Текст книги "Остров перевертышей. Рождение Мары (СИ)"

Автор книги: Дарья Сойфер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Глава 6

День выдался по-летнему безмятежным, море радовало игрой солнечных бликов. Теперь, когда гроза смыла с неба серую пелену, на горизонте виднелись очертания противоположных берегов.

Они гуляли около часа, и Тома не понимала, зачем Джо согласился водить ее по острову. Каждое его слово звучало, как последнее, что он собирался сказать в жизни. Зато для болтуна Нанду он явно был идеальным соседом: не перебивал, а только слушал. Не по собственной воле, а от безысходности, скорее всего. Хотя никто не знал, что на самом деле думал Джо Маквайан.

Прогулка помогла проветрить голову и подумать. Местные пейзажи напомнили Тамаре о любви к рисованию. Сделать красивый портрет для Брин – чем не чудесный примирительный подарок? Иначе точно придется лезть в драку.

Поэтому сразу после обеда… Нет, не так. Сразу после восхитительного, обеда, состоящего из нежнейших тефтелек в густой томатной подливке, длинных плоских макарон, которые отлично наматывались на вилку, а еще грушевого пудинга на десерт, Тома, блаженно икая, вернулась в домик, вытащила из чемодана новенький альбом с карандашами, подарок мисс Вукович, и устроилась на кровати.

Тамара решила изобразить Брин вместе с ее тотемом. На соседку она периодически поглядывала, стараясь рисовать с натуры, а песца пришлось сверять с атласом. Разумеется, Тома остановилась на роскошной зимней шубке, которой и славятся полярные лисы. Вышло мило, любительнице плюшевых игрушек и мягких подушек всех форм и размеров должно было понравиться.

Тома дождалась, пока Брин выйдет из комнаты, написала с обратной стороны рисунка «Прости меня, пожалуйста! Мара» и, положив подарок на видное место, отправилась в главное здание. Она не хотела выяснять отношения и надеялась, что исландка сама все поймет, обдумает и к вечеру будет в нормальном расположении духа.

До пяти часов оставалось немного времени, поэтому Тамара бесцельно слонялась по просторному холлу. Занятия еще не начались, и вся постройка пустовала. В тишине раздавалось только звяканье посуды с кухни. Бедная синьора Коломбо, весь день на ногах! Придется почаще нарываться на наказание, чтобы у нее была хоть какая-то помощь.

По всему холлу были расставлены уютные диванчики, у одной стены громоздился старинный рояль с резной подставкой для нот, у другой – стол для пинг-понга. Старая кряжистая липа за окном густой листвой загораживала свет, поэтому кругом царил приятный для глаз полумрак.

Тома заметила множество фотографий в рамках: группы людей в мантиях выпускников. Цветные изображения, черно-белые. И даже коричневатые, датированные пятидесятыми годами девятнадцатого века.

Висели и картины: отдельные портреты, пейзажи Линдхольма, на которых главное здание выглядело совсем иначе, а домики напоминали деревенские лачуги. Только маяк везде оставался одинаковым. Наверное, ему стукнуло, по меньшей мере, две сотни лет.

Наверх вела широкая лестница из темного дерева и упиралась в огромный флаг со знаком солнца в круге и надписью на латыни: «Sol lucet omnibus».

Скрипнув ступенькой, Тома поднялась на второй этаж: по всему периметру шли балюстрады и двери с табличками. Ханна объясняла, что на втором и третьем этаже проходят занятия, внизу, помимо холла и столовой, располагается главная библиотека, а четвертый этаж целиком отдан профессору Эдлунду. Там и его кабинет, и спальня, и огромная лаборатория, вход в которую разрешен только ему, мисс Вукович и мисс Кавамура. Остальных преподавателей и даже уборщицу миссис Чанг профессор туда не пускал.

Мара подошла к флагу и в задумчивости коснулась полотна.

– Солнце светит всем, – услышала она и обернулась.

Из коридора вышли Джо и Эдлунд.

– Здесь написано на латыни: «Солнце светит всем», – с улыбкой повторил профессор. – Мы с мистером Маквайаном закончили. Пойдем, Мара, я провожу тебя в свой кабинет.

– Тебя подождать? – спросил Джо.

– Я… Я не знаю, – она вопросительно взглянула на Эдлунда.

– У нас будет полноценная тренировка, – ответил тот. – До ужина ты вряд ли освободишься.

– Увидимся в столовой, – кивнул индеец и пошел вниз.

– Вот так да, мисс Корсакофф! – профессор удивленно поднял брови.

– А что? – удивилась она.

– Кажется, ты покорила нашего невозмутимого Джо. Столько слов за один раз даже я от него не слышал.

Они свернули в коридор и вскоре оказались на узкой лестнице. Тома поднималась следом.

– Профессор… – нерешительно начала она, когда они минули третий этаж.

– Да?

– Пока занятие не началось… Дело в том, что мисс Вукович говорила мне… Что Вы знали мою маму.

С его спиной разговаривать было проще: вопросы про маму всегда давались Тамаре нелегко.

– Да, знал.

– Вы поэтому решили взять меня?

– Пожалуй.

– Профессор Эдлунд, прошу Вас. расскажите мне о ней. Хоть что-то. Я всегда хотела побольше узнать о ней. У меня была фотография… Раньше. И все. В личном деле есть информация только о ее смерти.

Шагнув на верхнюю ступеньку, Эдлунд обернулся.

– Я обязательно расскажу тебе все, что смогу. И даже поищу фотографии. Но после занятия.

– Хорошо.

Он провел ее в просторный кабинет: книжные полки, массивный стол, высокие окна и удобные диваны. Здесь было светло, в форточку врывался приятный морской ветерок, принося тонкий запах цветущих лип. Хотелось дышать полной грудью, шагнуть из окна и полететь к маяку, туда, где волны разбиваются о каменистый берег.

– Красиво, правда? – довольно спросил профессор. – Это мое любимое место.

– Мне нравится.

– Ну, – он уселся в кресло на колесиках и хлопнул себя по коленям. – Выбирай, где тебе будет удобно.

Она устроилась на краешке дивана.

– Располагайся, можешь скинуть кроссовки, растянуться во весь рост.

– Как у психоаналитика?

– Откуда ты знаешь?

– В кино видела.

– Ну… примерно так. Расслабься.

Тамара послушно легла, но расслабиться рядом с чужим человеком было трудно.

– А если я… – неуверенно проговорила она. – Ну, трансформируюсь… Как же моя одежда? И вдруг мой отец был рыбой? Или… Я не знаю… Слоном?

– Сейчас мы не будем перевоплощаться. Просто побеседуем, – успокоил ее Эдлунд. – Я всего лишь хочу определиться с тактикой. Закрой глаза. И рассказывай мне все, что придет в голову.

– Например?

– Попробуй вспомнить что-то хорошее. Что вызывает у тебя улыбку и чувство защищенности.

Это он, загнул, конечно. Ее так и подмывало крикнуть: «Профессор, ты вообще бывал в детских домах? В русских детских домах, потому что если у вас такие тюрьмы, то и вместо интернатов, наверняка, конфетные городки».

Она думала долго. Что принято вспоминать в таких случаях? Дни рождения? Новый год? Походы в кино? Было бы здорово, если бы дни рождения в детском доме могли вызывать улыбку.

Хотя… Да, тот день, когда она нашла ключ от подсобки. Ее собственный уголок.

Она рассказала Эдлунду, как пряталась там, как рисовала, как накопила собственный запас лимонных леденцов. Потом в голову пришел момент, когда Валентина Семеновна разрешила носить шарфик и даже подарила один. Как раз в день рождения. Еще когда достались красивые джинсы из пожертвованных вещей.

Когда Тамара закончила, в кабинете воцарилась тишина. Она открыла глаза: профессор, нахмурившись, смотрел в окно, на щеке у него ходили желваки.

– Вроде, все, – тихо подытожила она. – Я говорила что-то не то?

– Прости меня, – ответил он, наконец. – Я не знал. То есть я думал, конечно, что детям плохо без родителей, но вот так… Извини, тебе не стоило снова об этом напоминать.

– Ничего…

– Я одного не понимаю, – он вскочил и принялся шагать по комнате, сунув руки в карманы. – Почему Лена не написала мне, что тебя некому взять? У нее ведь были родственники… Неужели на Линдхольме не нашлось бы места… В конце концов, перевертыши всегда поддерживали друг друга, и мы подобрали бы тебе приличную приемную семью…

И он что-то пробормотал по-шведски. Тома пока еще полиглотом не стала, но догадалась: это из разряда слов, которые на Линдхольме не произносят.

– Может, еще какой-то метод испробуем? – она попыталась отвлечь Эдлунда. – Можете попробовать меня испугать. Я огня боюсь. Правда, несколько дней назад не сработало, но я…

– Боже, тебя и огнем пугали?!

– Уже все нормально. Или вот Джо. Вы же говорили, что у индейцев есть какие-то медитации…

– Не сейчас. Кажется, будет сложнее, чем я думал. Хорошие воспоминания не работают, а испуг… Даже если бы я был настолько бесчеловечным, чтобы прибегнуть к этому методу, не думаю, что смог бы придумать что-то страшнее, чем твое детство. Я должен собраться с мыслями… – он замер и потер бороду. – А если… Если действовать через тотем? Допустим, ты унаследовала тотем матери. Тогда тебе нужно общение с подобными. Бриндис! Твоя соседка! Завтра мы устроим вам тренировку, ты постараешься… Да-да, может сработать. И вот еще что…

– Да?

Он открыл один из ящиков стола и извлек пузырек с таблетками.

– Возьми это. Выпей одну сейчас, а потом по одной три раза в день.

– Что это? – она повертела пузырек в руках: никаких надписей и этикеток.

– Одна из последних разработок. Помогает активировать ген перевертыша. Уверен, скоро весь Линдхольм узнает твой тотем.

– А если…

– Никаких если. Пока можешь идти, но завтра утром я жду тебя на тренировке. Тебя и мисс Ревюрсдоттир.

– Хорошо… – Тома опустила ноги и натянула кроссовки. – Но вы обещали мне рассказать о маме.

– Да… Ты права. Что ж, тогда, думаю, лучше нам переместиться в библиотеку.

– Почему?

– Там архивные фотоальбомы. Если тебе еще нужна ее фотография, то…

– Конечно!

Он улыбнулся и открыл перед ней дверь кабинета. Они проследовали к лестнице.

– Ты еще не встречалась с миссис Крианян? – спросил он по пути.

– Нет.

– О, ты многое потеряла! Татевик Крианян – наша долгожительница. Она – единственная, кто помнит старое здание.

– Но ведь новое построили около восьмидесяти лет назад?

– Да.

– Значит, она здесь родилась?

– Нет, работала в библиотеке. А ее муж был преподавателем мифологии народов мира.

– Он умер?

– Давно уже. Сейчас на четвертом курсе учится ее праправнучка, – профессор лукаво прищурился.

– Но как… Сколько же ей лет? Да нет, не может быть. Вы шутите…

– Попробуй отгадать.

Она толкнула высокие двустворчатые двери и оказалась царстве длинных стеллажей. Пахло старой бумагой и книжным клеем. Каждый скрип половицы звучал как удар в гонг в этой мертвенной тишине.

Тома ожидала увидеть древнюю старушку, которую держат на работе в знак почета или за прежние заслуги. Или просто потому, что здесь ей привычно.

Однако за высокой деревянной стойкой, изящно оттопырив мизинчик, пила кофе дама, которой на вид ну никак нельзя было дать больше шестидесяти.

Ее черная с проседью коса была уложена бубликом, в ушах покачивались гранатовые серьги, тонкие пальцы унизывали многочисленные кольца. Длинный прямой нос, брови, норовящие сойтись на переносице в одну. Незамутненные возрастом зеленые глаза поднялись на профессора.

– Ларе, мой мальчик, – низким с хрипотцой голосом произнесла она.

Если бы Тома слушала ее вслепую, то непременно представила бы себе эдакую грузную тетушку, которая с юных лет не выпускала изо рта папиросу.

Девочка в недоумении обернулась к Эдлунду, пытаясь понять, в чем шутка. Но тот сохранял серьезность.

– Татевик-джан, – он ласково сжал ее плечо. – Ты сегодня восхитительно выглядишь.

– Ты снова по делу? – библиотекарша изогнула бровь. – Не стоило и надеяться, что ты проведаешь старушку.

– Как не стыдно! Разве я забывал про тебя?

– Уж не пытаешься ли ты мне солгать, что не найдешь пяти минут выпить кофе? Да что я говорю: моя малышка Седа не заглядывала уже три дня, чего мне ждать от человека, для которого я – никто?

– Татевик-джан, помоги нашей новой ученице. Познакомься, это Тамара Корсакофф.

– Корсакофф?.. Разве не училась у нас девочка с такой фамилией? Лена? Неужели это ее дочь? – миссис Крианян пристально всматривалась в лицо Томы. – Совсем не похожа.

Больше книг на сайте – Knigolub.net

– Вы помните мою маму? – оживилась Тамара.

– Я помню всех, кто здесь учился, – гордо сообщила библиотекарша.

– Лена погибла, когда Томе было два года. Девочка выросла в детском доме.

– Ларе Арвик Эдлунд, как ты мог мне не сообщить! – возмутилась армянка. – Разве все мы здесь чужие? Разве не нашлось бы человека?..

– Я знаю, Татевик-джан, я знаю, – Эдлунд примирительно поднял руки. – Я совершил ошибку. Мара хочет найти фотографии своей мамы, узнать что-нибудь.

– Бедный ребенок! – библиотекарша качнула головой.

– Оформи ей доступ к архивному отделу, пусть смотрит. И я разрешаю ей забрать снимки Лены.

Миссис Крианян напряглась, но после некоторой внутренней борьбы произнесла:

– Конечно, конечно. Я все сделаю. Пересниму для архива копии. Сейчас только схожу за картой, – она встала и ровной походкой, будто у нее вместо ног были колесики, направилась к одному из стеллажей.

– Ей не может быть сто лет! – зашептала Тома профессору.

– Может. – тихо ответил он. – Знаешь, почему? Ее тотем – черепаха. Каждую ночь она проводит в облике черепахи, поэтому стареет в два раза медленнее.

– Разве это…

Но договорить Тома не успела, потому что миссис Крианян уже появилась с папкой в руках. Профессор Эдлунд сослался на дела и покинул библиотеку, а женщина– черепаха тем временем оформила новенькой пропуск, показала архив и выдала толстый альбом: выпуск 1994 года.

Тома села за читательский стол у окна. С одной из страниц на нее смотрела юная веснушчатая девушка в дурацком синем платье с воланами. Волосы с легкой рыжинкой, лоб закрывает пушистая челка, на веках – яркие голубые тени. В другой раз Тома бы посмеялась над наивной безвкусицей, но от того, что она только сейчас впервые увидела мамин портрет, такой настоящий, цветной и четкий, из груди вырвался звук, похожий на кашель. Она закрыла лицо ладонями и зарыдала.

– Девочка моя, хочешь, я принесу тебе кофе? – сочувственно спросила библиотекарша по-русски и тут же на английском обратилась к кому-то еще: – Подождите, мисс, я должна сначала помочь ей.

– Мара? – услышала Тома. – Это я, Брин.

– Не… сейчас, – с трудом ответила Тамара сквозь судорожные всхлипывания. – Не… до… тебя…

– Все в порядке, миссис Крианян. Я с ней посижу.

Брин уселась на соседний стул и неловко похлопала Тому по плечу.

– Не расстраивайся ты так. Все будет хорошо.

– Не… будет… Моя мама… Она никогда…

– Я знаю. Прости. Слушай, я нашла твой портрет. Я не ожидала. Очень красивый. И тотем похож.

– Пр… правда?

– Да. Извинения принимаются… Просто это полотенце и кружка… Мне все мама покупала, а я очень скучаю. Как будто ты хотела ее отобрать.

– Про… сти, – Тома шмыгнула уже тише.

– Хорошо. Только прекращай реветь, ты же испортишь фотографию.

Тома вытерла нос рукавом толстовки.

– Ладно. Спасибо. Я вообще не плакса.

– Я никому не скажу.

– Честно? Ты ведь имеешь право… За собаку с крысой, за Фри… За все, короче.

– Я думала еще позлиться на тебя, пока не пришла сюда. Потом позлюсь.

– А ты чего делаешь в библиотеке?

– Увидела твой портрет, – и сразу захотелось посмотреть на маму в этом возрасте. Аты?

– И я хотела на маму посмотреть.

– Я собиралась поискать снимки со встреч выпускников, – сообщила Брин. – Кстати, твоя мама тоже может в них найтись. В каком году она окончила пансион?

– В девяносто четвертом.

– Значит, ищем с девяносто пятого… – Брин направилась к стеллажам.

Тома отвернулась к окну: из щели тянуло свежим морским воздухом, и опухшее от слез лицо приятно остывало. За стеклом сидела рябая пташка и забавно вертела головой, поглядывая на девочку глазками-бусинками. Тамара вздохнула: безмятежно было здесь, красиво. Жаль, ничего не выходит с тотемом. Остается только надеяться, что если она окажется обычным человеком, Эдлунд позволить ей остаться хотя бы в качестве уборщицы.

– Слушай, я все хотела тебя спросить… – обратилась к ней Брин. – Сегодня Шейла и Сара говорили, что твой тотем – черная мамба. Ты ведь действительно ничего о себе не рассказывала… Это правда?

– Понятия не имею.

– В смысле?

– Ну, тотем моей мамы – лиса, а кто я – неизвестно. Эдлунд пытался сегодня настроить меня на трансформацию, ничего не вышло. Я могу быть лисой, змеей, крокодилом… Или просто девочкой.

– А Сара?…

– А Сару я пыталась напугать. Ей полезно.

– Понятно, – Брин опустила белые ресницы.

– И ты даже не спросишь, что я здесь делаю? И по какому праву меня сюда привезли?

– Не-а.

Они рассматривали снимки, выискивая на каждом лицо Томиной мамы. Видели украшенный шарами главный холл, праздничные танцы, огромный торт в виде солнца.

– Это же синьора Коломбо! – воскликнула Брин, указывая на стройную итальянку в белом халате.

– Не может быть!

– Да точно, она. Сколько ей здесь? Неужели она так давно работает в Линдхольме?

– По-моему, тут многие проводят всю жизнь.

– Нет, что ты! Мама рассказывала, что когда она училась, были другие преподаватели. Из наших она знает разве что Эдлунда и Лобо, который ведет спорт и испанский. И кого-то из зимних. Многие создали семьи и уехали.

– Погоди, а сколько времени уже? Мы на ужин не опоздаем? – обеспокоилась Тома: от изображения торта, пусть и из далекого прошлого, у нее засосало под ложечкой.

– Полвосьмого, – Брин сверилась с телефоном. – Через полчаса закроют.

Они решили пока оставить фотографии в библиотеке, чтобы случайно не испортить их за ужином, спешно попрощались с миссис Крианян и поторопились во владения синьоры Коломбо.

Столовая шумела: студенты смеялись и болтали, звякала посуда. Тамара и Брин набрали на подносы тушеного лосося с маленькими картофелинами и зеленой фасолью и прошли за свой стол. Джо не было. Наверное, поел одним из первых и не стал ее дожидаться.

– А мы уже заволновались: неужели ты пропустишь ужин? – подколола Тому Зури.

– Ну уж нет, – улыбнулась в ответ Тамара. – На мою порцию можешь даже не рассчитывать.

– Я за соком, – Брин встала. – Тебе принести?

– Конечно! Спасибо.

– О, да ты сдружилась с этой Фриксдоттер? – спросила Ханна.

Послышались разрозненные смешки.

– Еще раз так ее назовешь, – яростно прошипела Тома. – И получишь!

– Да ладно, ладно! – Ханна Оттер отшатнулась. – Это же ты сама и придумала…

– Считай, раздумала обратно.

– Как скажешь, – и Ханна принялась усердно ковыряться в своей тарелке.

Брин отошла к столу с напитками. Тома не успела посмотреть на ее реакцию, но надеялась, что этот случай не испортит хрупкого перемирия. За столом летних первокурсников стало тихо: Нанду где-то носило, и некому было развеять шуткой неловкую паузу.

Зато на горизонте показалась Сара Уортингтон со своей свитой. Тамара напряглась, готовясь к атаке, но та вовсю источала дружелюбие.

– Привет, Мара, – как ни в чем не бывало, пропела английская Барби.

– Привет.

– Слушай, утром вышло некрасиво. Мне жаль. Не хочу ссориться и все такое. На, решила тебя порадовать, – Сара протянула непривычно яркую бутылку газировки. – Ты, наверное, никогда не пробовала.

– А что это?

Шейла и Рашми фыркнули.

– Девочки, перестаньте! Откуда ей знать? – одернула их мисс Уортингтон. – Это дизайнерская кола. Попробуй, очень вкусно.

– Ладно, спасибо, – Тома пожала плечами.

Не то, чтобы ей вдруг понравилась эта снобистская девица, просто врагов у нее и в интернате было предостаточно. Успеет еще нажить.

Уортингтон с подружками растворились в толпе, а Брин вернулась и плюхнулась на свое место.

– Держи, – она поставила перед Томой стакан апельсинового сока.

– Спасибо. Только вот Сара принесла мне колы… Будешь?

– Серьезно? – поморщилась исландка. – Ты собираешься это пить?

– Ну да, а почему нет? Тебе налить?

– Нет, спасибо, – надулась Брин.

На всякий случай, перед едой Тамара проглотила сразу три таблетки профессора Эдлунда – уж больно сильно ей хотелось доказать всем, что она перевертыш.

Кола оказалась самой обычной, Тома отставила ее в сторонку, и к Брин постепенно вернулось хорошее настроение. В домик они возвращались вместе. Было светло: белые ночи, наконец, проявили себя во всем великолепии. Сытый желудок грел изнутри, шуршали легкие волны.

На веранде сидел Нанду с гитарой, вокруг него кучковались ребята, включая, как ни странно, Сару Уортингтон. Увидев Брин и Тому, все заржали.

– Что смешного? – насторожилась Тамара.

– Вот и наша черная мамба! – Сара уперла руки в боки. – Скажи, юная леди, тебя никто не учил, что врать нехорошо?

– Ты о чем?

– Мы все знаем. Что никакая ты не змея, и вообще, скорее всего, не перевертыш!

– Что? – Тома опешила. – Но откуда?..

– Птичка на хвосте принесла.

Она оглядела ребят: не смеялся только Джо.

– Какое это имеет значение? – вступилась Брин. – Ну, соврала, подумаешь, как будто вы все говорите только правду!

– Брин, не надо… – попыталась ее остановить Тома, но опоздала.

– А, с ней еще и Фриксдоттир! Отличная из вас получилась парочка! Фрик и псевдомамба! Не хочешь посмотреть, что ты пила сегодня за ужином? – Сара развернула к ней свой телефон.

На видео они с Шейлой плевали в разноцветную бутылку колы.

– Ну как, вкусно было? Дизайнерская работа!

– Мне все равно, мамба я или сибирский ядовитый хомяк! – Тома отодвинула от себя Брин. – Тебе не жить!

Тамару трясло от ярости. Голову сжали огненные тиски, внутренности скрутило, как стираное белье. От гнева она едва держалась на ногах. Ее передернуло, и она двинулась на Сару, сжав кулаки.

Но не успела она дотронуться до этой несчастной аристократки, как та побледнела и испуганно вскрикнула. Тома сделала еще один шаг: ноги слабели, перед глазами все качалось, череп раскалывался от боли. Веранда, Сара, ребята куда-то поплыли, и спина врезалась в твердую поверхность.

– Позовите мадам Венсан! – крикнул кто-то.

Из тумана появилось лицо Брин.

– Что… происходит? – с трудом выговорила Тома.

– Ты превратилась в Сару Уортингтон, – ответила Брин, и все погрузилось в темноту.