Текст книги "Ширали"

Автор книги: Д'Арси Найленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

– Ты пассажиром не был. Ты меня не нанимал. Я тебя только подвез. Понятно?

– Понятно, – ответил Маколи, понимая, что Скользкий Дик уступает ему, как один боец другому. – Во всяком случае, возьми себе хоть на выпивку.

Он бросил монету, и Скользкий Дик схватил ее на лету, как птица муху.

Они смотрели, как он влез в свою облепленную грязью повозку. Он высунулся из окна, когда этот ад на колесах затрясся и несчастные собаки задрожали и залаяли. Лицо его между шляпой и поднятым воротником было гипсовой маской; живыми оставались только глаза. Растянув губы в жесткой усмешке и обнажив прокуренные зубы, он сказал:

– У вас, ребята, такой вид, будто вам жутко повезло. Мне же везло и нынче ночью. – И рванулся с места, загрохотав.

Мужчины были намерены перехватить стаканчик-другой до завтрака и отправились в пивную. Маколи пить не собирался. Но и им мешать не хотел. Однако позавтракать в пивной неплохо, решил он. В животе у него уже бурчало от голода.

Он заказал для себя мясо с яйцами и то же самое, только поменьше порцию, для Пострела. Но девочка лишь ковыряла еду вилкой.

– Ешь, – сказал он.

– Не хочу.

– Все равно надо что-нибудь съесть.

Он с удовольствием закончил свою порцию и отодвинул тарелку, чувствуя, что мог бы съесть еще столько же. Повернулся к Пострелу. Ее еда уже остыла и покрылась пленкой жира. Он огляделся. Рабочие из Буми сидели в дальнем углу. За три стола от них артистически управлялась с вилкой худая, похожая на старую деву, женщина. Больше в прохладном зале никого не было.

Маколи взял вилку Пострела, подцепил кусок мяса и поднес ей ко рту. Она затрясла головой. Он передвинул вилку к вышитому стежками рту Губи.

– Смотри, он съест.

Но Губи покачал головой и высокомерно отвернулся.

– Губи тоже болен, – сказала Пострел.

– Болен? Ты не больна. Ради бога, не выдумывай, что ты больна.

Он посмотрел на ее осунувшееся личико, на чуть прихваченные жаром щеки, на погасшие, полные слез глаза с припухшими веками. Похоже, она простудилась. А может, ей просто нужно прежде всего как следует выспаться. Тогда она снова оживет. Он чувствовал, что и сам пал духом.

Выйдя на улицу, он остановился, размышляя, что делать. Куда пойти? Что придумать дальше?

Дождь прошел, но было пасмурно. В город возвращалась жизнь. В разрисованной повозке проехал румяный пекарь. Двое чернокожих, держа руки в карманах, вразвалку прогуливались по тротуару. Их сопровождала собака, которая была до того худа, что позвоночник и ребра ее были похожи на крышу ангара. Из-за угла, с подносом мяса на плече, появился мясник с багровым лицом и в полосатом переднике. Он вошел в пивную.

Маколи потер покрытый щетиной подбородок, опустил взгляд и, увидев, что Пострел молча пристроилась на обочине тротуара и сидит, сгорбившись, положив подбородок на руки, снова принялся размышлять. В этом городе у него были приятели, и он стал ворочать в памяти их имена, как плуг ворочает пашню: на дороге возле Теллераги жил Арч Морли, на другом конце города – старая миссис Краус, которая раньше заправляла чайной в Пиллиге; Чак Пирси, разорившийся трактирщик из Заходи-при-случае, жил на восточной окраине, мисс Таузи, что играла в церкви на органе и чей брат был священник, владела домом возле резервации аборигенов, а красавчик Келли – лучшего приятеля не сыскать – жил в той же стороне.

Из всех он выбрал Келли, но у него не было уверенности, что Келли на месте. Прошло два года с тех пор, как Маколи в последний раз видел его, и ему хорошо запомнился этот день. Келли носился тогда с грандиозной идеей насчет того, чтобы отправиться в виноградарские районы, расположенные вокруг Милдьюры и Лебединого Холма, и застолбить там заявку на участок земли. Он говорил, что начал бы с палатки, а потом сложил бы дом, быть может, со стенами из мешковины и с печкой из листового железа, но все-таки дом. А через некоторое время потом и кровью да с божьей помощью выстроил бы дом с коврами на полу, сортиром внутри и с большим окном из кварцевого стекла, чтобы можно было любоваться расстилающимися перед домом виноградниками и зеленеть от зависти или лихо заламывать шляпу в зависимости от того, кто ты такой сам и каких добился успехов по сравнению с соседом. Таков был Келли, он все твердил тогда об этом. У него были скоплены для начала деньги, и он уже начал приводить дела в порядок. Наверное, он давно ушел в те края.

Поэтому Маколи решил пойти к мисс Таузи, которая была следующей на очереди, если исходить из свойств ее характера и месторасположения ее дома.

– Пойдем, – позвал он Пострела. – Пройдемся немного.

Девочка покорно встала. В ее тусклых глазах появилась искра оживления.

– Куда?

– Недалеко. Если пойдешь быстро, то прогонишь простуду.

– Ладно, – согласилась она.

– Как ты себя чувствуешь?

– Не очень хорошо.

– Иди как можно быстрей.

– Ладно.

Маколи пошел парком, обходя лужи на дорожках, потом обогнул здание почты. В воздухе по-прежнему висела серая мгла. Им встретились дети, идущие в школу. Еще долго после того, как они прошли, слышались их голоса. Запела циркулярная пила. Звук ее стоял в неподвижном воздухе.

Он думал про мисс Таузи. Смешно, но он не знал ее имени. И никогда не слышал, чтобы кто-нибудь называл ее по имени. Мисс Таузи, и все. Даже Барни звал ее просто «сестренка». Может, ее звали Эйлин или Адела, может, Тереза или Моника – ей шло любое из этих имен. А может, она сняла его с себя, как снимают бусы, и спрятала в нафталин вместе со своим приданым и разными тряпками, которые собирала на свадьбу и на потом. Когда тот парень ее бросил, она вовсе не затаила обиду и даже не похудела, как его звали, этого малого с выпученными глазами, манерами приходского священника, намазанными вазелином волосами и украшенной топазом цепочкой для часов? Вроде Уолтер или как-то еще. Он спутался с какой-то богачкой из Штатов, и для мисс Таузи все было кончено. Нет, она не потеряла голову от горя. Она приняла этот удар, как волю господню, и втайне лелеяла свою грусть, смакуя ее в дождливые дни возле камина, как смакуют по понедельникам холодную баранину, оставшуюся от воскресного обеда.

Он ясно представлял ее себе: неглупая, с лошадиным лицом и добрыми карими газами. Она говорила приятной скороговоркой и чуть склоняла голову набок, охая от участия. Во всей ее фигуре проглядывала благожелательность. Она ходила мелкими, быстрыми шагами, держа на животе сумку, и носила шляпы, которые были похожи на подрезанные корзины.

В двадцать лет Барни Таузи стриг овец. В двадцать один год он пошел в семинарию и носился по округе с Библией в руках. Потом принял духовный сан и почувствовал призвание поехать в Китай, где жил сейчас и давал жару китайцам, если только они не давали жару ему.

Маколи остановился на обочине. Ярдах в пятидесяти на прогалине среди деревьев стоял старый дом Келли. Он ничуть не изменился. Тот же самый старый сруб с остроконечной кровлей и верандой с низко нахлобученной крышей; тот же оцинкованный бак для воды под единственным во дворе апельсиновым деревом; по-прежнему колья изгороди покосились, а проволока между ними была кое-где разорвана и перепутана.

К одному из кольев был прислонен велосипед, который выглядел знакомым. Маколи, задумчиво прищурившись, поглядел на коричневую крышу дома мисс Таузи, что стоял метрах в двухстах подальше. Казалось, он кидает монету, принимая решение. Монета легла орлом. Не торопясь, он двинулся через прогалину к велосипеду, свернул на дорожку, окаймленную крышами от банок из-под джема и чахлым клевером, и постучал в темно-серую дверь.

Отворивший ее человек заполнил весь проем. Их взгляды скрестились, они застыли, узнавая друг друга. Потом выражение лиц изменилось. У Келли отвалилась нижняя челюсть. Маколи сморщился и расплылся в улыбке.

– Господи боже, сохрани меня и помилуй! Смотри, кто здесь!

– Красавчик!

– Старый негодяй! Откуда ты…

– Господи, я и не ждал…

Они были похожи на разыгравшихся собак: тискали друг другу руки, хлопали по спине, обнимались, смеялись, толкались, похлопывали по щеке, тыкали друг друга в грудь и живот, ходили вокруг, как в драке, делали ложные выпады, а потом, обнявшись, вместе вошли в дом.

Келли отступил, весело улыбаясь.

– Господи, Мак, как я рад снова видеть тебя!

– И я тоже, парень.

– А кто же эта маленькая фея? – спросил Келли, присаживаясь на корточки перед Пострелом и обхватывая ее талию своими ручищами. – Откуда ты явилась, лапочка?

– Я не лапочка, – серьезно ответила девочка. – Я Пострел.

Она попыталась высвободиться. Келли расхохотался от удовольствия.

– Пострел так Пострел. – И он звучно чмокнул ее в щеку. – Помилуй меня бог, Мак, я никак не могу прийти в себя. Подумать только, вдруг ты. – Он не скрывал радости. – Сейчас поставлю чайник. Вы уже завтракали?

Завтракали, ответил Маколи, но чтобы отпраздновать встречу, он не откажется от кружки чая. Келли заметил, что у него есть кое-что и получше, и вытащил бутылку джина. Но Маколи с улыбкой покачал головой. Слишком рано. Лучше просто чаю.

– Снимай шляпу и клади ноги повыше. Располагайся, как дома. Все мое – твое. Ты это знаешь.

Келли что-то весело напевал про себя, наполняя водой чайник и раздувая остывшие в плите угли.

Маколи, глядя на него, трудно было поверить, что человек вообще способен стариться. Он помнил Красавчика Келли пятнадцать лет назад. И каким он был годы спустя. Он помнил его таким, каким он был, когда они виделись в последний раз. И ничего не менялось: он оставался все тем же Красавчиком Келли, достойным своего прозвища. А прозвище ему дали, взглянув на него не раз и не два. Его рассмотрели со всех сторон. Это был человек ростом в сто восемьдесят пять сантиметров, превосходного сложения, с широченными могучими плечами и тонкой талией. Он привлекал внимание и в одежде, а когда был раздет, от него глаз невозможно было оторвать. Черные как смола волосы отливали синевой, словно перья дикой утки. Его черты были безукоризненно правильны, а цвету лица позавидовала бы любая женщина. Мягкая, как лайковая перчатка, кожа была матово-смуглой, с легким румянцем на щеках. Рот с полными губами был словно выточен, а большие карие глаза сияли, отливая теплым блеском. Ресницы были длинными и густыми, как у куклы. И при такой внешности он обладал еще силой и отвагой. Он был воплощением мужества, и, где бы он ни появлялся, он вызывал восторг, восхищение и зависть.

Два года назад, как помнил Маколи, он был точно таким же, хотя годы шли, но действие их было неприметным, как рост дерева.

– Что ты делал все это время, Мак? Что нового?

– Бродил взад и вперед. А как ты? Я думал, у тебя тут уже целый винокуренный завод.

– Не завод, а виноградник. Нет. Отказался я от этой мысли. Работаю у Уорнера, знаешь, где скупают шкуры. – Он поставил чайник на столик. – И именно в такой день я должен идти на работу, черт возьми…

– Да не беспокойся ты, – махнул рукой Маколи.

– Подожди меня здесь, делай, что угодно. Хозяйничай, а вечером как следует посидим по-старому.

– Хорошо, – согласился Маколи, – мне как раз нужно просушить кое-что, девочке следует выспаться, да и мне самому отдых не помешает. – Он вдруг замолчал, потому что до него дошел смысл слов Келли, и поднял глаза. – А где Руби? Вышла куда-нибудь?

– Руби умерла, Мак.

– Что?

– Умерла.

– Господи! Когда?

– Год назад.

– Боже ты мой!

Маколи никак не мог в это поверить. Такая энергичная, так любила посмеяться. Потрясенный, он молча смотрел, как Келли, не поднимая головы, поднес кружку к губам и отхлебнул чай. Потом поставил кружку на стол, достал коробку с табаком и принялся скручивать самокрутку.

– Чудно, правда? – тихо спросил он, подняв взгляд.

Маколи кивнул.

– Как это случилось?

– Помнишь, как хорошо она выглядела, когда ты был здесь в последний раз? – затянулся самокруткой Келли. – Три недели спустя она потеряла сознание. Во время стирки. Мы не придали этому значения, не обратили внимания. Она еще пошутила. Сказала, что наконец-то забеременела. А вскоре это опять случилось, и тут уж я повел ее к врачу. Он велел ей на месяц лечь в постель. Но лучше ей не стало. Она опять пошла к нему и вернулась домой, смеясь и говоря, что если делать все, что он велит, то ей придется записаться в инвалиды. Ты же знал Руби. Она, как никто на свете, была полна энергии, поэтому и старалась не говорить про свою болезнь. Время от времени ей становилось плохо, и порой она была не в силах скрыть это. Но мне, наверное, никогда не узнать, как ей в действительности было худо. – Он опять затянулся цигаркой и задумчивым взглядом обежал комнату. – И вот однажды вечером, только я сел пить чай, как она вдруг упала. Просто сползла со стула, не издав ни звука. И когда я поднял ее, она была уже мертвой.

Глаза его заблестели. Он плотно сжал губы. Лицо исказилось, но он совладал с собой и поднял голову. Маколи ничего не сказал. Он решил, что лучше промолчать. Келли не нужно было объяснять, как он ему сочувствует.

– Смотри-ка, – усмехнулся Келли, поглядывая на Пострела, которая свернулась клубочком на его неубранной постели, прижав к себе свою игрушку.

Маколи медленно встал.

– Уже спит. Как тебе это нравится? – И прикрыл ее одеялом.

– Хороший ребенок, Мак.

– Она немного простудилась. Сон ей на пользу.

– Конечно. Руби все бы отдала за такую девочку. Знаешь, она не могла иметь детей.

Маколи ничего не ответил. Он снова сел и поднес кружку ко рту. Келли скрутил еще одну самокрутку. Внезапно он расхохотался.

– Вот уж не угадаешь, кого я встретил на днях.

– Кого?

– Счастливчика.

– Ну да?

– Счастливчика Ригана? – Келли в порыве восторга стукнул по столу кулаком. – Все того же Счастливчика. Набравшегося до бровей и веселого. Как жаль, что ты не появился пораньше, Мак.

– Подумать только, до чего тесен мир, – сказал Маколи, – а когда бродишь по дорогам, становится еще теснее. Я не встречал Счастливчика лет восемь. Где он был, рассказывал?

– В горах, в проклятом Харц-Рейндже, с итальянцами искал слюду. – Келли засмеялся. – Он теперь стал цвета пережаренного мяса и чешет на их языке, как на родном.

– Поедет туда снова?

– Нет, он вернулся в Нью-Саут и говорит, навсегда. – Келли отодвинул кружку и положил локти на стол. – У него есть сарай в Покатару. Ты не туда идешь?

– Могу и туда.

– Там и участок для тебя найдется. Это – усадьба старика Уигли. Знаешь?

– Знаю.

– Послушай. – Келли опять вдохновился. – Говорят, там собирается добрая половина нашей старой компании. Мик и Тед Беннеты, помнишь их?

– Мика и Теда? Конечно, – улыбнулся Маколи.

– А Страуса Маккензи?

– Разумеется.

– Они все будут там. А Грин-Узелок?

– Грин тоже?

– Все, черт бы их побрал, – восхищенно усмехнулся Келли. – Господи, Мак, прямо все, как раньше. Почему бы и тебе не присоединиться к ним?

Маколи задумчиво улыбнулся, чувствуя искреннее желание Келли сделать ему добро.

– Не смогу, наверное, Красавчик. – Он перевел взгляд на спящего ребенка, и Келли тоже посмотрел на девочку.

– Не хочу совать нос в чужие дела, Мак, но, если нетрудно, объясни, в чем дело.

Маколи рассказал ему, что уже шесть месяцев Пострел ходит с ним. Он не вдавался в подробности, говорил быстро. А когда кончил, заметил, что Келли смотрит на него с удивлением.

– Господи, да неужто ты из таких, кто сам усложняет себе жизнь?

– Так уж случилось.

– Почему ты не поместил ее в какой-нибудь приют или куда-нибудь еще?

– Теперь, наверное, придется.

– А зачем, вообще-то, ты ее взял, Мак?

Маколи потянулся за чайником и наполнил кружку. Потом поднес чайник к кружке Келли, потому что у того чай уже остыл. Но Келли покачал головой, полез в шкаф, сооруженный из двух ящиков из-под керосиновых бидонов, что стоял у него за спиной, и достал оттуда початую бутылку джина и стакан.

– Может, сейчас выпьешь?

– Нет.

Келли налил себе полстакана. Выпил одним глотком и снова наполнил стакан наполовину.

– Если не хочешь, можешь не рассказывать, Мак.

– Расскажу, – ответил Маколи, глядя ему в глаза. – Правда, рассказывать-то особенно нечего. Однажды вечером я пришел домой и застал ее в постели с другим. Я взял девочку и ушел. И больше не возвращался.

– Это плохо, Мак.

– Пойми меня правильно, приятель. Я взял девочку не из каких-нибудь там добрых побуждений. Я забрал ее из злости, хотел причинить боль. Но я ошибся.

– Ошибся?

– Я сделал хуже только себе.

– Каким образом?

– Потому что ей не нужен был ребенок. Я только удружил ей. Развязал руки. Словно подарок преподнес. Забрал с ее рук и взвалил себе на плечи. Теперь остается только смеяться.

– Она не давала о себе знать?

– Ни разу.

– Подожди, Мак. – Келли искал слова, чтобы не обидеть Маколи. – Ты говоришь, прошло шесть месяцев. Но ведь ты, наверное, и раньше понял то, что только что говорил? Я хочу сказать, что это же безумие таскать такого сосунка по дорогам. Плохо и тебе и ей. Если ты намерен оставить ее при себе, не лучше ли осесть где-нибудь?

– Осесть? Мне?

– А что ты собирался делать, когда забирал ее?

– Надеялся, что со временем чего-нибудь придумаю.

– Почему ты не отдал ее в приют или кому-нибудь, кто заботился бы о ней? Почему ты этого не сделал?

– Не знаю. Беда настигает тебя, когда ты совсем к ней не готов. И не все сразу сообразишь. Плывешь по течению, то тебя несет, то толкает, а время идет. Может, я боялся, что она заберет Пострела. А может, я все еще жду письма с покаянием. Не знаю.

– Да, я понимаю твои чувства, – сказал Келли.

И тон, которым он это сказал, заставил Маколи посмотреть на него более внимательно: на пробивающуюся на висках седину, на складку кожи под подбородком, мешки под глазами и пока еще мало приметный красновато-коричневый оттенок кожи. Он снова увидел быстрые, суетливые движения его рук, нервный, чуть рассредоточенный взгляд, и вдруг все то, что он смутно почувствовал, как только вошел в этот дом, вылилось в определенную форму. Он понял, что на этом покрытом морщинами лице лежит отпечаток нездорового образа жизни. Перед ним сидел пьяница. И не просто пьяница, который ходит шатаясь, гримасничает и говорит заплетающимся языком, а добравшись на четвереньках домой, падает в постель, не сняв шляпы. Перед ним сидел законченный закоренелый пьяница, хронический алкоголик, все тело которого, как губка, было пропитано спиртным, который, когда чувствовал, что губка хоть немного просыхает, должен был снова смочить ее. Он знал, что получается, когда в губку попадает больше жидкости, чем она в состоянии впитать. Жидкость уносит человека в заоблачные высоты или швыряет в пропасть, и в том, и в другом случае вызывая у него безумие.

– Сложное у тебя положение, Мак, – рассуждал Келли, искренне обеспокоенный. – Хотел бы помочь, да только не знаю, что, кроме крова, могу предложить. – Он вдруг повернулся. – Почему бы тебе вообще не поселиться здесь у меня? Я был бы только счастлив…

– Нет уж, это моя и только моя забота, – покачал головой Маколи. – Позволь мне самому что-нибудь придумать. Послушай, ты когда должен быть на работе?

Келли посмотрел на свои наручные часы.

– Мне уже пора. – Одним глотком он опорожнил стакан. – Надеюсь, ты не обижаешься? вечером увидимся.

– Я, может, схожу навестить мисс Таузи, – сказал Маколи, стоя в дверях и опираясь о косяк.

– Ее сейчас нет дома, – ответил Келли, усаживаясь на велосипед. – Она у священника. Занята там по хозяйству. Ну, я поехал, и, пожалуйста, не делай ничего такого, чего я бы не стал делать, – добавил он с улыбкой.

– Хочешь, чтобы я сидел сложа руки? – крикнул ему вдогонку Маколи.

Он следил за Келли, пока тот не скрылся из виду, и потом еще добрых пять минут смотрел вслед. Затем повернулся и, войдя в дом, задумчиво оглядел комнату.

Все в ней, показалось ему, было перевернуто вверх ногами, отражая душевное состояние хозяина. Пол был грязный, с засохшими пятнами от чего-то пролитого, в окурках от раздавленных ногой сигарет. Ножки стола стояли в консервных банках, наполненных водой. Крышку стола тоже следовало помыть. Полка над плитой была до потолка забита всякой всячиной, в том числе там были старые шляпы, старые резиновые сапоги и женский зеленый зонтик. А банки, которым полагалось стоять на полке, валялись на холодильнике, что стоял возле окна на сделанном из трехслойной фанеры ящике из-под чая. Осела кирпичная ниша, поэтому покосилась и плита. Верх ее был покрыт толстым слоем серого пепла. Кровать, по-видимому, застилали не чаще одного-двух раз в неделю. Даже будильник, стоявший на полу возле кровати, пьяно припадал на одну ногу и тикал как-то одурело.

Маколи покачал головой. Он прошел через маленькую переднюю к задней двери. Заглянул в комнаты по обе стороны передней. В одной была двуспальная кровать с пыльным покрывалом, дешевый комод и хрупкий на вид кремового цвета туалетный столик. Зеркало тоже было пушистым от пыли. Во второй комнате валялся один хлам.

Он вернулся в комнату, где Келли, по-видимому, проводил все время, и, сняв пиджак, развел огонь в плите, развязал свой свэг и развесил одеяла и вещи сушиться. Потом подмел пол,плеснул на него водой и щеткой погонял по нему мыльную пену. Затем переменил воду в консервных банках, отскреб крышку стола и, выровняв календарь на стене, оторвал все ненужные листки.

Потом он сел и свернул самокрутку. В глазах его горела грусть.

Пострел проснулась и привстала на подушках, разгоряченная, со спутанными от сна волосами. Она немедленно окликнула отца. Где он? Он не ответил, и она крикнула еще раз. В ее голосе звучала нотка страха.

– Я здесь, – ответил он от двери в переднюю.

Она подняла на него робкий взгляд, потом свесила ноги с кровати и, прижимая к себе Губи, принялась раскачиваться и что-то мурлыкать. Она чихнула, закашлялась и снова замурлыкала.

– Лучше пойди вон туда и умойся, – сказал Маколи. – Это тебя освежит.

– Хорошо.

Он слышал, как она чихала, кашляла и плевалась:. Когда она вернулась, она казалась более оживленной и начала было болтать. Но быстро угомонилась и, пока Маколи брился, сидела тихо, баюкая Губи.

– Дай мне платок, папа.

– Зачем?

– У меня течет из носа.

Он оторвал лоскут от старой рубашки, которую хранил, чтобы использовать на носовые платки, и велел не терять его, потому что от рубашки уже почти ничего не осталось. Она вечно теряла носовые платки. В ящике он нашел хлеб, в холодильнике – мясо. Девочке вдруг показалось, что ей хочется есть, и она попросила сэндвич, но склевала лишь половину. Маколи сказал, что идет в город; она может лечь снова в постель и дожидаться его дома, потому что ей лучше не выходить. Но она пожелала идти с ним.

Маколи надеялся встретить кого-нибудь из знакомых, порасспросить о работе, чтобы узнать, на что можно надеяться. Оставаться в доме у Келли ему не хотелось. Он всерьез задумался над возможностью отыскать работу в Юкле. Там его привлекало многое. Как было бы хорошо встретить старых приятелей: Счастливчика, Страуса, Грина, Беннетов, послушать их рассказы, шутки. Вот удовольствие-то, черт побери. Кроме того, туда не очень трудно добраться с ребенком. Строго говоря, пара пустяков. Никаких препятствий. И не придется иметь дело с подонками. Главное – нужны деньги. Его сбережения быстро тают, надо найти работу и побыстрей, либо в Юкле, либо в другом месте. Если там не выгорит, он подыщет другую на какой-нибудь ферме. Однако прежде всего следовало раз и навсегда решить стоящую перед ним проблему: тащить с собой свою двуногую обузу или отдать ее кому-нибудь на попечение. Решение было уже принято. Пора с этим покончить. Куда бы он ни двинулся, он знал, ее уже рядом не будет.

Он вошел в контору Граскоса, где симпатичный толстяк в коричневом костюме, с лицом, похожим на кусок мыла, подошел и, улыбаясь, протянул ему через конторку руку.

– Как поживаешь, Маколи?

Рука его потонула в руке Маколи. Маколи сжал ее, и ему почудилось, будто он сжимает мокрую студенистую рыбу.

– Неплохо, Стэн. Что нового?

– Сейчас, к сожалению, ничего. Сколько ты здесь пробудешь?

– Не знаю. Недолго.

– Мог бы подыскать тебе работу через несколько дней, если ты еще будешь здесь.

– А в Юкле?

– В Юкле? – Маленький рот закрылся, губы поджались. – Там Уигли.

– Правильно, – подтвердил Маколи.

– Мы с ним дел не имеем.

– С каких пор? Я думал, что эта ферма в ведении Грейзиеровской компании.

– Она уже года два не числится в наших списках. Во всяком случае, с прошлого года.

– А у кого она?

– Ни у кого. Этот суетливый старый козел Уигли, он ведь с причудами, знаешь? Решил обойтись без посредников. И сам нанимает всех людей. Поэтому, если хочешь получить там работу, ты должен встретиться с ним.

– Далеко шагать, чтобы только встретиться. Когда они приступают?

– Где-нибудь на следующей неделе, наверное. Думаю, что он уже всех нанял, но почему бы тебе не позвонить ему и не спросить?

– Может, я так и сделаю. – Он было повернулся, чтобы идти. – Если я пробуду здесь еще несколько дней, я зайду к тебе. – И когда толстяк уже собирался отойти от конторки, он приподнял руку, останавливая его. Он решил, что может порасспросить его о своем приятеле. – А Красавчик Келли еще здесь?

И увидел, как насторожился толстяк. Оглядевшись по сторонам, он наклонил туловище к конторке и сказал грустно и доверительно:

– Ты бы не узнал его, Мак. Говорят, он совсем рехнулся. – Он помолчал. – Устроился на работу к Уорнеру. Хорошо работает, не прогуливает, но работает только ради того, чтобы были деньги на выпивку. У него, должно быть, здоровье как у быка.

– Значит, работает только для выпивки?

– Послушай меня, Мак, не ходи с ним в пивную, не пей с ним. Он теряет рассудок. Я ведь знаю, что вы большие приятели.

Маколи кивнул. Он все понял.

Внезапно толстяк выпрямился, и его лицо растянулось в хитрую улыбку.

– А ты от кого прячешься? От финансового инспектора?

Маколи рывком поднял голову.

– Что ты хочешь сказать?

– Почему ты не берешь почту последнее время?

– Почту? – Маколи был поражен. – Какую почту?

– Ты не читаешь «Уоркер»?

С лица Маколи не сходило удивленное выражение. Толстяк медленно повернулся и подошел к столу. Он перебрал пачки бумаг и вытянул ящики стола. Потом наклонился и, придерживая рукой живот, другой рукой поднял откуда-то с полу газету. Идя обратно к конторке, он перелистнул ее в поисках нужной страницы. Нашел и положил газету на конторку перед Маколи, указав пальцем на небольшое объяснение, набранное мелким шрифтом.

Маколи прочитал:«В редакции имеются письма, адресованные следующим лицам». Он шепотом прочел фамилии, пока не наткнулся на «Дж. Маколи». И продолжал смотреть на восемь букв.

– Это ведь ты? – спросил толстяк. – Письмо лежит там, насколько мне известно, месяца три. Нужно его забрать. Кто знает, может, у тебя умер богатый дядя и оставил тебе кучу денег.

– Можно взять газету? – спросил Маколи.

– Возьми, – ответил толстяк. – Хорошо, что я вспомнил про это.

На улице Маколи остановился и перечитал объявление. От кого это письмо? Связь с ним можно было поддержать через две организации: редакцию «Уоркера», которая хранила и переправляла корреспонденцию, и Грейзиеровскую компанию, занимающуюся наймом рабочей силы. «Уоркер», официальный орган австралийского профсоюза рабочих, помещал на своих страницах объявления, которые пользовались большой популярностью в сельских районах, на фермах и овцеводческих станциях. Из конторы компании письма переправлялись адресату, только когда было известно, где он находится, обычно на одну из обслуживаемых компанией ферм. Весьма возможно, что тот, кто написал это письмо, знаком с кочевым образом жизни Маколи и догадывается, что он занимается не только стрижкой овец. С другой стороны, это мог быть и просто выстрел наугад. В списках лиц, которым рассылаются рекламные проспекты, самым неведомым путем, как это обычно бывает, могла появиться и его фамилия. Он то и дело получал то какое-то подробное перечисление достоинств чесалок и буров, то брошюры о вращающихся мотыгах, то памфлеты профсоюза художников. Один раз ему достался толстый пакет поучений, как варить на дому сладости и этим зарабатывать. Корреспонденция поступала, гоняясь за ним по всей стране. В конце концов он написал фирме письмо, советуя им, что делать с бумагой, и желая счастливо оставаться со своими леденцами.

Он сложил газету и сунул в задний карман брюк. Он был охвачен нетерпеливым любопытством и даже немного взволнован. Во всяком случае, вреда не будет, если написать в редакцию и спросить про письмо.

Но нужен адрес, куда можно было бы переслать письмо, и эта необходимость помогла ему решить, что делать дальше, Он пойдет на запад. Если он пойдет на запад, то сумеет побывать в Юкле и попробует получить там работу. Не получится, он ничего не теряет, поскольку Юкла все равно у него на пути. Он знал все ходы и выходы лучше толстяка в конторе. Позвонить можно, да только лучше побывать там самому. Голоса, разговаривающего с другим голосом по проводу, который отчаянно трещит, недостаточно. Голос часто производит неверное впечатление о человеке, а впечатления достаточно, чтобы одержать победу или проиграть. Нужно предстать воочию, дать возможность осмотреть тебя с головы до ног, оценить.

Но как добраться до Покатару? Он глянул на затянутое облаками небо. Хорошего оно не предвещало. А дорогу уже развезло, даже если больше не будет дождя. Чтобы дойти туда, требуется дня три-четыре в хорошую погоду. Черной грязью же он сыт на целый год. Надеяться, что подвезут? Вряд ли кто-нибудь проедет по такой дороге, в особенности на большой машине, на грузовике или фургоне. Эти-то всегда соглашаются подвезти. Легковая машина могла бы пробраться, но вряд ли такая подвернется. И даже если подвернется, наверняка не возьмет. Остается поезд, сначала на юг в Наррабрай, потом на запад в Баррен, там сделать пересадку и дальше на север в Покатару – целый треугольник, жутко кружной путь.

Пострел лезла к нему в карман.

– Чего тебе?

– Носовой платок.

– А где тот, что я тебе дал?

Она протянула ему мокрую насквозь тряпку. Он велел ей положить ее себе в карман и дал свой лоскут. Потом взял ее за руку и повел через улицу в аптеку. Маколи попросил пузырек эвкалиптового масла. У аптекаря, худощавого человека с кроткими голубыми глазами и золотистыми волосами, легким пухом поднимавшимися по обе стороны пробора так, что макушка головы казалась совершенно плоской, был симпатичный ласковый голос и женственные манеры. Только он изящным жестом уложил бутылочку на розовую бумагу, чтобы завернуть, как Пострел вдруг расчихалась, и он замер. С участием посмотрев на нее, он перевел взгляд на Маколи.

– Это для девочки? – спросил он.

– Да.

– Бедняжка. Она плохо выглядит. Такая хрупкая, такая худенькая.

– Видели бы вы ее перед тем, как я забрал ее с собой в дорогу, – вдруг принялся оправдываться Маколи, сам не зная почему. – Она тогда очень сильно кашляла. А теперь прошло. – И удивился, зачем он все это сказал.