Текст книги "Непонимание (СИ)"

Автор книги: Дарья Ивлева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

– Ну что ты, мой Биби, детка! – Остановил Билла почему-то покрасневший Каулитц. – Только твой, это даже не обсуждается! Иди сюда…

Он протянул руку и ухватил Билла за ремень. Тот мгновенно потерял ко мне всякий интерес и размяк в руках Тома, будто пластилин на солнце…

– Биби, давай лучше заключим компромисс. То есть придем к договору… или наоборот… Ну, хрен с этим, короче, давай так – с девушками, конечно, полностью прекратить всякое общение я не могу, но постараюсь ради тебя его существенно ограничить. Идет?

– Ну…

– Ну, давай…

– Ммм…

Боже, убейте меня.

– Ну, ладно тебе, Биби…

– Ммм… угу.

– Ну, вот умница. Ты у меня самый умный, гораздо умнее всех этих девчонок, – ворковал Том Биллу на ухо.

– Да они вообще дуры тупые по сравнению со мной!

– Это точно. Дай я тебя… поцелую. – Каулитц сложил губы трубочкой и потянулся к щеке Билла, но тот вывернулся из объятий.

– Ну уж нет! Раз решили скрывать наши отношения, значит, будем скрывать их. Никаких поцелуев. И, пожалуй, обниматься тоже не будем.

Том расстроенно сник, исподлобья глядя на дружка.

– Как только закончишь проект, сразу же пошли эту дурнушку куда подальше.

– У нас сегодня вечером в библиотеке встреча.

– Сегодня? Но, Томми, мы же хотели…

– Мы тоже идем, – перебил я. – Будем все вместе заниматься.

Вопреки ожиданиям возражений не поступило.

– Хорошо, – сказал Билл. – Заодно и выясним, какие у нее намерения относительно моего Томми.

Все то время, что мы сидели в библиотеке вчетвером, я опасался, что начнутся разборки между «дамами». Но Билл активности не проявлял, сидел тихо, лишь свирепо вращая глазами, когда Рита за чем-либо обращалась к Тому. С виду был спокоен и равнодушен, как мой робот, когда я пытался вернуть его к жизни. Но при более детальном наблюдении можно было увидеть, как Билл вытягивал шею, следя за тем, чтобы Рита не прикоснулась к Тому, когда она ему что-то показывала в бумажке, как он сурово хмурился, когда сам Том обращался к ней, как отъезжала в сторону в брезгливом жесте челюсть Билла, когда Рита, заикаясь, хвалила Тома за всякую ерунду. Я все это замечал и едва сдерживался, чтобы не засмеяться, – подобные проявления необоснованной собственнической ревности меня забавили. Билл вес себя еще глупее, чем Том, когда еще только планировал свои «захватнические» мероприятия. И после этого мне говорят – «Густав, тебе надо влюбиться»?! Что это за совет? Что за черное пожелание? Если за смутную иллюзию счастья и эйфории мне придется заплатить своим умом и принципами – черта с два мне нужна такая иллюзия. Любовь уравнивает всех хуже бедности и социализма – не спасает ни жизненный опыт, ни связи, ничто. Я знаю это по примеру своего дяди – влюбившись, даже взрослый и умный человек становится невменяемым глупцом. Нет, я на это не поведусь.

– Густ! Густ!

– А?

– Смотри, опять в облаках летает!

Возле меня стояли Том и Билл с собранными сумками, Риты уже не было.

– Что, все уже, что ли?

– Ну да. Мы тебя еле добудились. Сидишь с таким видом, будто Наполеон, бормочешь что-то, киваешь… – Том заржал.

– Это он, наверное, мечтал, как с Ритой гулять будет, – подхватил Билл.

– Нет, я думал о другом!

– Признайся, Густи, запал на красотку? С таким одухотворенным лицом можно думать только о любви.

– Том, ты бы посмотрел на свое лицо со стороны, когда о Билле думаешь – лицо Дауна, слюни текут, глаза смотрят в разные стороны, язык вываливается…

– Ну, не бурчи, Густи, мы же не смеемся над тобой. Любовь, она злая сука, ты же не виноват, что Рита тебя покорила, – с абсолютно серьезным видом сказал Билл. Том схватился за живот. – Если хочешь, мы теперь будем все вместе заниматься, чтобы вы могли рядом побыть.

Насчет злой суки он прав. Тома вот эта злая сука не пощадила.

– Сомневаюсь, Билл, что я во вкусе Риты, – спокойно ответил я. – Ей больше Том нравится. У них, между прочим, договоренность – если Том завалит презентацию, он с ней встречаться будет.

Каулитц сразу перестал угорать.

– Что? Томми, это правда? Ты не можешь с ней встречаться, у тебя есть я!

– Ну, Биби, это в случае, если я облажаюсь, но я же не облажаюсь! Я хорошо подготовлюсь!

– Кобелина, – бросил Билл и пошагал к выходу.

– Густ, я тебя урою! – Взревел Том. – Тебе по кайфу меня подставлять, что ли? Друг, называется!

– И вовсе я тебя не подставляю. Просто не хочу, чтобы в ваших отношениях оставалась недосказанность.

– А я не хочу, чтобы ты лез не в свое дело, Густ! Уж со своим парнем я разберусь сам!

Том вскинул сумку на плечо и отправился за Биллом, зло раздувая ноздри. Я потащился за ним, ощущая некоторые угрызения совести. Но я ведь не перегибал палку. Так, чуть-чуть.

Мы почти дошли до мужского туалета, куда завернул Билл, когда услышали из санузла громкий девчачий визг. Переглянувшись, мы ломанулись туда, сходу приготовившись вступить в драку с обидчиками чести «Биби». Билла мы в туалете обнаружили, а вот обидчиков…

– Что? Ты что кричал, Билли? Что случилось?

– Томми, задави его, задави-задави-задави!

– Кого, кого задавить-то?

Дрожащий палец Билла указывал в раковину умывальника. Около слива сидел микроскопический паук.

– Это что… это ты его боялся? – Недоумевая, спросил Том.

– Я не боялся, я боюсь! Томми, скорее убей его, пока он не прыгнул на меня!

– Пауки не умеют прыгать, – заметил я.

– А вдруг? Вдруг это какой-то новый вид пауков, которые могут прыгать и забираться людям внутрь? А потом пожирают мозг!

– Тогда тебе точно нечего бояться.

– Томми, убей его, и я прощу тебе интрижку с Ритой! – Вопил Билл, проигнорировав мои слова.

– Биби… – Том притянул к себе Билла, и тот вцепился в него своими когтями. – Пусть поживет, пока не угрожает тебе. Но, обещаю, как только этот ужасный паучище вздумает прыгнуть на тебя, я сразу же тебя загорожу собой и спасу. А с Ритой у меня ничего нет и быть не может. Ведь у меня действительно есть ты. А ты самый лучший! Я бы тебя ни на одну девку в мире не променял, даже самую красивую.

– Даже если это будет Анжелина Джоли?

– Нет, и на нее не променял бы. Я бы ей номер Густа дал.

– О, Томми, это так романтично! – Улыбнулся Билл и полез обниматься. – Хоть и в туалете, но все равно – очень романтично.

– Да, я такой… – Каулитц стиснул Билла и, пользуясь тем, что тот не видит, с кровожадным блеском в глазах придавил паука пальцем. И, как бы я ни надеялся, что он вытрет труп насекомого о Билла, Том все же открыл кран и смыл его в канализацию. Какая жалость…

– Ах, мой милый Августин, Августин, Августин… Ах, мой милый Августин… тра-ля-ля-ля… – Посвистывал я себе под нос, раскладывая на письменном столе, застеленном бумагой, аккуратно отвинченные детали робота. Сегодня за блаженным субботним завтраком мать слушала по радио германский фольклор, вот эта песня и привязалась. Ничего, кроме этой строчки, не запомнил, сижу и талдычу ее уже добрых полчаса, робот скоро на Августина откликаться будет. Время от времени поглядываю на часы – что-то долго Каулитц не давал о себе знать. Это еще хорошо, обычно, если ему в его щупальцаобразную голову что-то взбредет, он заявляется ни свет, ни заря. Наверное, отсыпается, несколько последних вечеров он провел, пропадая в Магдебурге, в объятиях своей новой «подруги». Страшно только представить, чем они там занимались.

– Ах, мой милый Августин… – А что, так и назову этого балбеса. Будем с ним тезки, я Густав и он Августин. И то, и другое – сокращенно Густ.

Через некоторое время мой мобильный все-таки оживает. Откладываю отвертку и принимаю вызов, ожидая услышать охрипший и вялый голос друга. Однако Том подозрительно бодр и деловит.

– Густи, чем занимаешься с утречка?

– Да так, робота решил разобрать.

– Понятно. А потом чем будешь заниматься?

Так, что-то он задумал. Кошусь на режим дня, висящий над столом.

– Потом часовая прогулка на свежем воздухе.

– Никуда не пойдешь, у меня к тебе дело. Очень-очень важное дело, не терпящее отлагательств.

Я повесил голову и уперся лбом о полированную поверхность.

– Какое на этот раз?

– У нас с Биллом все так здорово… – Издалека начал Том. – Нам так хорошо вместе, вчера вот полночи проговорили по телефону.

– Ближе к делу.

Послышался тяжкий вздох.

– Билли напросился ко мне в гости. Он хочет посмотреть, как я живу, познакомиться с моими родаками. И побывать в моей комнате.

Я прыснул, представив себе Билла и Тома, сидящих на вершине мусорной кучи на свалке.

– Ну-ну, удачи. Придумай что-нибудь, чтобы отказаться, скажи, что ремонт делаете.

– Ты что, Густ, он обещал мне потом показать свою комнату. Я собираюсь, когда он куда-нибудь выйдет, покопаться в его ящичках и украсть пару личных вещичек. – Том захихикал и наверняка покраснел.

– Например, тампоны или бюстгальтер. Зачем тебе нужно его белье, фетишист хренов?

– Как это зачем?

– Ну и зачем?

– Надо. Понимаешь, Биби не разрешает мне лазить ему под одежду. Говорит, еще не время. Я, конечно, подожду, а пока хоть стащу у него трусики или маечку, положу под подушку и буду по ночам с ними обниматься…

– Фу, Том! Мерзость какая! Только не говори, что собираешься…

– Ладно, не скажу. Но ты правильно догадался.

– Том!

– Все-все! – Заржал он.

– От меня тебе чего надо? Или ты позвонил рассказать, что будешь делать с трусами Билла?

– Ты будешь орать, если я скажу.

– Я опять должен выступить в роли официанта? Или ты придумал для меня новую, еще более унизительную роль?

– Нет, короче, Густи – не мог бы ты одолжить мне свою комнату?

– Чего?

– Ну, я приведу Билла к тебе, а не ко мне. Под каким-нибудь предлогом уведешь родаков из дома, мы уберем ваши фотки, поставим наши. Я сделаю вид, будто твой дом – это мой дом, а твоя комната – моя комната.

– С какой стати?

– У вас чище… Не поведу же я Билла в свою комнату! Там же грязно!

– А ты не рассматривал такой вариант, чтобы прибраться? Вот и повод нашелся. Там давно пора навести порядок, хотя я бы предпочел вовсе сравнять вашу конуру с землей. Ни ты, ни твои родители, я полагаю, никогда не брали в руки тряпку и не видели в глаза пылесос. Это, между прочим, дискредитирует твою мать как хозяйку домашнего очага.

– Она же художница! Она творческий человек, картины рисует!

– Я видел ее картины, вот именно, что рисует, когда все остальные художники картины пишут.

– Что это ты имеешь в виду?

– Ничего.

Повисла пауза.

– Так ты разрешишь мне воспользоваться своей комнатой?

– Ни в коем случае. Генераль свою берлогу.

– Ну, Густ! Еще друг называется! Да ты!.. Да я!.. Ых!

Каулитц бросил трубку. Ты посмотри, оскорбленный до глубины души. Вообще обнаглел. Я покачал головой и вернулся к Августину.

Разобрав робота по винтикам и оставив детальки в строгом порядке отдыхать на столе, я отправился на прогулку. Покружив по улице и в пятый раз проходя мимо дома Каулитцев, я не выдержал и решил зайти. Входная дверь была нараспашку, дверь в подвал, где находилась мастерская матери Тома, – тоже. Видимо, у Симоны опять приступ вдохновения. Со второго этажа доносился шум, нецензурная ругань и крики «Мама!». Я удивился и направился к Тому.

Каулитц стоял посередине комнаты и тряс трубой пылесоса, из насадки которой торчала смятая пачка сигарет. Сам пылесос валялся на боку и дымился. Том опустил агрегат и беспомощно посмотрел на меня.

– Что-то не тянет…

– Конечно, не тянет, идиот! Пылесосы предназначены для сбора пыли и мелкого мусора, трухи всякой, но никак не для пачек, пакетов и жестяных банок!

Я подошел к Тому и отобрал у него наглухо забитую трубу.

– Ты в жизни не пропылесосишь здесь, потому что срач, который ты здесь устроил, просто напросто не влезет в бедный пылесос!

– Ну, а что делать тогда? – Жалобно протянул Том. – Билл приезжает уже завтра. Я не успею все убрать…

Я вздохнул и вышел из комнаты, взяв курс на кухню.

Вернувшись, я размотал найденный рулон мусорных мешков и всучил один Тому.

– Так, корзины для белья я не нашел, поэтому вот тебе пакет. Собирай сюда грязную одежду… – Я огляделся по сторонам. – Хотя нет, собирай сюда всю одежду, не думаю, что найдется что-то чистое. Мешок на двадцать литров, должно хватить. Гирлянду свою тоже снимай и обувь собери в отдельный мешок. И из шкафа все выгреби. Короче, все свои шмотки собери, будем все стирать. Надеюсь, у вас есть порошок?

Том пожал плечами.

– Ладно, возьму из дома. Для белого белья, для черного и для цветного. Соберешь все, отнеси к стиральной машине и оставь, я сам потом все рассортирую, там по ткани нужно, по режиму стирки. Ботинки твои тоже нужно перемыть все. Понятно?

Каулитц кивнул и стал вытягивать свои вещи из кучи барахла. Я взял другой мешок и приступил к сбору мусора.

– К которому часу завтра приедет Билл?

– К двенадцати.

– Успеем.

Шмотки Тома заняли не один мешок, он то и дело сновал туда-сюда с пузатыми разноцветными пакетами, я методично нагибался к полу, поднимая все без разбору – вряд ли что-то из того, что валяется на полу, еще может принести практическую пользу. Постепенно я разошелся, и темп работы ускорился, я добрался, наконец, до письменного стола.

– Нет, не трогай трансформеров! – Завопил Том, когда я взял со стола небольшую игрушечную фигурку с болтающимися в разные стороны конечностями. – И лизунов оставь!

– Том, давай ты сам соберешь все свои игрушки, а то я все повыкидываю. Смотри сам, учебники свои, записи – сложи все по-человечески.

Друг ринулся к столу, а я выцепил глазом свою новую цель – кровать Тома. С каким-то необъяснимым злорадством я стащил с нее пожелтевшие белье и запихнул его в мешок, вынес на улицу матрас, чтобы он проветрился, снял занавески. После того, как Каулитц навел на столе более-менее порядок, я вручил ему ведро с водой и тряпку, заставив оттирать со стола и тумбочки пятна, происхождение которых покрыто тайной. Вот те, круглые и липкие, вероятно, от кружек чая, а вон те, болотного цвета и бугристые, – даже не могу предположить. Сам я тоже взял ведро и приступил к мытью окна, между рам которого на красочных паутинах висели засохшие мухи и осы.

Как только окно удивленно и счастливо заблестело, я, потирая руки, навис над мусорными мешками с одеждой Тома. Первый порывом было – выбросить их прямо так, но я сдержался. Позаимствовав у своей матери порошок, я стал вытряхивать из них вещи и сортировать их. Том вертелся рядом, то и дело подтаскивая мне футболки или джинсы, посчитав, видимо, что я раскладываю вещи по цвету. Чтобы он не мешался, я нашел применение его зашкаливающей энергии. В процессе уборки выяснилось, что в комнате Тома есть ковер, более того – он синий, что было сложно выявить из-за пропитавшей его пыли и грязи. На пару мы кое-как выволокли его из дома, перекинули через забор, я вооружил друга первой подвернувшееся под руку палкой.

– Вот, выбивай из ковра пыль. Можешь представить, будто это Бен.

Занятие пришлось Тому по душе, и стирал я под аккомпанемент доносившихся с улицы криков «кий-я!» и «банзай!».

Под вечер с репетиции своей группы приехал отчим Тома и тут же попал в оборот – я отловил его на полпути к холодильнику и приставил к пасынку мыть из шланга несчастный палас. Мать Тома я привлекать к работе поостерегся – неизвестно еще, как творчески она решит подойти к мытью обуви сына, поэтому этим занималась моя мать, любезно согласившаяся помочь, узнав, что у ее любимчика Томми завтра свидание.

Солнце уже садилось, когда я, уставший и страшно голодный, обходил двор Каулитцей, по всему периметру которого на протянутых Гордоном бечевках развевалась одежда Тома, а на скамейках выстроились небольшой обувной армией ботинки и кеды. Моя дружная команда стояла на крыльце с разинутыми ртами и довольными лицами. Из подвала, наконец-то, вылезла Симона, перепачканная в краске, и замерла в ступоре на пороге.

– Это напоминает мне времена моей молодости, когда мы с друзьями ходили по Рейну на яхтах под парусами, – сказал Гордон, затягиваясь сигаретой. – Слушаю сейчас звук трещащей на ветру ткани и вспоминаю.

– Если ночью не будет дождя, до завтра высохнуть должно. Утром приду и все переглажу, – отозвалась моя мама. – А вот ковер может и не высохнуть.

– Ничего, я полы помыл в комнате, линолеум там хороший, сойдет и так, – ответил я и повернулся к Тому: – Пойдем посмотрим, что там с комнатой.

Спальню Тома я не узнал. И дело было даже не в том, что по ней можно было передвигаться, не боясь сломать ногу, – просто стало возможным дышать, все затхлые залежи мы разгребли. Вымыли всю мебель, постелили чистое белье на кровать, даже лампу верхнего света протерли. От прежней комнаты остались только плакаты реперов и голых женщин.

– Плакаты надо снять.

– Почему?

– Я сомневаюсь, что Биллу понравится обилие обнаженных бюстов и ягодиц в поле твоего зрения. Реперы – еще куда ни шло, но вот голышек надо убрать.

– Да, я не подумал…

Я попытался отклеить один постер, но огромный кусок скотча, держащий его, намертво вцепился в обои и полез вместе с ними.

– Бл*, – выругался я, глядя на испорченную стену. – У тебя есть другие плакаты? Наклеим поверх этого безобразия.

Каулитц приволок из темнушки стопку глянцевых журналов типа «Браво» и стал вырывать из них постеры.

– Куда Аврил Лавин клеишь? Я что, гомик по-твоему? – Возмутился он.

– Да я вообще не знаю, кто это такая, взял, что под руку подвернулось. Сам тогда выбери.

– Я хочу, чтобы висели красивые бабы.

– Ох… тогда эти бабы должны соответствовать вкусу Билла.

Том задумался.

– Подожди-ка, у меня есть идея! У мамки есть дизайнерские журналы, там должно быть!

– Ну вот, другое дело. Красивая женщина, – сказал я, разглядывая утонченную леди в черном корсете, взятую из новой кучи журналов. – Вот ее и наклеим. Других таких же ищи.

Обновив стену и вернув развлекательную макулатуру на место, мы с Томом еще раз оглядели преобразившееся жилище. Комната сияла, как и ее владелец.

– Думаю, тебе самому должно быть приятно. Теперь здесь можно жить.

– Да, разница вообще охренеть. Поверить не могу, что решился на это. – Каулитц задумчиво жевал губы. – Ты знаешь, Густ, мне в последнее время кажется, что на все способен. Внутри будто какой-то мотор работает. Будто я могу протянуть руку и дотронуться до неба. Мне кажется, если я буду смотреть на солнце, то мне ничего не будет. Потому что я каждый день смотрю на Билла, а он мне светит ярче, чем солнце. Понимаешь?

– Нет, – ответил я, почесывая разбушевавшийся живот. – Пойдем уже на кухню, я сейчас сдохну, так жрать охота.

Спустившись на кухню и усевшись за стол, мы все сразу накинулись на еду, заботливо разогретую Симоной в микроволновой печи.

– Что же вы, ребята, меня не позвали? – Сокрушалась она. – Я бы вам помогла.

– Для вас тоже есть работа, фрау Симона, – сказал я, прожевав кусок хлеба. – Нужно мусор по контейнерам распределить – бумага, пластик, стекло, пищевые отходы…

Том хихикнул, наблюдая, как брезгливо покривилась его мать. Неловкую ситуацию разрядил Гордон, дружелюбно хлопнув Тома по плечу.

– Ну, Томас, скажи нам, как зовут ту красотку, ради которой ты так старался.

– Билл! – Гордо выпалил Каулитц, задрав голову.

– Билл? – Недоуменно переспросил отчим.

– Да, Билл.

– Какое странное имя для девушки, – пробормотала Симона, ковыряясь в макаронах.

Аромат свежевыглаженного белья стоял по всему дому Каулитцей, моя мама сворачивала утюг после нескольких часов беспрерывной глажки. Мы с Томом разбирались с его обувью, убрали в шкаф ту, что еще долго не понадобится в связи с наступлением холодного времени года, остальное аккуратно расставили в прихожей.

– Ну, что, поехали встречать Билла? – Сказал Том после того, как мы повесили в спальне чистые занавески.

– Поехали, – отозвался я, в последний раз придирчиво оглядев комнату и самого Тома. – Подними руки. Так, пятен от пота вроде нет.

– Густав, понюхай, у меня дыхание свежее? – Каулитц дунул мне в область глаза. Я зажмурился от резкого ментола, едко защипавшего слизистую оболочку.

– Сколько ты «Орбита» выжрал, придурок? Полезешь к Биллу целоваться, весь рот ему сожжешь к чертовой матери!

– Ну а что, я курил!

– А Билл разве не курит?

– Нет.

Я хмыкнул и задумался о том, стоит ли рассказывать другу о том, что я видел Билла за школой, смолящего тоненькую сигаретку и без конца озирающегося по сторонам. Нет, не буду пока, скорее всего, он мне не поверит. Будем ловить с поличным.

– Ну, ладно, пошли за Биллом.

Билл выгрузился из автобуса и с радостным писком бросился Тому на шею. Я удовлетворенно отметил, что сегодня он выглядел более-менее прилично, краски на лице было меньше обычного, да и побрякушек тоже. Все-таки к незнакомым людям, родителям Тома, чье мнение для него очень важно и авторитетно, знакомиться идет!

– Моя мама художник, а отчим играет в рок-группе, – рассказывал Том, пока мы шли к его дому. – А мой родной отец дальнобойщик, мама давно с ним развелась. Говорила мне, что он ее не понимал…

– А как они отреагируют на то, что ты встречаешься с парнем? – Задал Билл насущный вопрос.

– Не знаю, надеюсь, что нормально.

– Нормально – это как? – Встрял я. – Выгонят вас с порога и отрекутся от сына?

– Э-э-э…

– Вот ты, Густав, так и сделал бы, а родители Тома, я уверен, адекватные и понимающие люди, не то что некоторые.

Возразить я не успел, мы уже добрались до пункта назначения.

«Адекватные и понимающие люди» и в самом деле приняли гостя на удивление спокойно и радушно. Правда, знакомство с Биллом проходило в несколько одностороннем порядке – Гордон общался с Биллом, задавал ему вопросы, в то время как Симона снова летала где-то в облаках, поддакивая что-то невпопад. Но вскоре отчим Тома выдохся, и за столом воцарилось неловкое молчание. Я нервно дергал ногой под столом.

– Мам, Гордон, я так рад, что вы меня поняли и приняли Билла. Я так боялся, что вы разочаруетесь во мне, – решил прервать затянувшуюся паузу Том. На что его мать внезапно ожила и выдала:

– Напрасно боялся, я вот тебя прекрасно понимаю. Я и сама в твоем возрасте с девушкой гуляла. И даже привела ее один раз домой.

Гордон поперхнулся и закашлялся, приставив кулак ко рту.

– Правда? – Вытаращился Том. – А как бабушка с дедушкой отреагировали?

– Ну как… Бабушка выставила ее из дома, оттаскала меня за волосы и закрыла в своей комнате на замок. А деда дома не было в тот раз, и бабушка ему не сказала. А то бы я так легко не отделалась.

– И что было потом? Вы сбежали к своей подруге? – Спросил Билл, взволнованно ерзая на стуле.

– Нет. Я же не лесбиянка, просто таким образом своей матери досадить хотела.

Парни заметно приуныли, особенно Билл.

– Хотя, когда я вышла замуж за отца Тома, она пожалела о том, что выгнала ту девчонку! – Симона расхохоталась, повизгивая и хлопая руками по столу. Гордон, едва успевший до этого вытереть чай с подбородка, поперхнулся снова, опять облившись из кружки. – Она сказала, что лучше бы я не рожала вовсе, чем родила от этой мрази! Ну, не обижайся, сынок. Твой отец и вправду был ничтожеством. – Фрау Каулитц ласково потрепала по щеке надувшегося Тома.

– А я никогда не видел своего отца, – сказал Билл. – И не знаю про него ничего. Знаю только, что у нас с сестрой отцы разные. По-моему, наша мать родила нас для того, чтобы у нее просто были дети. Мужчин она ненавидит, в нашем доме они бывают только по ее работе, ну и к сестре приходят парни всякие. Но теперь еще и ко мне будет мужчина приходить.

– Какой еще мужчина? – Завопил Том, мгновенно краснея от злости. – А как же я?

– Томми, вообще-то я тебя и имел в виду, – растерянно пробормотал Билл. Каулитц сразу успокоился и довольно развалился на стуле. Я ткнул ему в бок локтем и шепнул на ухо:

– Ты не собираешься показать Биллу свою комнату?

– Ах, точно! Билли, хочешь увидеть мою спальню?

– Конечно!

Мы поднялись наверх, и Том галантно открыл дверь перед Биллом. Я вошел следом, распираемый от гордости за свой двухдневный труд.

– Томми, у тебя тут так мило! И так чисто! Ой, Дита! Я ее просто обожаю! – Билл кинулся к плакату, на который я вчера засмотрелся. – Как хорошо, Томми! Честно говоря, я ожидал увидеть нечто другое… Но и так тоже очень здорово!

– Спасибо. Можешь смотреть все, что хочешь.

– Правда? И в тумбочку могу залезть?

– Залезай!

– Залезай, Билл, мы только вчера конфисковали оттуда весь компромат, – сказал я. Том погрозил мне кулаком и сам стал выдвигать для Билла ящики.

– Вот, смотри, у меня от тебя никаких секретов.

– Что это? Ты пишешь песни? – Билл вытащил стопки исписанных бумажек и рассыпал их по полу. Ну и какого я вчера убирался?

– Немного… В основном, музыку, стихи получаются стремно.

– Я пишу стихи! Томми, видишь, еще одна вещь, что связывает нас! Ты пишешь музыку, а я стихи! А вместе у нас будут рождаться песни!

– А исполнять их буду я. – Парни одновременно развернулись ко мне и посмотрели – Том с улыбкой, Билл с угрозой во взгляде. Я пожал плечами и отвернулся. – Ну, ладно, только потом не уговаривайте, ни за что не соглашусь.

Не могу уже сидеть, того гляди седалищный нерв сведет. Сколько можно заниматься дуракавалянием? Эти двое совершенно не имеют представления об экономном и рациональном использовании времени. Ведь, как известно, время – деньги. Если бы эта шибко влюбленная парочка работала, давно бы уже вылетела с работы.

Я сижу за письменным столом Тома уже три с лишним часа, разгадал уже все головоломки в комиксе про Человека-Паука, найденном в столе. За это бесцельно потраченное время Билл успел провести ревизию гардероба Каулитца, с радостным визгом потискать собаку, на пару они пролистали все журналы о компьютерных играх и автомобилях, то и дело вскрикивая: «Вот такую тачку я себе хочу!», затем Том долго бренчал на гитаре, подбирая мелодии к заунывным текстам Билла, кстати, поет он просто ужасно, более скудных вокальных данных я еще не слышал. Переделав массу глупых и бесполезных дел, они завалились на кровать и уже полчаса лежат, вполголоса неся полную ахинею. Не понимаю, как может быть интересной и познавательной беседа о том, сколько котов убежало от Билла, чем занимается на репетициях отчим Тома, и какие занавески лучше бы гармонировали с обоями в этой комнате.

Притихли вроде. Оборачиваюсь в надежде предложить сменить обстановку и способ времяпрепровождения… Фу! Быстро отворачиваюсь обратно. И не стыдно им, прямо при мне?! Бл*, как неприятно-то! Будто в замочную скважину подглядел. Бе, прямо дрожь по позвоночнику…

– Томми, я хочу посмотреть на картины твоей мамы.

– Пойдем. Густ, идешь с нами?

– Ага, – пискнул я и, вскочив, вышел первым, чтобы не глядеть в их бесстыжие глаза.

Мастерская матери Тома располагалась в подвале дома, что странно, учитывая потребность художников в свете и тепле. Однако, спустившись по узкой и крутой лестнице вниз, я увидел, что подвал был хорошо оборудован для работы, к потолку было прикручено множество ламп, а вдоль стен протянуты батареи. Везде стояли мольберты с натянутыми холстами, большинство из которых было уже безнадежно испорчено невнятным художеством фрау Каулитц.

Симона, сколько я ее помню, всегда считала себя невероятно одаренным художником, мастером от Бога, гением живописи… И проводила в подвале сутки напролет, изредка отвлекаясь на приемы пищи и физиологические нужды, так что ведение домашнего хозяйства и воспитание единственного сына лежало на плечах Гордона, который появлялся дома ближе к ночи, а то и не появлялся вовсе, если в каком-нибудь захудалом клубе его группе разрешали выйти на сцену. Том рос, как сорняк, и единственной сдерживающей и направляющей на путь истинный силой для него была моя семья и, в частности, я. Но, к сожалению, и наше влияние не безгранично, поэтому с грустью приходится констатировать факт, что Маугли, выращенные волками и собаками, воспитаны куда лучше, чем Каулитц, хотя я и прилагал все усилия. Моя мать говорила, что появление постоянной подруги окажет на Тома благоприятное воздействие. Бедная моя родительница, как обманулись ее скромные ожидания!

– Надо же, никогда не видел такого оригинального решения, – прервал мои мысли голос Билла, тыкающего в одно полотно. Я скептично хмыкнул, разглядывая голубые и золотые квадратики на розовом фоне.

– Эта картина называется «Спасение мира», – пояснила подошедшая Симона. – Голубые и золотые квадраты – это дети-индиго, которые присланы в наш мир, чтобы спасти его. Голубые – это те дети, сила которых еще находится в стадии развития, и они еще только набираются опыта. А золотые – это уже мастера, настоящие ангелы, которые способны на великие свершения. А розовый фон означает край неба, с которого они придут нам всем помочь в самый страшный час…

Я подавил в себе хрюк и выразительно посмотрел на стоящего за спиной матери Тома, тоже давящегося смехом и крутящего пальцем у виска. При всей своей любви к матери он считал ее не от мира сего и имел на это полное право.

– Как интересно… – Протянул Билл, единственный слушавший Симону с открытым ртом. Похоже, они спелись. – Пожалуйста, покажите еще что-нибудь.

– С удовольствием. – Симона явно наслаждалась таким вниманием. – Вот эта картина называется «Танец русалок». Прекрасные подводные жительницы устроили на дне свои игры и взбаламутили хвостами песок и ил, поднявшийся к поверхности реки. Они сделали это для того, чтобы человеческий глаз не смог увидеть их, но если приглядеться…

– Да, я вижу чей-то зелененький хвостик! – Билл часто закивал головой, наклонившись над полотном, изображающим зелено-сине-желтое каля-маля.

Фрау Каулитц подвела «ценителя живописи» к страшной черной физиономии с глазами, смотрящими в разные стороны.

– О, это, наверное, чей-то портрет!

– Нет, это лицо Судьбы! Одним глазом она смотрит в прошлое, другим – в будущее. А что делается посередине, в настоящем, она не видит. Позволяя тем самым на определенном промежутке времени человеку самому кроить свою жизнь.

Мы с Томом переглянулись и одновременно зажали рты ладонями, чтобы не засмеяться в голос.

– О-о-о… – Билл был похож на вытащенную из воды рыбу, с такими же выпученными глазами и ловящим воздух ртом. – Это… потрясающе! Сколько мудрости, сколько шикарных находок, сколько глубинного смысла! Ваши шедевры, должно быть, отрывают с руками!

– Ну… – Замялась Симона. – Вообще-то мало кто может оценить мой талант по достоинству. Меня пока что не признают, как художника, и используют мои способности в совершенно иных, обыденных целях. Это весьма досадно, но… я верю, что однажды добьюсь успеха и признания.

– Это обязательно произойдет! А кем вы сейчас работаете?

– Я не работаю. Раньше работала на фабрике… рисовала эскизы узоров для обоев. Но недавно уволилась, не могу больше растрачивать свой дар впустую.

Билл понимающе покачал головой, а затем хлопнул в ладоши.

– А дайте свои эскизы мне! Моя мама дизайнер, я покажу ей ваши узоры, и она наверняка использует их в декорировании вещей! Как вам такое предложение? Вы станете известной, мама укажет ваше имя в создателях коллекции!