Текст книги "Юнда. Юдан (СИ)"

Автор книги: Дарья Радиенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

– Раненых мы не берем. Кислорода на станции хватит на пять часов...

– А потом? – спросил Муха за спиной Ларан.

– Они идут со мной, – тоном, отбивающим всякое желание спорить, сказал Хаборилл, и встал передо мной не фиксируемым глазом движением – только что стоял у дальней стены, и вот я уже вижу его спину, укрытую сетью волос.

Ларан подавилась вдохом. Ее глаза перестали метаться с меня на Александра и остановились на Хаборилле, как будто он был главным ее противником. Я вдруг почувствовал себя заговорщиком и изгоем, и впервые в жизни не испугался этого – я был такой не один, и за то, что я изгой, меня готовы были защищать такие же, как я.

– Хаборилл, – мягко улыбнулась Ларан, вдруг снова становясь той женщиной, которую я полюбил. – Я не хочу ссориться, Хаборилл. Но еще больше я не хочу потерять тебя из-за них.

– А я вообще никого не хочу потерять, Ларан, – в голосе сатена впервые проскользнула неприязнь.

– Хорошо, – вдруг покладисто согласилась капитан. – Но я снимаю с себя ответственность за жизнь пилота Хироя и андроида Александра. И капитана станции Ар-на-Лафар Хаборилла, – добавила она после крошечной паузы.

– И за меня, – сказал я в наступившей тишине.

Все, даже Хаборилл, повернулись ко мне.

– Я не могу дышать вне орбитальных станций.

– У меня с детства повреждены легкие, – мне было тяжело рассказывать это такой огромной толпе, но я уже столько раз рассказывал эту историю многочисленным врачам, что основательно притерпелся к ней и научился искать в своем нынешнем положении плюсы, а не минусы. – Мои легкие моментально забиваются мельчайшей пылью. Пыльцой, мусором, пеплом – чем угодно. И я начинаю задыхаться. Даже на родной Земле я продержался бы не больше часа, в городах, которые строят анжеры – с искусственной кислородной системой – около трех часов, потому что система постоянно очищает воздух. Самый чистый воздух – на орбитальных станциях, потому что в функцию системы жизнеобеспечения входит постоянная его очистка, – одно время я вплотную занимался воздухоочистными сооружениями, но потом для работающих в этой сфере ужесточили нормы, и я перестал в них попадать. – Чистого кислорода в скафандре хватает на три часа. После включаются системы очищения воздуха и начинают вытягивать кислород из атмосферы. Они достаточно мощные, чтобы уничтожить вредоносные примеси и пыль, но создаваемый ими воздух все равно очень грязный.

– Мы что-нибудь придумаем, – не очень уверенно предложил Эктор, который слышал эту историю не в первый раз, но никогда не обещал мне ничего подобного. "Справишься", – обычно говорил он и сейчас я был благодарен ему за то, что он сказал другое.

– Я пойду с вами, – продолжил я раньше, чем начали высказываться остальные, озвучивая сожаления и предложения, от которых, я знал, не будет никакого толку. – Я не хочу сидеть здесь взаперти, в то время как вы своими глазами увидите Юдан.

"Не насмотрелся?" – спросил Эктор одними губами.

Я отрицательно мотнул головой и улыбнулся в ответ на его улыбку.

Шираи ничего не сказал Альги, и они шли по узкому коридору вместе, в полнейшей тишине. Пеленг на груди Шираи светился синим, как маяк.

"Стойте, – прозвучал через пеленг голос Тахико. – Закрываю коридор. Герметизирую. Через семь минут открою дверь в отсек со скафандрами. Вам хватит семи минут?"

– Хватит и меньше, – улыбнулся Шираи, тронув прибор на шее кончиками пальцев, как будто Тахико могла почувствовать прикосновение.

Он развернулся к Альги, убрав руку от пеленга, чуть улыбнулся ему все еще плохо слушающимися губами.

– Давай?

Альги шагнул к нему ближе. Его тело повело, как будто пленку в проекторе, проецирующем его в мир, вдруг зажевало и смяло. Альги шагнул вперед и сгреб Шираи в охапку, прижал к себе, заставив вмазаться в собственное ставшее податливым и липким тело. Сатен прорастал в него, вплющивался, становился его частью так легко, как будто это было задумано природой изначально. Им потребовалось чуть больше минуты, чтобы стать одним существом из двух – чудовищем-Минотавром с кривыми рогами, крепкими руками и копытами вместо ног, с искусственной системой вентиляции легких, способной использовать собранный запас кислорода в безвоздушном пространстве. Пеленг тихо мерцал синим на груди чудовища.

– Открывай, Тахико, – попросило чудовище голосами Альги и Шираи.

Дверь перед ними медленно распахнулась.

Совершать «набег на столовую», как назвал это действие Эктор, отправились Муха и Нурка. Муха, потому что был крепким и мог таскать за двоих, Нурка – потому что на мостике его ругательства и обзывания всем слишком надоели.

Я сидел прямо на полу и играл с Эктором в крестики-нолики через коммуникатор. Время от времени Эктор писал мне панические сообщения, на которые я отвечал чем-то аналогичным.

"Мы все умрем".

"Не сразу".

"Вот представь – мы придем, а там никого нет".

"Где?"

"У горняков".

"И вот тогда мы все умрем. Это будет уже не сразу, согласись?"

"Город горняков функционирует в прежнем режиме", – отправила Тиферет сообщение на мой коммуникатор. Судя по непонимающему взгляду Эктора – ему пришло то же самое.

"Давай на обзорный", – предложил я станции.

"Давай", – согласилась она и вывела на обзорный экран сообщение:

"Город горняков-анжеров находится в шестнадцати километрах от настоящего местонахождения станции. Город функционирует в прежнем режиме, добыча черного песка идет по графику. Силовые установки, окружающие город, выставлены на максимальный диапазон. У первого кольца силовых установок необходимо будет ввести код, чтобы вас встретил ответственный. Код: 949249632963654".

– Что он значит? – осоловело поинтересовалась Ларан, едва шевеля губами и явно перечитывая цифры кода.

"Орбитальная станция Тиферет упала на Юдан".

Через час все приготовления были закончены. Медицинский бокс, переоборудованный в салазки, наполнили продуктами, которые были упакованы достаточно хорошо, чтобы им не была страшна атмосфера Юдана, и бутылями с питьевой водой так, что лежать там стало достаточно некомфортно. Впрочем, скафандр, в который упаковали бессознательно из-за лекарств Хироя, с легкостью компенсировал это. Вторые салазки, для Тахико и Александра, собрали из столешницы и антигравов. Они были заметно хуже первых, и занимавшиеся сборкой Эктор и Хаборилл рассчитывали только на то, что до города горняков недалеко. Тиферет сбросила карту пути на каждый коммуникатор и пообещала отслеживать нас столько, сколько сможет. Ее мощности было достаточно для того, чтобы охватить примерно шесть километров из шестнадцать, остальную часть пути мы должны были пройти сами по себе.

Я ел рыбные консервы прямо из банки и смотрел на то, как Мире`еланс разбирается со скафандрами, проверяя и настраивая каждый на атмосферу Юдана. Мы все были готовы – сидели прямо на полу у мостика, где Ларан о чем-то вполголоса разговаривала со станцией, и ждали. Я переводил взгляд с одного лица на другое и отчаянно чувствовал, что что-то окончательно и бесповоротно заканчивается, и что впереди так же бесповоротно начинается что-то, о чем я еще не имел ни малейшего представления.

Часть 2. На земле. Юдан.

Глава 2. Вне

Если вы читали что-то о Юдане – забудьте это. Ни одно слово правды не написано во всех книгах, которые исследователи Юдана пишут об этой планете. Если вы на самом деле хотите что-то знать о Юдане – просто выйдите в эти пески. И вы все поймете.

Я стоял и смотрел, и не мог насмотреться, и не мог заставить себя идти. Я был такой не один.

Юдан описывают как песчаную планету с солнцем чуть более ярким, чем то, что светит над Землей, со сходной атмосферой, содержащей, правда, жалкие проценты кислорода и синим небом – именно из-за атмосферы. По книгам кажется, что это просто планета, целиком похожа на пустыню Сахару. Это кажется простым, но на самом деле – совсем не просто.

Песок на Юдане не желтый. Он золотой с прожилками алого, белого, даже синего. Он складывается в письмена чужого языка, которые тут же исчезают с поверхности планеты, не давая себя прочесть. Он кажется липким, как весенний снег, который я никогда не держал в руках, но о котором столько читал. А Шеат, солнце Юдана, яркое, оно слепит и, пока не затемнишь экран скафандра, кажется, что оно впивается тебе в сетчатку, пролезает в твою голову, прописывается в ней, как вирусная программа в голове андроида. И даже изменив настройки скафандра, ты все равно первое время опасаешься смотреть на него, потому что тебе кажется, что оно что-то знает о тебе, и ты что-то знаешь о нем. А небо действительно синее, только без облаков. Одна сплошная синь, уходящая куда-то вверх, далеко-далеко. Это небо не кажется стеклянным, оно кажется пустым. Пустым настолько, что стоя на земле, начинаешь жалеть, что не умеешь летать.

Я стоял, как завороженный, и любовался на планету, на которую не смел даже надеяться однажды ступить. И мне было все равно, что чистого кислорода в моем скафандре хватит на три часа, а значит жить мне – не больше четырех. Мне вообще все было безразлично.

Я был безнадежно и бесповоротно влюблен в Юдан.

Мы шли медленно, потому что по песку, который был единственной землей на Юдане, невозможно было идти быстро. Салазки на антигравах двигались по нему с трудом, но хотя бы не застревали на барханах, чего я так боялся, и уже это можно было считать несомненным плюсом.

После часа пути стало понятно, что за расчетное время до города горняков мы не дойдем, и в то же время никто не переживал об этом. Мы все были влюблены в Юдан в той или иной степени, и это не то, чтобы удивительно сплочало нас, но давало силы двигаться дальше.

Первым препятствием оказался глубокий разлом в песке, уходящий на много километров вниз.

"Здесь что, была выработка?" – полюбопытствовал идущий впереди, рядом с Ларан, Эктор. Он пользовался общей связью и после его слов большая часть любопытных тут же подошла ближе, чтобы посмотреть на выработку. Не удержались даже Хаборилл и Муха, тащившие за собой салазки.

"Нет, это естественный разлом, – отозвался Хаборилл, опасно наклоняясь над выбоиной, – выработки тут же засыпает песком. На Юдане все, что выглядит рукотворным, обычно им не является. И наоборот".

"Перепрыгнем?" – предложила Ларан.

"С ранеными?" – в тон ей откликнулся Хаборилл.

Я порадовался, что экраны скафандров не дают возможности видеть лица – мне не хотелось знать, как Ларан сейчас смотрит на Хаборилла, посмевшего оспаривать ее решения.

"Мы потратим время на обход", – сказала она на общей частоте и, спохватившись, переключилась – на общей частоте прозвучал щелчок смены канала связи.

Теперь мы слышали только Хаборилла.

"Ларан, это абсурд".

"Разделяться может быть опасно".

"Я отвечаю за своих подчиненных".

"Не кричи".

"Хорошо, – после затянувшегося молчания зло сказала Ларан на общей частоте. – Мы идем вдоль разлома. Это увеличит время до города горняков на несколько часов. Имейте в виду: разлом может быть длинным".

Она замолчала и в наушниках скафандров повисла тишина, тяжелая, гнетущая и выжидательная. Ларан ждала, что кто-то будет против, кто-то попытается оспорить решение, которое она за недостатком аргументов не могла оспорить сама.

"Не важно, – как быстро мы придем, – на общей волне сказал Хаборилл. – Важно, чтобы мы все дошли живыми".

Это решило ход дела. Колонна медленно повернулась и пошла вдоль разлома.

На крошечном привале, сделанном, чтобы сменить Хаборилла и Муху, наступила моя очередь тащить салазки. Моим партнером был Нурка, который справился быстрее и весело насвистывал на общей частоте, пока я нацеплял вперехлест ремни салазок.═

Я постоял немного и, пользуясь тем, что на меня никто не смотрит, достал из нагрудного камана скафандра контейнер с цепью. Помедлив минуту, я расщелкнул замок. Я ожидал, что цепь рванется наружу, или попытается схватить меня, или сделает что-то еще столько же предсказуемое, но от этого не менее ужасное, но она просто лежала на дне, свернувшись клубочком, как маленькая многозвенная змея. Я присел на корточки и перевернул контейнер над песком. Цепь шлепнулась вниз, забавно приподняв то, что у нее, видимо, было мордочкой. В этот момент она как-то особенно напоминала змею или какое угодно другое живое существо из тех, что населяют землю. Поддаваясь секундному желанию, я протянул руку и погладил ее по первому звену. Цепь смешно ткнулась мне в ладонь и растянулась на песке, а потом вдруг рассыпалась, став все тем же золото-алым песком, который еще несколько секунд сохранял форму звеньев, а потом смешался в одну единую массу со всей поверхностью Юдана. Почему-то это одновременно напомнило мне жизнь и смерть и то, насколько просто одно становится другим и наоборот.═

Я поднялся на ноги, поправил ремни на плечах и двинулся за уже начавшей собираться группой. Идти сразу стало сложнее – салазки едва двигались по песку, антигравы справлялись, но гораздо хуже, чем если бы мы шли даже по обычной земле, не говоря уже о гладких палубах Тиферет. Хирой не приходил в себя, но Александр дистанционно следил за показателями его состояния, каждые полчаса снимаемые скафандром.

"Наконец-то", – с отчетливой радостью сказала Ларан в наушниках.

Я посмотрел вперед и увидел предмет ее радости – разлом кончился, превратившись в тоненькую нить, которую можно было перешагнуть, даже таща на себе тяжелые салазки. Я улыбнулся и шагнул за Ларан, не думая о том, что кислорода в моих баллонах осталось меньше, чем на час, и что потом я неминуемо умру, и что это не имеет для меня сейчас никакого значения.

А потом песок под моими ногами вдруг проломился, разлом расширился, и я рухнул вниз, накрываемой сверху волной песка, и больше ничего уже не видел.

Радецки пришел в себя от боли, выкручивающей тело. Если бы он был человеком, то пожалел бы, что не умер и пожелал бы умереть мгновенно, чтобы не чувствовать больше этой боли. Но Радецки был сатеном, и умел отрешаться от своих чувств и посылаемых телом сигналов ради более важной цели. Более важной целью была проблема выживания. Сделав немыслимое усилие, Радецки поднялся на ноги.

Исотр`а полулежал в углу и, кажется, все еще был без сознания, если вообще был жив. Для Радецки это сейчас не имело значение. Только одна вещь сейчас могла иметь для него значение – орбитальная станция Тиферет.

"Недостаточно доступа", – написала Тиферет на первое же прикосновение к клавишам.

Радецки, ругнувшись, набрал код.

"Приветствую тебя, хокма-три, – приняла станция код. – Мне жаль, но у тебя недостаточно доступа. Все мои действия регламентированы Ларан".

– Ты предполагаешь, что я собираюсь здесь умереть? – хрипло поинтересовался сатен вслух, потому что набирать такую длинную фразу на клавиатуре у него не было сил.

"Я ничего не предполагаю, я же орбитальная станция, – заметила Тиферет. – Функции "предполагать" во мне не заложено".

– Чтоб ты сдохла! – Радецки врезал кулаком по консоли и тяжело сполз на колени.

Надписи: "Функции "сдохнуть" во мне тоже не заложено", – высветившейся на обзорном экране, он уже не увидел.

Я очнулся от недостатка кислорода и подумал, что пришел в себя только затем, чтобы прочувствовать свою смерть. Воздух в глотке был горький и пыльный, с привкусами и примесями, фильтрованный системой жизнеобеспечения скафандра воздух, дышать которым я не мог. Не тратя силы на то, чтобы сесть, я огляделся.

Песок над моей головой смыкался куполом невысокой пещеры, удивительно подвижной, как будто сами песчинки двигались в ней, то и дело меняя свое расположения. От этого движения разноцветной массы песка становилось жутко. Салазки с Хироем опрокинулись, схоронив в песке часть продуктов. Сам пилот лежал на спине в центре пещеры, раскинув руки, и я боялся смотреть на него дольше нескольких секунд, понимая, что ничем не смогу ему помочь. Чуть поодаль, видимо, попавшие со мной в разлом, лежали еще двое. В скафандрах все были одинаковыми, и я не мог узнать их, надеялся только, что это не Эктор – мне сюрреально не хотелось, чтобы мой единственный близкий друг умирал вместе со мной.

Один из людей в скафандрах дернулся и рывком сел. Помедлил, а потом потянулся к креплению шлема и несколькими короткими движениями отщелкнул его, поднимая забрало. Я рывком сел, потому что от ужаса не смог заорать – показалось одновременно, что это иллюзия и что тот, кого я не мог узнать, просто решил покончить с собой. И то и другое было невыносимо, непередаваемо чудовищным.

Забрало скафандра распахнулось, разойдясь в стороны, и я увидел удивленное, с расфокусированными глазами, лицо Мухи. Муха пожевал губами, как будто не знал, как правильно обходиться с собственным лицом, повел ладонью по песку – рука двигалась как после тяжелого перелома – непривычно, рывками.

– Я есть, – сказал Муха не своим мягким басом, а чужим резким и шероховатым голосом, со странными сложными ударениями. – Говорить с тобой.

– Ты есть, – согласился я, потому что знал, что с сумасшедшими и чудовищами лучше соглашаться, если тебе некуда бежать. Бежать мне было некуда.

– Я есть, – повторило существо губами Мухи, ударило по земле, потом, с долгой задержкой, распрямило ладонь и погладило песок. – Я есть... Юндаа. Юнда.

– Юнда? – переспросил я, чувствуя, что происходит что-то невозможное. Что со мной говорит что-то древнее, чуждое, что-то с этой планеты, что-то, что правительство изо всех сил пыталось скрыть.

– Я Юнда. Я... – существо сгребло песок в кулак и, протянув ко мне руку, разжало ладонь. Разноцветный песок на белой ткани перчатки скафандра собирался змейками, вихрился живым существом, расползался и собирался снова. – Это я.

– Это ты? – я тупо уставился на песок.

– Я Юндаа... Юдан.

До меня дошло.

Рывком, чудовищным откровением извне, чужой историей и чужой жизнью.

Я до сих пор не знаю, сам я догадался или мне подсказали, только не словами – иначе, другими способами взаимодействия.

Я сидел в нерукотворной пещере из песка и разговаривал с песком, который говорил со мной через Муху. Я разговаривал с целой планетой, которая оказалась разумна. Каждый миллиметр, каждый грамм песка которой оказался разумен.

Я разговаривал с Юданом.

Ларан молчала, слепо глядя в разлом в песке. Выражение ее лица не было видно из-за затемненного шлема скафандра, но по опущенным плечам и неловким движениям сатена Эктор понял, что она напугана и не знает, что делать дальше. Как и куда идти дальше.

"Надо двигаться, – сказала Ларан на общей волне. Она хорошо следила за голосом, и он дрожал едва заметно – если не прислушиваться, то и не услышишь. – Нам их не найти".

Она была права.

Ларан постояла у пролома еще какое-то время, будто не уверенная, что сможет идти дальше, а потом властно махнула рукой и двинулась вперед, на ходу выпрямляя плечи и выше поднимая голову. Так ведут себя те, кто видел смерть и знают, что у нее ничего никогда нельзя забрать обратно. Кто видел смерть столько раз, что уже забыл, как ее бояться.

Постоянно меняющаяся на коммуникаторе карта местности, посылаемая по ходу удаления от станции со все более отчетливыми помехами, обещала еще четыре часа до города горняков. Пройденный путь за спиной снова становился пустыней, и ветер, который едва ли можно было почувствовать, заметал следы, стоило только поднять ногу.

Юдан была сказочной планетой. Сказочной и совершенно не предназначенной для людей.

Юдан говорил. Я слышал не только его голос, издаваемый связками Мухи и не только слова, выговариваемые губами Мухи. Я слышал тысячи и тысячи звуков и слов, сказанных на всех на свете живых и мертвых, и еще не рожденных языках. Я слушал Юдан всеми органами чувств, теперь, когда он все меньше говорил словами. Я растворялся в Юдане, засыпал в его объятиях и забывал обо всем, что тревожило меня когда-то при жизни.

Я бы так и уснул, убаюканный чужой песней, чужой историей, которая почти стала моей, если бы вторым обитателем скафандра, очнувшись, не оказался Нурка.

– Муха, ты охренел, – было первым, что сказал наблюдатель, и я открыл глаза, начав снова видеть сыпучие стены пещеры, а не тысячелетнюю историю чужой планеты.

– Не твой друг. Я, – сказал Юдан губами Мухи. – Я жить. Я планета. Я Юнда. Юдан.

– Ты тронулся, Муха, – заметил Нурка.

– Это правда, – вставил было я и вдруг понял, каким-то шестым чувством осознал, что Нурка знает, что это правда. Знает доподлинно, что сейчас с нами говорит Юдан. Что ему просто нужны доказательства более существенные, чем сны.

– Твой друг спит. Я вместо. Рассказать. Помочь.

– Ты – Юдан. И ты хочешь нам помочь, – Нурка встал легко, как будто не валялся несколько часов или минут – время потеряло для меня смысл, пока я снил сны планеты – без сознания. – Докажи, что ты Юдан.

– Я показать прошлое, – заметил Юдан голосом Мухи.

– Показать-показать, – согласился Нурка. – Я поспать, посмотреть сны и не впечатлиться. Другие предложения?

Юдан молчал и я отчетливо почувствовал, что наблюдатель нарывается. От этого мне стало страшно, хотя страх должен был бы уже пройти – кислород, который поступал ко мне через фильтры скафандра, едва ли был пригоден для меня, но песчаный купол пещеры пугал меня значительно сильнее.

– Смотри, – вздохнул Юдан.

Песок под ногами Нурка зашевелился, как живой, принялся сцепляться едва заметно, и потому красиво и страшно одновременно. Из песка выступали контуры, сначала едва заметные, потом – однозначные. Цепь. Под ногами наблюдателя лежала цепь. Такая же, какие я видел на станции сатенов, такая же, какую я выпустил сегодня.

– Она сожрет меня, как только я к ней прикоснусь? – с деланной веселостью, очень похожей на истерику, поинтересовался Нурка.

– Нет, – отозвался Юдан. – Она – это я. Я – это она. Я – Юнда. Она – Юнда. Понимаешь меня?

– Учи унис, – наставительно заметил Нурка, присаживаясь перед цепью на корточки. – Ты не представляешь, как проще понимать других, когда они говорят на общем языке свободно.

Я улыбнулся и попытался подняться – мне тоже хотелось посмотреть цепь поближе и, может быть, взять в руки.

Подняться мне не удалось – перед глазами вдруг потемнело, засвербило в горле, я изо всех сил попытался вдохнуть, но дышать было нечем. Кислорода не было. Ничего не было. Я падал в смерть, о которой знал всегда, в которой был уверен еще несколько часов назад, покидая обломки Тиферет, и которой еще несколько часов назад не боялся.

Я безумно, чудовищно не хотел не умирать.

Отряд успел пройти чуть меньше двух киломентов после обрыва, когда сигнал от Тиферет перестал поступать. Дальше предстояло идти без присмотра вездесущей и очень умной станции, последним сигналом которой было указание направления – по-прямой.

"Вперед", – сказала Ларан не очень уверенно.

"Шираи, Альги, – мягко проговорил по общей связи Хаборилл, легко перехватывая инициативу в свои руки. – Пройдите вперед, посмотрите. Возможно, там виден город горняков".

Эктор проследил за тем, как от салазок с Тахико и Александром открепляются две фигуры, одинаковыми движениями снимают ремни и кладут их на песок, делают одинаковые шаги вперед. В скафандрах Шираи и Альги были практически неотличимы друг от друга, и невозможно было предугадать, кто действительно делает шаг, а кто только копирует движение, сделанное другим.

Они вышагнули вперед и вдруг ломко слились в одно существо, хлопком, смазывая контуры, всасывая скафандры куда-то внутрь, переплющивая друг друга и самое себя во что-то принципиально новое. Существо, стоявшее на песке, больше не было ни человеком, ни сатеном. Оно просто было, стояло, поводя большой, похожей на собачью, головой из стороны в сторону и глядя большими глазами, больше похожими на камеры или усовершенствованные подзорные трубы, чем на органы зрения человекоподобных существ.

Существо шумно втянуло воздух, а потом рванулось с места одним ровным движением и бросилось вперед, едва касаясь земли полуногами-полулапами.

"Я не видела существа красивее", – тихо проговорила Тахико на общей волне.

Эктор проводил псевдополиморфа взглядом и понял, что, пожалуй, Тахико права. Он бы мог сказать о Шираи и Альги то же самое, только с крошечным дополнением – существа страшнее он тоже никогда не видел.

Впереди был город горняков. Обнесенный двойным кольцом силовых установок, обеспечивающих систему жизнеобеспечения внутри ограниченной территории, город горняков состоял из приземистых искусственных домиков, максимально комфортных и «раскладывающихся» одним нажатием кнопки. В городе копошились рабочие. С такого расстояния они казались уже не черными точками, а маленькими, будто игрушечными, фигурками.

После возвращения Альги и Шираи идти пришлось еще почти два часа, и только тогда город смогли разглядеть все члены маленькой экспедиции. Эктор поймал себя на том, что ему хочется кричать. От счастья. Раньше он никогда не замечал за собой подобного, но одна только мысль о том, что там, внутри, можно будет вдохнуть нормальный воздух, а не ту гремучую смесь, что генерировала система жизнеобеспечения скафандра, радовала до слез.

Город горняков представлял из себя неровный круг, обнесенный по контуру частоколом силовых установок. Установки уходили вверх, в безоблачное небо Юдана, и расстояние между ними было не больше пяти метров. Пройти между ними было нельзя – генерируемое поле расщепляло любое существо, не зависимо от размеров и "состава", на молекулы в течении двенадцати секунд. Наблюдавшие за подобными полями рассказывали, что видели крыс, проскакивающих через поле очень быстро, а через двенадцать секунд падающих на землю горкой расщепленной массы. На богатом дармовой энергией Юдане установка таких охранных систем не стоила ничего.

На каждой установке была размещена портативная кодовая панель. Шаттлы, прилетающие с Большой Земли, садились вне городка, а потом связывались с жителями определенным кодом.

Ларан чуть помедлила, прежде чем набрать на панели код, который назвала ей Тиферет.

"949249632963654".

Надпись загорелась сначала синим, а потом начала мигать красным, как сигнал тревоги.

"Кажется, у них чрезвычайная ситуация", – заметил Эктор, и сам не сразу понял, что говорит на общей частоте.

"Не у них, – отозвался Хаборилл. – У нас".

Я падал, казалось, целую вечность. Падал куда-то вниз, в черноту, в беззвездное страшное ничто, больше всего похожее на симуляции Эктора.

Я думал, что буду слышать голоса, или видеть свет в конце тоннеля, или хоть что-нибудь, что однозначно даст мне понять: это конец, Люк, ты умираешь, не дергайся, смирись.

Но ничего не было, я просто падал, и ветер свистел где-то в ушах, потоки воздуха поддерживали меня, замедляя падение – я чувствовал его давление в спину. Сердце билось не только в груди, но и в висках, в шее, где-то еще, везде, где тело пронизывала сеть вен.

Я падал, падал и падал, и совершенно отказывался бояться, хотя тело сводило чудовищной судорогой, и я не мог вдохнуть окружающий меня воздух. Тот самый воздух, который хотелось пить, захлебываясь, до опьянения.

А потом все кончилось. И полет, и свист ветра в ушах, только сердце бухало где-то в висках, и в груди бухало тоже.

– Вставай, – услышал я голос, который не мог принадлежать живому существу и сел раньше, чем раскрыл глаза.

– И вдохни, – сказал голос.

Я послушно сделал вдох.

Воздух пах карамелью. Клубничной или малиновой, я не смог разобрать, потому что это был самый чистый, самый вкусный воздух, которым я когда-либо дышал. Я дышал и не мог надышаться, и боялся только, что все закончится. Мне не хватало сил даже думать о том, откуда мог взяться этот чудесный воздух на лишенном кислорода Юдане.

А потом я догадался открыть глаза.

На мне не было шлема скафандра, и песок вокруг меня казался удивительно ярким, слепящим. Шлем скафандра валялся рядом, и он не был нужен мне, чтобы дышать.

– Что ты сделал? – спросил я хрипло и удивился, что в пространстве, которое раньше было лишено кислорода и казалось мне безвоздушным, мой голос звучит нормально и привычно.

Все это могло было бы быть нормально и привычно, если бы я не смотрел то и дело на датчик, сканирующий окружающее пространство, на моей руке. "Содержание кислорода в воздухе меньше пяти процентов. Воздух не является пригодным для дыхания. Пожалуйста, наденьте шлем скафандра во избежание потери сознания от недостатка кислорода". Я не собирался терять сознание, потому что не чувствовал недостаток кислорода. Я дышал карамельным воздухом Юдана и это был самый вкусный воздух из всех, каким мне когда-либо приходилось дышать.

– Ты жив, – сказал Юдан губами Мухи. – Ты дышишь.

– Я жив, – согласился я, потому что спорить с этим было бессмысленно. – Что ты сделал?

– Ты уже спрашивал, – заметил молчавший до того Нурка. – Он сделал так, что ты теперь можешь дышать.

Это я и сам знал.

– Я могу дышать только на Юдане? – уточнил я.

– Нет, – отозвался Юдан. – Где угодно.

– Как ты это делаешь? – снова, не обращая внимания на то, что повторяюсь, спросил я.

– Я тебе потом расскажу, – пообещал Нурка. – Мы поговорили, пока ты того, пытался сдохнуть, но у тебя все никак не получалось.

Я кивнул. Меня интересовали еще два вопроса, которые в свете имеющихся событий нужно было задать Юдану.

– Что будет с Мухой, когда ты уйдешь? – это было первым вопросом.

– Ничего, – казалось, Юдан удивился, хотя по его голосу сложно было прочитать эмоции и даже просто понять, испытывает ли он эмоции, тоже было сложно.

– То есть ты просто уйдешь, а он встанет, как будто, так и было? – уточнил я.

– Да, – согласился Юдан. – Правила.

– У них есть некоторые правила по... вселению, – объяснил Нурка.

Я сделал вид, что понял, кивнул и задал второй вопрос, который на сегодняшний день беспокоил меня сильнее:

– Мой... наш друг Хирой. Вон там, – я указал на раскинувшего руки Хироя. – Он тяжело ранен. Ты можешь... помочь ему, как помог мне?

Юдан долго молчал, покачиваясь из стороны в сторону. Я подумал было, что он не ответит, или что заговорит о чем-то другом, но песок вокруг Хироя вдруг вздыбился, укутывая его собой, как коконом. Я дернулся было, но оказавшийся рядом Нурка удержал меня за плечо.

– Он так действует, сиди. Я вам потом всем расскажу, на какую охренительную форму жизни мы тут нарвались.

Я поймал себя на том, что не верю ни одному его слову и остался сидеть.

Песок накрыл Хироя с головой, он переливался, золотым, алым, белым и темным, до черноты, красным. А потом вдруг начал пульсировать цветом в ритме сердцебиения, и это было настолько страшно и настолько красиво, что невозможно было смотреть, и невозможно было отвести взгляд.

– Он был жить, – сказал Муха голосом Юдана. – Будет жить.

Песок спал с Хироя, как покрывало. Пилот лежал несколько секунд, а потом рывком сел. Я услышал в динамиках, как он громко дышит и поймал себя на том, что улыбаюсь.