Текст книги "Непонимание (СИ)"

Автор книги: Дарья Ивлева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

– Время! – Крикнул Билл. Облегченно застонав, я бросил обратно на тарелку зажатый в кулак чеснок. Том, весь красный и мокрый, отвернулся в сторону и выплюнул на пол отвратительного вида кашицу. Вытерев слюну с подбородка, он икнул и сказал:

– Ну что, кто выиграл?

– Подсчитаем, сколько осталось чеснока… У меня четыре.

– Шесть. Блин, опять ты первый! Вот сучара, а? Монстр!

– Двигать челюстями быстрее надо.

– Я двигаю! Бл*, так нечестно, чего ты все время выигрываешь в этом конкурсе? Сидишь, наверное, тренируешься целыми днями…

– А как же, делать мне больше нечего. Билл, пометь там на бумажке: Густав – два, Том – один, себе ноль нарисуй.

– Вы оба просто психи, – скривился Билл, черкая на листке. – Меня сейчас вырвет.

– Меня тоже. – Каулитц налил себе и мне воды и присосался к стакану. – Не волнуйся, Биби, это был самый сложный конкурс, остальные не такие уродские.

– Ага, конечно! Все, я вам не доверяю!

– Ну и ладно. – Напившись воды, я сладостно выдохнул. – Погнали дальше.

– Биби, в следующем конкурсе ты можешь участвовать, мы чеснок вообще трогать не будем. Итак, второй конкурс называется «Тупое быдло»! Кто дольше будет ржать над выражением «головка чеснока»! Три, два, поехали!

Мы синхронно покатились, взвизгивая и похрюкивая. Обычно в этом конкурсе Том меня обставлял, но сегодня у меня была дополнительная фора – лицо Билла с глазами навыкате и разинутым ртом. Он вертел головой от меня к Тому, и я был уверен, что у него в глазах читалась безграничная жалость к нам. Посмеялся я на славу, но выиграл все равно опять Том.

Следующий конкурс заключался в том, чтобы раскрутить над головой чеснок за зеленые перья и бросить точно в цель. Целью был старый таз, повешенный на дереве на заднем дворе Каулитцев. Тут Том опять лидировал, сила размаха и броска у него была выше, чем моя.

– Это потому что ты не развиваешь мышцы! – Говорил Том, щупая меня за предплечье. – Смотри, сколько мяса! Занялся бы спортом – у тебя бы сейчас такие банки были!

– Не хочу, спорт отупляет, – ответил я, выбирая чеснок с перьями покрепче.

– Ну, тогда музыкой. Барабанами, например. У меня знакомый ударник есть, у него руки каменные!

В этом конкурсе нас поддержать решил и Билл. Брезгливо морщась и фыркая, он брал чеснок двумя пальцами и практически без размаха бросал. И, естественно, чеснок не долетал до цели и половины пути, либо вообще улетал куда-нибудь за ограду или за голову. Ругаясь и топая ногами, он вскоре позабыл о кривляниях, злобно хватал чеснок из корзины и с воплями швырял его в таз, но так ни разу и не попал.

После Билл совсем втянулся в игру и даже выиграл конкурс на плетение косичек из чесночных перьев.

– Чесночины надо брать такие, чтобы были не очень сочные, потому что ломаются в пальцах, но и не слишком гнилые, а то рвутся. Нужны такие, чтобы средней лежалости, – пояснял Том. Билл кивал и заворачивал одну косичку за другой.

– Теперь последнее задание, – объявил я. – Творческий конкурс на лучшую чесночную фигурку. Но в этом году, Том, я требую запретить изготовление тобой чесночных человечков, достали уже. Пора проявить фантазию.

– Но у меня не работает фантазия, я только человечков умею!

– Не заливай, пошурупишь мозгом и придумаешь что-нибудь. Можно использовать как зубчики, там и перья, можно и головки. – Том снова захихикал, будто не наржался во время конкурса. – Билл, тебе понятно?

Билл кивнул и почесал нос рукой в зеленых и серых разводах. Я сгреб себе чеснок и стал составлять фигурки – брал головки и ставил на них зубчики в виде треугольника. Получалось плохо, все постоянно разваливалось. Но дела у меня шли лучше, чем у Каулитца, тот просто сидел за столом и ковырялся в зубах.

Через пятнадцать минут я объявил сдачу работ.

– Представляем. У меня чесночные домики. Вот основание, вот крыша. Билл, что у тебя?

– У меня картина. Чесночные лодочки плывут по чесночной реке.

Я придирчиво оценил зубчики, расставленные вдоль изогнутых перьев.

– Ну, допустим. Том, что у тебя? Ты что, ничего не сделал?

– Почему не сделал? Сделал.

– И что это, по-твоему? – Перед Томом на столе лежал сваленный в небольшую груду чеснок.

– Чесночная собака.

– И где она? Что-то я не вижу.

– Потому что она уже убежала.

– А это что лежит?

– А это чесночная куча, которую навалила чесночная собака! – Безаппеляционно заявил Том и расхохотался. – Густ, я же сказал, я только человечков умею!

– Хрен с тобой. Запишем выигрыш Биллу, у него все равно меньше всех баллов.

– Ребята, а мне понравилось! Только из одного чеснока неинтересно и неудобно. Давайте из разных овощей делать? У вас есть еще овощи? – Сказал Билл.

– Есть, полно, и фрукты тоже. Я за! Густ, что скажешь?

Я замялся, глядя на время, был уже вечер. Но, поймав просительный взгляд Билла, почему-то не смог отказать.

– Тащи свой огород.

Уже поздним вечером, когда из поездки вернулись родители Тома, на кухне их встретила разноцветная выставка «достижений генной инженерии». В основном «шедевры» принадлежали авторству Билла. Был и перцово-маслинный человечек, и помидорный снеговик, и огуречно-спичечный кактус. Я наваял шикарного робота из картошки и ягод. Посреди этого всего находилось и произведение воспаленного гения Каулитца – составленные вместе внушительных размеров баклажан и пара киви, любовно окрещенные автором «Причиндалы негра». Симона долго и вроде бы даже на полном серьезе все это рассматривала и хвалила, в то время как Гордон держался за живот и крутил пальцем у виска.

– У меня есть идея! – Захлебывался потоком собственных слов Билл, когда они с Томом провожали меня домой. – На Хеллоуин будем делать тыквенные головы и украшать их! У меня дома книжка есть с классными идеями, я ее привезу. Думаю, втроем справимся, Густав, ты придумаешь, как туда лампочку вставлять, чтобы подсветка была!

Я пожал Тому руку и, захватив с собой своего картофельного робота, грязный и воняющий чесноком, отправился домой.

Не могу понять, что происходит. Который день уже пытаюсь обмозговать, но не могу найти, за что зацепиться. Вроде все и нормально, а вроде и не нормально. Что-то не так в этой дурацкой паре, ну, помимо того, что они два педика. Присматриваюсь, присматриваюсь… блин, что ж мне не нравится-то?

После чесночного праздника наше общение с Томом восстановилось почти в полной мере, мы почти так же занятно и конструктивно проводили время вместе, учитывая, конечно, ощутимую помеху в лице Билла. Каждое наше дело он сначала разносил в пух и прах своей неаргументированной критикой, потом вносил в него свои коррективы, а потом и вовсе брал всю инициативу на себя. В итоге получалось совершенно другое, не то, что задумывалось изначально. Руководить – самая большая его страсть, как я заметил, переплюнуть ее способна разве что страсть к высказыванию своего «фе». «Фе» порой разрасталось до размеров визгливых ультиматумов прекратить то или иное занятие. Я понял, что мне не нравится. Билл стал слишком доминировать, не только в общем досуге, но и в отношениях с Томом. А Том, имея все возможности, чтобы указать Биллу, где его место, опять вернулся к своей тухлой тактике молчания в тряпочку. Это и настораживало. Билл будто бы намеренно подавлял моего друга, только зачем?

Странно, после чесночных боев мне казалось, что мы сможем мирно сосуществовать, на взаимовыгодных условиях. Но условие ходить подневольным у Билла меня не устраивает. Я в марионетки к психически нестабильным личностям не записывался. И не позволю записать в них лучшего друга. Надо поговорить с Томом и выяснить, почему он позволяет Биллу командовать собой.

Улучив момент, когда комнатный тиран отошел поговорить по телефону с разъяренной матерью, я подсел к Тому, пялящемуся в телевизор, по которому мы по желанию Билла смотрели какую-то унылую передачу о полезных свойствах йогуртовой маски. Взяв с журнального столика пульт, я переключил эту лажу на боевик с участием Дольфа Лундгрена. Взгляд Тома стал более осмысленным, и он повернулся ко мне.

– Густ, зачем переключил? Включи обратно, Билл сейчас придет и будет ругаться.

– Пусть ругается. Я хочу смотреть фильм.

– Ты же не любишь боевики!

– Не люблю, но ты любишь. Я думаю, это гораздо интереснее, чем про косметику.

Том покосился на экран.

– Переключи, Густ. Билл ту программу смотрит.

– Обойдется. Сейчас он вернется, и ты ему скажи, что будешь смотреть кино.

– Густ, я уже видел этот фильм и не один раз. Включи, пусть Билл смотрит про свой йогурт.

– Том, но это же неинтересно тебе!

– Это интересно Биллу.

– А вы когда-нибудь делаете то, что интересно тебе?

– Делаем. – Том мечтательно улыбнулся, закатывая глаза. Я тоже закатил глаза, но уже от негодования.

Билл вбежал в комнату и устроился подле Тома, грызя ногти.

– Ну что? – Спросил Том.

– Мама узнала, что я убежал из дома, и сказала, что через два дня приедет и выпорет меня, – невнятно проговорил Билл, запихивая в рот сразу все свои пальцы.

– А ты что?

– Ну, я такой ей – «Ха! Найди меня сначала!»… Ой-ой-ой, Томми, ты ведь меня спрячешь, да?

– Разумеется.

– Вот еще, чтобы и Тому влетело? – Возмутился я. – Сам со своей матерью разбирайся, фрау Каулитц она уже оскорбила, а с Томом вообще церемониться не будет.

Билл медленно вынул изо рта пальцы и злобно прошипел:

– Ты зачем это сейчас вспомнил? Да, моя мама карьеристка, но она не зверь, каким ты ее выставляешь!

– Все, тихо, Билли, если что, я с твоей мамой поговорю.

Надутый Билл уставился в телевизор.

– Томми! Это не то, что я смотрел! – Заявил он по прошествии нескольких минут. – Что это за отстой, переключи обратно! Я ненавижу стрелялки!

– Том хочет смотреть этот фильм, – сказал я.

– Но я первый сел смотреть! Томми!

– Все в порядке, Биби, сейчас переключу. – Том потянулся к пульту. Я нагнулся и первым его забрал.

– Я тоже хочу смотреть этот фильм. Нас двое, а ты один, Билл.

– Но я не хочу смотреть этот фильм, – пожал плечами Каулитц.

– Вот видишь, Густав, теперь нас двое! Включи мою программу!

– Потом посмотришь свою идиотскую передачу!

– Это ты потом посмотришь свой гребаный фильм! Его можно на диске найти!

– Ну, конечно, это ты вон пойди, достань из холодильника йогурт и намажься весь с ног до головы!

– Что? Томми!

– Том!

Том вздохнул.

– Густ, включи Биллу программу, я тебе потом этот фильм из Интернета скачаю.

Билл улыбнулся и победоносно посмотрел на меня. Я переключил канал и бросил пульт на стол. Мне нафиг был не нужен этот глупый фильм. Так же как и Биллу, я уверен, было наплевать на его передачу. Дело было в принципе. Билл, ухмыляясь, устроился у Тома на груди, насмешливо на меня посматривая. Ах, так? Ну, хорошо, я принимаю вызов. Густав Клаус Вольфганг Шаффер никому не проигрывает.

Состязаться с Биллом за внимание Тома было сложно, предугадать его действия еще сложнее, но я по возможности старался быть на шаг впереди. Благо стимул у меня был – мне нужен был мой старый друг, а не безвольная тряпка-зомби, безропотно подчиняющаяся, едва завидев голубые трусики с кружевами. Чего бы мне это не стоило, но я втолкую Тому, что между ног у него до сих пор яйца, а не вагина.

– Том, передай, пожалуйста, соль!

– Возьми сам, не видишь – Том ест.

– Но у меня руки в жире!

– У него тоже.

– Густ, ну, передай ты тогда, у тебя чистые.

– Я вообще-то тоже ем, повторяю – встань и возьми сам.

– Густ, не вредничай, передай Биллу соль, тебе сложно? – Вмешивается Том. Чертыхаюсь про себя и пододвигаю Биллу соль, нарочно рассыпав по дороге.

– Томми, пойдем погуляем сегодня? – Поет Билл, притираясь к боку Каулитца.

– Можно…

– А, Том, забыл сказать, я новый ужастик скачал, говорят – ну очень кровавый, – тут же как бы между прочим вспоминаю я, памятуя о любви Тома к триллерам и хоррорам. Вижу, как Том загорается.

– О, правда? Биби, сходим посмотрим?

– Но мы же гулять хотели!

– Потом погуляем после фильма. Посмотрим, ладно?

Билл обиженно дует губы, кривясь в мою сторону. Вместо трогательной прогулки парни идут ко мне домой смотреть ужасы. Я выключаю свет в комнате, и все устраиваются на моей кровати перед монитором.

При первых же пугающих кадрах Билл начинает визжать, как резаный, закрывать глаза руками и требовать выключить. Я стараюсь не обращать на это внимания, но от очередного пронзительного вопля у меня начинает звенеть в ушах.

– Ты заткнешься или нет? – Не выдерживаю я.

– Мне страшно! – Жалуется Билл. – Фу! И противно! Почему я должен смотреть это?

– Не смотри. Отвернись в сторону.

– О-ох… Я не могу… А-а-а-а, Томми, он его режет, режет!

– Билл, мы не слепые, мы видим. Не надо комментировать, – говорю я и оборачиваюсь. Каулитц лишь посмеивается, жует чипсы и спокойно таращится в монитор, не обращая на Билла никакого внимания. Не мешает ему, что ли?

– Фу-у, Томми, как ты можешь есть при этом? Тебя не тошнит?

– Не-а.

– О, боже. Ах, там кишки, смотрите, кишки! Господи, я сейчас в обморок грохнусь!

– Было бы неплохо, шуму поменьше будет.

– Мне плохо. – Билл машет на себя руками и часто моргает.

– Билли, тебе, правда, плохо? – Участливо спрашивает Том.

– Да притворяется он.

– Я не притворяюсь! Томми…

– Ну, все, все. – Том оставляет чипсы и укладывает Билла на спину под себя. – Успокойся. Дыши глубже. Вот так. Это всего лишь страшилки. Все хорошо.

Каулитц гладит Билла по голове и лицу, приговаривая разный бред. А потом наклоняется и начинает целовать этого истерика.

– Эй, вам здесь не последний ряд! – Я раздражаюсь и бросаю в них пакетом из-под чипсов. – Не смейте осквернять мою кровать!

Том отстраняется от Билла, и я в красных отсветах фильма на их лицах вижу, как повисает, а затем лопается между их ртами тонкая слюнка. Отворачиваюсь и с огромным наслаждением наблюдаю, как на экране какое-то страшилище распиливает парня пополам. После того, что я видел, мне никакие ужасы не страшны. По сравнению с этими отвратительными чавканиями у меня за спиной предсмертные крики людей и грозные рычания монстров кажутся просто чудесной музыкой.

– Так, Густ, нам пора! – Вдруг сипло объявил Каулитц, вскакивая с кровати.

– Куда это вы? – Не понял я. – До конца фильма еще далеко.

– А мы в следующий раз досмотрим, – так же торопливо и как-то нервно рассмеялся Билл, отползая от меня по кровати.

– Да, мы вспомнили, что у нас дома есть одно дело, незаконченное, да. Созвонимся, Густ, пока, не скучай.

Выдав эту скороговорку, Том схватил Билла за руку и вылетел из комнаты. Я пожал плечами и вернулся к фильму.

Эх, разучились снимать по-настоящему леденящие душу триллеры. Зря только время потратил на эту картину, чуть челюсть не свело от зевоты. Правильно парни сделали, что не остались. Кстати, а что это вдруг за дела у них внезапно появились? Лежали себе спокойно, обменивались слюнями – и тут подорвались, как смешанные в неправильной пропорции химические реактивы. Странно. Ну и х*й с ними, с этими придурками. Пусть сегодня расслабятся, а уж завтра я им спуску не дам.

Утром я проснулся в каком-то предчувствии, но не мог понять какого оно характера. Попытки не обращать внимания ни к чему не привели, беспокойство только разжигалось. А я ведь привык доверять своей интуиции! За то время, пока я умывался, одевался и завтракал, уровень допустимой иррациональной тревоги уже зашкаливал, пока не вылился, наконец, в высшее проявление моей нервозности – я начал икать. И ничуть не удивился, когда увидел у себя на пороге бледного Каулитца.

– А где прицеп? – Спросил я, пропуская его на кухню.

– Собирает вещи. Он возвращается домой. Когда в школу поедем, он по дороге их занесет.

– Мать, что ли, велела?

– Нет. – Том вытянул по столу руки и положил на них голову. – Мы поругались.

– Ну након… то есть… как? – Быстро поправился я, сдерживая себя, чтобы не запрыгать от радости.

Том покачал головой, болезненно жмурясь.

– Да ладно тебе, мы ж друзья. Давай, расскажи, что там у вас стряслось. Вчера же все было хорошо, вы мне всю комнату своими любовными флюидами испоганили.

– Это неважно. Ты все равно не поймешь.

– Когда это я тебя не понимал? – Каулитц усмехнулся. – Все равно расскажи, выговориться-то надо.

– Ну хорошо… Только не перебивай и не возникай. – Том поднял голову и протер глаза. – Вчера мы так быстро ушли от тебя, потому что мы от поцелуя оба сильно возбудились. Вот только не надо такие рожи строить! Мы побежали ко мне, я думал, что мы наконец-то переспим. Это должен был быть наш первый раз. Мы закрылись у меня в комнате, стали целоваться и раздевать друг друга…

Я сидел и мечтал о том, чтобы оглохнуть. Уши горели, как намазанные горчицей, даже шевелиться было стыдно. Чувствовал себя этаким бесстыжим мальчишкой, который подглядывает за взрослыми женщинами в щелку в сауне.

– … все шло поначалу хорошо, я даже успел достать из тайника смазку. А потом… все закончилось.

– Что, родители зашли? – Ужаснулся я.

– Да нет, их не было дома вообще.

– Тогда, значит, ты не вытерпел и эякулировал раньше времени?

– Не-ет! – Протянул Том, снова роняя голову, толи со смехом, то ли с плачем.

– А что тогда? Билл заломался и не стал с тобой спать?

– Вроде того, Густ. Он не захотел быть снизу.

– Чего?

– Ну, дать мне, отдаться.

– А-а… Стандартная отмазка типа «еще рано, мы мало знакомы»?

– Он захотел, чтобы я ему дал! – Выкрикнул Том, стукнув кулаком по столу. – Представляешь?

Я опешил, едва не свалившись со стула.

– Он ох*ел? Он соображает вообще? – Заорал я, как только задвигался разинутый рот. – Чтобы ты, парень, ему подставился, как какой-нибудь… Не-е, я этого не скажу… Он кем себя считает? Сам бы подставился!

– Густ, он тоже парень.

– Какой он парень, Том? Что ты говоришь такое? Он и выглядит, как девчонка, и ведет себя также. Девчонки должны давать!

– Он не девчонка.

– Он гомик!

– Я тоже.

– Ты не гомик! Я тебе уже объяснял, почему.

– Неважно, я все равно не готов к тому, чтобы меня поставили раком и отымели. Я Билла люблю и хочу трахаться с ним, но я думал, что хотя бы в наш первый раз он будет снизу.

– И это справедливо, из вас двоих ты больше на мужчину смахиваешь.

– Ну, спасибо, друг. Смахиваю я…

– Не за что. Любит он Билла… А Билл-то твой любит тебя, а?

– Да. Он постоянно говорил мне это.

– Что-то не похоже, знаешь ли! Вот по тебе, дебилу, видно, что ты влюблен. А по нему не скажешь.

– Я не хочу обсуждать это. Я хочу понять, как дальше поступить. Билл сказал, что у нас не будет секса, пока я первый ему не дам.

– Ничего себе, заявление!

– Он говорит, что устал от того, что все считают, будто именно он должен быть пассивом, «женщиной», соской. Говорит, что не хочет, чтобы я воспринимал его как свою очередную дырку. Я стал его убеждать, что никогда не буду его таким считать, потому что люблю его и хочу быть с ним долго. Тогда Билл сказал – «Если ты меня любишь, уступи мне право быть мужчиной в наш первый раз».

– Это ты ему должен таким образом свою любовь доказать?

– Да, чтобы в дальнейшем у нас было равноправие и… и… и вот. Что мне делать? Он сейчас уедет, а когда мы сможем встретиться в следующий раз, не знаю. Вдруг мать запрет его дома?

– Так, дружище, во-первых, не вздумай ему давать. Это просто недопустимо. Если ты ему сейчас дашь, ты ему так и будешь давать. Во-вторых, настаивай на своем. Прояви себя мужиком в конце концов! Кто делал первые шаги? Ты. Кто устраивал ваши свидания? Ты, за редким исключением. Кто ухаживает за другим? Ты. Билл лишь принимает ухаживания. Поэтому он и должен быть в вашей паре «женщиной». Ясно? А в-третьих, что это за равноправие такое? Феминист, блин, нашелся! Том, я, может, в любовных отношениях не разбираюсь, но одно тебе сказать могу – когда человека любят и искренне хотят ему добра, не кривляются и не строят из себя непонятно кого, а делают все, чтобы ему было хорошо!

Закончив свою тираду, я откинулся на спинку стула, гордо сложив руки на груди. Том задумчиво жевал губы, смотря в одну точку перед собой, и я отчаянно надеялся, что сумел достучаться до его тупой головы, и что Том примет верное решение. Я верил в своего друга, не может же он быть совсем сумасшедшим.

Том выпрямился и глубоко вдохнул и выдохнул.

– Да, – уверенно сказал он. – Да. Ты прав, Густ. Ты прав, черт возьми. Когда любят – делают все. Да.

– Вот видишь, стоит прислушиваться ко мне почаще, – довольно подтвердил я, страшно обрадовавшись.

– Ты прав, Густи! Как же ты мне помог! Спасибо тебе, дружище!

Том вскочил, сжал меня в судорожных объятиях и вылетел из дома.

– В школу меня не жди! – Только и слышал я.

Я убрал посуду и поехал на учебу. Под мерный гул автобуса в мою душу вернулось такое желанное и долгожданное умиротворение. Конечно, с таким другом, как Том, спокойным быть нельзя ни минуту, но он мне таким и нравится. И когда я вернусь вечером с уроков, меня встретит мой старый друг-оболтус, будет снова просить у меня списать домашнюю работу. А то ему Билл, видите ли, делал ее.

Эх, обмануло меня мое предчувствие!

Еле дождавшись окончания уроков, я бегу на остановку и запрыгиваю в автобус. У меня настолько хорошее настроение, что его не испортил даже тот факт, что автобусы я перепутал и уехал черт знает куда. Еще через пару часов, добравшись до дома, я лезу на антресоли и достаю коробку с новым кожаным мячом. Этот мяч мне подарила бабушка на тринадцатилетие, и я берег его, ни разу не играл. Вот представился случай, ради такого случая я даже уроки сейчас делать не сяду.

– Том? – Говорю я в трубку, прижимая ее к уху плечом и открывая коробку. – Что, погоняем мяч? Только ты старайся не попадать по окнам, как в прошлый раз.

– Густ, – слышится в ответ приглушенный голос Каулитца. – Давай завтра, ладно? Я сейчас реально не могу, мне нужно закончить… одно дело. Завтра приходи ко мне, ладно?

– Ладно, – соглашаюсь я и кладу трубку. Пожалуй, я знаю, о чем он говорил – сидит, наверное, сейчас, переживает разрыв с Биллом. Ничего, пусть поплачет, выпустит пар, а завтра я его приведу в чувство. И вот после этого пусть не говорит, что я его не понимаю! Прекрасно понимаю, и мои советы всегда приносят пользу. Разве не так? И вовсе не обязательно иметь опыт в таких делах, чтобы смыслить в человеческих взаимоотношениях, мне достаточно исходить из знания характера Тома. Умный человек умен во всем. Хм, это я теперь могу и на психологический поступать?

Не видел Каулитца всего сутки, а уже страшно соскучился по его бессмысленной болтовне и забавной физиономии. И только воспитание и врожденное достоинство не позволяют мне бежать сломя голову сейчас по улице до его дома. Ведь утро, люди идут на работу – а тут я мимо пронесусь. Это же неуважительно.

Названиваю и стучу в дверь около десяти минут, пока Том не открывает мне. Видок у него, мягко говоря, потрепанный. Каулитц зябко запахивается толстовку и идет в гостиную. При виде его походки у меня из головы тут же вылетают все заготовленные слова и вопросы. Том идет медленно, переваливаясь с ноги на ногу и обняв себя руками, да еще и покряхтывая при каждом шаге.

– Э, ты чего? Заболел, что ли?

– А? Я нет. – Том долго стоит перед диваном, а затем, весь скривившись, забирается на него с ногами и садится на колени. Глядя на него, я догадываюсь, почему он так себя ведет.

– Это Билл тебя так отделал перед уходом? Небось, между ног целился? Такие, как он, запросто дадут по шарам и не подумают.

Прохожу в гостиную, сажусь рядом с Каулитцем и тут же замечаю сумку Билла, стоящую в углу.

– Не понял. Билл не уехал, что ли?

– Нет, – качает головой Том.

– Почему?

– А почему он должен был? Я его не отпустил.

– Но он же требовал, чтоб ты… – Я внезапно осекаюсь и перевожу взгляд на скрюченную позу Тома. В животе мгновенно все начинает бурлить и подниматься к горлу. – Том? Том, ты что… Ты что наделал?

Том вымученно улыбается и неопределенно пожимает плечами.

– Нет-нет-нет, Каулитц, ты только не говори… Только не говори, что ты ему дал! Ты что, позволил ему себя поиметь? – Взвизгиваю я, сдерживая себя, чтобы не взорваться.

– Вообще-то мы попробовали и так, и так, – довольно отвечает Том. – Но ты не беспокойся, нам обоим больше понравилось, когда я сверху.

Слова Тома не успокоили меня ни на йоту. Я весь трясся, испытывая такое чувство разочарования и ярости, что аж задыхался, меня мутило от осознания того, ЧТО мой лучший друг позволил с собой сделать. Я даже ощутил рвотные позывы и наклонился вперед, опуская голову, чтобы не протошниться.

– Густ, да что с тобой такое? Ты же сам мне вчера сказал, что когда любят, делают все для другого. Разве ты не это имел в виду?

– Нет! – Рявкнул я так, что Том подпрыгнул. – Как ты мог подумать, что я такое советую, кретин ты тупорылый! Мне и в голову такая гадость прийти не могла! Я имел в виду, чтобы ты бросил Билла к чертям собачьим, бросил его, а не еб*лся с ним!

Каулитц заткнулся и, побледнев, сглотнул. Я посмотрел на его усеянную синяками шею и почувствовал прилив просто неконтролируемой злости. Вскочив с дивана, я был готов помчаться к Биллу, чтобы вытрясти из него его поганую душонку. Ходить далеко не пришлось, Билл сам нарисовался в дверях, сияя и цветя. Я направился к нему, видя, как с каждым моим шагом выражение его глупого лица меняется.

– Ах ты, мерзкая дрянь, – выплюнул я. – Доволен ты теперь, а? Доволен, спрашиваю!

– О чем это ты? – Пролепетал Билл, поглядывая на Тома через мое плечо.

– Чего ты добивался, Билл? Хотел унизить моего друга, втоптать его в грязь? У тебя получилось, радуйся! Только не думай, что это сойдет тебе с рук, сраный трансвестит! Я тебя на изнанку выверну, ты понял меня? В порошок сотру!

– Томми, почему он оскорбляет меня? – Губы Билла затряслись, а из глаз потекли слезы. Но я знал, что все это – лишь умелый спектакль, не больше.

– Густ, ты что, охренел совсем? – Взвился Том, с усилием поднимаясь с дивана. – Какого хрена ты орешь на Билла? Я сам ему отдался, это мой выбор был!

– Да разуй ты глаза, х*ев Ромео! – Крикнул я, с размаху швыряя свой рюкзак на пол. – Не видишь, ты нах*р не нужен этому уроду, срал он на тебя и на твою любовь! Плевал он на все твои жертвы, он лишь самоутверждался за твой счет все это время! Ты для него – ступенька, которую надо перешагнуть! Вот он и перешагнул, ты сам ему это разрешил!

– Да что ты несешь, сволочь жирная! – Билл больно толкнул меня в плечо, разворачивая к себе. – Ты ни черта не знаешь, о чем говоришь! Кто дал тебе право меня оскорблять? Я люблю Тома, я ради него на край света пойду, какие ступеньки, мать твою?

– Хватит из себя невинную овечку строить! Я тебя сразу раскусил, существо! Ты не любишь Тома, ты его лишь подавляешь, он лишь тренажер… – Я набрал побольше воздуха в легкие. – … для удовлетворения твоих амбиций! И своих грязных! Половых! Утех!

– Закрой рот! Закрой рот! Закрой! Пока я не вцепился в твою паршивую рожу! – Надрывно кричал мне в лицо почерневший от туши Билл. – Я тебя ненавижу! Это ты ведешь себя как последний эгоист и собственник! Это тебе плевать на Тома и его чувства! Это ты не хочешь ему счастья! Потому что если он будет со мной, то некому будет с тобой нянчиться! Ведь ты пустое место, ты никто, ты без Тома – ноль, куча дерьма!

– Это я-то ноль? Это ты ноль! Ты сам скулил, что никто тебя не любит и не понимает! Ну что, получил от Тома любовь свою? И что теперь? Я знаю, что! Бросишь его, как ненужную вещь, и пойдешь искать любовь дальше! Кто сколько даст! Чем больше любви, тем лучше, да, Билл? Сколько таких любовей у тебя было уже до Тома? Я догадываюсь!

– Засунь себе куда подальше свои догадки, они не стоят ровным счетом ничего! У меня не было, нет и не будет никого, кроме моего любимого Тома! А у тебя вообще никого не будет, потому что у тебя нет сердца! Ты робот, Густав, робот! Без чувств и понимания! Ты никому не нужен!

Я задохнулся от такого хамства.

– Мне все это надоело. Том, выбирай – или я, или это чучело.

– Да, Том, выбери, либо ты со мной, либо со своим никчемным другом.

Мы повернулись к Тому. Друг стоял, покачиваясь, и сжимал голову руками. Когда он поднял на нас глаза, я увидел, что он плачет.

– Что? – Тихо спросил он. – Что? Нет. Вы не можете… вы не можете так со мной поступить. Вы не можете ставить мне такой выбор.

– Том, – позвали мы одновременно с Биллом. Он мотнул головой и, хромая, быстро прошел мимо нас в коридор. Схватив куртку, он обернулся и сказал:

– Я уйду, и уйду один. А когда я вернусь, вас обоих не должно быть в моем доме.

Дверь за Томом захлопнулась. И стало пусто, и вокруг, и во мне. Злость тут же ушла без следа, как вода в ванне, если затычку выдернуть. Осталось только все усиливающееся и гложущее чувство вины и невероятный стыд. Почему-то только оставшись здесь, между закрытой за другом дверью и плачущим Биллом, я будто увидел себя со стороны, всего полностью, с ревностью к Биллу, с завистью к их с Томом отношениям и собственной неправотой.

Ни о какой школе речь и не было. Мы слышали, что нам сказал Том, но продолжали ждать его, сидя на крыльце его дома. Но Том не вернулся ни через час, ни через два, не вернулся он и тогда, когда вечером пришел автобус из Магдебурга. Вовсю дул холодный осенний ветер, руки и ноги заледенели, продутые уши болели. Но это все было незначительной ерундой. Мы обидели Тома, и простуда была наименьшим из тех наказаний, что мы заслужили.

– Конечно же, Том выберет тебя, – нарушил молчание Билл. – Ведь ты ему друг с самого детства. А я так просто, увлечение. У Тома таких как я еще целый вагон будет.

– Нет, скорее всего, он выберет тебя. Я ему уже надоел, ему со мной скучно. У нас все меньше общих интересов. Боюсь, в дальнейшем наши дороги и вовсе разойдутся.

– Ты сам виноват, ты его не понимал. Зачем ты постоянно указывал ему на то, как плохо быть геем, зачем говорил, что мы играем только? Мы ведь правда друг друга любили. Я Тома не смогу забыть… – Билл снова заревел.

– Просто я не хотел, чтобы он потерял в ваших отношениях свою индивидуальность. Ты его слишком зажимал, он смотрел то, что ты хочешь, делал то, что ты хочешь. Меру знать надо в своем влиянии на близкого человека.

– Что теперь это обсуждать? Томми все равно нет. А вдруг он сделал что-то плохое с собой? – Билл вскочил с крыльца.

– Да нет, он на такое не способен. Он очень любит жизнь. Любил, по крайней мере, до сегодняшнего дня.

Проведя на крыльце еще один бесполезный час ожидания, мы решили расходиться. Билл забрал свои вещи, и я по привычке проводил его до остановки, закрыв перед этим дом Каулитцей и положив ключ в условное место под трубой. Билл уехал, и я пошел домой, параллельно высматривая в каждом прохожем Тома.

Мы с Томом не разговаривали уже несколько дней. Я звонил ему, но он не брал трубку. Когда я приходил к нему домой, его дома не оказывалось. Симона и Гордон постоянно говорили, что он либо занят, либо отсутствует. У Билла была та же ситуация, так что в этом мы с ним были равны. Когда я изредка видел Тома на улице, он всегда сворачивал в другую сторону, чтобы не встречаться со мной. В школу он не ходил, и мне приходилось врать, что он болеет. Стремительно приближался день защиты проектов, Рита то и дело подбегала ко мне выяснять, где Каулитц, и появится ли он вообще. От нечего делать и мы с Биллом вплотную занялись подготовкой, постоянно созванивались, в основном для того, чтобы выяснить, не связывался ли Том хотя бы с одним из нас. Мы не могли понять, хочет ли он нас проучить таким способом или правда больше не желает иметь с нами ничего общего.