Текст книги "Непонимание (СИ)"
Автор книги: Дарья Ивлева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)
В общем, кормите этой фигней кого-нибудь другого, а я, слава математике, достаточно умен, чтобы не сопереживать пропаганде раннего вступления в половую жизнь. Поэтому сий продукт писательского гения Шекспира отправляется обратно на полку. А вот «Отелло» – что это такое? Надо пролистать, вдруг здесь больше толку.
Что-то я устал… Не могу больше читать про ревнивого негра и его друга с именем диснеевского персонажа из мультфильма про Аладдина. Это же надо было так назвать персонажа – Яго! Он упорно представляется мне этаким крикливым красным попугаем с большим клювом.
Откладываю книгу в сторону, потом дочитаю, пять минут отдыха, а то мозги закипят. Нужно срочно прочистить кашу в них, разложить перемешавшиеся мысли по полочкам. Откидываюсь на спинку стула, закрываю глаза и вспоминаю таблицу умножения…
Е*анный по голове, знал же, что нельзя расслабляться! Этот слоновий топот по коридору может принадлежать только одному человеку, которым я, конечно, очень дорожу, но если мне представится случай прибить его – не премину им воспользоваться. Зажимаю уши, потому что знаю, как Том открывает двери.
Странно, что дверь открылась не ногой и даже не хлопнула по стене. Каулитц, еле волоча ноги, прошаркал к моей кровати и со стоном развалился на ней. Видок у него был, мягко говоря, ужасный. Обе футболки были мокрыми на груди и подмышках и прилипли к телу, дреды, свободные в редкий раз от кепки и того длинного шерстяного носка, носящего смешное название, растрепались и взмахрились, штанины были все в пыли. И сам Том дышал тяжело и часто.
– Б*я-а, – наконец, подал он голос. – Я чуть не сдох…
– Что ж ты делал-то, что так вымотался?
– Я начал заниматься спортом. Бегом. Бежал до тебя аж от своего дома.
– Неужели? И как ты только выдержал эту огромную дистанцию? Двести метров – да ты марафонец!
– Пошел ты, ты бы и сто не пробежал! – Том издал хрипящий звук и поднялся в сидячее положение. – И потом – начинать надо с простого. От меньшего к большему. Если я буду пробегать каждый день двести метров, то через некоторое время и километр пробегу.
– Твой энтузиазм обезоруживает меня. Учти только, что пробегать придется сразу все двести, а не по метру в течение всего дня.
– А я как сделал? Я как раз залпом и пробежал. И быстро пробежал, даже покурить по дороге не успел! Пришлось недокуренную выкинуть…
– Том, спортивные парни не курят. Тебе, чтобы спокойно бежать, нужны рабочие легкие, свободные от табачного дыма, и хорошая циркуляция крови, свободная от никотина. А еще тебе нужны другие штаны для бега, нормальные, узкие, а не эти джинсовые шторы.
– Они не мешают мне бегать! И сигареты тоже не мешают! Единственное, что мне мешает – это мое хозяйство, болтается сильно, я в нем запутываюсь ногами. Но тут уж извини – чем природа наградила!
Я махнул на Каулитца рукой. Похоже, это сбой в его психологической программе – переклинивает даже при мне. Знает, что я знаю, какие у него гениталии, самые обычные для шестнадцатилетнего парня, ни больше, ни меньше возрастной нормы. Но его не переделать, не переубедить, упорно считает себя обладателем внушительного достоинства. Том вообще склонен преувеличивать.
– Но я прямо чувствую, как стал здоровее от простой пробежки! Смотри, у меня даже кубики пресса появились! – Том задрал свои майки. – Видишь, как четко?
– Дебил, это ребра. Ладно, Том, давай лучше о насущном. Что учить-то будешь к завтрашней литературе? Приготовил что-нибудь?
– Конечно. – Вытаскивает из-под задницы мамину книжку про Ромео и Джульетту. Я прыскаю смехом. – Чего? Хорошая вещь… наверное…
Том наобум открывает книгу и, улыбаясь, читает, выразительно проговаривая слова и корча рожицы:
– Она заговорила...
Не умолкай, мой ангел! Ярким светом
Ты озаряешь эту ночь, подобно
Крылатому посланнику богов
Над головами удивленных смертных,
Что широко открытыми глазами
Следят, как он парит под небесами
Вдоль медленно плывущих облаков.
Делает паузу и продолжает неожиданно писклявым и пронзительным голосом:
– Ну почему, Ромео, ты Ромео?
Забудь отца и имя позабудь!
А если нет – моим любимым будь -
И я не буду больше Капулетти.
Не выдерживаю и начинаю смеяться, глядя, как Каулитц двигает бровями, он тоже ржет и валится на живот, сминая страницы.
– Ну, хорошая из меня Джульетта? – Спрашивает Том, отдышавшись.
– Ага, очень убедительная. Но, если уж на то пошло, тебе больше роль Ромео подходит.
– Да… Интересно, что сейчас моя Джульетта делает? – Том подпер голову рукой и уставился в окно отсутствующим взглядом. О, если его не растормошить, то зависнет надолго, как компьютер моего двоюродного брата, любителя онлайновых игр и не имеющего ни одной антивирусной программы. Вспоминаю, что я недавно думал про пьесу, и говорю Тому:
– Дурацкая эта книга, «Ромео и Джульетта», неправдоподобная.
– Почему?
– Да ну… Ей тринадцать, ему шестнадцать, и у них любовь до гроба. Какая ж в этом возрасте любовь-то?
– Нет, почему это? Мне шестнадцать, и я влюблен! Сильно влюблен!
– И ты, что, готов покончить с собой ради Билла?
Том замялся.
– Ну… Вот когда у нас будут отношения, и он будет испытывать ко мне такие же чувства, как и я к нему – тогда да, возможно…
– Чушь. Вот, представь, Билл умер...
Каулитц подорвался, поплевал через левое плечо и постучал по спинке кровати. Я покачал головой на это проявление пещерного архаизма – суеверие.
– Так вот. И ты готов оставить свою семью, меня и друзей ради крайне сомнительной встречи с Биллом после смерти в частности и всей загробной жизни в целом?
– Если у нас будут стабильные отношения – да, вероятно.
– Баран упрямый. Ну, хорошо, вернемся к Ромео с Джульеттой. У них-то не было стабильных отношений! Только пара встреч, в которые они преимущественно занимались сексом. Не знаю, как в книге, а в фильме-то я сам видел. Секс в тринадцать лет – это каким же надо было быть извращенцем и педофилом, чтобы такое придумать?!
– Густ, ты чего? Я с тринадцати трахаюсь!
Повисло молчание. Я сощурился, глядя на Тома.
– Что? – Каулитц заерзал на кровати.
– Неужели?
– Что – неужели?
– Неужели с тринадцати? Чувак, можешь не выпендриваться передо мной.
– Ну, ладно, с пятнадцати… Но ведь трахаюсь же! Между прочим, современные молодые люди начинают половую жизнь как раз в этом возрасте.
– И испытывают в дальнейшем проблемы с потенцией и иммунитетом.
– И я бы так сказал, будь я девственником в семнадцать лет.
– Не понял… Я не девственник!
– Ну, конечно. Чувак, можешь не выпендриваться передо мной…
Том хитро оскалился и подмигнул. Убью сейчас! По больному вдарил, скотина!
– Гу-уст?
Молчу. Не хочу с ним разговаривать.
– Гу-усти?
Демонстративно переворачиваю страницу.
– Густи надулся как девочка! – Послышалось гадкое хихиканье. – Фройляйн Шаффер!
Не выдерживаю и кидаю в Тома тем, что было в руках, – книжкой. «Отелло», шелестя листами, переворачивается в воздухе и попадает корешком точно Каулитцу в лоб. Он опрокидывается на спину, взмахивая руками и подбрасывая ноги вверх, а книга улетает дальше за кровать и приземляется на пол с гулким стуком. Том поднимает голову и ошарашенно смотрит на меня.
– Ты чего?
Я сразу теряюсь, глядя на краснеющий отпечаток на его лбу.
– А чего ты обзываешься? – Виновато отвечаю, смотря на него исподлобья. – Мне обидно, наверное… Называешь меня девчонкой безо всяких на то оснований. Я тоже могу тебя так подкалывать, тем более что ты себя и вправду ведешь, как какая-то соплюшка, но я же этого не делаю!
– Я себя по уважительной причине так веду и только сейчас, а ты всегда! – Том насупился и начинает злиться.
– Нашел уважительную причину! Втрескался в какого-то гермафродита и сопли на кулак наматываешь!
Каулитц вскочил с кровати и сжал кулаки, злобно глядя на меня.
– Не смей называть Билла так…
– А то что? Поколотишь меня за свою даму сердца? – Я тоже встал и упер руки в бока.
– Представь себе! Не смейся над моими чувствами, Густав!
Я притворно расхохотался, изображая веселье.
– Ха-ха-ха! Чушь собачья это, а не чувства!
– Прикуси язык, меня это бесит!
– А мне по барабану!
Мы сцепились. Дрался я неважно, но мне помогало то, что я примерно знал все приемы и действия Тома, и мог предугадать их. Кроме того, пробежка и недавняя драка с Беном ослабили Каулитца, поэтому его острые локти, колени и кулаки были менее проворными, а удары менее болезненными и резкими.
– Жиртрест!
– Глиста!
– Зубрила!
– Тупица!
– Ай! Девочка… целочка!
– Пид*рас! Ой!
На шум прибежала мама и заголосила:
– Мальчики? Что происходит?
Отвечать было некогда, а мне еще и нечем – я лежал на ковре с полным ртом ворса, а Каулитц восседал у меня на хребте и, громко пыхтя, прижимал меня к полу, не давая мне двигаться и скинуть его.
– Это что еще за новости? Драться удумали? А ну прекратите!
Мать подбежала и стала прыгать вокруг нас с воплями. Том не охотно сполз с меня и поднялся на ноги, я сел и начал отплевываться, буравя его злобным взглядом. Надменно хмыкнув, этот гад направился к двери, бросив напоследок:
– Фрау Шаффер, вам следовало бы поучить своего сына манерам!
От такой наглости я обиделся на него еще больше, а мама вытаращилась ему вслед, открыв рот. Ну, все, с меня довольно! Пусть сам первый мириться приползет, а я – не буду!
Весь последующий день мы не разговаривали, ехали в автобусе в разных концах салона и даже сели за разные парты, чего раньше никогда не было. Одноклассники и учителя удивленно глазели на нас, но с расспросами не лезли – знали, что когда я не в духе, меня лучше не трогать, а Каулитца и подавно. Хотя я не могу не признать, что без него было скучно и неуютно… Все же это наша первая крупная ссора за все годы дружбы. Всякое вместе пережили, но старались держаться вместе, и тут – на тебе! И из-за чего, главное! Из-за какого-то… кхм, парня. Тьфу, кретинизм, поцапались, как из-за бабы! Я бы посмеялся в любое другое время, но меня напрягает эта ситуация в целом и наша ссора в частности. Ведь мы всегда были не разлей вода, а сейчас Тома словно подменили, и мне эта подмена не очень-то нравится. Этот слюнтяй будто ослеп и оглох, меня вообще не воспринимает, только знай себе скулит по своему Биллу. Первый я сдаваться не собираюсь. И навстречу не пойду, если вдруг случится невероятное, и он решит мириться первым – поставлю перед выбором: или я, или эта его псевдолюбовь. Сколько раз я уже говорил, что больше не буду его поддерживать? Пора уже проявить твердость. Мне нужен мой друг, и я его не уступлю ни Биллу, ни самому Тому.
Литература сегодня последняя. Лучше бы первая, сразу бы сдали – и камень с души. А то отложили экзекуцию на конец дня, хожу теперь, как на иголках весь. И подбодрить некому… Этот тоже неважно выглядит, видно, что поболтать охота, неймется. На уроках крутится, как в попу укушенный, задирает пацанов, с Анжелой чуть не подрался. В глаза не смотрит, отворачивается, Билла гипнотизирует. Не пойду к нему, пусть в одиночку мается. Не хочу снова выслушивать про его «пламенные чувства». Надоел.
Бл*, что же я как нервничаю-то? Подумаешь, стишок рассказать, не в первый раз. Но трясет, как перед экзаменами. Руки дрожат, по спине холодок ползет. Сгрыз себе весь ноготь на большом пальце. Как представлю, что придется выйти перед всем классом и с выражением прочитать рифмованные переживания Шекспира, так сбежать охота! Хоть и выбрал себе кусочек в пьесе, где поменьше слюней и побольше смысла, все равно не охота выделываться перед всеми. Почему день так долго тянется?
Ну, все, началось. Передо мной на парте лежит книга, раскрытая на том отрывке, который я старательно вчера зубрил, несмотря на то, что в голову постоянно лезла наша с Томом ссора. Текст почиркан карандашом, я сделал кое-какие пометки, чтобы лучше запомнилось, и примечания по тексту. Ух, предъявил бы я этому Шекспиру… Оглядываюсь на остальных, сидят спокойно, разговаривают, а меня всего колотит, как в лихорадке. Ненавижу литературу!
Открывается дверь кабинета, и я весь подбираюсь. Но вместо ожидаемой театрально-томной литераторши входит завуч, веселый мужик с залысиной.
– Ребятки, фрау Хаберманн заболела, литературы не будет! Можете идти по домам.
Меня оглушает радостный хор воплей со всех сторон, пацаны и девчонки хлопают и тут же начинают в темпе собираться, пока завуч не передумал. А я сижу, оскорбленный до глубины души – это что сейчас было, издевка? Я потратил целый вечер на это бессмысленное занятие, извел столько нервов за день – и все ради чего? Все впустую! Я вообще очень хладнокровный и рассудительный человек, но сейчас готов просто взорваться и сделать что-нибудь плохое, например, написать на парте неприличное слово или пнуть ведро с водой уборщицы в коридоре. Выхожу из кабинета, весь злой и неудовлетворенный, оглядываюсь по сторонам – никого нет, и переворачиваю мусорное ведро на пол. Вроде полегче стало.
Весь распорядок дня коту под хвост. Хотя нет – можно пока позвать Билла доработать проект, чтобы на выходных не ехать. Точно, так и сделаю.
Нахожу Билла в холле, он что-то весело щебечет, надевая куртку, видимо, торопится домой. Ничего, подождут его домашние дела.
– Билл? Можно тебя на минуту?
– Да, конечно! – Морщусь от бодрого голоса и радостной интонации. Он всегда говорит так, будто неимоверно счастлив всех видеть. Человек, излучающий неиссякаемый оптимизм и веру в завтрашний день, всегда улыбается, аж тошно смотреть. Ну, что Том в нем нашел, не понимаю!
– Собираешься домой?
– Да, так здорово, урок отменили!
– Вот-вот. Значит, у нас появилось дополнительное время сходить в библиотеку и подготовиться к защите проекта.
Улыбка Билла становится не такой довольной.
– Но… Вообще-то у меня были планы. Мы же собирались встретиться на выходных.
– Зачем откладывать на потом то, что можно сделать сейчас? Зато у нас потом будут выходные свободные.
– Ну, может, тогда созвонимся вечером или спишемся по мэйлу? – Ты посмотри, как извивается, не хочется ему делом заниматься! Но меня просто так не проведешь.
– Нет. Вечером планы у меня. Не ленись, Билл, чем раньше мы доделаем проект и будем уверены, что все в порядке, тем лучше. Пошли.
Билл совсем сник, но спорить не стал, уныло пошел за мной в читальный зал. Навстречу нам попался Каулитц, увидел меня с Биллом и остановился, как вкопанный, открывая и закрывая рот. Я нарочно состроил надменное лицо и гордо прошел мимо.
Уже в библиотеке мне в голову пришла мысль – а что, если Том расценит этот поступок как попытку насолить ему? Я занервничал и даже хотел сказать Биллу, что отпускаю его, но сразу передумал. С чего бы? Я не гей, не сволочь и не больной на голову, чтобы так делать, и если Каулитц воспримет это именно так – его проблемы. А я хочу лишь доделать проект, только и всего. Билл вяло копошился, выкладывая из сумки на стол канцтовары и прочую мелкую чепуху, всем своим видом показывая, будто я злой тиран, заставляющий его пахать без передышки. Я заметил, как он всегда пытается всеми способами улизнуть от любой работы. Трудно будет с таким характером устраиваться в жизни.
У стола внезапно вырастает Том и с грохотом кладет на него свою сумку, с вызовом глядя на меня. Билл подпрыгивает и испуганно, но вместе с тем с облегчением глядит на него. Размечтался, пока не сделаем, никуда не пойдет. Каулитц садится за стол, складывает руки на груди.
– Пришел посмотреть, чем вы тут занимаетесь, – отвечает он на мой вопросительный взгляд, хмурясь.
– Сексом, – буркнул я. Том нахмурится сильнее. Билл удивленно хихикает, не ожидал от меня такой шутки. Или ожидал? Кто знает…
– Томми, мы собирались доделывать проект, – примирительно говорит он. Как он его назвал? Томми?
Каулитц сразу расслабляется, и его лицо разглаживается. Говорит уже помягче:
– Ну, я посижу за компанию. Мне все равно Шаффера ждать.
Я усмехаюсь. Никуда я с ним не поеду. Точнее, я поеду, а он сзади за автобусом побежит. Специально попрошу водителя, чтобы закрыл дверь перед его носом.
С ходу вклиниваюсь в рабочий процесс, составляя речь на презентацию, Билл складывает распечатанные мной буклетики, подолгу возится с каждым, проводит ногтем по сгибам, чтобы буклеты не раскрывались. Пытается делать ровно, но все равно перемял половину... Молчание затягивается. Хорошо, может, так и закончим без эксцессов.
– Ребята, а вы, что, поругались?
Черт, ну, кто его за язык тянул? По-моему, для Билла сидеть молча – миссия невыполнима. Молчание – золото, не слышал такую пословицу? А у него – сплошные слова-воробьи, и эти воробьи мельтешат, воздуха не видно. Ладно хоть они – безобидные безмозглые птички с розовыми перьями и бантиками. А Каулитца воробьи навязчивые, хитрые до ужаса и гадливые… Как пронесутся – фиг отмоешься потом.
Не отвечаю на вопрос, Том тоже сидит, уставившись в поверхность стола.
– Ну, чего вы?
– Нет, не поругались, с чего ты взял? – Бормочет Том.
– Вы весь день не разговариваете и не общаетесь… Все думают, что вы поругались.
– Мы не поругались, не беспокойся, – говорю я, делая ошибку в листке.
– Да, мы просто напросто больше не хотим дружить друг с другом.
– Вот именно, мы друг другу надоели. – Зачеркиваю и пишу сверху правильно.
– Но почему? Вы же вроде с самого детства друзья!
– Понимаешь, Билл, бывает так, что долго время общаешься с человеком, думаешь, что знаешь его, как себя, а потом – раз! И он поворачивается к тебе истинным лицом.
Билл хлопает глазами, а Том злобно щурится на меня. Отвечаю ему таким же вкрадчиво-ядовитым голосом:
– Точно, Билл, случается, что для твоего лучшего друга всякая чушь становится важней тебя, а ты сам – лишь старая жилетка, в которую можно высморкаться время от времени.
– Вот видишь, Билл, лучшие друзья привыкли, что мы торчим с ними, умирая от скуки, пока они маринуются в собственных комплексах, и все наши личные чувства и переживания воспринимают, как чушь собачью.
– Нет, вы посмотрите на него! От скуки он умирал! Не верь ему, Билл, он только и делал, что по вечеринкам шлялся и девчонок лапал, а я ему нужен был, только чтобы домашку за него делать да на контрольных давать списывать!
Том скрипнул зубами и стукнул кулаком по столу, когда я упомянул девчонок. Билл опустил глаза и скривил рот, нервно дергаясь при каждом обращении к нему.
– Стоило пару раз отвлечься и хорошо провести время, как Густав уже считал меня предателем и озабоченным е*ерем, а сам сидел дома, читал учебнички и лелеял свою девственность и свои долбанные, никому не нужные принципы!
– Да что ты? Значит, ты у нас всем нужен, крутой ты наш? Да тебя уже никто всерьез не воспринимает, потому что ты и есть озабоченный е*ерь, и больше тебе ничего не нужно. Ты деградант!
– Это ты дерг… дедра… сам такой, короче! Я о жизни больше тебя знаю, я знаю людей! А ты ничего не знаешь, кроме законов физики, сидишь в своей комнате, как в берлоге, и хочешь, чтобы я такой же был!
– Как ты можешь людей знать, ты себя не знаешь! У тебя каждый день такие закидоны, что аж страшно становится! А я хочу, чтобы ты нормальным, адекватным человеком был!
– А я, по-твоему, не нормальный и не адекватный?
– Нет, ты ненормальный!
– И в чем же моя ненормальность заключается, ты, мистер нормальный?
– В том, что уже настолько пресытился девушками в свои шестнадцать, что тебе парней подавай!
Каулитц побледнел и, судя по гримасе, исказившей лицо, нечаянно прикусил язык. Значит, решил меня идиотом выставить, дружочек? Сейчас я тебя идиотом выставлю!
– Да, кстати, Билл, – обратился я к уже благополучно сползшему под стол слушавшему это все парню. – Тебе лучше это знать на всякий случай, мало ли что. Том в тебя влюбился и хочет с тобой гулять. Ты ему уже в «мокрых» снах снился, так что смотри – вдруг зажмет еще где-нибудь в темном угле.
Билл ошалело таращился на меня, уронив челюсть на стол. Том шумно сглотнул и жалобно взглянул на него, весь скукожился, смиренно ожидая своей участи. Я собрал со стола свои вещи:
– Ну, всем пока, допишу речь дома.
Упиваясь своей противной выходкой, я захлопнул за собой дверь библиотеки, в которой повисла гробовая тишина, нарушаемая лишь покашливанием библиотекарши, на старости лет увидевшей такое. Как там было, у Шекспира? Мавр сделал свое дело, мавр может уходить.
– Ну уж нет! – Не успел я благополучно слинять, как за моей спиной раздался хлопок дверью о стену и оглушительный вопль. Из библиотеки вылетел разъяренный Билл, пронесся мимо меня и встал в позу, сложив руки на груди. За ним, часто моргая и теребя подол платьишка, понуро семенил Том, опасливо выглядывая из-под козырька. Он шевелил губами, видимо, извиняясь, но его едва ли было слышно. Особенно Биллу, растрепанному и багровому, похожему на попавшую в изрядную переделку ворону, – уж он-то точно не прислушивался к тому, что там бормочет Каулитц.
– Нет, вы только подумайте! Это как понимать вообще? А? И как я на это реагировать должен? – Том топтался, не зная, куда деть себя от криков Билла, решившего продемонстрировать мощь своих легких и связок. Я и не знал, что он так орать может.
– Билл, сбавь децибелы, ты в школе вообще-то находишься, – сказал я. – Что тебе не нравится?
– Что? Он еще и спрашивает! Сначала ты испортил мне день своим сраным проектом, потом мне пришлось выслушивать ваши идиотские пререкания! А в конце вы еще и выставили меня полным дебилом! Мне все нравится, я в восторге!
– Никто тебя не выставлял! Аргументируй обоснованно свои претензии!
– А как же все эти «влюбился», «в углу зажмет»? Думаешь, это смешно? Это унизительно!
– Но это правда! – Интересно, почему это я тут оправдываюсь, а Том как всегда стоит в сторонке? Пусть он разбирается со своим огнедышащим ящером, это он виноват.
– Неправда! Так не должно быть! – Интонация Билла внезапно сменилась с возмущенной на плаксивую, брови жалобно поднялись. – Я не так хотел! Должно было быть по-другому! Не так!
Я недоуменно промолчал.
– Я мечтал, чтобы мне признались в любви красиво, как в кино! Во время ужина при свечах ночью на крыше небоскреба! Чтобы звучала музыка, и официант подавал изысканные блюда! – Нифига, запросы… – Я хотел принца на белом коне!
– Ну, извини, Билл, принцев у нас не имеется, есть только Том.
– Какая разница? Теперь это уже не имеет значения. Потому что я хотел почувствовать себя королем мира, а чувствую себя так, будто я – обыкновенная школьная шалава, которую можно потрогать за сиськи, пока учителя не видят…
Чего он скандалит, как брошенная девчонка? Оскорбленная невинность, б*я. Того гляди в истерику впадет, не упали, видите ли, перед ним на колени да не преподнесли колечко с бриллиантиком, да омарами не угостили. Ну, точно девка, они как раз и планируют, как им в любви признаваться будут, как свидания будут проходить, как на свадьбе будут гости сидеть… Может, я чего не понимаю, но, наверное, надо радоваться, когда узнаешь, что кто-то считает тебя привлекательным. А если Билл уже сейчас такие сцены устраивает, что же будет, если они с Томом начнут встречаться? Эта истеричка же его просто подавит, загонит под каблук, зашугает своими претензиями и упреками. Надеюсь, Том это понял сейчас и увидел, что из себя представляет его зазноба, и перегорел в своем желании петь ему оды о любви и читать Шекспира. Так ведь, Том?
В надежде смотрю на Каулитца, он смотрит на Билла, Билл злобно буравит его в ответ.
– Это было самое ужасное признание в моей жизни! – Заявляет он, Каулитц виновато шмыгает.
– Не наезжай на него! Он, между прочим, вообще тебе ни в чем не признавался, это же я про него рассказал. А я вообще, может быть, и пошутил даже.
– Хмм… Да, действительно, от Тома я признания не услышал, точно! – Взлохмаченная голова озаряется светом «эврики». – Пожалуй, я был слегка несправедлив… Томми… Что ты скажешь?
Снова все внимание обращается к Тому, тот втягивает голову в плечи так, что козырек упирается ему в ключицы. Нет, друг, не вздумай ляпнуть, что я был прав! Не позволяй Биллу захлопнуть себя в капкане! Не позволяй ему погубить твою личность!
Каулитц молчит, только громко сопит, он всегда так делает, когда пребывает в тяжелых раздумьях. Решаю немного ему помочь:
– Том? Поехали домой, а? Сходим на рыбалку, накопаем червей, измажемся по уши в тине. Ты же любишь это, я знаю. – Билл кривится и высовывает язык, сверкая бирюлькой в нем. Фу, негигиенично. – А потом позвоним девчонкам, а? Устроим гулянку, бухло достанем…
Билл метнул в меня убийственный взгляд и воспользовался моей же тактикой.
– Томми, не слушай его. Ты же сам сказал, что Густав – тот еще нытик и скукота. Сколько можно плясать под его дудку? Сделай, наконец, то, что хочешь ты.
– Том, если останешься, будешь плясать тогда под дудку Билла – тебе оно надо? Ты же настоящий мужик, мачо, ты сам должен правила устанавливать.
– Томми, видишь, он настраивает тебя против меня!
– Том, он хочет разбить нашу дружбу!
– Томми, он пытается тебя застыдить!
– Том, он играет твоими чувствами!
– Не примазывайся! Ты назвал эти чувства чушью! И я хочу, чтобы Томми подтвердил мне, что эти чувства есть!
– Зачем тебе это, Билл? Отомстить хочешь? Тебе же все равно не нравится Том.
– Я этого не говорил!
– Но и не говорил, что нравится.
– Не говорил, потому что не слышал от Тома, что я ему нравлюсь!
– А почему это он должен первым признаваться? Ты тоже парень, почему бы тебе не сделать этого первым? Слабо, да? Или ты себя девочкой считаешь?
– Томми, он меня оскорбляет!
– Том, я о тебе забочусь! Билл тебе не подходит.
– Это не тебе решать! Томми?
– Прекрати его так звать, его так бабушка зовет!
Р-р-р-р-р-р! Не припомню, чтобы я когда-нибудь был так взбешен. Билл молодец, сумел за несколько минут привить мне стойкое неприятие к своей персоне. Но еще больше меня раздражает нерешительность Каулитца.
– Том! – Не выдержав, крикнули мы в один голос. Тот, наконец, зашевелился и поднял голову.
– Билл… – подал он голос. – Извини, пожалуйста, за то, что так вышло…
Билл нахмурился, а я обрадовался. Неужели Том сделал правильный выбор?
– Если ты захочешь, мы забудем эту неприятность и попробуем еще раз. Согласен?
Это он меня сейчас неприятностью назвал?
– Ну, не знаю… – Принялся ломаться Билл. – А что ты предлагаешь?
Каулитц почувствовал перемену в его настроении и совсем ожил.
– Пойдешь со мной на свидание? – Спросил он, выпрямляясь и улыбаясь одним краем рта. Я мысленно застонал, представляя, как даю ему пендель.
Взмокший Билл картинно задумался, обмахиваясь тетрадкой.
– Мне надо подумать. – Я закатил глаза. – Я должен быть уверен, что это будет романтично и мило, а не так, как устроил твой дружок Густи!
– О, не сомневайся, я постараюсь, Билли… – Том окончательно обнаглел и даже, пододвинувшись к Биллу, приобнял его за талию. Билл отвернул лицо и состроил недовольную мину, но было заметно, что ему, суке, нравится. – Так ты согласен?
– Хорошо…
– Хорошо. Просто отлично.
– Ну ладно… До встречи?
– Пока…
Билл выскользнул из объятий Тома и улыбнулся ему так, что с Каулитца от радости чуть не свалились штаны. А повернувшись ко мне, Билл оскалился, прошипев:
– До свидания. – И удалился, виляя филейной частью и заставляя Тома вытягивать шею ему вслед. Билл скрылся, и он подскочил ко мне с бешеными глазами:
– Густ, изобразишь официанта?
– Нет! – Категорично рявкнул я.
– Густ, ну, пожалуйста!
– Нет, я сказал!
– Ну, что тебе стоит?
– Не буду! Это унизительно!
Как унизительно… Поправляю салфетку на локте, краем глаза смотрю, как Том расставляет тарелки на скатерти. Хмурит лоб, держа в руках приборы.
– Густ, ты не помнишь, с какой стороны кладут ножи, а с какой вилки?
– Ножи с правой лезвием к тарелке, вилки с левой зубцами вниз.
Каулитц позвякивает посудой и отходит, смотрит на результат. Для свидания с Биллом, которое должно состояться именно сегодня, на следующий день после нашей ссоры в библиотеке, Том изощрял свою фантазию, как мог, на предмет романтики. Крыши небоскреба, естественно, он в свое распоряжение не нашел, хотя я бы и не удивился, если бы это произошло. Поэтому пришлось забрать столик с летней веранды моих родителей, потому что он, во-первых, красивый и не облезлый, а во-вторых, мой дом ближе к берегу речки. Мы приволокли его туда, установили покрепче, поставили два стула, Том стащил у своей матери из комода новую, еще не распакованную скатерть с белоснежными кружевами и фарфоровый сервиз. У моей же мамы путем долгих уговоров он позаимствовал серебряные столовые приборы, подаренные на годовщину свадьбы, и красивые высокие свечи, ни разу не поджигавшиеся. Все это разместили под деревом, через толстую нижнюю ветку перекинули старую тюль в неплохом еще состоянии – это типа навес такой, для красоты. Плюс плеер с любовными балладами и я в качестве мальчика на побегушках… Последнее меня убивало больше всего. Том заставил меня одеть брюки от выходного костюма, бабочку и накрахмаленную рубашку. И в этом виде я должен был провести весь вечер на природе, в обществе комаров, слепней и двух конченных кретинов.
– Так, все, я поехал за Биллом. Как мы появимся, зажги свечи и начинай доставать продукты.
– Есть, мой генерал, – отозвался я, прикладываю руку ко лбу.
– Вольно, – засмеялся Том, взгромоздился на мотоцикл и укатил. Я с приятным злорадством подумал о том, что он обязательно должен измазать свой белый реперский костюм на нем. Принц, е-мое.
В который раз бросаю взгляд на часы. Вот уже двадцать девять минут я покачиваюсь на стуле под Криса Айзака и лениво смотрю на большую спортивную сумку, стоящую у бревна, где давно уже, наверное, остыла и испортилась в контейнерах вся еда. Тома все нет, и каждый раз, когда я ему звоню, он отвечает, что «скоро будем». Уже начинает темнеть, и потихоньку активизируются комары, с каким-то недоверием летающие вокруг меня – правильно, неужели нормальному человеку придет в голову припереться на речку в это время? Еще пять минут, и я сваливаю, извини, друг.
Наконец-то, слышится рев приближающегося мотоцикла, и я вздыхаю с облегчением. Том въезжает медленно и очень аккуратно, а за его спиной сидит Билл, судорожно вцепившийся в его куртку.
– А вот и мы!
– Чего так долго? – Возмущаюсь я. Каулитц слезает с «железного коня» и подталкивает Билла к столу, пожимая за его спиной плечами и показывая на него глазами, мол, опоздал Билл, а Том его ждал. Однако у Билла иная точка зрения.
– Мы специально медленно ехали, чтобы моя прическа не растрепалась!
– А, по-моему, от ветра ничего бы не изменилось…
С опаской кошусь на его волосы, которых, похоже, коснулась коварная длань люцифера – они в буквальном смысле слова стоят дыбом на голове и вроде бы даже поблескивают холодным светом металла. Уверен, эти зловещие позвякивания от его волос мне не мерещатся. Сразу вспомнились дикобразы, я как-то видел по телевизору в одной познавательной передаче про животных, как они, защищаясь от потенциальных врагов, выстреливают своими иглами. И налаченные иглы Билла, мне кажется, тоже готовы к атаке, вот он сейчас двинет бровями – и они полетят во все стороны, сверкая смертельным жалом, пригвоздят меня к ближайшему дереву, пронзив насквозь… Блин, я становлюсь как Каулитц – он у нас любитель воображать подобную хе*ню.
