Текст книги "Юнда. Юдан (СИ)"

Автор книги: Дарья Радиенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

– Впечатляет, – безэмоционально заметил анжер.

Радецки не ответил. Его заметно повело, перед глазами заплясали темные круги, все чувства обострились в один миг, болезненно-остро. Дождавшись, когда покалывание в пальцах достигнет пика, превращаясь в зуд, совсем немного не доходящий до боли, сатен прижал ладони к вискам Тахико.

И рухнул внутрь.

Она была изломанной, изорванной внутри и сшитой, собранной снова. Разбитой на мириады обломков, состыкованных неровно и грубо, неестественно, жестоко и одновременно – идеально для тех функций, которые были в нее заложены. Она действительно очень мало напоминала человека внутри – только какими-то частями, сегментами, обрывками, а дальше – всепоглощающее поле чистой информации. Искусственный разум, вплавленный в ее собственный, подчиненный и подчиняющий.

Тончайшие нити этого искусственного интеллекта плотно охватывали собой ее мозг, контролировали чувства, эмоции, реакции, подстраивали ее под себя, как подстраивают тончайшие приборы, добиваясь идеальной отдачи.═

С ней было легко. Легко как с машиной, чуткой, ответственной, идеально подогнанной.

С ней было сложно. Сложно как с существом, искалеченным изнутри до неузнаваемости, до какого-то подобия чего-то живого.

С ней было интересно. Безумно, фантастически интересно, как с андроидом на самообучающейся программе. Только ни одна программа андроидов не доходила до осознанности, до самоопределения, самосознания, до самосовершенствования, последовательного и постоянного.

Она была идеальной машиной, и это делало ее идеальной женщиной.

Ничего столь же прекрасного Радецки еще не встречал.

Он потянулся осторожно и цепко, тронул нити, влился в движение нейронов в ее мозгу, вклинился в ее мысли и сны. Начал дышать ее органами дыхания, слушать – ее органами слуха, чувствовать ее кожей.

Это было полнее и сложнее, чем любое другое взаимодействие: горячее и оглушительнее, чем секс, головокружительнее, чем падение в бездну, нежнее, чем поцелуй и страшнее, чем космическая война.

Это было слиянием в самом полном, самом чудовищном, самом прекрасном понимании этого слова. И рядом с ним такие слова как "любовь" теряли свой смысл.

Все теряло свой смысл.

«Здравствуй, Тиферет, – сказал Радецки губами Тахико, мыслями Тахико, длинной строкой символов, которым Тахико разговаривала со станцией. – Извини, но я беру управление на себя».

Тиферет дернулась под его пальцами, как живая, завыла гулом в ушах. Радецки молчал, перебирая как струны эмоции Тахико и лениво перепутывая ее мысли и чувства. Считать ее сейчас, всю, целиком – было бы проще простого, но нужно было заниматься делом, переждать панику станции, бессмысленную борьбу и агрессию, поддеть крючком, отстранив, и вывести махину орбитальной станции с орбиты, чтобы бросит вниз, в желто-красные пески Юдана.

Тиферет дергалась еще несколько минут, билась, царапалась, дралась изо всех сил, но их было недостаточно. Радецки был неплохим симбионтом, Тахико была идеальной машиной. У орбитальной станции Тиферет не было шансов.

"Управление твое", – сдалась станция.

"Мое", – специально для нее громко "подумал" Радецки.

И тронул пальцами нервные узлы внутри Тахико, почувствовал, как заскользили внутри ее микросхем данные рассчитанного Исотр`ой курса. Он не знал, как сажают на планету не предназначенные для этого орбитальные станции, но он знал, как заставить одно существо следовать курсу, созданному другим существом. Именно это он и делал.

Радецки подал импульс, дергая за чуткие рычаги внутри Тахико, чтобы уже она дергала за другие, злые и неровные рычаги внутри искусственного мозга Тиферет, и в двигатели выстрелил первый тормозной импульс, толкнув сатена искристой отдачей. Круговая орбита станции, под воздействием импульса, изменилась на слабоэллиптическую.

– Насколько это долго? – спросил где-то вдалеке искаженный чужим восприятием голос Исотр`ы.

– Долго, – отозвался Радецки губами Тахико. – Я буду постепенно изменять эллипс орбиты, плавно снижать станцию. Все это время я вынужден буду находиться с ней в симбиозе. При входе в атмосферу Юдана начнется неконтролируемое возгорание обшивки. Следить за ним мне почти наверняка не хватит сил.

– Сделать что-нибудь? – безразлично спросил Исотр`а.

– Пусть горит, – отмахнулся Радецки.

– Ты уложишься в расчетное время? – уточнил анжер.

– Твое расчетное время десять часов, – насмешливо напомнил сатен, растягивая в улыбке псевдоживые губы Тахико. – Времени уйма.

– Девять часов, сорок девять минут, – поправил дотошный Исотр`а.

– Тем более. Молись, чтобы наш харманас вдруг не появился раньше. Мы оставляем след – будет некрасиво, если он нас перехватит.

– Я не умею молиться, – сообщил анжер. – Никто из нас не умеет.

– Зато умеют отдельные представители человеческой расы, которую ты так любишь, – отозвался Радецки. – Поучись у них, – и тут же, без перехода, продолжил: – Мне придется частично уничтожить сознание Тиферет. Тогда, если станцию найдут, никто не сможет выяснить, что ее уронили специально. Теперь замолчи, мне нужно сосредоточиться.

– Какие будут разрушения? – задал последний вопрос Исотр`а.

– Не знаю, – легкомысленно отмахнулся сатен. – Это же твой расчет. Не переживай, вы хорошо строите – мы не сгорим в атмосфере.

Цепь дрожала, как живое существо, дергалась, тыкалась слепыми сочленениями в металлические стенки контейнера. Она могла бы быть умильной, маленькой, чем-то напоминающей железную гусеницу – забавное существо с другой планеты. Она и воспринималась бы так, если бы перед глазами то и дело не вставала чудовищная картина трупа в столовой и этой самой цепи, намертво вцепившееся в его ногу. И другие, не менее страшные картины: собравшегося вокруг ядра кокона на уничтоженной станции сатенов, чудовищного крика умирающей Альмы, изуродованной руки Хаборилла.

Хирой разглядывал цепь через перенастроенный рентгенограф, который позволял просветить сквозь боковую стенку контейнера. Цепь жалась к противоположной стене, как будто чувствовала прикосновение луча.

– Вы уверены, что она разумна? – поинтересовался пилот.

– Нет, – откликнулся Александр, так же пытливо разглядывая изображение на экране прибора. – Вероятно, у нее присутствуют только базовые инстинкты и простейшие чувства: голод, желание защититься, страх, боль. Она не пытается вступить с нами в осознанный контакт.

– Ей, как бы это сказать, нечем, – заметил Хаборилл. – И я бы поспорил на счет боли: выстрел из силаха ее не берет.

– Если ее что-то не берет, это не значит, что она не может чувствовать боль, – возразил Александр. – Достаточно найти способ.

– Ее нужно сломать, – предложил Хирой, неприязненно покосившись на сатена. – Выломать одно звено, посмотреть, что оно значит. Не сможет же она ползти одним звеном?

– И как вы хотите это проверить? – уточнил Александр. – Ее никто не сможет коснуться.

– Вообще-то можешь. Ты, – заметил Хаборилл, задумчиво повернувшись к андроиду. – Если тобой буду управлять я.

Александр заметно поморщился, очень по-человечески мотнув головой.

– Это больно. И страшно. Точнее, не больно, – поправился андроид, – только очень страшно.

– Я не Ларан, – напомнил Хаборилл. – Я вхожу в симбиоз иначе.

Он пружинисто поднялся с кресла, шагнув к Александру ближе, погладил пальцами здоровой руки по вискам андроида и, резко выдернув один из шнуров на его голове, сжал в кулаке. Александр замер, дернулся и медленно повернул голову к Хирою.

– Я просто завладеваю сознанием, – объяснил андроид голосом Хаборилла, хотя человек ничего не спрашивал.

Подойдя к контейнеру, Александр поднял крышку и, с легкостью удержав рванувшуюся было цепь одной рукой, другой резко дернул ее за "хвост", грубо вырывая одно из звеньев. На месте рывка осталась "рваная рана" – обрывок металла.

Хирой почувствовал, что виски сдавливает звон. Это могло в равной степени быть иллюзией и "криком" раненой цепи.

Александр со стуком захлопнул крышку и положил овальное, чуть деформированное звено на стол, подальше от приборов. Кружочек металла заметно подрагивал, как будто его била дрожь.

– Не надо, – сам удивляясь себе, попросил Хирой. – Пожалуйста, перестань ее мучить.

Он почувствовал вдруг, что сейчас упадет – было что-то чудовищно неправильное в том, как Хаборилл чужими руками мучил живое существо. Непонятное, недоброе, незнакомое – но очевидно живое.

Александр удивленно покосился на него, и в его взгляде не было ничего от его обычного псевдо-понимающего (андроидам-медикам заложена программа визуализирования, призывающая всегда и в любой ситуации изображать на лице понимание) взгляда – камерами, которым была придана форма глаз, на человека холодно и удивленно смотрел Хаборилл.

– Тебе жаль ее... – удивленно протянул сатен голосом андроида.

В его словах не было ни насмешливого превосходства, ни жажды добить, уничтожить, унизить человека. Он не собирался напоминать Хирою о том, что эта цепь кого-то убила. Что ее собратья убили Альму. Он просто удивлялся – совершенно искренне.

Помедлив минуту, андроид снова взял дрожащее звено цепи в руки и вернул в контейнер. Хирой заворожено, с каким-то отстраненным ужасом, наблюдал за тем, как цепь сворачивается клубком вокруг звена, будто защищая – от этого как-то остро, до слез, сжималось сердце.

Так же быстро, как вошел в симбиоз, Хаборилл отпустил Александра.

– Непривычно – видеть мир твоими глазами, – заметил андроид.

– А у тебя цветонастройка сбита, – не остался в долгу сатен.

– Она разумна... – не слушая их, пробормотал Хирой.

– Разумна, – согласился Хаборилл, положив когтистую ладонь человеку на плечо. – И в этом весь ужас.

Через сто семьдесят шесть минут после первого импульса в двигатели орбитальной станции Тиферет был направлен второй тормозной импульс. Третий импульс последовал через триста семьдесят четыре минуты. Через сорок две минуты после третьего импульса, орбитальная станция Тиферет вошла в атмосферу планеты Юдан.═

За обзорным экраном в моей каюте проносились смазанные звезды, но я смотрел не на них, а на то, как они окрашивают серебром золотые волосы Ларан.═

Шрамы на ее теле смотрелись чудовищно, и при этом – удивительно красиво, очерчивая контуры ребер и впалого живота. Она была очаровательно хрупкой без одежды, почти ребенок, с четко выступающими, нестерпимо красивыми ключицами и острыми косточками бедер. У нее были сладкие губы, пряные, как корица или виноградное вино, которое я никогда не пробовал, но читал – что оно сладкое и пьянит. Она пьянила лучше вина, лучше любого алкоголя, который я когда-либо пил.═

Она улыбалась, и это было лучшее, что я видел в жизни.═

Она обнимала меня, и это было лучшее, что я когда-либо чувствовал.

Я любил ее под взглядом бесстыдных звезд.

Я любил ее, когда звезды за обзорным экраном сменились алыми всполохами сгорающей в атмосфере обшивки.

Орбитальная станция Тиферет падала на Юдан.

Часть 2. На земле. Юдан.

Глава 1. Внутри

═

Я открыл глаза, и глубокая беззвездная чернота распахнулась передо мной.

Мне пришлось проморгаться, прежде чем я понял, что это не ночь – просто у меня до темноты перед глазами болит голова. Кажется, я просто не до конца вышел из обморока или чего-то подобного. Мне потребовалось некоторое временя, чтобы не впасть в панику, а снова закрыть глаза и начать дышать и, что более важно – думать.

Думать было страшно. Выходило что-то ужасное, непоправимое, неправильное, чудовищное. Я понял это не по больной голове и темноте, я понял это по одному единственному слову Ларан, сказанному в моей темноте:

– Аргхынонт!

До этого я никогда не слышал этого сатенского ругательства.

Я поймал себя на том, что помню вчерашний день очень смутно, что не могу даже доподлинно сказать, вчерашний ли это был день и был ли он вообще. Тот день, когда мы оказались вместе с сатеном Ларан в моей каюте. Воспоминания приходили сами, ничем не контролируемые, и напоминали фильм, снятый о ком-то другом, но никак не реальность, в которой участвовал я сам.

Я помнил ощущение ее тела под пальцами – она дрожала, как будто ей было холодно, а сама была теплой, почти горячей, и чудовищно горячими были шрамы и синяки на ее белой коже. Она целовалась не одержимо и резко, как я ожидал от сатена, а медленно и не спокойно даже – умиротворенно, как будто давно все решила для себя и в том, что мы делали, для нее не было ничего нового или необычного. С ней я не мог думать о Джил или Альме, с ней я вообще ни о ком не мог думать. Мне казалось, что я не знал еще женщины более чувственной, более красивой и более нежной, чем Ларан. Она была больше чем женщина, она была божеством, высшим существом, и мне оставалось только поклоняться ей и любить ее.

Я ловил эти воспоминания, расцветающие на обратной стороне моих закрытых век, и не мог поверить, что это действительно было со мной. Что это было с нами. Если бы смог, наверное, я был бы самым счастливым человеком на свете.

– Вставай, – после паузы сказала мне Ларан на унисе.

Перед глазами у меня все еще была темнота, но я попытался рассеять ее усилием воли, и частично мне это удалось. Только тогда я смог оглядеть каюту. Вещи были переломаны и перевернуты, сама каюта казалась как будто бы искривленной, неправильной формы, и только после продолжительного осмотра я понял, что все дело просто в том, что часть стены вдавило вовнутрь чудовищным ударом.

– Что произошло? – осторожно поинтересовался я у Ларан, склонившейся над консолью и с остервенением перебирающей кнопки. На ее виске была длинная ссадина, а чужая форма была наброшена небрежно и как будто бы неловко.

– Ты... как? – спросил я после паузы, укорив себя за невнимание и неловкость.

"Внимание! Опасность! Внимание! Сход с орбиты! Внимание! Потеря курса! Внимание! Падение! Падение! Падение! Внимание!.." – панически, с чудовищными помехами, писала Тиферет на подергивающемся рябью обзорном экране.

– Где мы сейчас? Отвечай мне, – потребовала Ларан.

"Попытка вычисления координат", – отозвалась станция.

Она гудела и дергалась, по консоли пробегали искры, и волны ряби прошивали надпись на экране. Я смотрел на нее как завороженный и боялся ответа, который она вот-вот должна была дать.

– Координаты: планета Юдан.

Я почувствовал, что земля уходит у меня из-под ног и тяжело сел прямо на пол каюты.

Как все случилось, Муха не помнил.

Память возвращалась обрывками и кусками, мало общего имеющими с реальным развитием событий. Вот они играли в столовой с наблюдателями. Эктору везло, но ему всегда везет. В какой-то момент Муха перестал обращать внимание на остальных, вплотную занявшись тем, чтобы обыграть Эктора. В нардисы играли на деньги, щелбаны, шоколад, желания – на что угодно. Муха предпочитал играть на щелбаны – у него была тяжелая рука.

В тот вечер, может быть вчера, а может быть целую вечность назад, Эктор впервые подставил Мухе лоб. Рамино`кин и Локк довольно заулыбались, а Нурка даже зааплодировал. Еще бы – Эктору практически невозможно было поставить щелбан и раньше ни у кого этого не выходило. Муха примерился, выбрал точку на лбу Эктора, прямо над четко очерченными бровями, ткнул в нее пальцем, чтобы другие проигравшие тоже повеселились, и уже сложил пальцы, чтобы отвесить зарвавшемуся наблюдателю знатный щелбан...

В этот момент грохнуло.

В столовой в один миг вырубился свет, "Иллюминатор!" – заорал Муха, как больной, но система его не услышала, станцию затрясло, а в следующий момент был удар, чудовищный настолько, что игроков раскидало вокруг стола, как кукол.

Муха очнулся от одних только воспоминаний – рывком. И так же рывком сел, только потом сообразил, что если бы сделал это медленнее, не так кружилась бы голова.

– Какого... – начал было он и замолчал.

Выбитая из стены металлическая полоса крепления, обеспечивающая жесткость конструкции, изогнулась немыслимым образом, насадив на себя Локка, как на вертел. Лужа крови под ним из-за тряски замазалась уродливым пятном. У Рамино`кина не было половины головы, срезанной острым углом металлического подноса, и его светлые, как у всех анжеров, волосы были страшно и жутко вываляны в крови. Чуть дальше Нурка прикрывал собой лежащего на полу Эктора. В глубине столовой, жутко распятый на проводах, дергался робот-повар, осыпая пол искрами.

– Жалко, – вслух сказал Муха и, больше не сумев выдавить из себя ни слова, с трудом поднялся на ноги.

На полу завозились. Эктор сбросил с себя Нурка и со стоном, больше напоминающим вой, попытался сесть.

– Урод, – прокомментировал Нурка, тоже садясь. У него был сильно рассечен лоб, и кровь заливала глаза, но выглядел наблюдатель на удивление жизнерадостным. – Живы, мудаки, – объявил он и огляделся.

– Не все, – прокомментировал Эктор, оглядывая столовую. При взгляде на мертвых Локка и Рамино`кина лицо его заметно перекосилось.

– Эй, тупая железяка! – заорал Нурка, вскакивая на ноги – прямо с сидячего положения, минуя все остальные. – Какого черта лысого здесь происходит?

Обращался он, разумеется, к Тиферет, а не к изнывающему в корчах роботу.

– Отсюда она нам ничего не скажет, – заметил Муха, чувствуя необходимость взять ситуацию в свои руки. – Надо идти в рубку.

И, подойдя ближе, протянул Эктору руку.

Их спас симбиоз.

При падении станции на планету часть медицинского комплекса рухнула внутрь, сложилась гармошкой, захлопнувшись пастью и похоронив под собой тех, кто оставался внутри. Альги и Шираи спас симбиоз.

Любой, увидевший их теперь, убежал бы с криком, и его можно было понять – слившись воедино, псевдополиморф Шираи стал единым целым с чудовищем Альги в смысле более полном, чем это подразумевает обычный симбиоз. Они только пробовали, тренировался, Шираи добровольно пытался помочь Альги узнать суть себя, давал проникать в свое тело, опутывать его, растворяя свое сознание в чужом забитом и изуродованном сознании. Это было интересно и страшно, но по-настоящему страшно стало только тогда, когда над головой вдруг пошел трещинами потолок.

Шираи успел раньше, чем орбитальная станция Тиферет рухнула в золотисто-алые пески Юдана, успел рывком притянуть к себе Альги и слиться, раскрыть себя чужому симбиозу и щупальцами выпустить собственный. В этом не было ничего от дружбы, ничего от любви, ничего от какой угодно степени контакта, доступной людям. В этом было что-то недопустимое по всем меркам Обозначенной Вселенной, но именно это спасло их. Потому что родившемуся от симбиоза существу не страшен был рухнувший потолок. Оно размазалось по полу, теряя форму, и в следующий миг обросло панцирем, похожим на куски каменных плит, поднатужилось и выворотило часть обломков, под которыми было погребено, чтобы освободить себе проход наверх и пауком выбраться наружу.

В коридоре почти не было света, текстовая панель над дверью медотсека была наполовину разбита, но все еще функционировала.

"Внимание! – с жуткими помехами панически писала на ней Тиферет. – Чрезвычайная ситуация! Падение! Неконтролируемое падение! Внимание! Падение!"

Существо выползло в коридор на уродливом подобие ног, пошло волнами, как будто переходило из одного состояния в другое и вдруг схлопнулось, распавшись на двух человек вместо одного.

Альги, тяжело дыша, отполз к стене, чтобы сесть и прислониться к ней спиной. Шираи лежал на полу, поджав руки и безучастно глядя в потолок. Его заметно трясло и дергало.

– Станция упала. На планету, – сказал он нечеловечески хрипло. – Представляешь?

Альги неловко качнул головой и поднялся на ноги. Его тело тут же повело, как будто оно само пыталось сменить форму, и Альги удерживался от этого чудовищным усилием воли. Он постоял недолго, давая телу привыкнуть к той форме, в какой не опасно показывать остальному экипажу, потом подошел к Шираи и помог ему встать на ноги.

– Программа минимум: выжить, – резюмировал Шираи. Тело Альги под его пальцами проминалось, как тесто, липло к коже, но сатен не обращал на это внимания. – И найти. Кого-нибудь. Своих.

Альги безразлично кивнул. У него не было своих, кроме Шираи.

Когда грохнуло, они стояли втроем, склонившись над результатами гемосканирования цепи, выведенными на маленький экран консоли. Их швырнуло друг к другу ударом, столкнуло лбами и отбросило в стороны. Потом был грохот, часть стены ввалилась вовнутрь, сдавливая приборы и экраны, перемалывая в труху стеллажи. Один такой стеллаж накрыл Александра, Хирой почувствовал, как по спине ударило что-то тяжелое, и еще успел заметить рванувшегося к нему Хаборилла, а больше ничего уже не успел, потому что давление на спину вдруг увеличилось рывком, и пилот потерял сознание.

Сознание возвращалось к нему медленно, урывками. Сначала он слышал только звуки.

– Ноги чувствуешь?

– Я робот, я ничего не чувствую.

– Я имел в виду отзыв контактов.

Голоса прервались или просто он снова отключился. Когда они вернулись, то говорили уже о другом.

– Хорошо, что тебе не нужна ампутация, и ты не умрешь от потери крови или чего-то подобного.

– Твой оптимизм удивительно велик для сатена.

– Ты просто плохо знаешь сатенов. Встать ты не можешь. Хорошо. То есть – ничего хорошего.

Он попытался открыть глаза и не смог. И опять перестал слышать. А потом смог снова.

– Прогресс.

– Я бы улыбнулся, если бы мне не повредило лицевые микросхемы.

– Не нужно. Не у всех здесь крепкая психика. Можешь посмотреть, что с ним? Я опасаюсь его трогать.

Потом была боль, как будто раскаленный лом вбили между позвонками так, что огонь прошелся по всему позвоночнику вверх, охватив ребра и лопатки и вниз, окунув ноги в бадью с жидкой лавой. Хирой хотел закричать, но не смог выдавить из себя ни звука, и почувствовал себя счастливым только тогда, когда на голову упала блаженная пелена, лишая мыслей и чувств.

Окончательно очнулся он только тогда, когда кровь вдруг побежала по венам быстрее, зашумела в ушах, и все мышцы в одно мгновение стали сильными, как будто произошло полное обновление организма. Потом был укол, ощущающийся как укус куда-то в шею. Впрочем, Хирой не был уверен, что не путает причину и следствие.

А вот глаза открылись не сразу – сначала между ними была пелена, как будто между веками натянули полупрозрачную пленку, искажающую окружающее пространство. Пелена мало-помалу спала, и Хирой смог разглядеть склонившегося над ним Хаборилла с длинной царапиной через все лицо и отливающее пластмассой восковое лицо Александра.

– У тебя травма позвоночника, – без предисловий начал Хаборилл. – Ты выкарабкаешься, но несколько дней тебе придется провести здесь.

Хирой хотел спросить, что случилось, но губы не послушались. Тело не слушалось тоже, и ему впервые за все время стало страшно – до паники.

– Мы упали на Юдан, – продолжил Хаборилл. – Всей станцией. Мне придется выйти и узнать, что случилось и жив ли кто-нибудь. С тобой остается Александр. Коммуникации работают, поэтому у нас будет связь. Не бойся. Я вернусь.

Хирой хотел бы сказать, что он не боится, но понял, что его выдают глаза. И только с секундным опозданием почувствовал чудовищную благодарность за то, что Хаборилл что-то обещает ему, хотя мог бы не обещать, за его внимание и заботу, которую сейчас, на упавшей станции, почти вечно живущему сатену вовсе не обязательно проявлять по отношению к тяжело раненому человеку.

Радецки выбило из симбиоза ударом настолько сильным, что в первую минуту он не мог сообразить, кто он и что происходит, и только потом, не услышав, а скорее почувствовав стон Тахико, и негромкие ругательства Исотр`ы, враз вспомнил все.

– Хороший ты штурман, – резюмировал Радецки, тяжело садясь и радуясь тому, что на полу в каюте Тахико был ковер, абсолютно бессмысленный и ненужный для нее, он позволивший сатену избежать повреждений при падении.═

Исотр`е повезло меньше – анжер здорово приложился затылком об острый угол стола и теперь сидел, потирая шишку и негромко ругаясь, что в сочетании с его малоэмоциональным лицом выглядело неправдоподобно. Тахико все так же безучастно лежала на столе, только пальцы вцепились в его края, и не сорвались даже во время рывка. Она смотрела теперь осознанно и жестоко, и Радекци побоялся представить, что именно из того, что здесь произошло, она знает, а о чем может только догадываться. Длинные шлейфы все еще были подсоединены к многочисленным портам в ее теле, другие их концы уходили в глубины развороченной консоли.

– Было глупостью думать о том, что ты меня полюбил, – сказала Тахико, не поворачивая головы. В ее механическом голосе не было угрозы, и от того он казался еще страшнее. Она помолчала секунду и коротко приказала: – Дверь.

Радецки инстинктивно повернулся к двери и увидел, как активируются все замки, захлопывая их в ловушку.

– Ты не посмеешь, – сухо проговорил Исотр`а, поднимаясь на ноги и слегка пошатываясь.

– Ты посмел играть со мной, – заметила Тахико. – И посмел позволить своему другу изнасиловать меня изнутри, – еще одна задержка в доли секунды: – Пол.

Пол, на котором стоял анжер, заискрился, Исотр`а с криком, больше похожим на визг и совершенно не свойственном анжерам, отскочил на ковер.

– Я убью тебя, – заметил он, пытаясь подойти ближе к столу, на котором лежала Тахико, но при этом остаться вне поля ее видимости.

Не поворачивая головы, киборг поймала камерами взгляд его прикрытых хамелеоновыми очками глаз.

– Не угрожай мне, если не знаешь, сумеешь ли действительно сделать что-то со мной, – заметила она холодно.

Не слушая, Исотр`а протянул руку, попытавшись вытащить широкий штекер и порта за ее виском, и его отбросило в сторону, как будто через тело Тахико проходил электрический ток.

Заметив, что анжер отвлекает киборга, Радецки медленно направился к консоли, стараясь двигаться так, чтобы не попадать в поле зрение Тахико.

– Не смей, – без угрозы проговорила киборг. – Мы сейчас одно целое. Ты, скорее всего, умрешь.

Исотр`а тяжело вставал на ноги, опираясь на стену самыми кончиками пальцев, чтобы в случае чего тут же отдернуть руку.

– Мне не нужно ничего объяснять, – без паузы продолжила Тахико, наблюдая за ними не только глазами, но и вмонтированными в стены комнаты многочисленными камерами слежения. – Ты хороший штурман, Исотр`а. Твой друг хороший симбионт. Но я – больше, чем просто хороший кибрг. Вам не уйти отсюда.

Она закрыла глаза, и воздух прошило разрядами тока. Радецки почувствовал, как волосы на его теле встают дыбом, как начинает дымиться рубашка, и с благодарностью закрыл глаза, давая сознанию отключиться, когда боль вдруг в одно мгновение стала из едва ощутимой практически нестерпимой.

Ему никогда еще не было так страшно.

Муха, на правах старшего по званию, бухнулся в кресло перед обзорным экраном и положил полные пальцы на клавиши. И тут же пожалел, что с ними нет Хироя – он-то умел обращаться с Тиферет лучше всех и точно сумел бы вытащить из нее нужную информацию. В своих же силах Муха был вовсе не уверен, но показывать это замученному Эктору и нервному Нурка не собирался.

"Привет, – набрал Муха на консоли, – что за дела?"

"Имя, звание, где вы находитесь?" – отозвалась Тиферет.

"Муха, – удивленно набрал Муха. – Штурман. Капитанский мостик".

"Ждите", – отозвалась буквами станция и обзорный экран погас.

– Чего ждать-то? – вслух спросил Эктор.

Муха пожал плечами – ему тоже хотелось задать именно этот вопрос.

– Дура она, эта станция. Тут какой-то дурдом творится, а она "ждите", – вслух прокомментировал Нурка, который за словом никогда в карман не лез и первое время жестоко получал за свою несдержанность.

"Я не дура, – написала Тиферет. – К вам идет Ларан".

– Еще этой дуры нам не хватало, – нахмурился Нурка.

Эктор, ни слова не говоря, отвесил ему звонкий щелбан.

С Шираи и Альги, медленно бредущими по коридору держась за руки, Хаборилл столкнулся у самого выхода из медотсека. Судя по внешнему виду сатена и человека, они не были ранены, но находились явно в расстроенных чувствах и вряд ли знали, что делать дальше. Альги цеплялся за Шираи, одновременно помогая псевдополиморфу идти прямо, и оглядывался по сторонам потерянно и неловко. Шираи прикасался кончиками пальцев к кнопкам под обзорными экранами, но станция молчала.

– Вы живы, – резюмировал Хаборилл, преграждая дорогу.

– Рад, капитан, – отозвался Шираи.

Обзорные экраны вдруг ожили, пошли рябью, загудели, часть из них пошла дымом, где-то в самом конце коридора один такой экран с грохотом взорвался.═

"Внимание! – появилось на экране сообщение, подернутое рябью и постоянно дергающееся, но достаточно четкое для того, чтобы его можно было прочитать. – Всем живым пройти на капитанский мостик. Повторяю: всем живым пройти на капитанский мостик. Внимание..."

– Чудесное уточнение, – с отвращением резюмировал Хаборилл, ловко подхватывая Шираи под другую руку. – Пока мы идем, вы можете рассказать мне все, что видели, а я, в свою очередь, расскажу вам, что видел я и что я думаю по этому поводу.

– Мы упали, – начал Шираи.

– Это конец, – Ларан тяжело опустилась на край кровати и спрятала лицо в ладонях.

– Конец, – согласился я, еще не до конца понимая, о чем она говорит.

– Нужно провести полное сканирование станции, узнать, сколько у нас кислорода и как-то послать сигнал харманасу. Тогда у нас есть шанс. Или дойти до городка горняков на поверхности планеты. Если он еще существует.

– Почему ты думаешь, что это может быть не так? – полюбопытствовал я, решая для себя мучительную дилемму – можно ли обнять ее сейчас, или лучше не стоит.

– Потом что эта чертова цепь напала на нас! – почти выкрикнула Ларан. – Потому что эти чертовы цепи сожрали всю нашу станцию. А теперь они уронили вашу станцию на чертов Юдан, наполненный этими цепями под завязку. Как ты думаешь, как много у нас шансов выжить?

Я с отчаяние подумал, что лично у меня нет шансов выжить. Совсем. Ни одного. Когда на том, что осталось от орбитальной станции Тиферет, кончится кислород, я умру. И мне будет уже все равно, как много цепей заползет сюда и как многих они убьют. От этого становилось страшно и горько. Очень страшно и очень горько.═

Я уже хотел бы рассказать все Ларан, и только потом заметил, что она плачет. Без рыданий и криков, просто сидит, прижав ладони к лицу, и между ее узких пальцев текут слезы. Я не смог ничего ей сказать, просто притянул ее к себе, зарывшись лицом в золотые волосы между крошечными рожками, пахнущие пылью, смолой и вереском, и замер.

Она успокоилась очень быстро, отстранилась, вытерла слезы тыльной стороной ладони и встала.

– Идем. Я хочу знать, что случилось и сколько нас.

И я с отчаянием понял, что момент нежности и откровенности между нами прошел. Что мы снова чужие друг другу существа, волею судьбы оказавшиеся на одной космической станции. Она – сатен и капитан, а я – просто мальчишка, человек, на которого в любой другой ситуации такая, как она, даже не посмотрела бы.