр бесспорно умен, но и моя служба безопасности ест свой хлеб не за красивые глаза. А уж Липа видит все и подавно, а у меня, как вы понимаете, неограниченный доступ к ее ресурсам. Постучав о дверной косяк, в кабинет вошла Людмила с подносом. Михаил недовольно выдохнул: не вовремя. Когда секретарь поставила перед ученым чашечку кофе, сахарницу и вышла, Михаил продолжил: – Идея окупить провальный проект силами самого проекта, конечно, замечательна. Но хлопоты, которыми грозит его деятельность, обойдутся мне на порядок дороже. – Вы сейчас говорите об убийстве, Михаил? – Федор Иванович не сводил взгляда с темных глаз собеседника. Тот затянулся и отрицательно покачал головой. – Нет, Федор Иванович, я говорю о списании выполнившего свои функции живого проекта. – Что ж... – ученый положил в чашку два кусочка сахара и начал неторопливо помешивать. – Я создал Александра, и будет глупо отрицать очевидное: он близок мне. Я считаю его человеком, вижу в нем личность и не расцениваю искусственность его происхождения оправданием убийства, – он сделал паузу, во время которой отглотнул кофе. – Но истина сегодняшнего дня состоит в том, что он – собственность корпорации. А потому вы, Михаил, вправе поступать с ним как вам заблагорассудится, даже убить. Надеюсь то, что я называю вещи своими именами, не вызовет в вас подозрений в неуважении. – Я не вижу веских для вас причин уважать меня, Федор Иванович. Истина сегодняшнего дня состоит в том, что своими именами – вещи – называю я, – проговорил Михаил с нажимом. – И в интересах корпорации, по крайней мере – направления живых проектов, а значит и в моих интересах – сохранить этот порядок вещей неизменным. – Вы сказали, у вас мало времени, – пожал плечом ученый. – Чем я могу быть вам полезен, Михаил? – Вы приехали сюда потому, что боитесь за Александра. Первого июня вы намерены выступить на заседании Федерации с докладом, суть которого сводится к требованию наделения живых проектов человеческими правами. Вы имеете неоспоримый вес в научных кругах и, судя по всему, стремительно набираете вес в политических, к вам могут прислушаться. Признаете ли вы причастность Александра к разворачивающейся против корпорации деятельности – значения не имеет. Ваши собственные действия в той же мере нежелательны для корпорации, как и его. Я настоятельно прошу прекратить ее. – В обмен на жизнь Александра, полагаю? Или даже мою? Михаил затушил сигарету и вернул взгляд к собеседнику. Подтверждать то, что они друг друга понимают, не требовалось. – Вы либо слишком высокого мнения о моих душевных привязанностях, либо слишком низкого о моих принципах. Однако если вы всерьез полагаете, что платой за предоставление живым проектам человеческих прав может стать жизнь лучшего из них, а плату взимаете вы, Михаил, то мы вряд ли сможем найти общий язык. Михаил молчал. Ему казалось, что он неплохо разбирается в людях, но честен ли сидящий перед ним старик или блефует, он понять не мог. Единственной целью этого разговора был отчет перед акционерами. Видел ли сам профессор, что и Михаил блефует? А если видел, понимал ли его цели, его самого как личность? Видел ли, что они, если не друзья, то хотя бы соратники в стремлении к лучшему, что может дать “Живой проект” миру? В случае с профессором стоило прислушаться к одной из любимых поговорок отца-основателя корпорации: “Держи друзей близко, а врагов еще ближе”. Михаилу было необходимо понимать, с кем он будет иметь дело, если Высоцкий начнет реализовывать подозрения Петра. А поняв это, просчитать свои возможности сократить риски и обезопасить “Живой проект” и корпорацию в целом. – То есть вы решили начать борьбу против корпорации, которой отдали большую часть своей жизни, более того, пустить на эту борьбу деньги, в ней заработанные, не ради этого конкретного живого проекта? – удивился Михаил. – Ради чего, тогда? Старик улыбнулся, Михаил же добавил: – Только не говорите, что Всеобщая декларация прав человека – ваша библия, а гипотетическая свобода любого человека на земле – цель остатка вашей жизни, Федор Иванович. Для человека, добровольно заточенного в снегах Арктики четверть жизни, и участвовавшего в создании нескольких мастер-образов живых проектов, это прозвучало бы фальшиво. – Вам не нужен мой ответ, Михаил. Там где кончается свобода и честь – начинается политика. Там где кончаются мои человеческие ценности – начинается ваш коммерческий вопрос. Я ученый, а не политик или коммерсант. Я не умею и не желаю говорить на вашем языке. Я не покупаю жизни друзей предательством своих принципов. Я не расцениваю личность Александра сопоставимой по цене с борьбой за человеческую свободу его и ему подобных. Вам не удастся переложить на меня свой моральный груз. Надеюсь, само слово это вам знакомо. Вашему отцу оно было знакомо и к концу жизни он начал осознавать необходимость и неизбежность того, что попытаюсь сделать я. Вы можете наблюдать, можете мешать, можете бороться, а можете помочь его душе успокоиться. Поверьте мне, Михаил, он умирал не со спокойной душой, мы были дружны и я знаю это... Саша же... Саша – лучшее, кого создала корпорация за время своего существования. Он уникален лишь потому, что уникален в принципе. Вы можете списать этот живой проект, и я не смогу вам помешать. Но этим актом вы уничтожите то, ради чего ваш отец жил и работал, ради чего жил и работал я! – Федор Иванович сделал паузу и передохнул. – Я приехал, потому что опасаюсь за него. Но это опасение не остановит меня. Ваши же возможные действия лишь подтвердят для меня правильность выбранного пути. И это все, что я могу вам сказать, Михаил. Федор Иванович поднялся и с трудом удержался, чтобы не пошатнутся. Ноги были словно ватные, он плохо представлял, как дойдет до двери. – Спасибо, что уделили мне время, Федор Иванович, – поблагодарил Михаил. Он наблюдал за покидающим кабинет высоким стариком и пытался обнаружить в его движениях скованность, подкашивающий ноги страх, хоть что-то подтверждающее то, что ученый блефовал и не готов пойти на жертву, имя которой – Александр. Федор Иванович покинул кабинет твердой походкой и с гордо поднятой головой. Его высокая сутулая фигура всем видом показывала, что он доползет до цели хоть на последнем издыхании. Хоть посмертно, но доползет. Михаил улыбнулся и закурил. – Вика, что скажешь? Насколько он честен? – Федор Иванович использует речевые обороты, использованные Юрием Николаевичем в разговорах с ним в промежуток от пяти до семи лет назад. Его намерения имеют достаточную выдержку, чтобы поддержать силу духа до положительного результата. Михаил нахмурился, сомневаясь, верно ли истолковал ответ