Текст книги "Непонимание (СИ)"
Автор книги: Дарья Ивлева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)
Симона поломалась для виды буквально полсекунды, а затем проворно вытащила толстую папку с бумагами и сунула ее Биллу в руки. Оба сияли, как свежевкрученные лампочки.
– Кажется, я понравился твоей маме, – похвастался Билл, когда мы вылезли из подвала. На кухне, насвистывая себе под нос, мыл посуду Гордон.
– Это точно. Ты единственный, кроме нее самой, кто был в восторге от ее работ, – захихикал Том.
– Но они, правда, очень милые! У твоей мамы такое детское восприятие мира! Она видит и чувствует его как ребенок и рисует так же. Я уже насмотрелся у своей матери всяких «изысканных» и «модных» финтифлюшек, что работы твоей мамы кажутся просто гениальными.
Том не ответил, задумчиво теребя подол майки. Его отчим подошел и приобнял за плечи пасынка и Билла.
– Том просто всю жизнь был слишком привязан к земле и никогда не поднимал головы, чтобы посмотреть вверх, на небо, откуда и валятся такие люди, как его мать. Меня изрядно побила жизнь, прежде чем я ее встретил, а теперь я счастлив, ведь мне есть о ком заботиться, есть за кого ухватиться, если станет совсем трудно дышать. Симона странная, но я люблю ее, а остальное не имеет значения. И я рад, что у моего сына появился такой человек.
Мне захотелось побыстрее уйти, чтобы не видеть счастливой улыбки Билла и не знающего куда себя деть от смущения Тома, ковыряющего пол носком ботинка.
Провожая Билла, мы шли в полной тишине, в голове вместо слов вертелись какие-то глупости, озвучивать которые было бы просто ударом по моему самолюбию. А когда мы дошли до остановки, Билл вдруг расплакался, размазывая по щекам серые от туши слезы, и жался к Тому, повторяя:
– Не хочу уезжать.
«Ответный визит» в комнату Билла откладывался несколько дней. В школе Том без конца уговаривал Билла поскорее пригласить его в гости, иначе «так будет нечестно». А дома – уже ездил по ушам мне, жалуясь на несговорчивость «подружки». Он, видите ли, звонит ему каждый день, просит, а Билл все отказывает и отказывает, не готов он к приему дорогих гостей. Не понимаю, Тому, что, медом в квартире Билла намазано? Стремится туда, как на Берлинский кинофестиваль.
Наконец, добро дано, и мы едем в Магдебург. Каулитц радостно трещит, шелестя пакетом, в котором завернута коробка шоколадных конфет, а меня тянет чихать от удушающей густоты парфюма, что он на себя вылил. Когда мы приехали, я вылетел из автобуса, как никогда счастливый от возможности глотнуть свежего воздуха.
– О, Густ, гляди! – Говорит Том на подходе к дому Билла. Поворачиваю голову туда, куда он указывает. На стоянке с мусорными контейнерами грузной кучей стоят пакеты с хламом, наподобие тех, что мы выволакивали из комнаты Тома. – Кто-то тоже решил прибраться в квартире!
– Радуйся, значит, где-то неподалеку живет близкая тебе по духу свинья.
Том ржет, и мы входим в подъезд.
– Привет-привет! Что-то вы рановато, – щебечет Билл, открывая дверь.
– Да просто Том, как только узнал, что едем, подорвался, как ненормальный. Он вообще с утра ехать хотел.
– Неправда! Я просто соскучился по своему Биби.
– О, Томми! Я тоже скучал, очень-очень! – Билл чмокает Каулитца в щеку. Ужасаюсь от мысли, что сейчас он поцелует и меня, но, к счастью, конфеты интересуют хозяина гораздо больше. – Идите в мою комнату, вторая дверь налево.
– А ты?
– Я сейчас, только чайник поставлю. Кстати, какой чай будете – зеленый, белый или каркадэ? Может, цветочный какой?
– А что, нормального черного нет? – Спрашиваю я.
– Нет… Мама говорит, что черный чай плохо влияет на нервную систему, а зеленый чай хорошо выводит шлаки.
– Как? Шланги? – Переспросил Том, не отрывая взгляда от матерчатого панно в виде обнаженной женщины, висящего на стене.
– Нет у меня шлаков, – буркнул я, предчувствуя, что придется пить кислый горячий компот из цветочков. – А кофе есть хотя бы?
– Кофе есть. Хорошо, сделаю кофе. А что принести к нему? У нас есть пряники, мармелад, печенье…
– Биби, захвати все! Я буду все. А вот Густу ничего не надо, он у нас и так пухлый.
– Я не пухлый!
– Все, я пошел! – Билл скрылся на кухне, а меня за рукав протащили через весь коридор.
– Вот она, заветная дверь! – Торжественным шепотом произнес Том и толкнул наклеенного Мерлина Менсона. Дверь открылась с прямо-таки театральным скрипом.
Надо же, спальня Билла оформлена отнюдь не в розово-пастельных тонах. Конечно, она, как и ожидалось, похожа больше на девчачью, чем на пацанскую, но жить можно. Наверное. По крайней мере, ни будуаров с огромными зеркалами, ни плакатов смазливых поп-звезд не наблюдается. Зеркало есть, конечно, и есть стол перед ним, и на нем рядком стоят косметические средства. Короче, будуар есть. Еще есть аккуратно застеленная кровать, судя по виду, опасно мягкая для позвоночника. Есть маленький, просто крошечный столик, вокруг которого стоят три очень низких пуфа. Есть шкаф, внутри которого что-то трещит… Вообще, комната странная, точно. Какая-то чересчур светлая, чересчур бежевая. И чересчур чистая. Подозрительно чистая. Сдается мне, все эти дни Билл занимался тем, чем и мы с Томом в прошлые выходные. Кажется, я понял, откуда взялись на мусорке те мешки.
Том стоял посередине комнаты с выражением лица, которое прямо-таки приросло к его глупой голове с тех пор, как в его поле зрения впервые появился Билл. Источает полное блаженство, сейчас слюна изо рта потечет, и покачивается, обдолбыш, бл*.
– Воруй трусы, – сказал я.
– А? – Очнулся Каулитц.
– Трусы, говорю, воруй. За этим приехал же.
– Садитесь за столик! – Пропел Билл, появляясь в комнате с подносом, на котором дымились три чашки кофе, конфетница и ваза с мучными изделиями. Я сел, хотя нет – рухнул на пуф, учитывая его мизерную высоту, после чего мы с Томом долго возились, устраиваясь. Я не знал, куда деть ноги, постоянно задевая коленями себе по подбородку.
– Похоже, у кое-кого завелись блохи, – захихикал Билл, восседающий на пуфе по-турецки. Том уже бодро хрустел печеньем.
– Нет, просто у кое-кого слишком неудобная мебель, – огрызнулся я. – Она рассчитана на лилипутов?
– Нормальная мебель, по последнему писку моды. Ты ничего не понимаешь в новых тенденциях. – Билл покачал головой, будто жалея меня.
– Я не слушаю, что там пищит мода. У меня своя голова на плечах, и лишь она мне указ. Не то, что вы, модники, бл*, ко всяким там пискам прислушиваетесь.
– Боже, да что ты завелся-то опять? Я вас чай пить пригласил, а не моду обсуждать. Тем более что ты в ней ничего не понимаешь.
Билл аккуратно отпил кофе, явно очень стараясь не издавать при этом звуков. Я, наконец, тоже смог дотянуться до чашки, согнувшись в три погибели.
– И вообще – я все делаю потому, что мне нравится, а не потому, что модно!
– Хочешь сказать, что тебе нравится красить глаза и наращивать ногти?
– Да!
– Тебе так кажется, на самом деле, это просто глупый выпендреж.
– Это ты глупый, а я не выпендриваюсь, я самовыражаюсь!
– Ну да, ну да… Сколько раз я уже слышал это слово. Абсолютно пустое, ничего не значащее слово, которым всякие неудачники прикрываются, чтобы скрыть свою пустоголовость.
– Хочешь сказать, я неудачник?
– Убеди меня в обратном. Приведи мне обоснованный и увесистый довод того, какую практическую пользу тебе приносит твое так называемое самовыражение.
– Легко! Я выделяюсь из серой толпы посредственностей, всегда имею свое мнение и могу его отстоять, я независимый и целеустремленный и всегда делаю только то, что захочу.
– А остальные, получается, всего этого не могут? Никто, кроме тебя, не имеет собственного мнения и цели, все друг от друга зависят, так что ли?
– Ну… не все.
– Вот видишь. Для всего того, что ты перечислил, вовсе не обязательно носить брючки со стразиками. У меня вот нет таких брюк, но все эти качества я имею полное право отнести к себе. Ты лучше мне скажи, что действительно тебе дает твое самовыражение. Ну, кроме того, что ты выделяешься из толпы. Хотя я считаю этот факт спорным в своей положительности.
Билл поставил кружку и, сощурившись, поглядел на меня.
– Слушай, чего ты ко мне цепляешься? Ты от этого кайф ловишь, что ли?
– Я просто хочу тебя понять, должен же я знать, с кем встречается мой лучший друг. – Я покосился на совершенно безучастного к нашей перепалке Тома.
– Ты не поймешь. Такие, как ты, никогда не понимают!
– А что я должен понять вообще? Как я могу понять, если ты мне не объясняешь, что я должен понять и почему я должен понять?
Билл сложил руки на груди и отвернулся.
– Я просто хочу, чтобы меня замечали, ясно? Чтобы на меня смотрели, говорили обо мне и видели, какой я. Чтобы, когда я уходил, обо мне помнили и думали, а не забывали сразу.
– И, тем не менее, своим образом и поведением ты оставляешь у людей весьма двоякие впечатления, создавая тем самым о себе ошибочное мнение. Так что тебя помнят, да, но помнят далеко не самые приятные вещи. Люди могут и не узнать вовсе, какой ты, так как ты даешь неверную информацию для размышления.
– Ну и пусть! Те, кому надо, поймет меня. Томми же понял!
Сбоку послышалось утвердительное мычание.
– А те, кому не надо?
– Те запомнят! И будут говорить: «Я знал этого Билла!».
– Да зачем тебе это! – Я взмахнул руками и пролил кофе на столик.
– Затем, что обидно! Обидно, когда ты живешь… и никому нет до тебя дела.
Билл поник и громко засопел. Я нервничал, пытаясь промокнуть кофе салфеткой.
– Обидно, когда проходят мимо, не замечая, когда не помнят, когда у тебя день рождения. – Продолжались между тем жалобы. – Когда для всех я был лишь милым мальчиком, но не больше. Просто милым мальчиком без своего «Я».
– Свое «Я» надо формировать.
– А как? Я не знаю, меня никто не научил! Зато, когда мне было десять, и сестра впервые попробовала на меня свой новый макияж и выпустила гулять на улицу, я увидел, что меня сразу заметили! На меня все оборачивались, говорили обо мне, показывали пальцем. И мне это нравилось, я люблю получать внимание. И я его получаю.
– Ага, и на орехи тоже.
– И пусть! Это все из зависти. Потому что я личность! И я буду отстаивать свое право быть ею!
– Отстаивай, кто ж тебе не дает. Интересно еще было бы узнать, чем она сильна, твоя личность, чем ее значимость подкрепляется. Я вот все смотрю, да дальше вот этой блестящей цепочки не вижу. – Я указал глазами на шею Билла, и тот ухватился за свою бирюльку, как за соломинку.
– Я вижу, – вдруг сказал Том. – И мне все нравится.
– Вот! Томми видит. Я вообще не понимаю, почему я должен тут оправдываться перед Густавом? Он кто мне?
– Тебе я никто, зато я лучший друг Тома, и не хочу, чтобы он встречался с кем-то, у кого за внешним лоском ничего нет.
– Он и не встречается с такими, он встречается со мной.
– Я тебя и имел в виду. Как раз таки, битый час пытаюсь увидеть в тебе нечто большее, чем тушь, тени и безделушки, а не выходит. Пока ничего, кроме истеричных невнятных жалоб, я не углядел. Нет, правда, девушке такое поведение простительно, но вот парню…
Глаза Билла сузились, и он вцепился ногтями в джинсы на коленях.
– Договаривай, – процедил он. Я, ничуть ни испугавшись, продолжил:
– Я смирился с тем, что Том встречается с парнем. Но мне не нравится то, как позиционируешь ты себя в ваших отношениях. Вы же оба парни, значит, и ваше поведение, и самоотдача в паре должна быть уравновешенной в процентном количестве и соответствующем наполнении. Ты, имея на руках все возможности и привилегии, данные биологическим полом, решил принять роль этакой отстраненно-благодарной девицы, позволяющей оказывать себе знаки внимания и ничего не дающей взамен. Это даже не гетеросексуальные отношения, а лишь жалкая пародия на них. Том старается впустую.
Заявив это, с чувством выполненного долга выпрямился над столом, ожидая, что задетое самолюбие Тома даст о себе знать, и он предъявит Биллу. Но почему-то этого не происходило, более того, – Каулитц с ухмылкой отложил недоеденный бисквит и, подперев голову рукой, внимательно на меня посмотрел.
– Что? – Не выдержал я.
– Густ, объясни мне одну вещь. Почему ты всегда с такой уверенностью говоришь о том, о чем не имеешь абсолютно никакого понятия?
Я открыл было рот, но не нашелся, что возразить.
– Густав, ты обидел моего мальчика, ты только и делаешь, что задираешь его. Уж такой у тебя еб*чий характер, никуда не денешься. Ты у меня жутко непонятливый оказался. И я вот понять не могу – как ты можешь судить о наших отношениях, если у самого их никогда не было, даже с девушкой?
– Наверное, нет такой богини, которая бы подошла нашему всезнайке. Они ведь все такие пустышки, – сказал Билл. Том встал и протянул ему руки, поднимая его вверх.
– Биби, не обращай на него внимания. Он просто ничего не понимает, ни-че-го.
– Я бы для тебя самой лучшей девушкой был…
– Не надо, ты и так лучше всех.
Том обхватил Билл поперек талии и стал целовать так, как раньше не целовался ни с одной из своих подружек, Билл только слабо попискивал, заваливаясь куда-то вбок и дрыгая ногой. Я старался не смотреть на них, остервенело жуя чертов крошащийся мне на штаны пряник и чувствуя себя так паршиво, как еще не доводилось.
Затяжное доказывание того, что Билл самый лучший, прервалось только тогда, когда дверки шкафа внезапно распахнулись, изрыгая из недр бесконечный поток одежды. Билл с визгом отскочил от Тома, подставляя под шмоточный поток руки и оказываясь в итоге погребенным под ним. Я даже был рад этому гардеробному обвалу, потому что про меня на некоторое время забыли. Или, может, они специально делали вид, будто не замечают меня?
– Эту курточку мне мама из Италии привезла. Эта блузка от Армани, я сам ее выпросил в одном бутике в Берлине. Это накидка Серджио Росси, сестра отдала, она ей мала стала. Правда, я ее не ношу, мне цвет не нравится.
– Биби, а где у тебя трусики? – А вшивый о бане…
– Трусики? – Билл захлопал глазами. – Ты хочешь посмотреть мои трусики?
Каулитц закивал и глупо заулыбался.
– Зачем тебе?
– Ну, просто так…
– Ладно. – Билл выдвинул один ящик и достал совершенно обычные белые боксерки. – Вот мои трусики…
– Это твои трусики? – Том как-то недоверчиво повертел их в руках.
– Ну да, мои обычные трусики. Или ты… А-а-а! – Билл расплылся в хитрой улыбке. – Ну, у меня есть и другие трусики, праздничные. Я тебе их потом покажу… наедине… Только если у тебя нет аллергии на кружева.
– Нет у меня аллергии, не беспокойся. Я люблю кружева, – так же хитро мурлыкал Том.
Я продолжал методично истреблять содержимое конфетницы, запивая его остывшим кофе. Хотелось встать и незаметно прошмыгнуть в дверь, чтобы они не заметили моего ухода. А потом сидеть дома и не высовываться как можно дольше.
Уехав от Билла, мы добирались до дома как ни в чем не бывало. Том жизнерадостно хихикал и потирал руки, предвкушая, видимо, визуальную и тактильную встречу с кружевными трусами Билла. Я молчал, изредка вставляя что-то нейтральное. И вроде бы мы забыли о той неприятной ситуации, но, уже на нашей улице, перед тем, как разойтись в разные стороны, Том окликнул меня и сказал без тени улыбки на лице:
– Густав, будешь обижать Билла – я тебя побью. Честное слово.
И ушел, оставив меня топтаться на месте, как нашкодившего ребенка.
– Хм… Интересно. – Я лежал на кровати с книгой «Элементарная психология». Весьма познавательная вещица, помогает отвлечься от грустных мыслей… Я сегодня пытался собрать робота и сломал в нем одну деталь… Как же теперь быть?
Мобильный на тумбочке начинает трезвонить. Входящий от Тома – странно, разве он не должен сейчас быть у Билла?
– Да, – сказал я в трубку. – Том, я тебя слушаю.
Мне никто не ответил, слышалось шуршание и какие-то приглушенные голоса. Ну, все ясно. Ох, уж эта его дурацкая привычка сначала бросить где-нибудь телефон, а потом на него сесть! Для чего придумана блокировка клавиатуры? И названивает, названивает, преимущественно мне. Умудряется как-то садится на телефон так, что попадает своей тощей задницей именно на цифру три, на которой в списке быстрого набора записан мой номер. Однажды он, правда, так случайно сел на единицу и позвонил своей матери, и ей пришлось в течение нескольких минут выслушивать, как ее пьяный до безобразия сынок виртуозно матерится на улице. Она его даже потом не отругала, сказала только, что в его возрасте она знала куда больше ругательств. Том так расстроился из-за этого…
Я прислушался.
– Нет, Томми, сиди и жди меня, со мной ходить не надо.
– Ладно, ты давай там побыстрее.
– Ну, все, я пошел. Ты точно этого хочешь?
– Спрашиваешь!
– Хорошо. Только не подглядывай!
Разговор прекратился, и остался лишь скрип кровати и тяжкие вздохи Тома, перемежающиеся с невнятным бормотанием и покашливанием. Воспользовавшись возникшей тишиной, я позвал его погромче.
– Том! Том, слезь с телефона!
Ноль внимания. Не доорешься. Пора бы Каулитцу к отоларингологу сходить, слух проверить. Или уши почистить на худой конец. Я набрал в легкие побольше воздуха и собрался было рявкнуть в полную мощь голоса, как в трубке снова раздался голос Билла, а вслед за ним – нечленораздельный возглас Тома. Я замер с надутыми щеками и выпученными глазами, постепенно выпуская воздух через нос.
– Тебе не нравится?
– Мне… – Голос Каулитца сорвался. – Мне очень нравится…
– Это мои любимые.
– Да-а, теперь и мои тоже. Билли, подойди поближе.
– Ну, Томми… Разве тебе отсюда не видно?
– Откуда, ты за километр от меня встал! Пожалуйста…
– Я стесняюсь. Я еще ни перед кем так…
Что они там делают?
– Вот так, да. Можно еще поближе. Билли, не закрывайся ручками!
– Ой-ой, только не трогай!
– А как я увижу еще? Ты эту футболку до самых колен опустил, давай сними ее вообще.
– Нет! Я ее лучше узлом завяжу…
Снова писк на грани ультразвука.
– Какие они… о-о… это теперь мой любимый цвет.
– Ну, Томми, не трогай…
– Хи-хи-хи! Какие кокетливые бусинки!
– Томми, ну, пожалуйста, не трогай…
– Почему?
– Ну, мы и так с тобой слишком далеко зашли…
– Да ладно тебе!
– Ай!
– Какой хоботочек… Слушай, у тебя тут так… чистенько…
– Ай-яй! Том, ну, не лапай меня, кому говорю!
– Ты побрился, что ли? Готовился к моему приходу, да?
– Прекрати, я сейчас обижусь!
– Все, все, перестал.
– Руки убери! – Голос Билла превратился в визгливо-пронзительный.
– Убрал, все… Между прочим, ты сам напросился – вот зачем ты такие трусики надел?
– Но ты ведь попросил.
– А почему трогать их не даешь? Я, может, хочу узнать, какие они на ощупь.
– Ты не спрашивал, а сразу взял и стал трогать!
– А если я спрошу? Можно?
Билл что-то неразборчиво проговорил в ответ. Снова послышался писк. Надо, наверное, трубку положить.
– Подаришь мне эти трусики?
– Подарю. Постираю и завтра принесу.
– Не надо стирать, отдай так.
– Но… Подожди, ты хочешь сказать, чтобы я прямо так их тебе отдал?
– Да-да…
– Но как же…
И тут я вспомнил, что собирался делать с трусами Том – «положу под подушку, буду обниматься». Но ведь они же с тела снятые будут! Меня скрутило, и, прежде чем я успел отвернуться от динамика, у меня вырвалось:
– Фу, бл*!
У Билла, однако, оказался более острый слух, чем у любителя трусов в кружевах.
– Том, ты слышал? Что это было?
– Где?
– Том, твой телефон! Вызов принят!
– Ох ты блин… Э, Густав?! Ты чего подслушиваешь?
– Я не…
– Ах ты говнюк!
Том дал отбой, и в трубке раздались гудки. Хм, а сойдет за оправдание тот факт, что Том мне сам позвонил?
Опять звонок от Каулитца. Беру трубку с опаской, кто знает, что мне придется услышать на этот раз.
– Ну что, извращенец, отполировал ладони?
– Чего?
– Густ, не прикидывайся овечкой, ты же подслушивал, чем мы с Биллом занимались.
– Вовсе нет, ты мне позвонил, вот я и ответил. Сам виноват, вечно ты своими телефонами разбрасываешься.
– А ты не мог сбросить вызов?
Я промолчал, уши стали гореть от стыда.
– Да ладно, Густи, я же все понимаю, – хитро добавил Том с плохо скрываемой насмешкой в голосе. – Кстати, я у Билла трусики позаимствовал. Знаешь, они такие офигительные! Такого нежно-нежно голубого цвета, из такой прозрачной сеточки, но все в вышитых цветочках! А еще у них специальное отделение для члена, такой чехольчик прикольный! А на самом конечике – бусинка! Представляешь? Я их как увидел на Биби – думал, спущу себе в штаны прямо там!
– Да что ты говоришь…
– Ага. Сзади у них так поднято, ну, типа обрезано, ну, чтобы задницу было видно. Только Билли почему-то не захотел ко мне задом поворачиваться. И это даже хорошо, потому что бы я точно не выдержал. Зато я видел все спереди!
Я перекатился на край кровати и сел, слушая восторженные вопли Тома и взволнованные подвывания.
– Я его даже потрогал, правда, Билл сопротивлялся, но я знаю, что это только для вида! Еще пару заходов – и…
– И он тебя выставит, – прервал я Тома. – Смысл-то в чем? Ну, принес ты трусы домой. Дальше что?
– Дальше я их примерил.
Я прикусил язык.
– Что?
– Я примерил трусики Билла. Прикинь, они хоть и маленькие с виду, но на меня налезли, все добро поместилось. Даже удобно как-то, только резинка малость натирает. Но это с непривычки.
– Вот и ходи в них. – Я потрогал пальцами набухшую щеку и поморщился.
– Не-е, чтобы в них ходить, надо сбривать там себе все. У Билли-то там ни одного волосика нет, а у меня все кусты повылезали сквозь дырочки, это как-то неэстетично.
– Так сделай депиляцию, будет эстетично.
– Ты что, и своего дружка лысым оставить? Он же замерзнет зимой! Нет, нельзя так с лучшим другом поступать.
– А я думал, я твой лучший друг, – резонно заметил я.
– Густ, ты ревнуешь меня к моему члену? Ну ты даешь, чувак, я от тебя такого не ожидал.
– Отвяжись, идиот.
– Я тут смотрю и думаю, что на тебе бы эти трусы не смотрелись бы.
– Больно надо.
– Нет, серьезно, у тебя же громадная задница! Без обид, Густ, но ты бы тупо не влез в них или порвал бы их к чертовой бабушке. А чтобы такие трусы носить, нужно иметь маленькую попку, ухоженную, спортивную. Как у меня, например. Или у Билла, правда, попку его я толком не разглядел, но уверен, что она просто красотка.
– Чего это у меня задница большая? – Возмутился я и, встав с кровати, подошел к зеркалу и повернулся к нему спиной. – Нормальная задница, крепкая, настоящая мужская задница. А у тебя жопка с кулачок и при этом брехливая, как мелкая шавка.
Том заливисто загоготал.
– Густи, я не хотел тебя обидеть, правда! Честно слово, я не знал, что это тебя так заденет!
– Меня не задело, просто задница у меня что надо, и вообще – не зарься на нее. А то слишком часто стал про мою задницу говорить, учти, я твоих пагубных наклонностей не разделяю.
– Вот еще! – Том хмыкнул и снова заржал. – Да, и вот еще что – Билл приглашает нас на день рождения своей сестры, в эту пятницу будет. Пойдем? Как раз удобно, выходные на следующий день.
– Не знаю… Я тоже приглашен, что ли?
– Да, и ты тоже. Билл говорит, что будет куча отвязных девчонок, подружек его сестры, и ты, может, себе кого подцепишь.
– Ага, триппер какой-нибудь.
– Г*ндоны возьмешь, что, первый раз, что ли, на вечеринку идешь? А… ну да, первый. Так ты идешь или нет? Или зассал?
– Иду.
– Вот так-то лучше. Г*ндоны не забудь.
Том отключился, я бросил мобильный на кровать и, снова повернувшись к зеркалу, напряг ягодицы. И что Том выдумывает? Отличная у меня задница, прямо как орех… так и просится на грех…
Бл*, сверну Каулитцу башку.
В пятницу вечером мы с Томом встретились у автобусной остановки. Было уже достаточно холодно, к тому же шел дождь, так что настроения веселиться не было никакого.
– Презики взял? – Заорал Каулитц, завидев меня издалека.
– Нет.
– Так я и знал. Ничего, я взял, одолжу тебе.
– А дарить-то что будем? – Осенило меня. – Мы ведь ничего не купили.
– Билл сказал, не нужно от нас подарков, он сам все обустроит.
– А-а, тогда ладно. Когда же автобус придет?
В кафе, где проходил день рождения, мы приехали с небольшим опозданием, Билл выбежал нас встречать.
– Ну, где вы были? Уже все началось!
Народу было достаточно много, в основном молодые парни и девушки, громкая музыка била по барабанным перепонкам, свет создавали только разноцветные прожекторы диско-шаров. В целом обстановка напоминала обычную вечеринку или клубную тусовку, но никак не день рождения. Именинница сидела в далеком углу, к ней периодически подходили поздравлять, а потом шли к столам или на танцпол. Сестра Билла была уже без очков, и я с удивлением заметил у нее характерный азиатский разрез глаз.
– Твоя сестра азиатка? – Спросил я у Билла, крича ему в ухо.
– Нет! Это она пластику сделала! Восточными культурами увлекается! – Проорал мне Билл в ответ. – Типа подарок самой себе на день рождения! Она еще хочет скулы изменить, чтобы совсем быть похожей на восточную девушку!
Он протащил нас к столику, где сидела его сестра и несколько других девушек и представил.
– Знакомьтесь, это Том, мой парень. – На этих словах девушки заулыбались и стали наперебой подмигивать и кивать друг другу. – Это Густав, его лучший друг. Парни, это Ли, моя сестра, и ее подруги Мари, Стелла, Бьянка и Джули.
Билл повернулся к нам и, притянув нас с Томом максимально близко, сказал:
– Вообще-то мою сестру зовут Лиза, но она хочет, чтобы ее называли Ли. Ей кажется, это по-восточному. Зовите ее Ли, иначе не будет откликаться.
Мы послушно закивали и приземлились за стол.
Сестра Билла была странная не только в масштабах своих увлечений. Толи ей после операции еще было сложно использовать мимические мышцы, толи ей действительно было так скучно и одиноко на ее празднике, но факт – за весь вечер она ни разу не улыбнулась, почти ничего не съела и очень мало говорила, не ходила танцевать и не участвовала в конкурсах. Вместо этого она, как мумия, сидела в углу, безучастно смотрела по сторонам и иногда выходила в уборную.
– Она хотела, чтобы вечеринка прошла в восточном ресторане и на восточный манер, – пояснил Билл. – Но не получилось, и она расстроена.
– И что, из-за этого портить себе праздник? – Спросил Том. Билл пожал плечами в ответ.
Подруги Ли, как я отметил, к самой Ли и ее причудам относились лояльно и не трогали лишний раз. И к Биллу у них была явная симпатия, они то и дело отлавливали его в толпе и тискали, а вместе с ним и Тома, оставляя на том отпечатки губной помады и щипки. Тому досталось ну очень много внимания.
– А у нашего Билли хороший вкус!
– Смотрите, какой парниша!
– Ого, Билл нас всех переплюнул!
– Этот ребенок вырастет и будет лакомым кусочком! Берегись, малыш, я отобью тебя у Билла.
Чтобы там ни говорил Том, какими бы мнимыми успехами не хвастался, подобный контингент слабого пола ему еще не попадался. Поэтому Том краснел, слабо отпихивался от пышногрудых красоток, что-то мямлил в ответ и предпочитал как можно быстрее сбегать под крыло к Биллу, по-хозяйски расхаживающему по кафе и шпыняющему долговязых друзей Ли, бывших раза в два выше и шире, чем он сам.
Ближе к полуночи устал и Билл. Они пошушукались с Томом, набрали снеди и спрятались в какое-то уединенное место, оставив меня один на один с изрядно захмелевшими девицами. Том перед уходом, ухмыляясь и играя бровями, сунул мне в карман презервативы и похлопал по плечу. Увидев, что Каулитц исчез из поля зрения, пьяные девушки обрушили свое внимание на меня…
– Ты умный, что ли? – Басила в ухо какая-то гривастая брюнетка, пахнущая табаком. – Билли говорил, что ты умный, учиться любишь?
– Я осознаю важность образования, – пробормотал я, косясь на грозящуюся выпрыгнуть мне в лицо грудь, щедро осыпанную блестками. Меня уже давно терзала икота, и я старался подавить ее в себе и не сопровождать характерными звуками.
– И чему же ты научился, мальчик? – Девица положила мне руку на затылок и стала ерошить волосы. Я вжал голову в плечи. – Я тоже люблю учиться, может, поделимся знаниями?
– Да отстань ты от ребенка! – Пискнула худющая блондинка с бокалом коктейля в руках. Придерживая увешанное стразами платье, она пересела на диван ко мне, упираясь в стол острыми коленками. – Вот, котенок, попей, совсем тебя злая тетка запугала.
Брюнетка засмеялась, а блондинка стала тыкать мне в рот своим бокалом. Икнув, я открыл рот и проглотил его содержимое вместе с оливкой.
– Вот и умничка! Бьянка, подлей нам, птенчик еще трезвый!
Дальнейшее помню смутно… Помню, что все девушки подливали мне в бокал, а девушек было много… человек пятьдесят… или шестьдесят… Помню, что какой-то парень звал меня выйти на улицу и разобраться… а вот почему, не помню… вроде бы я не так посмотрел на него… или на его подружку… не помню… Помню, кто-то кормил меня тортом… кто-то совал ложку в рот, точно… или это был не торт… Помню, лежал головой на чем-то мягком, перекатывающемся… и мне было хорошо… Помню, чью-то голову… с нее свисали змеи и хотели меня покусать… может, это была Медуза Горгона?.. Наверное, я попал в Древнюю Грецию… потому что такой вакханалии я еще не видал…
Ммм… Ммм… О-ох… Что-о, что такое?.. Не могу пошевелиться. Глаза не открываются, будто их кто-то заклеил. Язык присох к небу и не шевелится, могу только мычать. Ладно, будем передвигаться на ощупь. Ой, что-то и руки не двигаются. Б*я-а, чем меня накачали? Что со мной? Где я вообще? Ох, еб*ть… Ох… Ох, не х*я себе… Нет, не буду лучше возиться, каждое движение почему-то отдается в голове и в желудке, и меня начинает мутить. Пиз*ец… Все, лежу смирно, авось пройдет.
Как мне плохо… Да кто там так громко разговаривает? Кажется, я здесь не один. Вот оклемаюсь, найду того, кто так мерзко хихикает на заднем плане и убью. Два голоса различаю – один такой противный и тонкий, второй тоже противный, но пониже.
– Смотри, Густав вроде очнулся. Ну, пытается, по крайней мере.
– Я вижу. Блин, жалко под рукой ничего нет, а то бы я его заснял. Такие кадры пропадают.
– Он всегда так напивается?
– Да первый раз вообще! Я чуть не упал, когда его увидел! Это ж надо было так!
– А мне его жаль. Том, не смейся!
– Я не смеюсь.
Как меня раздражают эти балаболки. Вот только встать бы, ух я бы их разогнал…
– А в каком виде мы его нашли, а? Билли, ты помнишь? У меня аж челюсть выпала. Никогда б не подумал, что ему такое прилетит.
– Стелла была довольной вроде, видел, как она его нянчила? Как ребеночка!
Опять ржут, суки. Так, все, пора вставать. Собираюсь с мыслями и пытаюсь перевернуться на спину. О-ох, ты, е-мое, чего все завертелось?! Куда я лечу-то, мамочки?! Пора звать на помощь.
– Мммнннпооооо….
– О, господи.
– Билл, принеси воды, сейчас будем приводить в чувство.
Кто-то садится рядом и начинает легонько меня тормошить, отчего меня штормит и качает, как на корабле.
– Густав, ты проснулся? Ты как вообще?
– У-у, – отзываюсь я, имя свое еще не забыл.
– Понятно все. Ну и горазд же ты бухать!
Наконец, получается разлепить губы.
– Я… не…
– Ой, лучше молчи, вонища от тебя – ужас просто! Да ты глаза-то открой!
