Текст книги "Ширали"
Автор книги: Д'Арси Найленд
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)
– Тьфу ты, все не накачаешься, Мардж.
С этими словами вновь прибывший захлопнул дверь и оказался прямо перед Маколи. Он побледнел. Испуганно забегали глаза,
– Не тушуйся, Донни, – сказал Маколи. – Никто тебя не обидит.
Донни немного успокоился. Он недоуменно поглядел на Мардж и спросил, указав большим пальцем на гостя:
– Что он тут делает?
Маргарет сразу присмирела. Даже перестала походить на пьяную. Маколи заметил, как она украдкой обвела тревожным взглядом комнату. Эта внезапная перемена показалась ему чрезвычайно интересной.
– Пошел вон, – повторила она.
Маколи негромко сказал:
– Донни хочет знать, как я здесь оказался. Расскажи ему.
– Вон! – крикнула она, вставая. – Вон отсюда!
– Она не хочет рассказать тебе, Донни. Почему бы это?
Вид у Донни был растерянный. Он ежился, наверно чувствуя, что попал в дурацкое положение. Но вот он медленно наморщил лоб. Перевел взгляд с Маколи на Маргарет.
– Ты ведь говорила, его здесь не будет. Ты…
Она смутилась, словно застигнутая на месте преступления, и попыталась сделать вид, что речь идет о сущих пустяках.
– Мардж дала мне знать, и я приехал, Донни. Она, так сказать, пригласила меня.
Маколи теперь знал, с какой идти карты. Донни метнул на него недоверчивый взгляд и снова посмотрел на Маргарет.
– Мардж, это правда? Что тут происходит? С ума, что ли, ты сошла?
– Он врет, он врет, – яростно выкрикнула женщина.
– Похоже, тебя не ввели в курс дела, Донни, – сказал Маколи. – Как это я вру? Я здесь, а завтра утром буду в зале суда и ни на шаг не отступлю без боя.
– Ты сказала, его тут не будет, – с укором твердил Донни, – Ты сказала, пустяковое, мол, дельце, без задоринки пойдет.
– Как в тот раз, когда хотела выкрасть ребенка, – вставил Маколи. – Она и в тот раз уверяла, что дельце – пустяки? А ты не прочь, лишь бы выйти сухим из воды. Ведь и тебе хотелось мне нагадить, а самому остаться чистеньким.
Донни умиротворяюще и благостно воздел вверх руки.
– Не отвертитесь, мерзавцы. Я не хуже вас смекаю, что к чему. – Маколи сделал несколько шагов от двери. Донни вздрогнул и попятился. – Вы и в тот раз не собирались оставить девочку у себя. Не собираетесь и сейчас. Так что же вы надумали с ней сделать?
Донни вопросительно взглянул на Маргарет, но, судя по ее глазам, она сама ждала подсказки.
– Так скажите же, – прогремел Маколи, подходя еще ближе. – Говорите или вы у меня попляшете. Что вы надумали с ней сделать?
– Отдать в приют или какой-нибудь бездетной паре, мы и сами толком не знали, – выпалил с перепугу Донни
Маколи пристально глядел на них, еле удерживаясь от желания обоих пришибить на месте. Затем пожал плечами.
– Ну, а сейчас что ты сделаешь, Донни, что ты сделаешь сейчас, узнав, что твоя хахальница подыгрывает и нашим и вашим, что я в Сиднее и жажду всей душой потрепать твои драгоценные нервы?
Донни загнанно огляделся. И вдруг не выдержал, вспылил.
– Ты никакого права не имела, – рявкнул он на Маргарет. – Мы сговорились действовать заодно. Я вел честную игру с тобой. Зачем ты это натворила?
Маргарет вскочила, испуганная, раскрасневшаяся
– Донни, послушай… – в ее голосе звучал панический ужас.
– Не хочу я слушать. Ты знаешь наш уговор. Все будет шито-крыто, так мы уговорились. Я не хочу, чтобы про меня вякали бульварные газетенки. На кой черт мне это нужно? А ты вдруг взяла и отколола такой номер. Что ж, теперь конец.
Женщина бросилась к нему.
– Не говори так, Донни. Все, что хочешь, только не конец. Не прогоняй меня. Мне никто, кроме тебя, не нужен.
Голос ее оборвался, она зарыдала. Маколи двинулся к двери; этот пронзительный, жалобный плач надрывал ему сердце.
– Тебе, по-моему, вовсе не нужна эта девчонка, – жестикулируя и уже мягче начал Донни. Затем обида снова загорелась в нем: – Поздно каяться, – сказал он. – Я с тобой не останусь. Ухожу. Мне нечего делать здесь.
– Ой, нет, нет, Донни!
– Покаяться еще не поздно, – жестко произнес Маколи. Он стоял у порога спиной к дверям.
Донни метнул на него недоумевающий взгляд, затем выражение его глаз мало-помалу изменилось.
– То есть вы могли бы все переиграть?
Маколи покачал головой.
– Я ни при чем. Не я должен переигрывать.
Донни неторопливо перевел взгляд на женщину; закрыв лицо руками, она тихо плакала, уже не похожая на яростно ощерившегося загнанного зверя. Донни сперва хотел дождаться, когда она заговорит, но у него не хватило терпения.
– Ну, так как же? – крикнул он. – Тебе решать. Ты заварила эту кашу. Выбирай; или девчонка, или я. – Он яростно сверлил ее глазами. – Быстрее!
Маколи только раз взглянул на Маргарет и сразу понял, что она ответит. Трудно было бы не догадаться, видя, как она дрожит, как судорожно, как униженно вымаливает прощение. Ему стало жаль ее, он решил не растравлять еще больше ей душу. Он видел, что она повержена ниц и не хотел глядеть, как ее окончательно растопчут, тихо прикрыв за собой дверь, он спустился по лестнице. Но он чувствовал себя как сбежавший с места преступления. От жалости, от горького раскаяния ныло сердце.
Он заказал еще один междугородный разговор и узнал, что Пострел в том же состоянии. Зато он мог теперь вернуться. Оставаться в Сиднее было уже незачем. Все здешние дела закончены. Он позвонил на станцию и выяснил, что ближайший поезд отходит через два часа.
Потом он вернулся в гостиницу и тут оказалось, что не все его дела закончены, отнюдь не все.
Его застигли врасплох. Вдруг постучали в дверь. Он открыл, и на него обрушился удар кулака. Оглушенный, он упал. Тогда незваные посетители ворвались в комнату. Высокий бросился к нему и заломил ему за спину руки, а недомерок принялся изо всех сил молотить его кулаками. Маколи вырвался, завязалась яростная потасовка, дрались и руками и ногами. Громилам удалось опять его скрутить. Снова высокий держал, а низенький бил кулаками. Но на этот раз они не смогли его повалить. Шаг назад, «нырок», и кулак недомерка с хрустом врезался в стену. Маколи размахнулся и нанес удар с такой силой, что отдалось в плече. Потом все сплелись в сплошной клубок. Они дрались свирепо, как барсы. Драка длилась десять минут. Потом все трое, как мертвые, валялись на полу.
Первым зашевелился Маколи. Он подполз на четвереньках к кровати и взобрался на нее. Распрямившись, вытянулся. Сел. Хотел ощупать пальцами лицо, но отдернул руки: ему показалось, что они притронулись к лицу прежде, чем успели до него дотянуться. Левый глаз видел только то, что впереди, казалось, что на него надели наглазник. Чтобы увидеть в зеркале лицо, Маколи пришлось повернуть и голову и шею. Пошатываясь, направился он к зеркальному шкафу. Навстречу ему двигался человек с совершенно незнакомым лицом. Он вгляделся в него пристально, вертя головой то вправо, то влево.
Смыв с лица кровь и причесавшись, он не стал пригляднее. Наоборот, теперь он выглядел еще уродливей, ибо с каждой минутой становилось заметнее, как сильно он изуродован. Сейчас уже и на правом глазу появился «наглазник». Но узнать себя было вполне возможно. Он надел свежую рубашку. Старательно счистил пятна крови с костюма. Увязал в бумагу сверток и уже собирался выйти, как вдруг заметил двух своих противников. Бояться их теперь было нечего. Высокий парень с крутыми плечами лежал, опираясь затылком о плинтус. Недомерок распростерся у изголовья кровати с вытаращенными глазами и застывшим в ужасе лицом. Зажал между ногами руки – видно, Маколи крепко саданул его в пах.
Маколи спустился по лестнице и вышел в полутемный холл. Что-то мелькнуло в полумраке, он инстинктивно обернулся, затем бросился в ту сторону и железной рукой пригвоздил к стене тревожно заюлившего Донни. Тот был изумлен, увидев вместо своих наймитов Маколи, так изумлен и застигнут врасплох, что невольно прижался к стене; но вскоре его растерянность сменилась испугом.
– Ты погоди, погоди, – лепетал он, облизывая губы, – это ведь не я придумал…
Маколи притянул его к себе рывком. Донни поднял вверх руки.
– Ну, не надо! Не надо!
Маколи продолжал держать его за ворот и в упор глядел ему в лицо.
– Нет, – пробормотал он. – Я тебя не трону. – Ты – единственное, что осталось у нее. Прямо скажем – не богато.
Он снова притянул к себе обомлевшего, трясущегося Донни.
– Смотри во все глаза, – сказал он. А потом опиши ей все, что увидел. Все в точности опиши. Может, ей это пойдет на пользу. Может быть, она совсем угомонится.
Он выпустил из пальцев скользкий шелк рубашки. Донни Кэррол шмыгнул в сторону и убежал.
На поезд Маколи не опоздал. Он устроился в багажном вагоне и растянулся на нарах, прикрыв лицо газетой. Большую часть дороги он ехал один. В Коффс-Харбор у него появился попутчик, молчаливый щекастый мужчина в круглой шляпе, с портфелем в руке. Он как зачарованный уставился на Маколи. Маколи осведомился, не завидует ли тот ему, ибо в этом случае, пообещал он вновь прибывшему, он запросто доведет и его физиономию до такой же кондиции. Попутчик добросовестно старался не глядеть в сторону Маколи, но это оказалось свыше его сил.
Часов в двенадцать дня Маколи подошел к больнице. Сестра в ужасе побежала за доктором. Фицморис, которому не удалось скрыть свое замешательство при виде Маколи, пустился в расспросы. Но Маколи его оборвал.
– Я знаю, что похож на мартовского кота после драки. И вы это знаете. Так о чем тут говорить? Скажите, что с ней?
– Вам ведь надо все начистоту, – сказал Фицморис. – а я и сам не знаю. Приближается кризис. Если он минует благополучно, крепкой и здоровой она уже не будет, но на ноги мы ее поставим.
– Что значит кризис?
– Представьте себе нитку, – ответил Фицморис. – Смерть тянет ее за один конец, жизнь – за другой. Это и есть кризис. Все, что могли, мы сделали. Больше мы ничего не можем сделать. Теперь все зависит от нее.
Все зависит от нее – от крохотного комочка плоти и крови, – сердчишко – не крупнее, чем двухшил-линговая монетка, на пояс ей браслетку надеть можно, шейку – двумя пальцами одной руки обхватить.
Сестра вручила Маколи два письма и небольшой пакет, завернутый в газету. Она сказала, что его оставил какой-то старик. Маколи ушел в парк, выбрал безлюдное местечко и прочел письма. Одно из писем, с вложенной в конверт синей пятифунтовой банкнотой, оказалось от Красавчика Келли. Келли писал, что узнал обо всем из газет, надеется, что мерзавца поймают, желал Маколи всего доброго и полагал, что приложение к письму ему как-нибудь пригодится. В постскриптуме он добавлял:«Ты будешь смеяться, но я снова на колесах». Второе письмо было от Лили, полное тепла и сочувствия. Он развернул пакет. Там оказалась пачка тонко нарезанного табака. На клочке бумаги нацарапано карандашом:«Я проходил в этих местах, когда услышал. Очень сожалею. Не вешай нос. Она ищо маладая, поправится. Возвращаю долг. Я никакой-нибуд прищалыга. Сэм Байуотер».
У Маколи потеплело на сердце, но в то же время он встревожился: казалось, все они хотят смягчить удар, вот-вот готовый на него свалиться. Он решил вернуться в больницу. Потом подумал, не надоел ли он всем, без конца слоняясь там. Незачем все время лезть на глаза людям. Да еще с такой физиономией.
Он решил, что, немного вздремнув, отключится, отдохнет и почувствует себя лучше. Но ему не спалось. Не спалось даже на прохладной зеленой траве, где он улегся, подставив солнцу лишь руки.
В его воображении теснились мрачные и угрожающие картины. Вот он сидит и ждет. Прислушивается к шагам. Вокруг бесшумно снуют сиделки. Всех их ждет дом, подружки, родители, поклонники. Все они заняты делом. Им не о чем тревожиться. Это их повседневный быт: больные, мертвые, одних приносят, других уносят.
А вот он, Маколи, сидит и ясно видит: из дверей выходит доктор и шагает по навощенному паркету коридора, штанины брюк развеваются на каждом шагу, он не успел и рта открыть, а приговор уже написан на его лице. Маколи слышал, как стучат по крышке гроба комья земли, видел простиравшуюся перед ним дорогу, по которой он идет один.
Все это было так невыносимо достоверно, что лицо его покрыл холодный пот и чувствовалось: нужно что-то сделать, чтобы хоть немного успокоить нервы. Его свэг еще лежал в участке. Он подумал, не наведаться ли туда. Но решил, что не стоит… пока не стоит. Всем сразу бросится в глаза его распухшая физиономия, пойдут расспросы; как бы не нажить хлопот: кто знает, что он натворил с тем долговязым и с недомерком?
Трясущимися пальцами он вынул из кармана осколок зеркальца и стал разглядывать свое лицо.
Такое лицо если и могло принадлежать человеку, то лишь доисторическому обитателю джунглей. Опухшее и перекошенное. Расквашенные губы вздулись. На шее прямо под подбородком похожий на родимое пятно зеленовато-голубой синяк. На скуле – коричневая ссадина. В довершение безобразия нос распух и торчит куда-то вбок.
Дождавшись темноты, он пошел к больнице. Его волнение достигло предела. Измученный, ссутулившийся, как старик, он сел и начал ждать. Все было в точности, как он представлял себе. Он увидел, как выходит доктор. Идет по коридору. Маколи вглядывался в его лицо, но ничего на нем не прочел. Он встал, задыхаясь от волнения.
Доктор заметил его. Сразу же заулыбался и, стиснув руки, поднял их, как победитель-боксер, над головой.
И вот доктор перед ним, но Маколи не может взглянуть ему в лицо. Слова, которые тот говорит, как бы долетают издали. Маколи удалось расслышать лишь одно-два. Руки дрожат. Он сжимает их в кулаки.
– Она все время спрашивает о чем-то… или о ком-то… как бишь его?… Да, вроде «Губи». Знаете вы о таком?
У Маколи появилось ощущение, что его горло вдруг набрякло, как намокший под дождем канат: он почувствовал резь в животе.
– Я схожу за ним, – буркнул он.
Повернулся. Фицморис глядел ему вслед. Доктору показалось, что он слышит плач.
– Бедняга, – сказал он.
Конец
This file was created with BookDesigner program
17.05.2009
Scanned by SeaCat
