Текст книги "Остров перевертышей. Рождение Мары (СИ)"

Автор книги: Дарья Сойфер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Глава 18

Вцепившись в ледяные перила, Мара взбиралась по трапу в аэробус. До этого Вукович дала ей обезболивающее, а после паспортного контроля удалось стащить еще две таблетки. Лодыжку поверх мази стягивала восьмерка эластичного бинта – безупречная работа хорватки. Но наступать было так же невыносимо, как грызть орехи больным зубом.

Да еще и Нанду с полными сумками матрешек не пустил ее сесть у окна. Пролез вперед с победоносным воплем «Чур мое!» и занял лучшее место. Настроение рухнуло окончательно, в душе воцарился хаос.

Мара, конечно, доверяла Эдлунду, но в Интернете про группы крови почитала: никаких шансов. И все равно она продолжала считать Елену Корсакову своей настоящей мамой. Женщину, которая нянчила ее когда-то, укладывала спать и защитила ценой собственной жизни. Плевать на генетику и ДНК.

Брин Мара позвонила уже из зала ожидания. Решила порадовать подругу и рассказать новость первой. Та оценила. Правда, тот факт, что Лена – не мать Мары, не вызвал у исландки никакого сочувствия. Напротив, в ее голосе слышалось предвкушение, которое подозрительно смахивало на радость.

– Думаешь, это как-то связано с подменой? Или все-таки искусственное оплодотворение? – возбужденно тараторила она.

– Она была и будет моей матерью, несмотря ни на что, – Мара вздохнула, понимая, что превратилась из подруги в научную загадку.

– Ты была бы первым перевертышем из пробирки! Сенсация! Главная статья в ежеквартальном научном обозрении Верховного совета!

– Супер, – без энтузиазма протянула Мара.

– Но где она взяла донорские материалы? Почему не свою яйцеклетку?

– Откуда я знаю. Полно ведь разных клиник.

– Да, но ведь ты – перевертыш! Насколько я знаю, у солнцерожденных нет официального криобанка. В первом издании Эдлунда было что-то по эмбриологии, но он забросил эти исследования… Я должна посмотреть. Мама! Поменяй билеты, мне надо в Линдхольм. В крайнем случае, можно и завтра… – и Брин сбросила вызов, забыв даже попрощаться.

А Мара осталась наедине с мыслью о том, что она – результат научного эксперимента. Чего хорошего было ждать человеку от жизни, если он появился на свет совсем не от большой любви?

Перед возвращением в Линдхольм им предстояла встреча с Уллой Дальберг. Эдлунд велел не задерживаться. Никаких ночевок, прогулок и экскурсий. Аэропорт Арланда – встреча – «Сольвейг». Густав дежурил на пристани с утра.

Хорошо хоть, Вукович позвала Уллу в Гамла стан. В старый город с уютными разноцветными домиками, тесно прильнувшими друг к другу, будто пытаясь согреться. В таких хотелось поселиться, на верхнем этаже, под крышей. Стоять у окна и верить, что однажды к тебе прилетит толстый человечек с пропеллером.

В Стокгольме снега почти не было, он сахарной пудрой лежал на крышах и козырьках домов и таял на мокрой брусчатке. От рождественской ярмарки на площади Стурторьет уже не осталось и следа, и ничего не напоминало о том, что завтра – тридцать первое декабря. Зато в пекарне продавали имбирные пряники, горячие крендели и прочие лакомства. В промозглом морском воздухе витал дразнящий аромат корицы.

Они устроились в крошечном кафе на четыре столика, Вукович расщедрилась и позволила детям набрать любого мороженого, сколько влезет. Чего там только не было! И, ковыляя с грудой разноцветных шариков на подносе, Мара вдруг подумала, что жизнь ее складывается не так уж их плохо.

Улла Дальберг опоздала на пять минут. Она вошла, звякнув колокольчиками, раскрасневшаяся от холода. В смешной вязаной шапке с помпоном, в длинном, обмотанном до самых щек, шерстяном шарфе. Вблизи были видны ниточки морщин, но светлые ресницы и полное отсутствие косметики делали ее похожей на подростка.

Она поздоровалась, задорно улыбнулась, а Мара застыла, уставившись на длинные пшеничные волосы. Почти как те, что отращивала она сама в моменты частичных трансформаций. Так неужели?..

Нанду пнул ее под столом. Мара повернулась: он выразительно кивал в сторону Уллы. Наверное, ему пришла та же мысль. Просьбы Вукович сидеть тихо, доводы логики и такта испарились в долю секунды. И девочка уже раскрыла рот, чтобы по обыкновению задать вопрос контрольным выстрелом, как хорватка сжала ее руку.

– Здравствуй, Улла, – с любезной улыбкой произнесла Вукович. – Это я звонила тебе. Меня зовут Мила, а это дочь Лены Тамара и Фернанду, ее однокурсник.

Мара сглотнула и решила пока молчать.

Шведка повесила куртку на крючок, заказала кофе и устроилась на стуле.

– Ну, чем я могу помочь? – она с готовностью подалась вперед, облокотившись на столик.

– Мы нашли эту фотографию, – Вукович протянула Улле снимок с беременной Леной и Намланом. – Вы дружили?

– Пожалуй, можно сказать и так, – Дальберг со вздохом провела пальцем по изображению. – С Леной трудно было не подружиться. Это был первый и единственный раз, когда она привозила Намлана в Линдхольм. Просто так, хотела показать ему родные места. Была осень, обычная рабочая неделя. Мы плыли на моей яхте, мне все равно нужно было поговорить со старым Эдлундом, тогда директором был он.

Улла откинулась на спинку стула, ее взгляд расфокусировался, и она погрузилась в воспоминания. Мара слушала внимательно, как ни на одной лекции, забыв даже про тающее мороженое.

– Они были хорошей парой. Мне нравился Намлан, хотя он и был зимним. Лена мечтала однажды отвезти сына на остров. Они ждали мальчика. Ни на секунду не отходили друг от друга.

– Что случилось потом? – голос Вукович звучал сухо после ремарки про зимних.

– Я толком не знаю. Кажется, мне говорили, что Лене приспичило лететь куда-то в середине декабря. В самолете ей стало плохо, роды начались чуть раньше… Не знаю точно, – Улла опустила глаза, задумчиво царапая ногтем угол столика. – Мне не хотелось лишний раз расстраивать ее. Она просто написала мне, что ребенка больше нет. Потом не выходила на связь года два. Не появлялась на встречах выпускников, не приезжала на летнее солнцестояние. Мы ведь всегда отмечали день рождения на острове. Наверное, это были самые унылые праздники за всю историю Линдхольма.

– Почему? – удивилась Вукович.

– То ли Лена была источником веселья, ведь половину конкурсов обычно придумывала она. То ли из-за Ларса. Ты помнишь ту историю, Мила?

– Про Иниру? – хорватка отхлебнула горячий глёгг[1]. – Я смутно ее знаю. В те годы я не ездила на остров, а Ларе не любит говорить об этом. Она ведь бросилась с маяка?

[1] Шведский традиционный напиток, аналог глинтвейна.

– Да. Бедная девочка. Я была на похоронах. Ее брат и отец… – Улла качнула головой, словно стряхивая непрошеную картинку. – Ларе ушел в себя. Опустился, не выходил из лаборатории. Это ведь чувствовалось, витало в воздухе, как бы ни бодрился Эдлунд-старший. Какие уж тут праздники? Селия старалась, но развлечения – не ее конек.

– Селия Айвана? – уточнила Мара.

– Да. Мартин тогда был профессором, Селия – их с Эдлундом ассистентом. Потом старого директора разбил сердечный приступ, Парсу пришлось собраться и возглавить пансион.

– Так что с Леной? – напомнила Вукович.

– Да, Лена… Она не выходила на связь два года, а потом вдруг написала мне. Летом двухтысячного… – Улла на мгновение задумалась, что-то подсчитывая в уме. – Нет, две тысячи первого. Ей надо было приехать в Стокгольм, и она хотела остановиться у меня. Конечно, я была не против. Она очень изменилась за это время. Похудела, стала молчаливой… Рассказала, что Намлан умер. Я помню, в вестнике Совета была статья какого-то французского ученого про то, что в период смены тысячелетий солнцерожденные особенно уязвимы… Не знаю, так ли это, но он изучал события рубежа десятого и одиннадцатого веков и пришел к выводу…

– Улла, что было с Леной? – настойчиво повторила Вукович.

– Извини, – Дальберг взяла с тарелки кусочек тростникового сахара и положила за щеку. – Так вот, Лена была сама не своя. Я предложила ей познакомиться с кем– нибудь, у нас в Гринписе был один парень, алеут, кажется. Ну, ей ведь нравился Намлан… Неважно. Она отказалась. Говорила, что больше не сможет полюбить. Что другие для нее как измена… В общем, я беспокоилась за ее рассудок.

– Потому что она не хотела ни с кем встречаться? – Вукович саркастично изогнула бровь и поправила очки.

– Не только. Она была одержима идеей завести ребенка. Просила меня быть донором…

– И вы согласились? – не утерпела Мара.

– Нет, – качнула головой шведка. – Я не хотела, чтобы мой ребенок рос где-то вдали от меня.

Девочка сникла и принялась бесцельно ковырять ложечкой остатки мороженого.

– Я знаю, что Лена ездила в центр лечения от бесплодия, – продолжала Улла. – Здесь, в Стокгольме. Она не рассказывала, что там вышло. Все время уходила от разговоров. Жила у меня пару недель, потом внезапно исчезла. И только через год, летом, написала, что родила девочку. Приглашала в гости.

– Вы поехали? – Мара оживилась.

– Да, – улыбнулась Дальберг. – Тебе был, наверное, месяц. Ты не слезала у нее с рук, много плакала и постоянно требовала грудь.

– Ага! – торжествующе воскликнул Нанду, но Вукович дернула его за рукав.

– Но главное, что Лена снова стала прежней, – сказала Улла. – Я была рада за нее. Никогда не видела ее такой счастливой.

– Она не говорила, как ей удалось… решить свою проблему? – поинтересовалась хорватка.

– Нет, и я не стала спрашивать. Какая разница? Ведь она, наконец, стала матерью. Не верится, что так ненадолго. Мне очень жаль, Тамара. Ларе писал мне. Ты, наверное, росла у родственников? У Лены ведь кто-то был в Москве.

Мара неопределенно дернула головой. Это можно было расценить и как согласие, и как отрицание. Видеть жалость в глазах Уллы или слышать «ах, если бы я только знала!» ей не хотелось.

– Вы не могли бы посмотреть одну фотографию? – она взяла со стола телефон и открыла снимок со своим мужским перевоплощением. – Я думала, это Намлан, но, видимо…

– Нет, это не точно не он, – Улла прищурилась и увеличила изображение. – Как будто я его раньше видела, не могу понять… Нет, все-таки не узнаю. Извини.

Шведка допила свой кофе, распрощалась и уже застегивала куртку, когда Нанду вдруг вскочил, а потом хлопнул себя по лбу.

– Она ей написала! – крикнул он, и посетители стали на него оборачиваться.

– Торду, веди себя прилично, – попыталась одернуть его Вукович, но тот коршуном метнулся к Улле и схватил ее за руку.

– Она вам написала! – громко повторил он, заставив ее испуганно отпрянуть.

– Да… – растерянно протянула шведка.

– Ее почта! Ее электронный адрес, вы помните его?

– Не помню, но могу посмотреть… – Улла вытащила из кармана телефон и некоторое время копалась в нем. – Вот, нашла. Мила, я скину тебе в сообщении.

Хорватка кивнула, и Дальберг поспешила уйти, на ходу натягивая шапку.

– Что нам даст адрес маминой почты? – Мара не понимала, из-за чего переполох.

– Ты что?! – завопил Нанду, но под пристальным взором Вукович понизил голос. – Ящики могут храниться на сервере годами. Если нам повезет, мы взломаем его и откроем переписку твоей мамы. Я позвоню одному другу…

– А ведь и правда… – согласилась Вукович. – Что если мы не могли найти письмо, потому что оно было электронным? Эдлунд вполне мог упустить такую мелочь. Поставил себе напоминание в календарь на две тысячи шестнадцатый год и забыл, откуда оно взялось. Обычное дело. Если бы не мы с Кавамурой, его кабинет стал бы кладбищем документов.

– Подождите, ведь раньше его ассистенткой была Селия Айвана? – осенило Мару.

– Может, позвонить ей?

– Я спрашивала, – хорватка поджала губы. – Она не помнит про письмо. И Лену знала плохо. Ладно, что могли – мы выяснили. И Мара, вышли мне тот снимок с твоей последней трансформацией. Попробую показать знакомым, может, они подскажут, в кого ты могла превратиться. Пойдем, не хочу задерживать Густава.

На пристани их ждал сюрприз: Брин с Сигрун и матерью уже сидели на «Сольвейг», распивая какао из большого термоса.

– Но как… – опешил Нанду. – Откуда… Ты ведь должна была…

– Здравствуйте, миссис Ревюрсдоттир, – любезно приветствовала их Вукович.

– О, пожалуйста, просто Эйрун. Брин так торопилась, что забыла половину книг и малыша Левенгука, – женщина с нежностью посмотрела на младшую дочь. – Я потом обязательно перешлю его. Наверное, у вас тут случилось что-то важное?

– Что может быть важнее очередной прихоти нашей лисички? – пробормотала Сигрун.

– Мы это обсуждали. Летать дважды непрактично, – одернула ее Эйрун. – Ничего, проведешь больше времени с друзьями.

– Мам, ты точно училась в этом же пансионе? Там сейчас три с половиной человека, и те – учителя. И Кавамура, и Лобо – даже они уехали домой, – Сигрун смерила сестру взглядом, не предвещающим ничего хорошего.

– Профессор Кавамура и профессор Лобо, если ты не возражаешь, – поправила Вукович.

Впрочем, Брин этого не заметила. Она расстегнула свой разноцветный рюкзак и нырнула туда, шурша бумагами.

– Я такое нашла… Даже распечатала… Вы умрете… – бубнила она.

– Все дела – в пансионе, – Вукович тронула ее за плечо. – Прощайтесь с мамой, уже темнеет.

Девочка с неохотой оторвалась от поклажи и обняла мать. Эйрун сошла на пристань, и «Сольвейг», заурчав, отчалила, мягко покачиваясь на зимних черных водах, на которые даже смотреть было зябко.

По пути на остров Мара и Нанду наперебой рассказывали Брин про похищение, про безумную старуху и встречу с Уллой Дальберг. Вукович тем временем обсуждала с Сигрун конкурсы для весеннего бала выпускников и в разговоры первокурсников не вникала.

Услышав, что Лена обдумывала искусственное оплодотворение, Брин вошла в раж. Ее ледяные глаза загорелись, ноздри затрепетали, тонкие пальцы железным кольцом обхватили запястье Мары.

– Я знаю, – шептала она, сильно напоминая старуху Томбоин. – Я именно об этом и собиралась вам прочитать.

Она переводила безумный взгляд с Нанду на Мару, будто ожидая разрешения.

– Валяй, только своими словами, – сдался под натиском бразилец.

Брин радостно выпрямилась и заправила за ухо прядь белых волос.

– Итак. Я уже говорила, что первое издание Эдлунда отличается от последнего. В первом он рассуждает о вопросах эмбриологии. В частности, он пишет, что наука пока не определяет, что именно влияет на формирование способности в большей мере: генетика или положение Солнца. С одной стороны, были случаи, когда по разным причинам дети перевертышей рождались раньше срока. Ну, авария, стресс… Неважно. В отличие от простых детей, недоношенные перевертыши выживали очень редко. И если выживали, то были лишены дара. С другой стороны, обычные люди тоже рождались в дни солнцестояния, и никакими способностями там и не пахло. Понимаете, к чему я?

– О том, что важно все вместе? – неуверенно предположила Мара.

– Это да. Но Эдлунд хотел найти закономерность. Почему, например, одна способность является доминирующей? Что важнее: положение Солнца во время зачатия или во время рождения? Он исследовал эту тему!

– И?.. – Нанду наклонил голову на бок.

– Да подожди ты! – Брин сдвинула брови. – Сейчас. Я нашла в интернете его заметку девяносто восьмого года. Он говорил, что генетика играет определяющую роль. Довольно пылко и неосмотрительно, но он был молод… В общем, ему можно простить. Я веду к тому, что он мог спокойно завести криохранилище в своей лаборатории и исследовать эмбрионы.

– Крио… Что? – поморщился Нанду.

– Камеру с жидким азотом.

– А разве эмбрионы можно замораживать? – удивилась Мара.

Исландка медленно вздохнула и выдохнула.

– Разумеется, – сказала она сладким тоном воспитательницы детского сада. – На этом построено все искусственное оплодотворение. Разумеется, замораживать можно лишь до определенной стадии развития, когда там всего несколько клеток… Самой оптимальной является стадия бластоцисты, это примерно пятый или шестой день…

– А я уже представила крошечного замороженного младенца, – Мару передернуло.

– Синего, – брезгливо дополнил Нанду.

– Да почему сразу синего?! Я же говорю: несколько клеток… Слушайте, с вами невозможно! – Брин с досадой откинулась на спинку сиденья. – Причем здесь синие дети?! Если у него было нужное оборудование, камера с жидким азотом, то он мог хранить эмбрионы! Понимаете теперь, где мама Мары могла взять ребенка?

– В Линдхольме?! – голос Мары балансировал на грани ультразвука.

– Да тихо ты, – зашипел Нанду, оглядываясь на Вукович, и придвинулся ближе к девочкам. – Это мысль. Но к Эдлунду в лабораторию доступ закрыт. Варианта два: либо он сам ей помог, но тогда с чего бы ему теперь так убедительно изображать недоумение, либо она как-то стащила эмбрион.

– Как ты себе это представляешь? – прошептала Брин. – Как бы она сама себе его подсадила? Ей бы понадобился профессионал и УЗИ…

– Привезла пробирку в клинику, заплатила, – Нанду пожал плечами.

– Слабо верится, – Брин закусила губу и задумчиво посмотрела в окно. – До Стокгольма ей пришлось бы добираться несколько часов, эмбрион мог погибнуть… Или у нее был специальный контейнер с жидким азотом, но он стоит очень дорого, и я не уверена, что можно запросто его достать. Да нет, ерунда какая-то. Была осень, много учеников, вот так зайти и выйти… И потом: она собирала фольклор. Намлан погиб. Где ей взять денег на оплату шведской клиники? Тем более, врачи бы не взяли образец неизвестного происхождения. И Эдлунд бы психанул, если бы обнаружил пропажу. Нет-нет, тут что-то другое. Ей кто-то помогал. На острове. Кто– то с доступом в лабораторию. Достаточно сведущий в этих делах, раз подсадка эмбриона прошла гладко, и ты появилась на свет. И знаете, что меня еще смущает?

– Что? – заворожено спросила Мара.

– Его книга. Во втором издании ни слова на эту тему. Я искала в Интернете – ничего. После той статьи он словно закрыл для себя этот вопрос. Но почему? Я имею в виду, он же увлеченный человек. Если бы он помогал Лене сам, то гордился бы удачным экспериментом. Что-то пошло не так, и он разочаровался?

– Тут как раз все просто, – махнула рукой Мара. – Смерть Иниры. Улла сказала, он был в страшной депрессии. Наверное, забросил все. Может, они вместе вели это исследование, а после ее самоубийства он не смог продолжать. Тема ведь так себе. Ну, согласитесь. Эксперименты над зародышами… Франкенштейн какой-то.

– А может, Инира и помогла твоей маме? – предположил Нанду.

– Не тупи, – Мара фыркнула. – Она же умерла в девяносто девятом.

– Надо будет подойти к миссис Крианян, – решила исландка. – Вдруг она помнит, у кого был доступ в лабораторию в те годы.

– Точно! – с азартом кивнул Нанду. – Заодно посмотрим, что у нее есть про драконов.

– Ты что, правда, веришь в эту чушь? – у Брин было такое выражение лица, будто кто-то царапал ногтем по стеклу. – Это же антинаучно!

– Вукович номер два, – обиделся Нанду. – Просто ты не видела старуху Томбоин. И дракон у нее на ковре. Она жуткая. И крышу у нее сто лет назад сдуло. Прямо как у тех перевертышей-драконов.

– Еще скажи, что это был полтергейст, – съязвила Брин. – Всему есть логическое объяснение. Мини-огнемет, например, еще какой-то прибор…

– Мини-огнемет! Конечно, кто-то специально станет мастерить мини-огнемет, чтобы убить человека, когда есть миллион других способов: яд, газ, пистолет, веревка, – Нанду загибал пальцы.

– Стоп, – прервала их спор Мара. – С этим тоже разберемся. Но я хочу сначала поговорить с самим Эдлундом. Мы ведь обещали ему – никаких тайн.

– И что, если он откажется отвечать на наши вопросы, ты просто послушно обо всем забудешь? – ехидно спросила Брин.

– Не откажется. А если даже и так, мы будем знать, что попытались.

– Вот именно, – согласился Нанду. – Сначала попробуем легально, потом – сами. Не забывайте, у нас еще есть электронная почта Лены.

Мара прикрыла глаза, мысленно уговаривая пульсирующую лодыжку хоть ненадолго утихнуть. Сейчас бы растянуться на кровати и приложить к ноге лед… Ида и Рашми уехали на каникулы, и можно было полежать внизу, не мучиться, залезая на верхний ярус. Еще бы кто-нибудь принес ей ужин прямо в спальню – красота… Но сквозь розовую вату предвкушения пробился голос Вукович.

– Тебе придется пожить в моей комнате, пока мы не найдем похитителя.

– Отлично, – буркнула Мара.

За-ме-ча-тель-но. Отбой – в девять, никакого печенья в кровати, еще и доклад придется делать, вместо того, чтобы рубиться с Нанду в морской бой или с Джо в танки. И даже с Брин толком не поболтать.

И точно: хорватка разогнала всех по домикам сразу после ужина, и чуть не довела до слез Брин, которая изо всех сил рвалась к Эдлунду. Мара смирилась, что в Швеции не принято отмечать Новый год по-настоящему. Ни елки в холле, ни гирлянд, ни снежинок на окнах, как будто завтра – самый обычный день. И оливье от синьоры Коломбо вряд ли дождешься. Но неужели нельзя было дать ей хотя бы в честь праздника побыть с друзьями?

Мара улеглась на раскладушку в комнате Вукович, мрачно отвернулась к стене, предчувствуя завтрашнюю встречу с профессором. Наверняка, как только он поймет, что она – из пробирки, да к тому же еще из его жутковатой коллекции эмбрионов, примется изучать ее под микроскопом и демонстрировать миру, как трофей. Еще бы, ему удалось нарушить мировой порядок, заставить зимнего перевертыша появиться на свет летом. И всем будет наплевать, что чувствует она, Мара. И Смеартон с деланным сочувствием разведет руками, мол, разве можно требовать успехов у жертвы научного эксперимента?

Эдлунд ждал их утром в своем кабинете. Вукович и всю четверку, включая Джо, – конечно, накануне вечером друзья успели его просветить, пока Мара маялась под надзором опекунши.

– Мне только что звонили из Совета, – первым делом сообщил директор, устраиваясь в кресле. – Они отправили человека к Наране Томбоин. Ее проверили, вкололи ХГС, чтобы остановить трансформации. Это действительно она, никто другой ее обликом не прикрывался. Они считают, что в ее состоянии провернуть похищение было невозможно.

– Ее заберут в Центр поддержки нетрудоспособных? – поинтересовалась Вукович.

– Пока не знаю. Ее поставили на учет, дальнейшую судьбу будет рассматривать Совет. Так или иначе, она не останется без их помощи. А что рассказала Улла?

Хорватка озвучила вчерашнюю беседу, и по мере того, как версия искусственного оплодотворения становилась очевиднее, профессор заметно оживлялся. Мара не ошиблась на его счет.

– У вас ведь было криохранилище с эмбрионами? – не утерпела Брин. – Я читала вашу статью и первое издание книги… И наверняка… Просто я не знаю, как еще объяснить, что Мара – перевертыш.

– Невероятно! – выдохнул Эдлунд. – Я и подумать не мог… Ведь это доказывает, что время зачатия важнее, чем время рождения! Это перевернет всю науку! Всю нашу историю! Получается, мы дети равноденствия, а не солнцестояния? Я должен продолжить эти опыты… Теперь, когда мы знаем о результате, Совет выделит денег на новый этап эксперимента, и если я найду суррогатную мать…. Даже несколько…

– Ларе, держи себя в руках, – тихо, но твердо произнесла Вукович. – Значит, это правда? У тебя было хранилище? И что, Совет разрешил проводить эксперименты с эмбрионами?

Эдлунд вскочил, метнулся в одну сторону, потом обратно, и замер.

– По правде говоря… хранилище было. Но Совет об этом не знал. Папа и Мартин верили в меня, они закупили оборудование на собственные средства. В те годы это было целое состояние. Но на некоторое время я заморозил исследование по ряду причин…

– Инира? – понимающе спросила Мара.

– Откуда?.. Ах, ну да. Улла, – профессор вздохнул. – Да. С Инирой случилось несчастье, потом отец… В две тысячи втором году я хотел вернуться к исследованиям, но оборудование вышло из строя. Я все потерял. Криокамеры удалось починить, и я отдал их Мартину. Все равно я занял пост директора, и у меня не было ни времени, ни ресурсов для исследования. Но теперь…

– Вам не кажется, что они вовремя вышли из строя? – Брин деловито скрестила руки на груди.

– Теперь кажется… Тогда я не стал проверять под микроскопом каждую пробирку. Отключилось питание, пока я был в отъезде. Камера была обесточена несколько суток. Разумеется, все живые клетки погибли. Когда Селия сообщила мне, я был вне себя. С тех пор я и поставил на лабораторию новые замки.

– То есть до этого туда мог зайти любой желающий? Отлично, круг подозреваемых… – начала было Мара.

– Нет-нет, подожди, – Вукович предупредительно подняла руку. – Говоришь, тебе сообщила Селия, и ты даже не стал проверять?

– Да, но с чего бы ей… – Эдлунд изменился в лице. – Ты думаешь?..

– Верно, Ларе, – с досадой то ли на него, то ли на себя кивнула Вукович. – Я думаю, у твоей бывшей был веский повод сделать тебе гадость.