Текст книги "Пожиратели (СИ)"

Автор книги: Дарья Миленькая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Глава 7

Из окна летят холсты. Картины. Натюрморты.

Ударяясь об асфальт, они предсмертно вскрикивают, осуждая своего создателя. Но создателю все равно.

– Все на свалку, – приговаривал он, выкидывая набор кисточек.

Следующим полетел растворитель.

– Последняя капля, – злобно шепчет Матвей, разрывая руками книгу по рисованию. – Последняя капля.

Он переключает внимание на целую коробку различных приспособлений для художеств, с пылящимися давным-давно забытыми пастельными мелками, углем, красным мелом, ругается и разом выбрасывает все в окно.

С улицы кто-то гневно прикрикивает.

Впервые за долгое время свежий воздух разгоняет застой в комнате. Через открытое окно проникают солнечные лучи, залетают мушки.

– Если он найдет меня? В полиции поверят? Ах, черт!

Матвей задевает бедром край стола.

Прижав ладони к ушибленному месту и скуля, мужчина оценивает проделанную работу: единственный оставшийся холст в квартире – работа для Евгения Михайловича. Вернее, то, что она из себя теперь представляет.

Матвей безжалостно выдергивает ее из мольберта, не думая, с размаху запускает в окно. Секунду она красиво крутится в воздухе, волчком смешивая цвета, а после исчезает к своим собратьям на асфальт.

Проделав это, мужчина откашливается от поднятой в воздух песочной сухой пыли.

Кажется, серость идет из самих стен, оседая на все, даже на Матвее. Нет, именно осесть на Матвее она и стремится. Он притягивает грязь точно магнитом.

Бескомпромиссно решив избавиться от всего, что хоть как-то связывало с паразитами, мужчина направляется в ванную, брезгливо наступая на грязный пол босыми ногами.

С липким звуком ступни отлипают от желтого кафеля, оставляя на полу миниатюрные сталактиты, которые тут же спешно растекаются.

Ванная комната выглядела не лучше: плесень и грибок, закравшись в стыки плит, вросли в стены; зеркало отрастило на себе толстый слой мыльного налета. Испугавшись яркого света, под ванну заползла парочка каких-то жучков.

Матвей покрутил кран, пуская горячую воду и слушая, как в трубах гремит и булькает. Через несколько секунд извергается ржавая вода с болотным запахом.

– Из всех людей на этой планете, из всех профессоров, научных исследователей, наркоманов и мечтателей выбрали именно меня. Спасибо!

Матвей ополаскивает руки и умывается. Щетина на лице колет ладони.

– Может, и для тебя такой расклад дел стал сюрпризом?

Он вдруг замолкает в задумчивости.

Зеркало рядом, можно посмотреть на себя со стороны, оценить несуществующие раны от когтистых лап, синяки от Ипсилона – всего этого нет на этом теле, а на том?

Матвея манило желание закатать рукава, посмотреть на сочащиеся бугорки. Скоро из них полезут щупальца и глаза, личинка созреет, съест своего хозяина.

Манило больное любопытство подсчитать, сколько еще осталось времени.

Его подгоняло не желание смерти, а желание побыстрее избавиться от мерзости – сколько бы Матвей не спал, не бездельничал, ощущение усталости не проходило. Он устал.

Усталость отходами жизнедеятельности паразита сочилась из кожи.

Навалившись на грязную раковину, тяжело выдохнув, Матвей позволил больному, отравленному едкой болезнью равнодушию растечься по органам.

Глупые коричневые жучки, не почуяв более опасности для своей жизни, вылезли из-под ванны, заползали вокруг.

– Стану одним из вас, – прикусив губу, прошептал Матвей. – А если нет – просто исчезну. Послушай, если ты полезешь из меня сейчас – я не буду против. Я бы сам ушел.

Но это было неправдой. Он бы до последнего прятал щупальца под одеждой, пока паразит бы не вылакал мозг.

Желудок сжимается, и мужчину рвет в раковину.

– Пока у меня есть еще время, я должен побыть с сестрой, – сплюнув, произнес.

Это был не приступ угасаемой нежности – он просто не мог больше находиться в одиночестве.

За пару минут мужчина собрался, выключил везде свет и покинул гниющее место. Отчего-то он не раздумывал, удастся ли ему еще выкроить минутку времени и вернуться, да и была ли у него возможность вообще вернуться. Матвей отгородил себя от этих мыслей, как до этого долгие годы огораживал квартиру от беспорядка, наивно рассчитывая, что таким образом сможет все уберечь.

– Аленка моя, – бормотал он, спускаясь по лестнице. – Сейчас приеду к тебе, ты обрадуешься. Я буду рядом с тобой.

На улице недружелюбно завывал ветер.

Ипсилон может его здесь найти?

Кажется, каждый куст неотрывно следит, докладывая старухе – или кому-то еще? – куда Матвей идет.

– К сожалению, я не знаю ни одной истории, в которой беглецу удалось бы убежать от своего преследователя, – грустно прошептал он.

Оглядевшись по сторонам, мужчина спускается в пропахшее потными телами метро.

Рядом с сестрой можно будет немного успокоиться, потому что она – обычный человек.

И все же это странно. Странно, что он так легко решился на чье-то убийство, стоило паразитам чуть сильнее надавить, а убийце – приласкать. Странно, как легко человек может принять то, что, казалось, было отринуто так давно.

Он хотел принести в жертву живое существо, чтобы спасти себя. Поступали ли так древние люди или их оправдание отличалось особой логикой?

Логикой, отличной от логики современного человека, испугавшегося за свою жизнь.

Не следует ли из цепочки всех оторванных голов, сожженных людей, вспоротых животных, что религиозная сторона жертвоприношений делит свой пьедестал со стороной людского инстинкта самосохранения?

И окажись общество в опасности – во всепожирающей панике и похотливой расчетливости – не было бы принято решение возродить умершие вместе с покрытыми пеплом цивилизациями, и вытащить из памяти ритуалы жертвоприношений?

Неужели мы ушли так далеко от своего прошлого, что его возвращение невозможно?

Матвей хотел бы ответить на это утвердительно, с совершеннейшей уверенностью, если бы совсем недавно извращенно не покусился бы на чужое право жизни.

Что пугает тебя больше, Матвей – лишенные хотя бы относительного понятия милосердия паразиты, или твоя схожесть с ними?

Он вжался в угол между сидением и поручнем, не поднимая глаз с пола.

В поле зрения вместе с испещренным черными полосами половым покрытием то тут, то там попадали чужие ботинки, в какой-то момент превратившиеся в просто мелькающие пятна.

Поезд останавливался, выпуская из себя потоки разноцветных людей, принимая столько же обратно. Отправлялся в точно такой же зияющий трубами и проводами туннель.

Интрига сохранялась – не окажется ли следующая станция песчаным берегом черного моря?

Почему-то в воображении представлялся шторм: волны с силой бьют по песку, взбивая кровавую пену, поднимая брызги вверх. В сером небе мелькают зигзаги молний, раскалываясь пополам.

Чуть позже Матвей придумал другую картинку: фиолетовые молнии бьют по паразитам, а те визжат и дымятся.

Но даже в его воображение закралась морщинистая старуха – пока паразиты испуганно бегают, ударяясь друг о друга, она спокойно стоит в центре. Мерзкое исчадие собственных мыслей!

Отвлекшись от размышлений, Матвей поднимает голову. На него странно поглядывают попутчики, чуть с отвращением нахмурив брови.

Прислушавшись к собственному телу, мужчина спешно закрывает правое ухо ладонью – изнутри оно зудело, возвещая о движении паразита. С помощью присосок щупальце паразита ползло по слуховой трубе в поисках выхода.

Матвей с силой вдавил палец внутрь. В какой-то момент он вытащил его из теплой раковины, а на мягкой подушечке блестела кровь.

Шум города оглушал.

Широкие дороги, по которым проносились машины, кидая в лица прохожим пыль и грязь, и узкие тропинки, оборудованные мусорными корзинами, да чахлыми деревцами – весь состав центра. Есть еще маленькие магазинчики с запредельными ценами, где – можно подумать! – в бутылке с водой плавают частицы золота.

Окажись древние греки правы – мы бы получали золото из плотного сочетания воды и света.

В лабиринтах построек и ларьков Матвей не сразу находит нужное здание.

Помнится, он приезжал сюда всего лишь пару раз, и то по указу сестры. И тогда оно так же до последнего пряталось диким зверьем за многоэтажками и магазинами, в петляющих развилках улицы.

Но и нырнув в его прохладное нутро, Матвей столкнулся с препятствием – охрана бескомпромиссно не пускала дальше механического турникета. С трудом упросив их дать телефон – свой он оставил в квартире – мужчина набрал номер сестры.

– Да?

– Алена, я у тебя, меня не пускают.

На том конце завозились.

– Сейчас спущусь к тебе. Никуда не уходи и, пожалуйста, не ссорься с охранником.

Матвей кивнул, после улыбнувшись собственной глупости.

Ожидая, он бесцельно постоял возле охраны, полистав брошюры. С каждой страницы смотрели улыбающиеся девушки с отбеленными зубами.

Как бы они улыбались, представься им возможность столкнуться с паразитами?

– Это ты брат Алены Денисовны? – вдруг спросил охранник.

Матвей удивился.

– Да, откуда вы обо мне знаете?

Мужчина лет тридцати хмыкнул.

– Она всем рассказывала про своего брата-художника, даже телефон давала. Слушай… – охранник выглянул из будки, – карикатуры рисуешь?

Матвей скривился.

– Я вообще больше не рисую.

– А почему? Не очень прибыльно? – заинтересовался мужчина.

– Бессмысленно, – увильнул Матвей.

– Хм… понимаю. Я окончил музыкальную школу по классу скрипки, – охранник взял невидимую скрипку и заиграл на ней. – И что-то мне это никак в жизни не пригодилось. А моя знакомая занималась вокалом, потом заболела – что-то со связками – теперь с трудом говорит. О пении речь не идет. Понимаешь?

Матвей равнодушно кивнул.

– Творчество, конечно, мозг развивает. Только кому сейчас это нужно, верно? Денег-то не приносит.

На лестнице послышался цокот каблуков.

Матвей еще раз кивнул охраннику.

– Но если снова начнешь – обязательно сообщи, – произнес мужчина и добавил. – Хочу карикатуру тещи. Подарил бы ей на юбилей.

Алена помахала Матвею.

Протиснувшись между матовыми створками турникета, он пошел на встречу.

– Идем, я кое-что нашла для тебя, работа хорошая. Моя знакомая отложила для тебя место, но надо как можно раньше позвонить – имеется еще один претендент.

Матвей притворно вздохнул, и Алена весело поиграла бровками, убирая прядь волос с лица. На пальце сверкнуло кольцо.

– Когда ты познакомишь меня с ним? – кивнул на украшение Матвей.

– Скоро, сейчас он немного занят. Дня через два, хорошо? Ты потерпишь?

Матвей улыбнулся. Уголки губ дрогнули, сопротивляясь – когда это у них появилось право выбора?

Лестница выложена еще не успевшей потемнеть от грязи ботинок светлой плиткой. Стены белеют бежевой свежевыкрашенной краской.

В этом месте Матвею дышится как никогда легко, заслуга ли это хорошего кондиционера или чего-то другого – неважно.

Отовсюду слышатся звуки работы: телефонные звонки, голоса, тихое пощелкивание работающего принтера. Рабочая суматоха возбуждала, снимала сонливость.

Мужчина – не знакомый с трудовыми буднями в офисе – столкнулся с новым для себя достаточно привлекательным миром. Здесь, в этом вечно бурлящем жизнью месте, не было и духа паразитов. Разве могли существовать твари там, где жизнь идет полным ходом?

А древность?

Вот почему Алена не поняла его – здесь древности не было.

Но все же, внутри сохранялся – словно в бутылке с шампанским – странный осадок. Глядя на сверкающий чистотой пол и вдыхая запах бумаги, кофе и чьих-то духов, Матвей подумал: не найдется ли здесь, в каком-нибудь темном уголке, места, пригодного для жизни паразитов и гнили?

И так ли невидимы для других эти сущности?

Ведь там, на том островке, он видел, на что способны люди.

Стоит ли забывать об этом при виде белоснежных рубашек?

– Алена, – обратился к сестре, – прости меня за тот раз. Ты права, от бездельничества у меня начала ехать крыша. Нужно заняться серьезной работой.

– Все хорошо, не беспокойся. Жизнь ведь не так проста, как нам описывают ее в книжках, верно? Всему учишься сам, а ты никогда не любил учиться.

Алена распахнула стеклянные двери, вывела брата в приемную.

За заваленным папками столом сидит молодая девушка, полностью погруженная в работу. Матвей опустился на мягкий синий диван и заинтересованно огляделся.

По бокам громоздятся небоскребами шкафы с различными документами, заклеенные разноцветными стикерами с заметками. Повсюду зеленеют неприхотливые растения с белыми и розовато-малиновыми жилками. Угловые потолочные пенопластовые плиты испестрены рыжими потеками, а крайний ряд люминесцентных ламп изредка моргает.

Алена свернула в коридор, исчезла из вида. Только звук каблучков о паркет напоминает о том, что она еще рядом.

Матвей прислушивается к удаляющемуся стуку, к тихому похрустыванию, ощущая в пальцах покалывание микроскопических иголочек.

Не пришло ли время?

Не подошел ли он к краю своего существования?

В какой-то момент мелодия шагов девушки рассеивается в неизвестности. В неизвестность можно даже наступить ногой, правда, потом подошву не отмоешь.

Если сильно вдавить ногти в ладонь – оставленные рифленые отпечатки будут напоминать закрытые, обласканные безмятежным сном, глазные веки.

Мы боимся внутренних глаз, потому что они видят нас изнутри – нам никогда не удается их обмануть.

– Вам что-нибудь принести? – подала голос девушка.

– Нет, спасибо.

На минуты две-три воцаряется тишина. Слышно мерное постукивание ухоженных ногтей по клавишам клавиатуры.

Комок нервов в животе понемногу расслабляет хватку, мышцы пресса с приятным облегчением растягиваются, надувают живот.

И с точно такой же скоростью, с какой появилось успокоение, тревожность вновь завладевает телом.

– А, как здесь с охранной? – обеспокоенно спрашивает мужчина.

Об этом нужно было разузнать сразу, с самого порога. Нельзя допустить, чтобы паразиты и старуха смогли беспрепятственно его найти.

– Что?

– Охрана всех пропускает?

– Клиентов и сотрудников.

Матвей поднялся на ноги.

– Где здесь туалет?

– По коридору налево, последняя дверь.

Он сворачивает в коридор, ранее проглотивший сестру, по пути заглядывает в чей-то пустой кабинет, окидывает взглядом захламленные полки. На столе горит синим экраном компьютер, у клавиатуры стоит дымящаяся чашка с кофе.

Верно.

Мысли только о работе, а если и нет – то о доме.

Поскорее бы уйти домой. Поскорее бы сесть перед телевизором.

Зайдя в туалет, мужчина первым делом умывается, смывая пот. Выступившие соленые капли размазываются по лицу и губам, пощипывают, попадая на язык, оставляя после себя неприятное колющее послевкусие.

Не без опасения, после, мужчина распахнул двери всех кабинок, проверяя на наличие посторонних посетителей – офисных работников с мокрыми подмышками в расчет не принимал.

– Я так и думал, – удовлетворенно произнес Матвей. – Все чисто. Это хорошо, очень хорошо.

«А ты не думаешь, как после всего вести нормальную жизнь?».

– Нет.

Вернувшись в приемную, облегченный Матвей наградил девушку улыбкой.

– Вы очень красивая, – зачем-то сказал он.

Девушка смущенно улыбнулась.

На этом Матвей остановился.

Стеклянные двери отворяются, пропуская двух женщин.

– Куда поедете отдыхать? – спрашивает одна, отпивая от чашки с кофе.

– В Европу. Но Андрей хочет на море. Я ему сколько раз говорила, что загар вреден, а он-то, конечно, загорать не собирается, – вспыхнула женщина. – Знаю я, чем все это закончится.

Женщины свернули в коридор, откуда Матвей напоследок услышал:

– Ой, и не говори.

Чтобы хоть чем-то отвлечься, он хватает брошенную фразу, как хватает дворовый пес голую кость, и до тошноты мусолит у себя в голове.

Ой, и не говори.

Ой, и не говори.

Ой, и не говори.

Ой, и не говори.

– У вас красивые глаза, – нерешительно произносит девичий голос.

Матвей не сразу переваривает услышанное, ему с трудом удается сконцентрироваться откуда исходит звук.

– Да, – небрежно бросает, даже не глядя на девушку.

– Правда, голубые, кажется?

Мужчина поворачивает голову. Этой секретарше от силы лет девятнадцать – наверняка устроили по знакомству.

– Карие.

– Ой, у меня не очень хорошее зрение. Карие тоже красивые, но… голубые – цвета неба.

– Красоту голубых глаз сильно переоценивают, – сквозь зубы выдавил Матвей, вспомнив глаз паразита.

Показывая, что разговор закончен, он с нарочито громким шуршанием вытягивает из стопки журналов на кофейном столике новенький номер. Еще пару секунд, пока он невидящими глазами прочитывает описание на первой странице, девушка ждет – после, с молчаливым укором продолжает печатать.

Матвей набрал воздуха в рот и медленно выпустил тонкой струйкой.

Бесцельно пролистывая журнал по бизнес-идеям, мельком прочитывая непонятные статьи, он не сразу заметил нового гостя. Он не заметил его ровно до того момента, пока тот не сел рядом с ним и не сказал:

– Привет, дорогой.

За уголком журнала виднеется худощавая кисть. Матвей поднимает глаза, первым видит спесивую улыбку, только потом все составные части складываются в знакомое лицо.

– Что такое? Не рад?

Он пятиться назад, падает с дивана, больно царапая о край стола плечо.

Секретарша незаинтересованно кидает взгляд и возвращается к работе.

– Кто пустил?

– Никто, я сама. Я куда угодно могу пройти.

Матвей поднялся на ноги и прошипел:

– Оставьте меня в покое хотя бы на день!

Старуха цыкает.

Матвей пулей вылетает из приемной, задевая стеклянные двери, загудевшие на весь этаж.

Под глухой гул, точно удар в колокол, он кидается на лестницу к низшим этажам и с рывком слышит нарастающий шум волны. Где-то там чистые ступеньки тонут под липкой нечистой массой.

Матвей разом перешагивает пролет, вбегает на лестницу выше и выше, выше, на самую крышу. В прошлый раз ему удалось убежать, а в этот – вряд ли.

– Дорогой, хватит убегать, нам нужно поговорить! – крикнула из приемной старуха.

– Нет! Отстаньте! Дайте хотя бы день! – срывающимся голосом отвечает Матвей.

Голос разносится по лестничным пролетам звоном.

С этажа выше спускается девушка, прижимая к груди стопку с бумагами. Пробегая мимо, Матвей грубо толкает ее рукой, и листки летят вниз, как белоснежные перья.

– Козел!

– Как же наше празднество, разве тебе не понравилось? Ну же, я не могу за тобой вечно бежать, вернись! – преследует голос старухи.

– Не догоняйте, оставьте!

Воздух завибрировал. Грохот воды все ближе.

Запаниковав, Матвей ускоряется, путается в ногах, как в веревочных канатах, и падает, ударившись подбородком о край ступеньки. Поднявшись, он вытирает ладонью кровь с губы и ему чудится, будто в рубиновых каплях извиваются черви.

Сзади, довольно близко слышны шаги старухи.

– Я верю в вас, – прошепелявил Матвей. – Больше нет смысла так стараться. Вы этого добивались? Я признаю существование богов! Отставьте меня.

– То есть ты думаешь, будто паразиты – боги? – хохотнула старуха. Ее смех – это булькающие удары воды о край лодки. – Ну и ну… Если ты остановишься – я расскажу о паразитах.

Матвей тут же останавливается, но не из-за старухи.

Взглянув на кисть с пунцовыми разводами капель, слыша шипящий голос волны, на него вдруг накатывает головокружительное ощущение нереальности происходящего. Кидаясь из крайности в крайность, он добровольно пожимает безумию руку, буквально оставляет на себе клеймо.

– Постойте, вас нет, – медленно произносит, оборачиваясь назад. – Ни вас, ни волны, вы – в моей голове. Иллюзия больного мозга. Все это время вас нет, – он глянул вниз на сгорбившуюся и упорно пытающуюся догнать старуху, задыхающуюся от чудовищной отдышки. С ее лба на щеки, заполняя морщины, стекают капли горячего пота – точно, как тогда с окном – вы просто не можете существовать.

Он улыбнулся, обнажая розоватые зубы.

– Ты же только что сказал… – разочарованно выдыхает старуха. – Что ты несешь?

– Вот почему для всех остальных я будто сошел с ума, – с жаром продолжал мужчина. – Потому, я сошел с ума. Я сумасшедший. Иначе как объяснить кровавое море, Ипсилона, толпу паразитов? Кафе и овцу? Я сошел с ума!

Матвей рассмеялся.

Стоило только взглянуть вниз через пролеты, чтобы увидеть приближающуюся волну.

Бурление жадно поглощало этаж за этажом, пасть сладко раззевалась от предвкушения человеческого тела и разума.

Она – часть желанного безумия.

Недра ее полны тайн, но их легко увидеть, стоит только воде успокоиться. В этом она была схожа с человеком – даже самые сокрытые секреты людей всплывают при шторме. И чем сильнее шторм, тем больше мерзости найдете вы на поверхности.

– Хватит, – раздражено топает ногой в старомодной туфле старуха. – Ты больше не можешь быть тем, кем ты был все это время. Ты больше не можешь говорить так, как ты говорил все это время. Не ври. Думаешь, сможешь убежать от паразитов, просто перестав воспринимать их всерьез?

– Да! – плюясь кровавой слюной, бешено кричит Матвей. – Потому что их нет! И вас – нет!

Он запутался, словно наигравшаяся с клубком ниток кошка, но его можно понять – разве найдется кто-то, кто, обнаружив хотя бы призрачную возможность спасения, не попытался бы связать его конец со своим концом?

– Чего ты хочешь?

– Я хочу быть тем, кем я был раньше.

– Но никто не может вновь стать тем, кем он был раньше, понимаешь? Скажи, где ты впервые почувствовал паразита? – приказала старуха, остановившись на ступеньке ниже. – Отвечай.

– Нигде, этого не было, потому…

– Отвечай!

Матвей тряхнул головой.

– В церкви… – сквозь зубы произнес.

– Ну?

– В церкви, после исповеди.

– Где он был?

Ее голос утонул в грохоте воды.

– Во мне.

– Если бы ты не бежал – я бы рассказала, но теперь все. Ты мне надоел, сам разбирайся! Я знаю о тебе все, с самого первого момента. Я всегда была рядом с тобой, потому что я и есть твой паразит. Ты меня создал.

Вода накрывает мужчину. Пузырьки воздуха вырвались из разинутого рта, поднимаясь выше – на шестой, седьмой, восьмой этаж, пока не достигнут крыши, чтобы сорваться с высоты и разбиться о землю.

– Что? – одними губами спросил Матвей, заполняя легкие холодной водой.

Волосы старухи поднялись вверх жидким ореолом. Края ее костюмчика затрепетали, как крылья бабочки. Природа наделила этих существ прекрасными крыльями, но лишила времени, тогда как их собраться по классу – менее приглядные цикады – могут жить годами в личиночной стадии. На цикаду и была похожа старуха – с широко расставленными большими глазами, тонкими руками, полным отсутствием шеи.

Но в воде насекомые умирают, а старуха – нет. Он даже засомневался на мгновение, что ее вообще можно убить.

– Этого не может быть! – крикнул Матвей, и крик его, почему-то, прошел сквозь воду. – Этого не может быть! Нет! Неправда! Вы – монстры! Я не создавал монстров!

Стеклянные двери с шумом распахиваются, пропуская озадаченных сотрудников. Они настороженно смотрят на Матвея, дышат сквозь воду.

– Воздуха! – хватаясь за горло, просит он. – Мне нужно воздуха! Эти твари здесь! Они пробрались! Вам нужно найти их угол! Их место!

– У него припадок? – скривился один из работников в полосатой рубашке.

– Почему вы не видите! Это паразит! Бегите, спасайтесь!

Двое крепких мужчин подходят к Матвею так, словно нет никакой воды.

Матвей попытался отплыть от них, но руки и ноги не слушались – он лишь беспомощно размахивал ими по сторонам.

Работники офиса схватили его за плечи, обездвиживая.

– Паразит! Смотрите! Паразит! Она сказала, что я ее создал, но это ложь! Я монстров… монстров не умею создавать. Вы видите? Почему вы не видите?

Старуха стояла и улыбалась.

– Потому, что они не смотрят, – тихо произнесла она.

– Держи его, Вить.

– Паразит! Не-е-е-т!.. – не своим голосом кричал Матвей. – Они здесь! Эта тварь стоит прямо перед вами, оглянитесь же! Это паразит!

На шум сбегалось все больше людей. Некоторые из женщин прикладывали руки ко рту и мельком, так, чтобы самим себя не поймать, поглядывали туда, куда указывал Матвей. Мужчины качали головой и ругались, раздавая советы направо и налево, непонятно, кому конкретно.

Постепенно их голоса слились в один непонятный неритмичный звук, отличавшийся от гармонии похрюкивания паразитов, и который Матвей нашел отвратительно неестественным. Он больно втекал в уши мужчины, надавливая – как до этого в метро его же собственные пальцы – на барабанные перепонки.

– Помогите! Паразиты! Они пожрут нас всех! Они уже жрут нас всех! Помогите!

Перед глазами все расплывалось.

Матвей не понимал, как люди могут спокойно стоят в воде, прижимать его к полу, вдавливая щеку в холодную плитку. Он дернул рукой, чтобы освободиться, впиться пальцами в оголенный мозг, а на него еще сильнее навалились, выламывая плечо.

Эта вода не топила – она разъедала.

– Звоните в скорую!

– Уже едет!

– Почему!? Почему не видите? – зарыдал Матвей, давясь слезами. – А у меня осталось так мало времени…

Старуха стояла. Мимо проходили люди, задевая плечами, но ни один мускул не дрогнул ни на ее теле, ни на лице. Она стояла, и молчание многозначительным упреком въедалось в глаза Матвея.

Он видел, потому что смотрел.

– Разве… – слова застряли в горле, и мужчина закашлялся. – Разве есть здесь место древности? Или паразитам нужны только люди? Или древность в людях? Они едят ее на завтрак…

Какой-то здоровяк сел на грудную клетку сверху, выдавливая из легких – как из пакета – воздух.

Матвей разинул рот, захрипел.

Его пытались размазать о пол, соединить с плиткой, наивно полагая, что так неуместную для их привычного мира манию можно будет скрыть.

На лестнице толпилась куча народа из других отделов, кричащих нечто настолько невообразимое, что Матвею и не снилось.

– Алена, это твой?

– Господи! – закричала девушка. – Матвей!

Он попытался как-то выгнуться, чтобы она увидела его глаза. Почему-то казалось, будто так Алена наконец-то сможет понять, только так, но здоровяк сверху крепко сдерживал ногами – твердыми, стальными.

– Матвей! – Алена проталкивалась сквозь толпу.

В глазах брата она была одним из многих расплывчатых пятен, мельтешащих туда-сюда. Только один образ оставался ясным и четким, но на него мужчине меньше всего хотелось смотреть.

– Нет! – во всю глотку закричал. – Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! – Матвей зажмурил глаза, до боли сомкнул веки.

Слишком много всего.

Его мозг плавится. Еще чуть-чуть, и он потечет из ушей серой студенистой массой.

«Ты меня создал…».

– Дура, отойди, не трогай его.

– Нет! Нет! Нет!

Звуки растянулись, время замедлилось.

Каждая клеточка его тела стала ощущать странную заторможенность, будто все продолжали двигаться вперед, а он – пятился назад. Самое беззащитное движение.

– Пропустите!

– Нет! Нет! Нет! Нет!

– Господи!

– Что с ним делать-то?

– Че-е-рт!..

Все стало куда-то пропадать. Матвей не сразу догадался, а когда понял – было уже слишком поздно.

Темнота опускалась на глаза, наполненная долгожданным спасением. Спасением от салюта эмоций и чувств. Ярких брызг, грохота разрываемого снаряда.

Сначала мы видим миниатюрную ракету, прорезающую себе светом и искрами дорожку вверх, после, она разрывается махровым пионом, водопадом звезд, факелом. Когда первые впечатления по завершению шоу разглаживаются, ночь ощущается особо темной и пустой.

Вот и сейчас фейерверк истерики Матвея затухал, оставляя опустошенность еще более вакуумной дырой.

– Она… е ут оит… …соит, – из последних сил пробормотал он, засыпая.

– Сладких снов, Матвей, без кошмаров.

Носилки несли вниз.

Алена дрожащей рукой вытерла слезы на глазах.

Люди рядышком говорили-говорили, щебетали точно стая попугайчиков, облепивших дерево вдоль и поперек.

«Не беда…», – говорили они. – «Припадки случаются. Не ее вина, что брат сумасшедший. Все в порядке».

Алена слушала и не слышала. Она никак не могла отпустить образ Матвея: в крови, плюющего кровью, бьющегося головой о пол. Его крики все еще летали по лестничным пролетам, и если поторопиться спуститься на этаж ниже, то еще можно услышать мужской голос.

– Тише-тише, принести воды? Ты как?

Девушка обвела толпу взглядом.

– Да оставьте вы меня! – топнув ногой, прикрикнула Алена.

Краем глаза – почти совсем незаметно – она увидела кого-то незнакомого.

– Все хорошо, поедешь с ним?

– Ты, что? Ей присесть надо!

– Воздуха дайте ей, во-первых.

Матвей?

– Все нормально, – Алена легонько хлопнула себя по щеке. – Все хорошо. Я в порядке. Я – работать.

– Но может, тебе отдохнуть?

Девушка, ни на кого не обращая внимания, развернулась и прошла через стеклянные двери.

– Я – работать. Работать, работать-работать… – бормотала она.

* * *

Матвей.

Матвей. Матвей…

Матвей.

Матвей. Матвей…

Матвей.

Ипсилон сбился со счета, сколько кругов намотал в этом подвале.

– Не знаю, что на меня нашло, – болезненно прошептал он. – Сам себя не узнаю.

Вернуться в коммуналку не доставило никаких проблем.

Впрочем, перед самым подъездом Ипсилон стал свидетелем неприятной сцены – соседскую дочку таскал за волосы незнакомый мужчина, пытаясь затащить внутрь, а из подъезда, громко ругаясь, выбежала ее мать и в бесполезных попытках разжать здоровенные ручища мужика сама получила в нос. Уже в дверях, с взлохмаченными во все стороны волосами и разбитой губой, дочка соседки обернулась, и хоть ее взгляд и не был направлен на него, но был так пронзителен, что прятавшийся за деревом Ипсилон содрогнулся.

Пораженный мужчина, не раздумывая, тут же вышел из-за своего укрытия.

Над головой его аргусом возвышалась коммуналка, усыпанная глазами, как звездами в небе, и он вновь ощутил ее власть над собой, этой неуемной властительницы человеческой беспомощности. Только вспомнив Кирилла и Матвея, Ипсилон смог расправить плечи и поднять голову, смог сделать первый шаг.

Лжесвященник был прав. Его опыт – неоценимая услуга, настоящий клад.

– У каждого должно быть свое место, – прошептал.

Голову повело. Она вернулась.

– Где ты пропадала?

Тишина.

Ипсилон вытащил из кармана статуэтку и поднес к лицу.

– Где ты пропадала, ну?

Смазанное личико промолчало.

Если бы у нее были глаза, настоящие глаза с карий-серой-голубой-зеленой роговицей, а не эти черные небрежные капельки краски, полустертые выпавшими на ее долю трудностями, то можно было хотя бы интуитивно догадаться о мыслях, что витают в фарфоровой головке, а так, как всегда, остается только самому догадываться.

А Ипсилон привык догадываться. Да, привык!

С того дня в детском саду, когда его тощая ручонка вытащила из вороха потрёпанных игрушек самую потрепанную и сунула к себе в карман, а карман оттопырился, как оттопыривается только у неумелых воришек.

Что-то было в этой кукле чуждое и в то же время родное, позволившее украсть, нет, вернуть себе и отнести домой, чтобы под материнским подолом темноты вынуть и ослепнуть.

А она видела многое еще задолго до встречи с этим щуплым мальчишкой, и еще до него устала быть просто игрушкой. Она могла быть монстром, чудовищем, вылезшим из-под кровати в самую темную ночь. Могла быть истерзанным духом прошлой свежести, который пытались спрятать от себя и своей памяти, и потому закопали на самое дно, со страхом ожидая вендетты ее пришествия.