Текст книги "Леди Арт (СИ)"
Автор книги: Дарья Кей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 32 страниц)
Анна раздражённо запрокинула голову.
– Хватит, Фил! Я устала от твоих обещаний. Это никогда не длится долго. Ты всегда возвращаешься к тому, что не любишь.
– Но я л…
– Нет, – отрезала она. – Это ты не любишь. Не все эти дурацкие бумажки, таблички… Тьфу! Ты любишь опасность, ты любишь риск, любишь быть лучшим во всём, что делаешь. Любишь рассказывать о своём драконе. А я даже не знаю, любишь ли ты меня…
– Что?
Филипп растерянно посмотрел на неё. Анна горько усмехнулась. А у него будто исчезли все слова и мысли.
– Ничего, Фил. Просто дай мне побыть одной сейчас.
– Анна, я лю… – Он не успел договорить: она исчезла раньше. – Люблю тебя.
И слова ушли в пустоту.
Филипп всплеснул руками, оглядываясь, надеясь, что она всё же где-то рядом. Но с ним осталось лишь чувство, которое жгло и предупреждало о чём-то. А он не мог понять о чём…
Анна сидела на крыше башни, обхватив колени и уткнувшись в них подбородком. Лес с такой высоты почти не закрывал вид на реку и на разбившееся на противоположном берегу поселение. Оно тянулось к горизонту, а там снова попадало в объятия лесов, что чёрной полосой отделяли закатно-розовое небо от черепично-рыжих крыш и золотых полей, на которые уже ложилась отдыхать ночная тень.
Анна старалась не думать. Рядом с ней на крышу сел голубь. Посмотрел вопросительно. Курлыкнул. Анна закатила глаза и шикнула на него. Обиженный голубь снова курлыкнул – наверно, ругался на голубином – и гордо улетел. Она усмехнулась, качая головой. Она не пугала голубей с детства. Всегда находились дела важнее. А сейчас делать было нечего. Только сидеть и понимать, что что-то рушится. И, возможно, это «что-то» было всем.
Вздохнув, Анна достала из кармана синернист и посмотрела на его золотой ободок. В последние дни – с момента, как Орел неожиданно позвонил – она носила его с собой. На всякий случай. Раз в день на него приходили сообщения: Орел в них ругался без остановки, находя новые открытки, которые «вежливо напоминали». «С его стороны ваще не вежливо заваливать наш дом саморазрушающейся макулатурой! Харон задолбался подметать ошмётки!»
Порой только его комментарии помогали отвлечься от истинного значения этих напоминаний.
– Если я позвоню ему сама, – спросила Анна у синерниста, – он ведь ответит, да?
Золотой ободок сверкнул, и синернист зазвенел, будто отвечая. Анна пожала плечами и нажала на камень. Из него тут же вырвался сноп искр и выругался голосом Орела.
– Я только что думала о тебе, – призналась Анна, не здороваясь.
– Какая честь! – выплюнул Орел. – Не одна ты обо мне думаешь, сестрёнка! – Он куда-то пошёл, оглядываясь, а потом сел и наконец поставил синернист перед собой ровно. Сложил перебинтованные ладони перед лицом, касаясь большими пальцами губ, и, ещё немного помолчав, заговорил: – Я уверен, что он за нами следит.
– Почему? – спросила Анна. Его слова ни капли не удивили, она сама думала об этом и не раз, но кто знал, может, это лишь паранойя.
– Эти грёбаные бумажки меня преследуют, Анка. Я отвечаю! Я находил их там, куда шёл в доме. Если в полдень я оказывался на кухне, открытка была там. Я у себя – она там. Даже в чёртовой кладовке! В кладовке, Анка! Он, мать его, знает, что у нас есть кладовка!
– Конечно, он знает, что у нас есть кладовка! – воскликнула Анна. – Хорошо, что после его «вежливого визита», у нас в принципе есть дом!
– Да чёрт с ним, с домом. Он. Нас. Преследует! – Орел дёрнулся, осмотрелся, никого не обнаружил и заговорил снова, но спокойнее: – Мы решили проверить. И весь день, и всю ночь мы бухали в кабаке. Хватит смотреть так! Я знаю, откуда Харон берёт бабло. Дай нам спокойно разорять твоих новых родственничков! – Анна закатила глаза. – Так вот, – продолжал Орел. – Мы, значит, были в кабаке. И что ты думаешь? Бармен сказал, что там для меня какая-то почта. Я знал, что это будет, конечно, но… Это трендец, Анка. Мы в дерьме, я говорю тебе.
Анна молча кивнула, не глядя на брата. Она знала. Она всё знала. Кроме того, что делать с этим знанием.
– Анка, – позвал Орел жалобно. – Анка, я не знаю, как ты, но я не хочу умирать.
– Я тоже, – хмуро отозвалась Анна и встряхнулась. – Я напишу или позвоню тебе завтра. Мне нужно время…
– Не думаешь, что времени было достаточно?
– Если бы его было достаточно, я бы уже что-то придумала. – И она выключила связь.
Стало совсем темно. Огоньки окон деревни на том берегу засветились золотом. Охотничьи угодья слились по цвету с рекой. Чёрная полоса леса на горизонте – с небом. Анна не хотела спать, всё равно бы не уснула, но становилось холоднее, и она озябла, сидя на верхотуре. Надо было возвращаться.
Возвращаться.
Это слово так неожиданно громко раздалось в мыслях, что Анна поёжилась и непроизвольно сжала синернист в кармане.
Пришло время объясниться. Она не могла тянуть больше. Лето ускользало, чёрное кольцо из меток на карте вот-вот должно было замкнуться, и она предпочла бы, чтобы замкнулось оно не на ней.
«Филипп поймёт», – прошептала себе Анна, прикусила губу и переместилась.
В комнате было темно и тихо, даже шорох простыней звучал как гром в этом безмолвии. Филипп беспокойно ворочался, полулёжа и полураздетый, и Анна задумалась, что ему снится, о чём он думает? Мог ли он так переживать из-за её слов? Наверно, она погорячилась, когда сказала, что сомневается в нём. Наверно, это было несправедливо, ведь Филипп всегда старался быть рядом, когда ей было плохо; он пытался помочь и когда мог сделать что-то сам, и когда не мог; и сейчас он был здесь, в её спальне, хотя мог бы обидеться тоже и уйти к себе.
Ей стоило просто объяснить. Он ведь понял бы. Правда?..
Анна сделала шаг в сторону. Почти беззвучно. Ни шороха одежды, ни скрипа половиц, но Филипп вздрогнул и проснулся.
– Анна! – Он тут же вскочил и, слегка пошатнувшись, бросился к ней. – Ты здесь. У тебя руки… ледяные.
Он сжал её ладони в своих и выглядел при этом смущённо и неуверенно. Филипп никогда не умел быть нежным и ласковым. У него были другие способы показать любовь и заботу, но сейчас этот жест, казалось, исходил из самых глубин. Тех, в которых он – словно простой мальчишка – боялся её потерять.
– Куда мне ещё было идти… – прошептала Анна, осторожно отстраняясь, и, повернувшись спиной, начала раздеваться.
– Я волновался, правда, – произнёс он так разбито и безнадёжно, что Анна замерла.
Она опустила голову, закрыла глаза.
Филипп смотрел ей в спину неотрывно. Кожа покрывалась мурашками, внутри всё трепетало и переворачивалось.
Анна прикусила губу, содрала с неё кожу и, вздрогнув, проглотила железный привкус крови. Она смотрела в одну точку – на тёмно-синее небо в незашторенном окне – и, не узнавая собственного голоса, заговорила:
– Если бы ты знал, что нам грозит большая опасность, ты бы согласился сбежать?
– Я не бегу от опасностей, – отозвался Филипп.
Анна снова закрыла глаза, мелко закивала и больше ничего не говорила. Только когда легла, а Филипп потянулся к ней, – отстранилась.
* * *
Утро наступило слишком быстро. Само время будто пыталось убежать, скрыться…
А Анна хотела, чтобы оно остановилось, замерло хоть ненадолго и остановило начавшуюся с самого утра суету. Филипп быстро поцеловал её между плечом и шеей и стал одеваться. Он ходил туда-сюда, к нему заходили слуги, что-то принося, даже заглянул Родерт, пожелавший доброго утра и напомнивший, что Филипп просил проверить все документы и убедиться, что они ничего не забудут: намечалось важное собрание.
Анна сидела ко всему спиной, ничего не говорила. А должна была. Если она останется одна ещё хоть на день, то просто сломается. Взорвётся. Её нервы были слишком напряжены последние пару недель и вот-вот могли лопнуть, как перетянутые струны.
Им нужно было поговорить.
Но снова послышался голос Родерта, Филипп ответил: «Сейчас», – и дверь закрылась. Анна обернулась и ударила по кровати кулаком. Он ушёл и, казалось, не возвращался вечность. Анна в отчаянии думала, что он уехал, не попрощавшись, и снова стали мерещиться чёрные конверты. Она замечала их боковым зрением, но, когда поворачивалась, там ничего не было.
Она уткнулась лицом в ладони, надавливая на лоб, на глаза…
Хлопнула дверь. Анна вздрогнула и резко развернулась.
– Извини, – Филипп выглядел озадаченно и растерянно. – Я не думал, что получится громко.
Анна замотала головой, мол, не важно, и встала. Она сжимала одной ладонью другую, сложно было фокусировать взгляд, и слова не хотели выходить, но она всё же произнесла:
– Фил, нам нужно поговорить.
Получилось глуше, чем она предполагала.
Филипп насторожился, взглянул на часы и заметно напрягся. Внутри он разрывался.
– Мне нужно уезжать, – произнёс он. – Ань, давай вечером. Я обещаю вернуться раньше. Мы сядем и…
– Нет! – вскрикнула Анна и попятилась, не ожидая от самой себя. – Не подождёт, Филипп. Останься и послушай меня! Это не менее важно, чем все твои собрания!
Филипп ещё раз посмотрел на часы и кивнул.
– Хорошо. Давай поговорим сейчас. Если это так серьёзно. Только не злись.
Анна вздохнула. Все слова, которые она подобрала раньше, казались теперь неправильными, недостаточными, но она должна была их сказать. Если не сейчас, то никогда.
– Я пыталась спросить несколько раз, но, наверно… Наверно, делала это неправильно. Мне стоило рассказать всё с самого начала. А теперь стало так поздно и так запуталось… – Филипп терпеливо ждал, пока она подбирала слова. – Я не просто так спрашивала про опасность.
– Хочешь сказать, что опасность есть?
Анна закивала.
– Человек в чёрном, – выдохнула она. – Он вернулся. Он здесь. Все видели его лицо, но никто не знает, на что он способен.
– Что ты имеешь в виду? – Филипп нахмурился. – Ты знаешь, кто он?
– Ты тоже знаешь. – Анна смотрела в пол. Все предупреждения, все угрозы тут же всплыли в памяти, мешали говорить, но она всё же смогла: – Ариес Роуэл.
– Что? – Филипп вздрогнул. – Ты?.. Мы столько месяцев пытались выяснить, кто он, а ты… Почему ты говоришь об этом только сейчас?!
Анна замотала головой, отгоняя от себя мысли, вопросы и чувство вины.
– А что бы ты сделал, Фил? Его не мог выследить Альянс! Я знаю его имя не дольше, чем ты. Кому бы я ни сказала о нём – никто не поверит, потому что кто я, а кто он.
– Почему ты не сказала мне?! Разве я бы не поверил?
– Какая разница! Кем бы он ни был, он в любом случае не отстанет. Он поставил ультиматум, он дал мне год, и…
– И он почти…
Анна прикрыла глаза. Ни один из них не мог сказать это вслух.
Филипп обошёл разделявшую их постель, провёл ладонью по щеке Анны и взял её за руки.
– Я защищу тебя, – спокойно проговорил он, полный уверенности. – Я сделаю всё, чтобы этот человек никогда не добрался до нас и до Пироса. Мы работаем над этим, и теперь, зная имя, мы сможем это сделать…
– Не сможете! – выкрикнула Анна. – Он дурит всех! Министров, королей, весь Альянс и Совет. Он настолько сильный, ты не представляешь… Я пыталась победить, но не смогла. Это не воины Райдоса, Фил. Он сильнее всех, кого я когда-либо знала. Он сильнее меня, Фил! И единственный человек, который мог бы что-то сделать, – она выдохнула, – ему всё равно. Он не пошевелит и пальцем. И пока это так, в опасности все!
Голос дрожал. Она заламывала руки, постоянно отворачивалась, и ей было противно от самой себя. Как же жалко она звучала. Жалко и трусливо! Но давя отвращение, Анна подняла голову и, глядя Филиппу в глаза, выдохнула:
– Фил, давай убежим. Пожалуйста. Я люблю тебя. Я не хочу видеть, как он тебя убьёт.
Лицо Филиппа будто застыло, но глаза бегали, и в них отражалось всё: и смятение, и непонимание, и даже злость.
– Я не буду убегать и прятаться, – отчеканил он. – Что бы ни происходило. И ты знаешь это.
Анна вздрогнула от его взгляда. Она могла поклясться, что видела его однажды. Тогда, на крыше в сгоревшей деревне, когда Филипп был в ярости, и ни один военный не посмел той ярости перечить.
– Ты не понимаешь! – воскликнула Анна.
– Нет, это ты не понимаешь. Я не могу просто взять и сбежать. У меня есть обязательства перед всем, что ты видишь вокруг! – Филипп махнул рукой. – Это моё королевство. Его защита – моя обязанность. Тем более от таких людей, как этот Роуэл.
– Какая, к чёрту, обязанность, если она тебя убьёт?!
– Я сражался на войне, Анна, где меня много раз пытались убить. Ты и твои друзья в том числе. И если нужно, я снова встану в первых рядах, и ни ты, ни отец мне не помешаете.
– Я спасла тебя там, – с обидой сказала Анна. – И я пытаюсь сделать это ещё раз! Филипп, ты не понимаешь, насколько он опасен. Ты не видел, что он может сделать!
– Даже если он может убивать по щелчку пальцев, Анна, я не буду убегать.
С этими словами он будто успокоился. Плечи опустились, лицо перестало выражать холодную ярость. Филипп выпрямился, вдохнул, выдохнул и произнёс тихо, опасаясь смотреть ей в глаза:
– Я расставил приоритеты. Наверно, тебе тоже стоит.
Анна вскинула голову и посмотрела на него так, будто это был самый нечестный удар из всех, на какие он был способен. И Филипп этого взгляда не вынес: ушёл, закрывая за собой дверь, разве что не хлопнул ею. Прислонился спиной к холодной стене и стоял рядом, слушая истеричные проклятия в свой адрес, и грохот, и дребезг, и безнадёжную тишину. И только когда Родерт, бледный и с глазами навыкате, напомнил ему про собрание, Филипп ушёл совсем. Опустив плечи, повесив голову, засунув руки в карманы, полный мыслей о том, что кто-то из них сейчас совершает огромную ошибку.
Анна сидела у трюмо. Зеркало в одной из створок было полностью разбито, осколки рассыпались по столику, упали на пол. Она уткнулась лицом в сложенные на столе руки и давилась беззвучными рыданиями.
Она не помнила, когда плакала из-за мужчин. Когда вообще так плакала. У неё не было времени скорбеть по Хогу, а пока они были вместе, он не давал повода. Они оба никогда не беспокоились о том, что и с кем делает другой. Ровно до момента, когда появился Филипп. Теперь казалось, что Хог сразу понял, куда всё идёт. Он его раскусил. А она нет…
Анна подняла голову и посмотрела на собственное отражение. В кого она превратилась? Даже в глазах было нечто страшное: тяжёлая, невыносимая тоска. Наверно, поэтому её так боялись служанки в последние месяцы. А ведь прошло полтора года. Всего полтора года! Как всё могло настолько поменяться? Орел был прав, когда сказал, что она предаёт себя. И ради чего?..
Она посмотрела себе в глаза. Жёстко и решительно. Они всё ещё были красными от слёз, мокрые ресницы склеились, но Анна не хотела больше себя жалеть. У неё все ещё был человек, который нуждался в её защите.
Да, Филипп, ты прав. Пора расставить приоритеты.
Анна провела пальцами по щеке, стирая замершую слезу, а вслед за ней и скрывающее татуировку заклятие. Два нарисованных клыка торжествующе вспыхнули под левым глазом. Дрожащие руки зарылись в волосы, пряди скользнули между пальцами, окрашиваясь в вызывающий тёмно-розовый. Это ощущалось истинным освобождением.
Она осмотрелась и словно впервые видела комнату. Разбитое зеркало, снесённый столбик кровати, разломанный пополам журнальный стол, осколки вазы и тёмное пятно от воды на ковре. Анна смотрела на это, а губы сами растягивались в улыбке.
Она шмыгнула носом и изогнула бровь. Ей нравился хаос. Нравились разрушения, потому что сейчас, в руинах чего-то большого и важного, она больше не боялась. И если ей требовалось отказаться от одного человека, – пусть близкого, пусть любимого, – чтобы избавиться от страха и давления, она готова была на это пойти. Даже если будет больно.
Анна распахнула окно, позволяя ветру забраться в волосы, поцеловать кожу, холодя дорожки от высохших слёз. Она дышала. Дышала глубже, чем за все эти полтора года. Сладкий запах подступающей осени, листва и влага. Их не хотелось выдыхать.
Здесь, на севере Пироса всё началось. Четыре года назад, когда она на свою беду встретила Филиппа Керрелла и позволила ему забраться к себе в сердце.
Здесь же всё должно закончиться.
Анна сжала фамильное кольцо Керреллов, оно нагрелось под пальцами. Перед глазами мелькнули улыбка Филиппа, его зелёные глаза, кожа и губы вспомнили его прикосновения. А потом эти сладкие воспоминания помутнели, посерели и превратились в его жёсткий взгляд, когда он уходил, его жестокие слова, в его постоянное «нет». И слёзы снова обожгли глаза.
«Прости», – прошептала Анна и тряхнула головой. Она подошла к тумбе, достала несколько листов бумаги и вернулась к разбитому трюмо. Сбросила с него осколки, – глубокий вдох – и начала писать.
Три разных письма. Два слова. Три слова. И один длинный вымученный, полный боли текст с коротким «прости» в конце.
* * *
Плечо уперлось в основание дивана и дальше лезть отказалось, аргументируя тем, что кости внутрь не гнутся, но Орел попробовал потянуться ещё. Не вышло. Он лишь сильнее ударился.
– Харон! Отодвинь эту хрень!
Вместо ответа что-то прогремело в кладовой.
Орел раздражённо закатил глаза. Помощи, видимо, лучше не ждать. Он ещё раз посмотрел на тонкий диск монетки, предпринял последнюю попытку и со злости ударил по полу. Монетка подскочила – и оказалась ещё дальше.
– Да ты серьёзно, мать твою?!
Орел вскочил, попробовал отодвинуть диван, но мышцы запротестовали, и их свело судорогой. Тело предательски напомнило, что силы свои он переоценивает, и Орел со стоном упал на диван.
– Харо-о-он, – простонал он, утыкаясь лицом в подлокотник.
Орел стучал кулаком по деревянному полу. Разбитые костяшки саднило, старые раны уже давно не заживали, и он постоянно расковыривал только наросшую корочку. Но если у него ничего не болело, это казалось неправильным. Будто он переставал существовать. И сейчас, когда тело грозилось полностью застыть, потеряв чувствительность и связь с сознанием, только эти болезненные импульсы помогали держаться.
Снова загрохотало. Орел вдохнул запах дивана – как пыль, смешавшаяся с землёй и ещё чем-то неприятным, но непонятным, наверно, так пахла старость – и опять застонал. Он кое-как согнул руки, упёрся ими в диван и попытался перевернуться. Вышло только перекатиться на бок и удобнее согнуть ноги.
– Харон, мать твою! – прокричал он.
В этот раз загремела ударившаяся о стену дверь.
– Что такое?
Из-за стены, до сих пор непокрашенной после нападения человека в чёрном, выглянул Харон. По его лицу было видно: он ничего не понимал, и Орел закатил глаза.
– Переверни меня по-человечески, а?
– А-а! – протянул Харон и протопал к Орелу.
– А лучше, – вдруг сказал тот, – отодвинь диван. Там четвертак, которому лет пятьсот. Я выудил его из Потока. Он должен стоить состояние.
Харон остановился, почесал затылок, пытаясь понять, что лучше сделать, и в итоге решился: поднял диван, будто тот ничего не весил, вместе с Орелом и отнёс их обоих – под ругательства и мольбы сначала опустить, а потом хотя бы не трясти диван – в центр комнаты. Орел с абсолютно дикими глазами цеплялся за подушки дивана. Пальцы окаменели и не хотели разжиматься. И если бы не Харон, схвативший его за плечо и перевернувший, будто он был не человеком, а игрушкой, Орел не знал, сколько бы ещё так пролежал.
– Доволен? – расплылся в улыбке Харон.
– Да пошёл ты, – надулся Орел.
Харон рассмеялся и потрепал друга по волосам. Тот вжал голову в плечи, раздражённо сдувая упавшую на глаза чёлку. Харон попытался помочь её убрать, но Орел неловко уклонился и едва не упал на бок.
И тут что-то ударило в стекло. Орел вздрогнул.
– Он что, решил теперь кидаться камнями? Рассыпающихся бумажек стало мало?
Харон пожал плечами и медленно пошёл к окну.
– Ого! – воскликнул он, и Орел пожалел, что не может повернуться: шею тоже заклинило.
– Что там? – спросил он, нетерпеливо ёрзая на месте.
– Почта! – заявил Харон.
– Было бы чему радоваться… И что он пишет? Что теперь мы ему ещё и денег должны?
– А это не он.
Харон упал рядом с Орелом на диван, и на его большой ладони сидела бумажная птица.
– Да ну, – прошептал Орел и поднял глаза на Харона. – Быть не может…
После их ссоры в лесу Анна ничего на бумаге не присылала. Она вообще не писала, да и он тоже не писал и не звонил, пока не стали приходить чёрные письма. И вроде бы за последние недели их отношения потеплели, но бумажных птиц он не ожидал. Они были чем-то слишком домашним, даже немного детским.
– Что там? Это что-то важное?
С мышц медленно спадало оцепенение, Орел потянулся к бумаге, но руки тряслись, пальцы не слушались, и Харон развернул птицу сам. И на ней было всего два слова: «встретьте меня».
– Вау, – выдохнул Харон.
Они с Орелом переглянулись и одновременно кивнули. Им не нужны были уточнения, чтобы понять, куда идти. Им не нужно было совещаться, чтобы твёрдо решить: они пойдут несмотря ни на что.
* * *
Анна сидела на земле, привалившись к деревянным балкам забора. Когда зашуршали шаги, она нехотя открыла глаза и повернулась на звук.
– Хэй, Анка! – поздоровался Орел.
– Ты как? – спросил Харон.
Анна молчала. Медленно встала, подобрала сумку и прикусила губу в нерешительности. Надо было что-то сказать, но слова не шли, горло сдавливал ком, и она просто глядела себе под ноги.
– Э-эй, ты чего? – Орел шагнул ближе. – Анка?
Она подняла глаза. Красные, мокрые и полные слёз. Смотрела на него долго, напряжённо, и Орелу стало не по себе. Он хотел было отступить, но она вдруг бросилась к нему на грудь и обняла за шею.
– Анка? – Орел растерялся. – Ты чего, плачешь?
Её тело тряслось, она шмыгала носом прямо ему в ухо.
– Харон! – взвопил Орел. – Она плачет?! Харон, что делать с плачущими женщинами?!
Но он её не оттолкнул. Наоборот, приобнял и немного неловко, постоянно путаясь в кудрявых волосах, гладил по спине. Анна прошептала: «Идиот», всхлипнула и через его плечо встретилась взглядом со смущённым Хароном. Она грустно улыбнулась ему и отпустила Орела, вытирая глаза.
– Ну что, – гнусаво спросила она, – не рады мне?
– Вот это неблагодарность! – возмутился Орел, тыча за забор. – Я ради неё реку останавливаю, чтобы перейти сюда без моста, а она такая: «Ви што, ни рады?»
Он взглянул на Харона, ища поддержки, но ни он, ни Анна не улыбнулись его кривляниям. Харон осуждающе покачал головой.
– Рады мы тебе, – буркнул Орел. – Если б не были рады, нас бы здесь не было. Что случилось?
Он поднял на неё хмурый подозрительный взгляд.
Анна сначала растерялась, не зная, что сказать. Посмотрела на брата, на замок, на сумку… И вытерла глаза ещё раз.
– Я просто… – Она покачала головой, и голос её дрогнул. – Я просто больше не могу. Всё так сложно, и страшно, и… Он сделал свой выбор, – она вздохнула, – я сделала свой. Больше я ничего не могу…
Орел обернулся к Харону и опустил глаза. Когда-то они обсуждали вероятность того, что Анна вернётся. Сбежит от своего принца, поймёт, что та жизнь не для неё, и он, Орел, будет счастлив. Он будет подкалывать её, повторять «ну я же говорил!» и получать бесконечное удовольствие от того, как она дует губы, закатывает глаза и злится на него за то, что он, такой молодец, настоящий старший брат, был прав!
Только вот она здесь. Его предсказание сбылось. А он совсем не счастлив.
– Эй! – вдруг воскликнула Анна, пытаясь придать голосу бодрость. – Вы-то чего раскисли? Я в… – Она передёрнула плечами. – В порядке. Уже завтра всё начнётся заново. Мы будем далеко, и никакой человек в чёрном нас не достанет. Мы сделаем то, чего всегда хотели.
– Ты хотела, – заметил Орел, но Харон одёрнул его:
– Мы.
Анна посмотрела на него с благодарностью.
– У меня здесь, – она потрясла сумкой, – то, что нам поможет.
Орел заинтересованно прислушался к приглушённому звяканью и, подкравшись, как охотник к дичи, заглянул в сумку. Его глаза, казалось, полезли на лоб. Раскрыв рот, он качал головой, и ни слова не вылетало из горла. Харон тоже заглянул внутрь, и его круглое лицо вытянулось.
– Окей, – наконец выдавил Орел. – Неплохо. Нас посадит твой собственный муж. Думаю, нам пора убираться отсюда.
– Именно, – кивнула Анна. – Если мы задержимся хотя бы на день, то…
Она не договорила. Сама не знала, что будет. Хотелось верить, что, когда Филипп вернётся, он всё поймёт, бросится за ней. И тогда либо он скажет ей такое желанное «да», либо она должна будет сказать ему последнее ужасно тяжёлое «нет».
Лучше им просто не видеться.
– Давайте, ребята, – глухо произнесла она. – У нас много дел. – И протянула руку.
* * *
Старый дом наполнился суетой. Орел и Харон носились туда-сюда, грохоча тяжёлыми ботинками и падающими предметами.
– Барахольщики, – бурчала Анна, безучастно сидя на ручке дивана. – Подставку ты не берёшь, Орел! – вдруг выкрикнула она.
– Раскомандовалась! – громко запротестовал Орел. – Дома и часу не пробыла, а уже бесишь, Анка! Это военный сувенир!
– Оставь её здесь, Орел!
Орел затряс головой и бросил подставку для цветов в угол. Это была та самая, которую они с Хароном забрали из дома в посёлке на линии огня. Они планировали подставку продать, но что-то пошло не так, и та уже два года жила с ними. То пылилась, то служила вешалкой, но цветов не видела. Уже и не увидит…
И тут из кладовки вышел Харон, который тащил гору какой-то ерунды. Гора была такая высокая, что закрывала обзор, и Анна с Орелом, затаив дыхание, умоляли Харона не споткнуться. Но тот донёс гору до кухонного стола без приключений и, довольный собой, бросил все богатства на стол. Они рассыпались, гремя и клацая. Анна ударила себя по лбу и отвернулась, скрещивая руки на груди.
– Вместо того, чтобы дуться, – заметил Орел, изучая сокровища «горы», – лучше бы сказала, как мы доберёмся до твоего Форкселли.
Анна повернулась через плечо и посмотрела на брата как на идиота.
– Как и в прошлый раз: кораблём.
– А прятаться как в прошлый раз тоже нужно будет? – расхохотался Харон. Орел подхихикивал в кулак.
– Если вы не будете пытаться кого-то ограбить, то нет.
– Ну, так не интересно! – Орел закатил глаза – и упал на пол, уклоняясь от полетевшей в него молнии. – Ладно, ладно! – кричал он из-под стола. – Мы постараемся не хулиганить. Да, Харон?
– Обещаем! – Он торжественно поднял широкую ладонь.
– Как дети, ей-богу, – вздохнула Анна и отошла к окну. Всё заляпанное, пыльное, оно выходило на такой же неухоженный, совсем заросший сад. За кустами было не разглядеть ни дорогу, ни небо, и вечер делал гостиную ещё мрачнее.
В ушах звенело. Пальцы бесконтрольно скользили по грязному стеклу. Мир размылся, и все чувства обратились в одно безнадёжное желание, чтобы каким угодно образом всё стало проще.
Она пыталась. Она сделала всё, что могла. Даже если нет, было уже поздно. Она сделала свой выбор. Теперь всё лежало в руках судьбы, и, если Небо смилостивится, он придёт. Если нет…
Ещё один вдох. Дрожащий, прерывистый.
Анна сжала одной ладонью другую до хруста в суставах. Коже всё ещё казалось, что на пальце кольцо, и эти фантомы мучили её, нервировали, расстраивали, а она так хотела, чтобы ей позволили просто забыть. Вычеркнуть, будто и не было этих непостоянных полутора лет. Вернуться к точке, в которой они были любовниками, не больше. Тогда ещё была возможность отступить и не тешиться надеждами, что они могут быть вместе и счастливы. Она достаточно обманывала и себя, и его. Зачем было ещё раз об этом напоминать?
Но ни воспоминания, ни линии уз брака на ладони нельзя было просто стереть. Узоры исчезнут только тогда, когда брак официально расторгнут. Анна была уверена, что Элиад Керрелл распорядится сделать это как можно скорее. Ей было даже интересно, насколько скоро. Будет ли с этим сложно смириться?
Анна взглянула на свою ладонь, тряхнула головой и отвернулась от окна. Слишком много времени она тратила на мысли, которые вели в никуда.
– Вы готовы? – строго спросила Анна, проходя в кухню, где Орел и Харон уже разобрали «гору» на две кучи: в одной барахло было потенциально полезное, а во второй то, что они решили всё-таки оставить. – Нам нельзя здесь долго находиться. Он знает об этом доме и может прийти в любой момент. Я удивлена, что он до сих пор не пришёл…
– А ты хочешь, чтобы он пришёл? – спросил Орел, выкидывая шестерёнку в кучу «не берём».
Анна натянула кожаные перчатки без пальцев, скрывающие все узоры, связывающие её с Керреллами, посмотрела на Орела… и опустила глаза.
На вопрос она так и не ответила. Да Орел и не ждал. Ответ он и так знал и чувствовал себя неудобно. Кажется, ему стоило сказать, что он сожалеет или что-то наподобие. А он вроде бы не сожалел. Не должен был. Но видеть Анну разбитой и подавленной было непривычно и совсем не приятно. Как бы она ни пыталась храбриться и прятаться за командным тоном, Орел всё понимал. Кроме того, как он может помочь. И может ли вообще.
– Ну, мы, как бы, готовы. – Харон почесал шею, оглядывая горы вещей, выросшие в коридоре и на кухне. – Это бы только… э, сложить?
* * *
Филипп вернулся в Вальд с едким скользким чувством, какое преследовало его весь день после ссоры с Анной. Они могли кричать, не понимать друг друга, не сходиться во мнении, но не ссорились. Не так. Он жалел о том, что и как сказал. Жалел, что ушёл, оставив её в таком состоянии.
Филипп давил чувство вины переговорами и бумагами, заглушал его, как только мог, но стоило отвлечься – и оно вспыхивало снова, гнало домой. А он не мог. Только пытался закончить со всем и уйти, как секретари приносили ещё что-то, кто-то жаждал его аудиенции или, напротив, приглашал к себе. Родерт крутился как белка в колесе и был рад чувствовать себя полезным, хотя одно из заданий его смутило. В первую очередь секретностью: его величество не любил, когда что-то делалось за его спиной, но приказ есть приказ, как он мог сказать что-то против?
Вечером Филипп, мучимый ощущением, что упускает что-то важное, передал Родерту стопку документов, которые надо было разнести, и едва ли не сбежал в портал домой.
Вальд встретил мертвенной тишиной. Филипп вошёл в пустую выхоложенную спальню и замер на пороге. Зеркало разбито, опрокинут стол, на стенах – чёрные следы от молний Анны. Самой её не было, и это пугало. Филипп втянул носом холодный воздух и вышел.
Он заглянул в детскую. Две девушки болтали там в полголоса, запуская руки в кроватки под смешные детские вскрики и улюлюканья.
– Альен.
Девушки вздрогнули и обернулись.
– Да, ваше высочество, – пролепетала Альен, вжимаясь в спинку кроватки и прикусывая губу. Лицо Филиппа было холодное, напряжённое и… жуткое.
– Где Анна?
– А… Я… – Альен замешкалась, не зная, что ответить, и опустила глаза. – Я не знаю, ваше высочество.
– Твоя работа, – процедил он, – знать, где она и что с ней.
– Простите, ваше высочество, – пролепетала Альен. – Леди Керрелл редко делится со мной своими планами.
Филипп смерил её злым взглядом и, крутанувшись на каблуках, хлопнул дверью. Альен со вздохом переглянулась с подругой…
