Текст книги "Непонимание (СИ)"
Автор книги: Дарья Ивлева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)
Чтобы открыть глаза, мне приходится сдвинуть челюсть и натянуть кожу на лице. Слизь, склеившая веки, лопается, и я могу приоткрыть один глаз, который тут же зажмуриваю от резкого света. Пробую еще раз и, привыкнув, фокусирую взгляд на мутном человеке, сидящем рядом.
– Ты кто? – Вырывается полухрипом-полурыком, как у старого туберкулезника. Фигура заливается смехом, прыгающим по моим отчего ставшим сверхчувствительными перепонкам.
– Упился совсем, лучшего друга не узнает! Хорошо, познакомимся еще раз, я Том Каулитц. Себя-то, помнишь хоть, как зовут?
Мычу вместо согласия. Откуда-то со стороны расплывчатой картинки перед глазом движется еще одна фигура, которую я поначалу принимаю за глюк, пока она не начинает говорить.
– Том, посади его, что ли. Я «Алказельцер» нашел, давай дадим.
Меня резко встряхивают, что и без того тяжелая голова отваливается куда-то назад, и мир начинает качаться с удвоенным старанием. От потрясения открывается второй глаз.
– Что творите? – Возмущаюсь я, готовый расплакаться от тупой боли, пронзившей виски.
– Лечим тебя, алкаш, – пищит человек с водой, оказавшийся Биллом. – Открой рот и скажи «а».
Суют мне в рот таблетку и льют воду, глотать получается неважно, весь подбородок и грудь тут же становятся мокрыми. Дадут мне спокойно умереть или нет?
Том, улыбаясь, вытирает меня полотенцем.
– Х*ево, – жалуюсь ему.
– Еще бы, ты вчера вообще никакой был, пока мы тебя до Билла тащили.
– А что было-то вчера? Я не помню…
– Туса была у его сестры. Мы с Биллом на полчаса отошли, а когда вернулись – ты уже валялся и хрюкал, как свинья.
– Не может такого быть.
– Да, мы тоже думали, что не может. А потом волокли тебя по улице, полудохлого.
– Позорище, вот и пригласил на день рождения сестры! – Встревает Билл. – Вся моя комната перегаром провоняла, я здесь месяц проветривать буду!
– Можно подумать, никто больше не напился.
– Нет, не напился. Все выпивали, но никто не напился.
– И что, вахк… вакханалии не было?
– Чего? – Билл хлопает глазами. – Какой вакханалии? Не было никакой вакханалии! Все прилично было!
– А мне показалось…
– Ну, все выпили немножко, танцевали, веселились, но ничего такого не было. Показалось ему… Когда кажется, креститься надо!
– Густ, поверь моему опыту, вакханалии не так выглядят, уж я-то в них участвовал! Э-э-э, в смысле, видал, как они проходят. – Хвастливый тон Тома сменился на оправдывающийся и тихий, стоило ему поймать сердитый взгляд Билла.
– Нет, что он на нас наговаривает? Какие вакханалии, к черту?
– Билли, успокойся. Густ просто так редко выбирается со мной куда-либо, что ему ваша безобидная вечеринка такой показалась. Присаживайся вообще. – Каулитц похлопал себя по колену. Билл, скрестив руки на груди, уселся на предлагаемое место, недовольно поджав губы.
– Вакханалия… Это ж надо было такое ляпнуть! Густав хоть и пьяный, а слово умное ввернул, – бубнил он. – Это Густава самого ни на минуту одного оставить нельзя, вон как крышу снесло. Нажрался и уснул мордой в лифчике у Стеллы.
– У какой Стеллы? – Вытаращил, как мог, я глаза.
– У такой. Мы с Томом тебя еле выковыряли из ее титек, плейбой ты наш.
Том трясся от смеха, уткнувшись лбом в плечо Билла. Я ошарашенно таращился в потолок, чувствуя, как голова опять наливается тяжестью.
– Все, пошли отсюда, пусть он проспится, – сказал Том. – Если что, Густ, звони, мы в гостиной.
Он положил рядом со мной мой мобильник, и они с Биллом ушли. Я проводил их взглядом и тут же отрубился.
Я бы с удовольствием пролежал в кровати всю оставшуюся жизнь, но мочевой пузырь уже грозится лопнуть. Надо встать, но самостоятельно принять вертикальное положение я не могу, голова кружится. А, вспомнил, позвоню Тому, попрошу его меня довести. Беру трубку и набираю Каулитца, гудки слушаю на расстоянии вытянутой руки. И чего они такие громкие и длинные? Не берет. Все меня бросили.
Не помню, с какой примерно попытки, но я сполз с кровати и осторожно, держась за стенку, пошел искать туалет. Таблетка немного помогла, перед глазами все не так уже плыло. В жизни больше не притронусь к алкоголю, вот слово даю!
Видимо, я еще не совсем утратил навыки ориентировки в пространстве, потому что туалет нашел довольно-таки быстро. Справил нужду, опираясь одной рукой в стену напротив – перспектива нырнуть головой в унитаз меня не радует. Перебираюсь к умывальнику и поднимаю глаза в зеркало… Это что – я?! Вцепляюсь руками в раковину, чтобы от шока не завалиться назад. Глаза стали узкими, как у китайца, причем безо всяких операций. Зато поистине впечатляют добротные мешки под глазами и красочные узорчатые отпечатки от подушки на левой стороне лица. Волосы на голове с этой же стороны примялись и торчат вверх задорным вихром. Но больше всего в ступор меня ввергли не мешки и вихры и даже не красные, затянутые какой-то пленкой глаза. А блестки. Мелкие переливающиеся на свету блестки, покрывшие лицо, волосы и шею. Так вот у какой Стеллы я вчера заснул на груди… С добрым утром, Густав.
Тщательно умывшись, избавляясь от блесток, и прополоскав рот, я почувствовал себя почти человеком. В голове еще гудело, но передвигался я уже вполне сносно. Ничего, не смертельное похмелье, меня даже не тошнит. Выползши из ванной, я отправился на поиски Каулитца, пообещавшего мне свою помощь и не явившегося, когда эта помощь понадобилась. Где они там, в гостиной?
Ну, понятно, почему на мой зов никто не откликнулся – телефон Тома бесхозно валялся на тумбочке в коридоре, а сам Том валялся на диване в гостиной, головой на коленях у Билла и нагло покачивал ногой, закинутой на другую ногу. Беседа шла явно неприличного характера, так как Том довольно улыбался, а Билл краснел и жеманно пожимал плечами, копошась руками в дредах Каулитца, показавшихся мне с перепоя вчера змеями как у отрицательного персонажа древнегреческих мифов. Я уже собрался прервать милое воркование голубков, предъявив Тому претензии по оставлению друга в беде, как тут Билл наклонился к нему, и я увидел, как его язык исчезает во рту Тома… А-а, кто там сказал, что меня не тошнит? Вот сейчас тошнит!
Развернувшись на пятках, я понесся обратно в туалет и закрылся там на задвижку.
Когда я вылез из ванной, Том уже стоял под дверью, понимающе качая головой. Я оделся, замечая, что и рубашка у меня вся в блестках, и мы собрались домой. Старался не смотреть на Тома с Биллом и не обращать внимания на их переглядывания и улыбки, зная, что они сейчас потешаются надо мной. Вот х*й им еще раз такую забаву, алкоголю в мою жизнь теперь доступ закрыт.
Обувшись, я отвернулся к двери, намереваясь выйти, но меня остановил Билл.
– Густи, подожди, я забыл кое-что тебе отдать.
– Что? – Я неохотно оглянулся на него. Билл протянул мне кусочек бумаги, на котором был красными чернилами выведен номер сотового телефона.
– Это Стелла просила передать тебе, – улыбаясь, пояснил Билл. – Сказала, чтобы ты позвонил ей, когда будет время.
Том присвистнул и хлопнул меня по плечу. Я сунул бумажку в карман, буркнул «пока» и свалил, сгорая от стыда.
Приехав домой и смывшись от Тома, я прошмыгнул мимо удивленных родителей и заперся в своей комнате, объявив, что ужинать не буду. Есть действительно не хотелось, как не хотелось и смотреть матери с отцом в глаза. К зеркалу подходить я тоже побаивался, вновь встречаться с утренним чучелом… Доломанный мною робот стоял на столе в безмолвном укоре.
– Ох, не смотри на меня так, – сказал я, обращаясь к нему, будто это что-то изменило бы. Робот не пошевелился. Совесть все глодала меня, разгораясь сильнее при виде стопки учебников, чертовой недописанной презентации, неразобранного со вчерашнего дня рюкзака. Я сел на кровать, тяжело вздыхая. Неужели запретный плод аморального образа жизни настолько сладок, что даже я пал его жертвой? Как я, сознательный и ответственный человек, мог променять свои убеждения и принципы на вечер в кругу доступных женщин и спиртных напитков?
Но, ложась спать, мою голову внезапно посетила мысль. Я был там, я увидел, как это плохо, бескультурно и чем это все заканчивается. Один раз меня не изменил, я все тот же. Будем считать это практическим опытом. Чтобы не случилось, это не заставит меня свернуть с намеченного пути.
Я заснул, страшно гордый собой. И почему-то факт оставления мне номера телефона дамой в блестках уже не казался чем-то постыдным, а, наоборот, весьма приятным и лестным.
– Вот срань! – Выругался я, выходя из кабинета биологии. Училка вздумала уехать на конференцию в другой город, поэтому защита проектов сдвинулась аж на первые числа ноября. А это значит – еще несколько недель он будет маячить перед глазами и висеть номером один в списке незаконченных дел. Как так можно, бедная работа переносится уже в который раз. Зачем задавала тогда? Безответственный преподаватель…
У Тома и Билла сегодня небольшой юбилей – месяц с того дня, как они друг друга увидели, и целых двадцать дней, как они типа пара. Это я подсчитал, отмечая крестиком в органайзере каждый день их типа отношений. Делаю я это для того, чтобы проследить, сколько они продержатся вместе. Они же договорились условно считать, что они вместе месяц, потому что:
– Мы увидели и выбрали друг друга в первый же день, какая разница, сколько мы встречаемся на самом деле? – Подписывая праздничные приглашения, сказал Билл.
– Да, – крякнул Том из угла, таращась в телевизор с пакетом крекеров.
– Зачем приглашения-то? Месяц – это не значимая дата.
– Для меня значимая, это, может быть, мои первые отношения.
– И у меня. Ну, которые месяц длятся уже.
– И кого ты там наприглашал?
– Тебя. – Билл сунул мне в руки открытку. – Ты единственный приглашенный со стороны Тома. А с моей стороны… еще шесть человек. Ты их всех знаешь, Густи, ты с ними на дне рождения Ли тусил.
– Чего? – Я засуетился, снова провести вечер в вялых попытках отбиться от насильственного вливания в меня коктейлей мне категорически не хотелось. Надо что-то придумать… – Зачем они на вашем с Томом празднике? Это же подруги твоей сестры, а не твои. Кроме того, я слышал, как они говорили, что, когда Том вырастет, они его у тебя уведут. А у вас такой маленький юбилей, ваши отношения еще не окрепли, их лелеять надо.
Сказав это, я отвернулся, хихикнул в сторону, чтобы Билл не видел, и скрестил пальцы за спиной. Билл отложил ручку и задумался.
– А ведь правда… Ну их, этих шалав, устроим свой интимный праздник без лишний людей. – Порванные приглашения полетели на пол. Я протянул свое, чтобы его тоже аннулировали. – Нет, Густав, ты придешь.
– Зачем это?
– Ну, ты же помогал нам все это время, мы без тебя не справились.
Билл сладенько улыбнулся мне, и я похолодел от ужаса.
– Я думал, вы хотите побыть вдвоем, – быстро проговорил я. – Это же ваши отношения.
– Ну, Густ, не кривляйся! – Том махнул в мою сторону пакетом, и несколько крекеров упало на ковер. – Чего ты комедию ломаешь, хочешь, чтоб тебя уговаривали?
– Нет, что ты.
– Томми, подними печеньки, пожалуйста. Густав, ты придешь, это не обсуждается. Куда же мы без тебя.
Я молчал, наблюдая за ползающим по полу и подъедающим рассыпанные крекеры Томом. Билл цапнул меня за руку, в которой я судорожно сжимал цветного кусок картона, и сам направил ее мне в карман.
– Вот умница, – пропел он. Блин, опять весь вечер смотреть, как они лижутся. – Можешь взять с собой кого-нибудь, если тебе одному будет скучно. Ты, кстати, звонил Стелле?
Меня передернуло при упоминании этого имени.
– Нет.
– Чего так? Позвони, позови ее с собой.
– Да, позови, Густ – отозвалась задница Тома, торчащая из-под кресла.
– Если ты стесняешься, я могу сам ей позвонить. – Билл потянулся к мобильнику.
– Нет-нет-нет, не надо! Я не хочу Стеллу.
Бровь Билла выгнулась, а кольцо в ней угрожающе уставилось на меня. Даже пятая точка Каулитца с провисшей ширинкой выглядела удивленной.
– Как скажешь, – сказал Билл, глядя на меня, как на идиота. – Тогда позови Риту, она тебе лучше подойдет.
– Да не хочу я никого звать! – «Я вообще не хочу с вами идти», добавил я про себя, но вслух не сказал. Мало ли что.
Том поднялся на ноги с крекером во рту и подтянул свои штаны «сри не хочу».
– Не распинайся, Биби, я знаю, кто составит Густу компанию. – Он подошел к Биллу и тыкнул пальцем в список приглашенных. – Запиши: глобус плюс один.
Парни заржали. Я обиделся и, отобрав у Каулитца крекеры, уселся на его место перед ящиком.
– Ну, и как мне одеться? – Доставал я Тома уже по приезду в мой дом. – Давай, скажи, как я должен выглядеть, может, мне костюм напялить?
– Зачем? Ты же как гость идешь, а не как официант.
– Спасибо, что напомнил. Где, когда, во сколько проводится-то хоть ваш юбилей, бл*? Вечно я из тебя все вытягиваю.
– Да я не знаю. Билл позвонит, как все устроит. Я устраивал наше первое свидание, он наш первый юбилей.
– Надеюсь, будет не так же, как получилось у тебя.
– А что не так-то было? По-моему, все прошло просто отлично. Не считая, конечно, свечи, скатерти и сервиза, а так все было ништяк.
Том широко зевнул и улегся на мою кровать. Я рылся в своем шкафу, не в силах выбрать между коричневым и черным свитером.
– Ты не жалеешь? – Внезапно вырвалось у меня, прежде чем я успел подумать эту мысль.
– О чем? – Лениво отозвался друг.
– О том, что ты теперь с Биллом.
Каулитц приподнялся на локтях и посмотрел на меня.
– Нет. А должен?
– Я не знаю. Мне кажется, данную ситуацию, отношения подобного рода люди в возрасте охарактеризовывают как «ошибки молодости». Ты не думаешь, что совершаешь ошибку?
– Нет, не думаю. Почему я должен совершать ошибку? Мне нравится Билл, я нравлюсь ему, все по-честному. Что за терки ты опять начал?
– Можно встречный вопрос?
– Ну.
– Как долго ты планируешь быть с Биллом?
– Столько, сколько понадобится. Пока не разонравимся друг другу.
– А когда он тебе разонравится, что делать будешь?
– Бл*ть, да что за вопросы? – Том начал злиться. – Я, может, не хочу, чтобы он мне разонравился.
– Но когда-нибудь это обязательно произойдет.
– Если произойдет, тогда мы мирно расстанемся и будем друзьями.
– А после Билла ты будешь продолжать встречаться с парнями или к девчонкам вернешься?
– Откуда я знаю? Я вообще-то с Биллом еще не собираюсь расставаться! Ты чего?
– Билл у нас явно гей, как ни крути. А вот ты, Том, натурал, зато большой экспериментатор.
Каулитц сел и свел брови.
– Объясни.
– Просто… все это кажется мне такой глупостью.
– Что – это?
– Ну, вы с Биллом. Это ведь игра, да? Это же несерьезно?
Том молчал. Сидел, смотрел на меня и молчал. Я напрягся из-за ожидания того, что сейчас он, возможно, кинется в драку. Но Том встал, произнес вполголоса:
– Мне надо подумать. – И ушел. Аллилуйя, ему надо подумать. Может, я ему так и мозги вправить сумею. Надену завтра черный свитер.
Сейчас взобью подушку повыше и лягу спать. Здоровый сон – лучшее лекарство от дневной суеты. Надо принять перед сном успокоительное, а то опять всю ночь будут блестки на буферах сниться… Где там мой пустырничек?
– Густи! – Вдруг раздается стук в дверь.
А-а, сука! Вздрагиваю и роняю флакон на пол, зелененькие таблетки с прямо-таки восторженным треском рассыпаются по полу. И что я такой неуклюжий последнее время? И почему меня все так раздражает?
– Чего тебе, мама? – Нервно говорю я, оглядывая масштабы трагедии.
– Том звонит, просит тебя срочно прийти к нему.
– Время десять вечера, чего ему надо так поздно?
– Густи, он сказал, что это очень-очень важно.
– Тьфу ты. – Стаскиваю пижаму и натягиваю брюки, попутно ругая Каулитца всеми известными ругательствами. – Мам, я потом приду и уберу здесь.
Вышел из дома и уже дошел до проезжей части, как заметил, что шагаю в тапочках. Так, пора взяться за себя и следить за речью, слишком много в ней стало нецензурщины. Вернулся, обул ботинки на голые ноги и снова направился к этому неугомонному полуночнику.
Ну да, а кто же еще может внести переполох в мою размеренную и спокойную жизнь? В комнате Тома помимо самого хозяина, растерянного и взъерошенного, сидел Билл, весь зареванный и измазанный в косметике.
– Что у вас? – Спросил я, давая понять, что надолго задерживаться не намерен.
– Совет нужен, – ответил Том. Я удивился и уселся в кресло.
– По какому поводу?
Каулитц тронул поникшего Билла за плечо, тот поднял голову и протяжно затянул, всхлипывая:
– Моей маме понравились эскизы фрау Каулитц, и она решила их себе присво-оить. Я сказал ей, что так нельзя, и что у них есть свой автор. Она меня не послушала-а! Сказала, что все равно использует их как свои, потому что они хоро-ошие! А я сказал, что если она так сделает, то я уйду из дома! А она тогда заперла меня в моей комнате и уехала в Гамбург на выставку. И я сидел там и плакал, пока вечером сестра не пришла и не выпустила меня. И вот я здесь.
– Э-э-э… и какой совет я должен дать? – Уточнил я, замечая в углу сумку с вещами.
– Что мне теперь делать? – Взвыл Билл, драматично всплескивая руками.
Я почесал в затылке.
– Ну-у, фрау Каулитц может подать на твою мать в суд, например, за нарушение авторских прав. Или…
– Да нет, Густ, моя мама уже в курсе, и она не в обиде. Наоборот, порадовалась, что хотя бы ее рисунки известными станут.
Я открыл рот, поражаясь безразличию Симоны к своему труду и достоинству.
– Так я-то какой совет дать должен?
– Где я буду жить теперь? У меня много вещей, – проныл Билл.
Я пожал плечами.
– Понятия не имею.
– Билл, а оставайся пока у меня! – Заявил Том. – Поживешь пока у меня, а там посмотрим, что с твоей мамой решить. Твои вещи потом тоже перевезем.
– Ой, а можно?
– Конечно! Ты же мой парень, можешь оставаться сколько хочешь.
– О, Томми! – Билл благодарно прижался щекой к груди Каулитца, примостившегося рядом с ним на подлокотнике. Хныканья прекратились, но теперь зареветь готов был я.
Я до последнего сохранял надежду, что, может быть, родители Тома возмутятся по поводу нового жильца, или хотя бы позудят из-за эгоистичной и наглой выходки его матери, но Гордон и Симона будто только и ждали, когда Билл вселится в комнату к их сыну. Глядя на волокущего из ниши раскладную кровать отчима, я спросил Тома:
– Ты что, будешь спать на раскладушке?
– Ну да.
– У тебя же кровать есть своя!
– На ней будет спать Билл.
– Не понял, почему бы его на раскладушку не положить? Это твоя комната, ты в ней хозяин, и кровать твоя.
– Ох, Густ, ну вот была бы у тебя девушка – ты ее на пол положил бы, если бы она у тебя ночевать осталась?
– Э-э, нет. Но то девушка, а Билл парень, чем он лучше тебя?
– Ой, замолкни, Густ! – Оглянувшись на Гордона, Том зашептал мне на ухо. – Это для отвода глаз, я все равно ночью к Биллу присоединюсь. – И, отстранившись, хитро подмигнул мне.
– Пойду домой, – не выдержал я. – В жопу вас всех.
– Иди, – поддакнул Том. – Завтра утром за нами только зайди. Будем ждать тебя в жопе.
Утром я встал невыспавшийся, сердитый. Настроение упало вообще до нуля, когда я увидел чертову россыпь из таблеток по комнате, которую вчера убрать у меня просто не было сил. Насилу затолкнув в глотку завтрак, я побрел к Тому, ненавидя его всем своим существом. И, конечно же, у этой сволочи было превосходное настроение, он даже вскочил с петухами и к моему приходу успел сварить кофе, хотя раньше таланта к этому у него не наблюдалось. Увидев мою недовольную физиономию в дверном проеме, засранец доверчиво сообщил, будто мне это интересно больше всего:
– Билли в ванной, скоро будет.
Я сел за стол и подпер голову руками.
– Где твои родаки?
– Спят еще. Густ, я тут подумал над твоим вчерашним вопросом… ну, у тебя в комнате, перед тем, как я ушел. И я могу дать ответ.
– Ну, давай, обрадуй меня… – Да-да, сейчас он скажет, что все это фигня, что он заигрался, что переезд Билла открыл ему глаза. Том налил себе кофе и, грея руки о кружку, медленно заговорил, глядя перед собой словно в никуда.
– Сегодня утром я проснулся, когда мне в глаза солнце светить стало. Я решил зашторить окно, чтобы оно Билла не разбудило. И когда потянулся к занавеске, посмотрел на него. Ты знаешь, я впервые увидел его без раскраски. Он спал, такой милый и… и хорошенький… беззащитный. На моей руке спал. И я тогда понял, как на твой вопрос ответить. Я его люблю.
Я поперхнулся, и кофе пошло носом, капая на одежду. Хорошо, что у меня черный свитер.
– Я люблю Билла, Густ.
– Да слышал я…
– И я хочу ему об этом сказать на нашем юбилее, мы с ним в кафе идем. Только я хочу все обустроить, чтобы романтично было, не так, как в первый раз.
– Угу.
– Только это… Густ, ты ведь не обидишься? Я хочу, чтобы этот момент особенным был. Я хочу ему это наедине сказать. Без тебя.
Рука с салфеткой замерла, не дойдя до пятна на брюках. Внутри что-то неприятно заворочалось, будто это что-то мирно спало, а его потыкали палкой. В этот момент на кухню вплыл Билл со свежим макияжем и солнечной улыбкой. Поздоровавшись со мной, он сел за стол, принимая из рук Тома чашку кофе и глядя на того своим кошачьим взглядом.
Вот и настал тот момент, когда я стал ненужным своему другу.
Чем бы вечер занять? Уроки все сделаны, параграф к истории выучен, до сих пор на языке вертится. Журналы все я пролистал, записал свежие номера в картотеку. Прочел в Интернете статью о развитии ракетостроения. Помог матери вымыть посуду. Приехал отец, выслушал его, помог написать протокол к заседанию. Почти ничем не занимался, грубо говоря. Скучно. Надо дополнительное хобби завести, а то еще привыкну лениться – черта с два отучишь потом. Сходить куда, что ли. Блин, а у меня и знакомых-то, кроме Каулитца, никаких нет. То есть знакомые есть, но вряд ли они меня с собой возьмут. Может, Стелле позвонить?.. Не-ет, чего это я? Вот еще. Еще я о колготках не беседовал. Черт, скучно-то как! Все потому, что сегодня Том свалил на свой фигов юбилей, повел в кафе зазнобушку свою ненаглядную. В любви признаваться будет… Пи*арасы…
Ох… Переворачиваюсь на другой бок. Отлежал себе руку, валяясь на кровати, скомкал все покрывало. В руке неприятно колет и тянет. Позвонил бы хоть, сказал, что у него там! Я его знаю, ляпнет какую-нибудь чушь, а потом оправдываться будет, заикаясь, и выдаст еще большую чушь. А если Билл его отошьет? Нет, мне-то это, конечно, все равно и даже на руку будет. А вот Каулитц расстроится. Вдруг он пойдет и с моста кинется? Он на всякое способен, он эмоционально неустойчивый. Ну, не должен, что ж он – совсем кретин? Погорюет и перестанет, и все станет, как прежде. Да… Желанный поворот событий. Я даже готов терпеть его кислую мину, если потом все вернется на круги своя.
Как по заказу телефон оповещает о приходе сообщения. Встаю и медленно, с подозрением беру телефон, разминая параллельно затекшую ногу. Сейчас прочту что-то типа в духе «Моя жизнь разбита!» или «Густи, я умираю!». И потом мне придется ехать за ним и выслушивать его жалобы и клятвы больше никогда не влюбляться. Ну и пусть, я согласен. Да, вот такой я гадкий. Ухмыляюсь и открываю сообщение. Большими красными буквами по белому фону написано:
«Я счастлив». И штук десять танцующих смайликов.
Наверное, это был коварный план по устранению меня. Придумали эту типа любовь, чтобы меня сплавить, а самим всякими извращениями заниматься. Я уже третий вечер дома один. Том вплотную занялся своими отношениями с Биллом. Я его почти не вижу вне школы, да и то только на уроках. Они используют каждую свободную минуту, чтобы где-нибудь уединиться и предаваться своим слюнявым нежностям. А после школы едут к Тому и сидят там целыми вечерами. Мамаша Билла еще в разъездах, поэтому загнать его домой некому. Иногда я вижу в окно, как Том с Биллом гуляют по улице и под ручку проходят мимо моего дома. Оба такие довольные… раздражают. Но больше всего меня раздражают постоянно приходящие от Тома сообщения – «Я самый счастливый человек на земле!», «Мой Биби просто чудо», «Густи, это любовь»… Бывает, что он мне звонит, тогда мне приходится все это еще и слушать.
Но сегодня ему от меня не избавиться, только не сегодня, в такой день. От этого события Том отказаться не сможет, он просто не имеет права. Иначе это будет предательством нашей дружбы, а он и так ее в последнее время не жалует. Я уже оделся и готов, чтобы сразу выйти из дома. Правда, сначала надо было позвонить, а то вдруг пошлет меня куда подальше. Ну ладно, потом разденусь, если что. Решительно набираю номер Тома – если он забыл про этот день, ух, я ему задам!
– Да, Густ? – Отвечает бодрый голос Каулитца.
– Я надеюсь, ты не забыл, какой сегодня день? – Вкрадчиво спрашиваю.
– Обижаешь. Я-то помню, только понять не могу, почему ты еще не у меня.
– Сейчас буду. – Кладу трубку и делаю «йес».
Через пять минут я у Тома. Он открывает дверь с заговорщическим выражением лица и семенит на кухню.
– А что это ты даже не спросил «Кто там?».
– Зачем? – Непонимающе смотрит Каулитц.
– Ну, я думал, ты забыл, как я выгляжу.
– Густ, ты как моя бабушка, она тоже мне постоянно это говорит, – фыркает он.
– А что? Когда ты последний раз ко мне заходил?
– Точно – бабуля. Тебе еще не хватает очков и старой драной кофты с большим карманом, в который она всякую фигню складывает. Давай еще неблагодарным сорванцом меня назови.
– Ладно, проехали. Ты нарыл?
– Конечно! Еще позавчера! Я про такие вещи не забываю, нечего тут.
– Здорово! – Я предвкушающе потер ладони. – Приступим?
– Сейчас, подождем Билла…
– Что? – Я тут же расстроился. – Зачем он-то, это наш праздник!
– Густ, ну, не вредничай. Билл теперь в нашей компании, теперь это и его праздник.
– Нифига! Кому он здесь друг? Тебе он друг? Нет.
– Почему это он мне не друг?
– Потому что он твоя подруга.
– Ну, да, в общем-то. А тебе он разве не друг?
– Мне – нет. У меня есть один друг, это ты. А Билл мне не друг.
Том промолчал, скривив рот и глядя на меня из-под козырька.
– Все равно, я его уже пригласил, и он будет участвовать, – обиженно буркнул он и отвернулся, начав шелестеть пакетами.
– А вот и я! Привет, Густав!
Я поворачиваюсь и вижу в дверях какого-то пацана в оранжевом спортивном костюме. При более внимательном рассмотрении пацан оказывается Биллом. До меня не сразу доходит, что это именно Билл, без косметики он выглядит как нормальный человек.
– Что? Что ты на меня уставился? – Спрашивает он. – Ну да, я в спортивной одежде. Просто Томми сказал, что у нас будут какие-то соревнования, вот я и оделся так. А вы что как обычно?
– Потому что это не спортивные соревнования, – ответил я.
– Биби, проходи, я сейчас тебе объясню! Присаживайся. Видишь ли, у нас с Густом есть традиция. Каждый год в октябре у нас вроде как праздник. Мы типа отмечаем, что мы друзья и все такое.
– О, это так мило! – Запищал Билл, хлопая в ладоши, как дите малое.
– Во-от. А поскольку мы с ним оба те еще придурки…
– Не обобщай, – возразил я. Том махнул на меня рукой.
– А поскольку мы с ним придурки, то и праздник у нас идиотский. Мы проводим мини-соревнования. Раньше никто до них, кроме нас, не допускался, но для тебя, как для моего любимого человечка… – Каулитц наклонился к Биллу, и они, глупо улыбаясь, потерлись носами. Меня чуть не стошнило. – …я сделал исключение!
– Ну, и какие же у вас соревнования? – Спросил Билл, ерзая на стуле. Мы с Каулитцем переглянулись, кивнули друг другу, и он, вытащив из-под стола большой пакет, высыпал на стол кучу неочищенного, грязного от земли чеснока. Кухня тут же наполнилась его густым запахом и запахом сухой земли.
– История этих соревнований насчитывает шесть лет, – нараспев начал рассказывать Том, пока мы с ним на пару перебирали чеснок.
– Семь, – поправил я.
– Точно, сегодня седьмые. Родаки Густа как-то задарили моим гору чеснока, а мои взяли и посадили нас с Густом его чистить. Ну, мы стали прикалываться, а потом, на следующий год, нам опять приволокли чеснок, и мы решили сделать этот прикол ежегодным. А потом еще решили, что это будет таким обозначением… что мы кореша на всю жизнь и типа того.
– Это, конечно, все очень здорово и романтично, – сказал Билл. – И все же в чем заключаются эти ваши чесночные соревнования?
– Будет несколько конкурсов, – ответил я. – В конце подсчитываются баллы и выявляется победитель.
– И что он получает, какой приз?
– Никакой. Просто он молодец, и все.
– Но так же неинтересно!
– Почему же?
– Да ну… Подождите-ка! Томми! Зачем это вы разложили чеснок в тарелки? Только не говори, что его надо жрать!
– Ну… Хорошо, не скажу.
– Минуточку… Ой, фу! – Билл брезгливо замахал руками на тарелку с чесноком, которую поставил перед ним Том. – Я ненавижу чеснок! Я вообще его не ем, и лук тоже! Томми!
– Да, Биби, я слушаю тебя, – деловито отозвался Каулитц, усаживаясь перед своей тарелкой.
– Ты что, собираешься есть этот чеснок? – Визжал Билл, тыча в тарелку пальцем.
– Не просто есть, а есть на время. Сейчас мы засечем на таймере минуту, и тот, кто сожрет за минуту больше чеснока, чем остальные, победитель. Чеснока у всех поровну, так что все честно.
– Да мне плевать, честно или нет! Я не хочу жрать чеснок! Это же мерзко, Томми, он воняет! Ты знаешь, как долго этот запах держится?
– Билл, не нервничай, – сказал я, меня здорово веселила эта ситуация. – Мы все вонять будем. И не только вонять, в позапрошлом году у Тома вообще гастрит начался. И ничего.
Билл в ужасе мотал головой.
– Нет-нет-нет, я отказываюсь участвовать в этом! Дисквалифицируйте меня со своих дебильных соревнований!
– Да ладно, будем просто считать, что ты проиграл. – Я уже был рад тому, что Том уговорил Билла участвовать.
– Томми, я не буду с тобой целоваться! – Прибегнул Билл к своему последнему аргументу. – Сожрешь хоть одну штучку, и я тебя неделю не поцелую! Месяц не поцелую тебя! Том!
– Все, Билл, сиди тихо, – отрезал Том. – Не хочешь – не ешь, но и не мешай нам. Будешь, значит, время засекать. Итак… Седьмые ежегодные чесночные соревнования объявляются открытыми!
Я картинно зааплодировал.
– Первый конкурс – «Сладкий поцелуй»!
Каулитц сунул Биллу в руки мобильник с таймером и навис над тарелкой.
– Я тебя сделаю в этот раз.
– Даже и не мечтай.
– Ох… Ну ладно… П*здец… – Скулил Билл. – Приготовьтесь. Три, два, один!
Мы накинулись на тарелки. Зубчики чеснока надо было сначала разделить и очистить, а потом быстро сжевать. Некоторые удавалось проглотить, не разжевывая. В результате я чуть не подавился, но лидерство сохранялось за мной. Глаза стали слезиться, во рту все горело, пищевод жгло. Мы с Томом напоминали тех идиотов из программы «Jackass», которые делают всякие глупости или едят разный мусор, а потом дружно блюют в камеру. Вот и я того гляди вывалю обратно на тарелку все, что в себя запихал. Мне кажется, минута уже вышла давно… Чего Билл молчит?
