Текст книги "Аркадия (СИ)"

Автор книги: Дарья Беляева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Женщина занесла руку над первым из камней, и спица пробила его, как пробила бы яйцо. Я увидел, как на поверхности, усыпанной сколотыми синими крошками, выступила вязкая, бесцветная капля. Осиный мед, как я и думал. Женщина спустила его в чашу. Она разбивала камни снова и снова, а я даже не думал, что рубин, например, можно разбить. Наверное, это были не совсем земные камни. Они валялись теперь пустые и не нужные, хотя все такие же красивые, а чаша наполнялась медом. Женщина облизала липкие пальцы, и выражение ее лица на секунду стало блаженным. Она снова открыла глаза, синие, как осколки камня, который она распотрошила. Осиные дети копошились в останках улья, а их еда плескалась в чаше. Женщина взяла чашу, двумя руками, как величайшее сокровище. Мне всегда представлялось, что с таким благоговением матери держат младенцев, потому что знают цену жизни. Женщина стала подниматься по лестнице, и когда я увидел, что ее платье оставляет за собой алый след, я понял, что оно не красное, оно какое угодно, но покрыто кровью. Женщина преодолевала ступень за ступенью, а я думал, что она, наверное, злая королева. На ней не было короны, но у нее были соответствующие повадки. Я и не сомневался, что она – мать Делии. И мне было любопытно, кем были мои родители. Как они могли бы выглядеть здесь и чем заниматься, я не мог представить их в этом сказочном и страшном мире. Я следовал за женщиной, как тень, как призрак. Она вошла в покои, такие же белые, как и все здесь. Кровать, укрытая плотным белым балдахином, явно принадлежала ей самой. Я не знал, почему я так думаю, это было очевидно, как некоторые вещи, о которых почти не думаешь, потому что они очень простые.

Женщина поставила на белый стол чашу, так ярко выделявшуюся на фоне его белизны и белизны стен вокруг. Так же ярко выделялись и кровавые следы, оставленные женщиной. Она откинула балдахин, и я увидел сколопендру. Наверное, это была не та же самая сколопендра, а какая-нибудь другая, но для меня они все были на одно лицо, вернее, наверное, морду. У сколопендры было вспорото брюхо, и она сучила в воздухе острыми лапками, наверное, страдая от ужасной боли. Женщина смотрела на существо без жалости, не как врач. Глаза ее были полны любопытства.

– Я излечу тебя, – сказала она. – Взамен ты будешь служить мне.

И я удивился, неужели она думает, что сколопендра понимает ее язык. Но ей было, вообще-то, виднее. Сколопендра извивалась, и мне открывалось ее вспоротое брюхо. И я увидел кое-что, от чего меня бы стошнило, если бы я не состоял полностью из своего сознания сейчас. Внутри у гигантской сколопендры были человеческие органы – я видел сердце, видел блестящие кишки, они были такие же, как у людей в фильмах (настоящих я не видел). Сколопендра непрестанно дергалась, больше ничего человеческого в ней не было. Женщина запустила руку в чашу, ее пальцы были покрыты липким медом, и она смазала им жвалы сколопендры, чувственно, как смазывала бы губы любовника, наверное. А потом она начала лить мед на ее вспоротое брюхо. И я увидел, как он смешивается с кровью, становясь розовым, как клубничный сироп. Я увидел, как схватываются края раны, и это было прекрасно. Я никогда не видел, как жизнь побеждает смерть, и мне нравилось смотреть на это, хотя было и немного противно. Но теперь не тошнотворно, потому что боль существа утихала. Сколопендра не переставала извиваться, а женщина говорила, к счастью, говорила она медленно. Видимо, у нас со сколопендрой был один темп восприятия.

– Неси весть во все концы Аркадии. Я буду даровать вам жизнь, а вы помните мое лицо и служите мне.

Она перехватила сколопендру за одно из острых жвал.

– А не то, – и в ее лице мелькнула жестокость, которая ей самой доставляла удовольствие. – Я ведь могу и забрать свой подарок.

А потом я услышал голос сколопендры – человеческий голос, иногда прерываемый визгом. Я не понял, что она говорила, извиваясь и визжа, но мне показалось, что в потоке звуков мелькнули слова "собирательница меда".

В этот момент я услышал еще один голос, захотелось закрыть уши, всего было слишком много.

– Герхард! – звал кто-то, и я с трудом открыл глаза. Надо мной сидела Констанция, а я, наверное, лежал.

– Ты упал, мы думали ты умер, – сказала Делия, голос ее доносился издалека.

– Извините.

– Голова болит? – спросила Констанция. Я пожал плечами:

– Вроде нет. Не волнуйся. Глупее я уже не стану.

Я помолчал, а потом добавил:

– Я видел, какая башня здесь была раньше.

– Какая? – спросила Констанция. И я ответил:

– Белая.

– Гений, – хмыкнула Делия. Она была скептичная, но у нее это получалось как-то совсем не зло.

– И там жила твоя мама.

– Откуда ты знаешь мою маму?

– Вы похожи, как две капли воды.

Мне не хотелось, чтобы Констанция уходила, поэтому я решил не вставать. Я рассказал им мое видение, и Делия нахмурилась. Вряд ли ее мама и в Стокгольме приручала сколопендр, но что-то показалось ей знакомым.

– Значит, она и правда была здешней принцессой.

– Больше было похоже на лекаря, – сказал я. – Или на ведьму. Скорее на ведьму.

– Хорошо, принцессой-ведьмой, зануда.

Я решил, что не нужно испытывать терпение Констанции и поднялся. Она все еще была взволнованной, но у меня ничего не болело. Я об этом сказал. А Делия сказала, что Астрид и Адриан, которых мы еще не знаем, нашли верное направление. Нам нужно было их нагнать, и мы пошли дальше, решив срезать путь через лес, чтобы достичь второй реки, огибавшей замок.

Мы долго не говорили о моем видении, потому что никто не знал, что сказать, и только у Делии был вид заинтересованный и опасный одновременно, роднивший ее с мамой. Наверное, она была зла. Наверное, ее родителям стоило сказать ей, что они принц и принцесса из другого мира. Но мои родители сказали мне все, как есть, и я все равно был здесь. Родители Констанции тоже все сказали, но она им не поверила. Так что какая разница, могли бы даже и смску написать, тот же был бы результат. О таких вещах сложно говорить.

Лес стал реже, и теперь кроны деревьев пропускали больше солнца, мне от этого стало легче, как будто и у меня внутри света стало больше (люди так и говорят: светло на душе). Констанция шла чуть позади нас. Она с сомнением рассматривала все вокруг.

– Ты не сошла с ума, – сказал я.

– С чего ты взял, что я об этом думаю? – спросила она чуточку раздраженно. Я пожал плечами, мне не хотелось отвечать, потому что я не знал ответа.

Наконец, леса совсем не стало, и мы вышли за его границу, на большую поляну, где я видел только редкие кустики с толстыми ягодами. А потом я увидел нечто такое, чего никогда не знал прежде. И если о сколопендрах, цветах и птицах, о лесах и небе, я представление имел, то того, что оказалось перед моими глазами и представить не мог. Наверное, это можно было назвать рекой. На карте это явно было рекой. Но берега сжимали не воду, а течение вечного света, золотого, искрящегося потока. В нем, я видел, всплывают белые, прозрачные, будто перистые облака, субстанции, отдаленно напоминающие человеческие силуэты. Они путешествовали с течением реки, волны золота омывали их, и я знал, это человеческие души плывут по Великой Реке. Я знал, что очень немногие видели когда-либо такое. Знания эти просто пришли ко мне, и это нельзя было объяснить себе даже прозрением. Будто я и сам, прежде всего в моей жизни, плыл по великой реке. И я знал, что она пересекает всю Аркадию, извиваясь и петляя между лесов и полян, а начинается она в месте, где высоко и холодно, и всегда идет снег, и там уже все определено. Никогда я не видел ничего красивее, потому что это было самой жизнью, и всей магией в ней. Золотой свет был тем, что позволило нашей Вселенной появиться на свет, а большинству из нас позволяет дожить до старости. Магией, которая в нашем мире всего лишь случайности и везение, а в этом мире – сила, которой можно владеть. Я остановился и стоял, и не мог отвести взгляда. Я смотрел на Вечную Реку, Великую Реку, по которой плыли души будущих новорожденных в мир. И я не прикасался в самому таинству жизни и магии на земле прежде, и сейчас бы не прикоснулся, потому что оно было свято. В этом золотом свете было все самое прекрасное, все, что я любил: и лето, и все люди, и цветение цветов, и смешные вещи, которые приятно трогать, и голос Лизы незадолго до разрядки, щелчки шариковых ручек, и мои друзья, и мамины духи, и мамины прикосновения, и папин голос, и вся любовь, которую они мне дали.

Как все сияло.

Глава 7

И я закончила рыдать, и решила не начинать больше. Я не думала, что смогу делать еще хоть что-нибудь, глаза опухли из-за слез, но так было даже лучше. Я не сказала Герхарду и Делии отчего я плачу. Причин было много: я боялась, что не вернусь домой, мне хотелось в университет, а потом в Америку, я винила себя за то, что не послушала родителей, синяки болели, и я совершенно не знала, куда идти. Но было и еще кое-что, то, о чем не пожалуешься друзьям. Перед моими глазами пролетали цифры, теперь это была не метафора. Стоило зафиксировать на чем-то взгляд, и я видела, из чего оно состоит и какие силы действуют на него сейчас. Смотря на Герхарда и Делию, я видела, как под их кожей бьются капилляры, наполненные кровью, я знала сколько ударов в минуту совершают их сердца, видела биохимию их крови. Я была совершенно уверена, что я сошла с ума, но это было уже неважно, ведь я была в сумасшедшем мире.

Только очень болела голова. Никогда прежде я не испытывала головной боли такой силы, это было хуже, чем мигрень, в мозгу будто раскалялись тысячи иголок, и слезы сами лились, против моей воли, а Герхард и Делия считали меня, наверное, самой нелепой и бесполезной спутницей на свете.

Но я правда могла только плакать.

Со временем становилось легче. Тысячи иголок превратились в сотни, и я подумала, что меня сейчас стошнит. Так я поняла, что снова могу испытывать что-то, кроме боли в голове. Цифры тоже отступили, будто пришла фаза отлива, и они схлынули куда-то в океан мироздания, из которого пришли. Я поняла, что могу вызвать их по своему желанию, поняла, что это просто. Как двинуть рукой или сказать что-нибудь. Естественная часть меня, моего разума. Страх ушел. Я смотрела на Герхарда, пока он не пришел в себя. С легкостью считав все его жизненные показатели, я захотела узнать о нем больше. Я смотрела на его красивое лицо, удивляясь тому, как он удачно упал, ничего себе не сломав. Спустя секунду я уже знала о нем все. Сенсорная алалия, следствие изначальной патологии развития зоны Вернике, не травма. Еще несколько мелких органических недостатков, интеллект сохранен, эмоционально-волевая сфера нет. Мне стало очень неловко, будто я заглянула в его медкарту. На самом деле я заглянула даже глубже, я, как на снимке МРТ видела его мозг. А потом он открыл свои неестественно светлые глаза, и я смутилась, может даже покраснела. Я не хотела ему и Делии ничего дурного. Наоборот, в одночасье они стали мне ближе всех на свете. Никогда прежде я не испытывала столь бурной радости, даже гости на дне моего рождения вызывали у меня меньше восторга.

Я была не одна, были они, такие же как я. И они ничего не понимали. Мы шли, и хотя мне не особенно хотелось говорить, я хотела держаться поближе к ним. Делия была неприветливая, но по-своему обаятельная. Она и Герхард держались так спокойно, словно для них это была легкая прогулка. Они со смехом рассказывали про сколопендру, Делия только раз казалась грустной, когда Герхард пересказывал видение про ее мать. Мне в него поверилось охотно. Это была чужая мать, которая могла оказаться кем угодно, хоть принцессой далекой страны, хоть ведьмой и повелительницей гигантских насекомых. А вот мои родители не могли быть кем-то таким. Я знала их, нашу квартирку на окраине Стокгольма, папины руки, перебирающие струны, мамины приступы, во время которых она билась головой о кафельные стены в ванной, психиатрические больницы, вечеринки, концерты, таблетки – все что было связано с ними было таким земным, иногда разнузданно веселым, а иногда безысходно грустным. Но все это всегда было про Стокгольм и реальный мир, холодный, серый и очень логичный. Люди, которым нравится развлекаться – развлекаются, ты не добьешься в жизни ничего, если будешь лениться, и никаких сказок.

Я не могла представить их здесь, я не верила, хотя и понимала, что они говорили правду.

А потом я увидела Великую Реку, и все встало на свои места. Моя жизнь раскрылась передо мной, как цветок, и я смотрела, как истекает свет. Я видела, откуда я пришла и куда я уйду в самом конце, и это было прекрасно. Я видела все, и мне не нужны были никакие цифры. Магия впиталась в эту землю, как земля впитывала воду, она впитала и великую силу, заставляющую мир быть. Оттого, здесь всегда было лето, оттого здесь было так чудесно. Я, перепуганная и несчастная, вдруг успокоилась и смотрела, как солнце протекает передо мной. Я знала, что к этой реке нельзя прикасаться, я знала, что это просто запрещено, не понимала почему, но табу работало, мне не хотелось подходить ближе. Я подумала, что буду как Икар, и свалюсь далеко вниз, если попытаюсь прикоснуться к солнцу. Оставалось только смотреть. И я смотрела, но глазам не стало больно. Этот свет не ранил. И я почувствовала, что голова больше не болит. Я ощутила, что ничего больше не болит, даже испугалась сначала, что умерла. Но умерли эти люди, призрачные силуэты которых сплавлялись вниз по реке. Здесь уже не различить было лиц, но я знала, чувствовала, что у истока реки, в месте полном снега, высоком-высоком, люди еще помнят себя и на себя похожи, а там, куда впадает река, их тонкие силуэты, состоящие из эфира или дыма, уже не имеют никакой формы.

Я сказала:

– Невероятно.

Я посмотрела на Делию и Герхарда, золото реки плясало у них в глазах. И я подумала: они ведь оба сказочно красивые. Как будто это такая порода.

Делия спросила:

– А вы тоже подумали про всякую хрень вроде перерождения?

– Очень сакральный момент, – сказала я. А Делия сказала:

– Типа того.

И мы еще долго стояли, не смея шевельнуться. Я прежде никогда не переживала ничего подобного. И я подумала: а ведь ради такого можно умереть. И я поняла солдат, которые во время Крестовых походов, отдавали жизнь за Иерусалим, которого прежде никогда не видели. Золотые пески пленяли их точно так же, как пленили меня золотые воды.

Герхард молчал, думал о чем-то своем, и почему-то я пожалела, что не могу прочитать его мысли. Он заметил мой взгляд, хотя не оборачивался ко мне и казался полностью увлеченным рекой.

– Если умру теперь, не так сильно расстроюсь, – сказал он. И я засмеялась, хотя он явно не хотел шутить. Вышло неловко, и я, с трудом отведя взгляд от реки, отошла.

– Мы должны найти этих ребят, Астрид и Адриана.

Они, по крайней мере, не были одни. Мне хотелось увидеть их, и в то же время я уже ревновала к ним, будто наша уютная троица могла стать куда менее гармоничной пятеркой.

Мы еще некоторое время шли вдоль Великой Реки, и я старалась не смотреть на нее. Я подумала: а ведь можно было уставиться на этот вечный свет, и больше никогда и ни о чем не заботиться. Можно было стоять так до самой смерти, и это была бы счастливейшая из жизней.

– А где они сейчас? – спросил Герхард.

– Остановились. Мы не так уж далеко.

Делия сложила карту и убрала в карман. Она сказала:

– Спорим, тут даже курево негде купить. Никогда не хотела попасть в рай.

– Я думаю, если рай и существует, он должен выполнять желания праведников. То есть, для тебя в раю должны быть сигареты.

– А зал для курящих там есть, Герхард? – спросила Делия. Герхард задумался, он выглядел очень серьезным, будто решал какую-то проблему на работе, за которую ему платят огромные деньги. Наконец, он сказал:

– Я уверен, что есть. Может быть там сидят грешники из некурящих. Хотя я думаю, что все должны попасть в рай.

– Даже Гитлер? – неожиданно спросила я. И хотя мне казалось, что Делия с Герхардом забавляется, и я это не одобряла, мне вдруг стало интересно.

– Настоящий рай, это место, где все люди вместе, и все прощено и забыто. Рай будет сложно устроен, потому что люди сложные.

Мы дошли до моста на светлой рекой. Мост был каменный, изгибавшийся полукругом, как в сказке. Под таким мостом хорошо бы жить троллю. Я вступила на мост, ощутив теплоту камня под ногами даже сквозь подошву сапог. Мост над Вечной Рекой, наверное, грелся от ее света. Я обернулась, Герхард снова смотрел на реку, походка у него была расшатанная, немного пьяная. Делия выглядела недовольной. Инстинктивная часть ее восторгов золотом, текущим под нами, поутихла, и теперь Делия выглядела очень мрачной, озаренной великим светом девочкой-готом. Она шла, засунув руки в карманы, и делала вид, что ей абсолютно все равно. Она показалась мне даже очаровательной, и мне стало интересно, подружимся ли мы. Я первой обогнула мост, спустилась. Передо мной открылась ненадежная лиловая ласка вересковых полей. Легкий ветерок колыхал цветы, как волны, и они клонили свои головы, обнажая зелень под ними, а потом, гордые и непокорные, вскидывались снова. Пахло самым одуряющим, пьянящим образом. Фиолетовая дымка цветов над полем зашлась в судорогах от особенно сильного порыва ветра. На холме я увидела замок, изумительный замок, как на открытках, как в фильмах, такой, каким я в детстве себе представляла свой дом, играя с папой в принцессу и ее шута. Будто бы образ вырвали точно из моего воображения, даже окна были такими, какими их представляла я – высокими, стрельчатыми, с разноцветными витражами, сквозь которые дробилось солнце. А потом я вдруг поняла, откуда я взяла образ этого белого замка посреди вересковых пустошей, откуда эти высокие башни, откуда пухлые донжоны, белоснежные крепостные стены и подвесной мост через небольшое озеро. Это ведь папа рассказывал мне, так вдохновенно, какой у меня замок на самом краю мира. Он описывал высокие, ребристые шпили башен, описывал витражи на окнах, описывал, как волны на озере, в особенно ветреный день, играют с кувшинками. Он описывал это место, и он не врал, когда говорил, что я – его принцесса. Замок окружали внушительные крепостные стены с зубчатыми верхушками, напоминающие о громоздком и монументальном романском стиле. В этой ракушке из камня, как жемчужина, таилось в окружении донжонов основное здание – высокое, по-готически устремленное вверх и тонкое, четыре башни, каждую из которых я помнила, утыкались в самое небо. Казалось, еще чуть-чуть, и они проткнут его, как мыльный пузырь. Я помнила все эти башни, я помнила даже переднюю справа, которая была моя. И я подумала, что и теперь она моей станет. Папа в мельчайших подробностях описывал мне весь этот замок, его устройство, его сказочную и скорбную белизну. Описывал даже лебедей в озере, которых я отсюда еще не видела, но была уверена, что они совершают свой моцион вокруг озера, вскидывая царственные головы к солнцу в зените. Папа описывал все, но он никогда не говорил, что у замка не было крыши. Это не выглядело так, будто замок разрушен или недостроен. Скорее будто кто-то аккуратно, как снимают ножом слой масла, удалил самые кончики башен и донжонов, и замок был открыт всем ветрам, а шпили башен, как обглоданные кости, торчали прямо из внутренностей замка.

Оглушал и пьянил меня запах вереска, запах тоски по тому, как уходит лето.

– Ух ты! – сказала я. Обернувшись к Герхарду и Делии, я указала на замок.

– Папа описывал мне его.

– Тогда, может, ты знаешь ту пятилетнюю девочку, которая в нем живет? – спросил Герхард. Это можно было бы назвать удачной шуткой, если бы его голос не был абсолютно серьезным. Делия не удостоила замок ни единым словом, но я видела гримасу отвращения, исказившую ее лицо, а густо накрашенные глаза блеснули комментарием, который так и остался неозвученным. Я даже обиделась. Мои детские мечты оказались поруганы. Я сложила руки на груди, а потом спросила:

– И где тогда эти ваши Астрид и Адриан?

В этот момент я услышала визг, не принадлежавший ни Делии, ни, безусловно, Герхарду, даже, казалось, не принадлежавший человеческому существу. Кто-то выскочил из-под моста, как обещанный декорациями тролль и, чем черт не шутит, возможно им и являлся. Меня повалили прямо в вереск, в нос мне еще сильнее ударил запах горечи и меда. Я подумала, что за этим ударом, почти приятным, воспоследует еще один – последний в моей жизни. В сердце или в горло, подумала я, только бы быстро, вот бы даже ничего не понятно. А потом я поняла, что это не гигантская сколопендра и не тролль из-под моста. А потом мне врезали по щеке.

– Не визжи!

И только тогда я поняла, что визжала. Стало стыдно. Я услышала:

– Не двигайтесь, а то мы ее убьем!

Голос принадлежал какому-то парню, который явно не испытывал от происходящего никаких неудобств. Мозг работал странно, сначала я услышала этот голос – спокойный, красивый, по-своему мелодичный, и даже им восхитилась, и только потом смогла сфокусировать взгляд на том, кто все это время был надо мной и казался мне темным пятном. Во-первых, это была она, а во-вторых, она очень ловко прижимала меня к земле, так что вывернуться не было никакой возможности. Я никогда не слыла агрессивным ребенком, а уж для девушки драться было бы просто ненормально. Но сейчас я пожалела о недостатке опыта, все мои попытки выбраться были исключительно инстинктивными и малоуспешными подергиваниями. Кроме того, вернулась боль в голове, перед глазами высыпали, как черные мошки после бессонной ночи, цифры. Я видела все, от гаплогруппы ее ДНК до показателей кровяного давления в настоящий момент, и ни на чем не могла зафиксировать сознание. Разве что, визжать прекратила, чем уже вызвала у себя уважение. А потом среди цифр мелькнули буквы, они сложились в имя, которое тут же сорвалось у меня с губ:

– Астрид!

И только когда она отстранилась, я поняла, что ничего особенно опасного и не происходило, она только стукнула меня, но и это было не больно.

– Ты откуда знаешь мое имя?

– Не двигайтесь, – добавил парень, приятный голос которого я услышала во второй раз, без сомнения это был Адриан. – Она – зверюга, перегрызет вашей подружке горло в любой момент.

– Зачем ты на меня напала? – спросила я. Я приподнялась, села и сложила руки на груди. Астрид быстро встала, потом сорвала стебель вереска, принялась потрошить цветок.

– На всякий случай. Мало ли, вдруг тут надо убивать, как в «Королевской битве». Или это матрица, и вы – иллюзии. Или...

– Она просто нервничала, – сказал Адриан. Я посмотрела на Астрид с обидой. Она была клубнично-рыжая, бледная и спортивная девушка с блестящими, голубыми глазами – очень милая и в то же время, этакая повзрослевшая Пеппи Длинный Чулок, презревшая лифчики и правила вежливого знакомства.

– Мы заметили, что вы идете, – буркнула Астрид. – С чего бы нам доверять вам?

Только сейчас до меня дошло, что Астрид и Адриан говорили на датском. И тогда я их вспомнила. Это Астрид я задела в клубе, она прикрикнула на меня, а Адриан пытался флиртовать со мной. Смуглый, изящный южного вида парень, взглянув на него, я сразу его узнала. Я запомнила его куда лучше, чем Астрид, потому что он больше меня смутил.

– Я – Констанция.

Вышло довольно неприветливо, но я могла не волноваться. Абсолютно все, что я могла бы сказать было вежливее, чем нападение из-под моста.

Делия сказала:

– Я – Делия. Неприятно познакомиться.

А Герхард сказал:

– Добро пожаловать. Я – Герхард.

– О, – сказала Астрид. – Ты умственно отсталый, да?

Она повернулась к Герхарду безо всякой неловкости передо мной и перед ним. Герхард покачал головой, даже не сказал ничего.

В этот момент карман на брюках Делии вспыхнул, она завизжала, и они с Герхардом принялись пытаться затушить огонь, довольно нелепо и комично.

– О, вероятность этого была крайне мала, – сказал Адриан. Он повернулся ко мне, и я с честью выдержала его взгляд. У него были темные, внимательные глаза и блуждающая улыбка.

– Констанция, я не ослышался?

– Да. Если ты сейчас скажешь, что это красивое имя, я навсегда потеряю к тебе уважение.

– Но это красивое имя, – сказала Астрид. – И ты, в принципе, ничего.

– Извини, я должна потушить свою подругу.

Я бросилась к Делии, но к тому моменту, как я оказалась рядом, спасать уже никого не требовалось. От Делии пахло паленой тканью, и она выгребала из остатков кармана пепел, в который превратилась наша карта. И я поняла: путешествие закончено, карта больше не была нам нужна.

– Спасибо за помощь, – буркнула Делия.

– Мы предпочитаем не вмешиваться, если точно не знаем причин и последствий произошедшего.

– Трусливая позиция, – сказал Герхард. И я поняла: мы друг друга не любим. Мы втроем против Адриана и Астрид. И у них явно было преимущество – они знали друг друга прежде. Я думала, что они встречаются, поэтому очень удивилась, когда Астрид начала:

– Мой брат вообще-то не хочет ссориться. И я не хочу. Мы просто растерялись. Мы вынырнули из озера, успели сходить в лес, вернуться из леса, потому что он какой-то стремный и посчитать, что у нас поехали крыши.

– Я предполагала, что умерла или сошла с ума, – кивнула Делия с таким видом, будто всю жизнь только этого и ждала.

– Да, но нас это не так обрадовало, – хмыкнула Астрид. Странное дело, они с Адрианом оба тоже были красивее большинства людей, которых я встречала. Либо это был мир, в который попадают только очень красивые люди, либо совпадение, вероятность которого была минимальной. Как только я мысленно задала этот вопрос, цифры и буквы снова высыпались на меня, будто кто-то вытряхнул мешок знаков прямо с неба. Рядом с каждым, я видела, стекали вниз, как титры, названия генов. Я закрыла глаза, но данные никуда не исчезли. Тогда я стала смотреть. Взглянув на свою руку, я увидела и информацию о собственной наследственности. Наверное, обладая этой информацией я смогла бы за пару дней или даже часов, прийти к каким-то выводам – в естественных условиях. Но сейчас мысли скользили сами, я даже не слишком осознавала этот процесс. Не решение задачи, а обезличенная информация, которая не несла в себе и следа моего собственного разума. Но я знала, я все знала. Или, может быть, я знала все, что захотела бы знать. По всему выходило, что мы – родственники, кузены. Причем по двум линиям сразу, будто, к примеру, наши матери были сестрами, а наши отцы – братьями. Я могла бы пожелать узнать, как обстоят дела в действительности, но мне не хотелось углубляться в ряды знаков сильнее, казалось, в них легко потеряться. В этот момент я услышала щелчок, но взгляд сумела сфокусировать не сразу.

Герхард сказал:

– Тебе нужна помощь?

– О, нет, я просто задумалась, – улыбнулась я. Герхард выглядел взволнованным. Он помотал головой.

– Надолго.

– Да, девчуля, ты уже здесь десять минут втыкаешь, – сказала Астрид.

И я увидела, что они все стоят вокруг меня с очень обеспокоенным видом. Астрид и Адриан держались чуть подальше, но все же выглядели заинтересованными.

– Пока ты отвисала, мы немного обсудили ситуацию, – сказала Делия. Она с тоской поглядывала на свой карман, хотя, если подумать, теперь ее одежда переживала еще больший упадок, чем прежде, ей стоило бы радоваться.

– Короче, вы идите, – сказала Астрид. – Если там что-то нормальное, расскажите потом.

– Они, – пояснил Герхард. – Не хотят идти в замок. Хотя, вроде, куда еще идти.

– Мы здесь посидим, – пожал плечами Адриан. – Не вижу ничего дурного в том, чтобы кто-то сохранял благоразумие и свободу.

– На тюрьму не очень похоже, – сказала Делия.

– Если только не считать тюрьмой сознание пятилетней малышки, – сказал Адриан, и Герхард закивал. Я подумала, неужели у всех парней, даже особенных, настолько аналогичные чувства вызывает место моей детской мечты.

– Констанция, – позвала Астрид.

– Я в порядке, – откликнулась я. Но Астрид явно интересовало не это, она махнула рукой, будто о подобных мелочах и спрашивать бы не стала.

– Я хотела тебя спросить, твоего отца случайно зовут не Аурелиуш?

– Откуда ты знаешь?

– А твоя мать – такая жутковатая телка с упоротыми глазами?

– Не смей так говорить о моей маме!

Впрочем, я не могла не признаться, что Астрид описала мою маму емко и очень точно.

– Зачем ты спрашиваешь?

Мы, теперь уже впятером, пошли сквозь вересковые пустоши. Впереди всех шел Герхард, его рука ходила над волной вереска, и иногда он сжимал пальцы, так и не поймав ни единого цветка.

– Просто мы подслушали разговор твоих родителей.

Я почувствовала, что краснею. И хотя теперь я уже не сомневалась в словах мамы и папы, мне все равно было мучительно стыдно за них.

– Они болтали о местечке вроде этого. И каком-то волшебном мужике.

– Если, как ты выражаешься, волшебный мужик где-то и есть, то, вероятно, в волшебном замке.

Астрид мне не нравилась, она говорила слишком громко, вызывающе, и ее ничем нельзя было смутить. Нам обычно не нравятся люди, которые не имеют наших слабостей.

– Так и я о том же! – сказала Астрид. – Может, лучше выход поищем?

– Если потерялся, нужно найти справочное бюро или полицейского, – мечтательно сказал Герхард.

– Устами младенца, – кивнула Делия. – Я не хочу здесь умереть. Если волшебный мужик не убил наших родителей, то и нас вряд ли убьет.

– А если он, скажем, хочет принести нас в жертву? – спросил Адриан. Он нагнал меня и легонько приобнял за талию. Я вывернулась и быстрым шагом направилась к Делии и Герхарду.

– Если бы он хотел принести нас в жертву, встретил бы нас с самого начала. Или послал бы кого-нибудь нас схватить. Но нет, здесь пусто, – сказала Делия. Она демонстративно даже не пыталась подумать над предложением Астрид и Адриана. Сказочно упрямая девушка.

И вправду, будто территорию расчистили перед городским праздником. Я даже не была уверена, есть ли в этом королевстве жители. Но если был замок, должны ведь были быть и поданные. Замок нужен, чтобы оградить себя от кого-то, от врагов или от собственных подчиненных, но кто-то должен был быть.

– И зачем было разделять нас? – спросил Герхард. – У меня нет идей, это про то, что он хочет нас убить или наоборот, но мне Делия больше нравится, я за нее.

– А ты, Констанция?

– Вы мне тоже не нравитесь, – буркнула я.

Я плыла на волнах медового запаха вереска, и мне было почти хорошо. Я попала в место, о котором мечтала всю жизнь. Ничто, даже мысль о возможной смерти, не могло бы заставить меня проигнорировать этот замок. Все мои детские мечты, все мои попытки скрыться от реальности были обращены к этому месту. И я хотела увидеть его.

Мы прошли по мосту, в котором я, казалось, узнавала каждый камушек. Я не удержалась и помахала лебедям, они с присущей большим птицам надменностью проигнорировали меня.