Текст книги "Ширали"

Автор книги: Д'Арси Найленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

– Скоро тебе придется слезть и топать рядом, – ухмыльнулся Маколи.

– Если тебе не нравится велосипед, – сказал Десмонд, – почему не завести лошадь с повозкой и тому подобное?

– Лошадь с повозкой? – задумчиво переспросил Маколи.

– Да. Такой транспорт дополнительных расходов не требует, разве что лошадку иногда перековать. В повозку влезут все твои манатки и куда больше. Сбережешь и подошвы, и нервы, и силы, и тому подобное. Самая подходящая штука для тебя и твоего ширали.

– Ты о ком?

– О ней, – Десмонд кивнул в сторону Пострела.

Маколи сразу понял, о ком он и почему ее так назвал, но его поразило, что и в глазах старика Пострел была его ношей – свэгом, который с плеч не сбросишь и таскаешь за собой повсюду. Чудаковат, а глядит в самый корень.

– Вот как я бы поступил на твоем месте и тому подобное.

Маколи покачал головой. Встал. Опустился рядом с Пострелом на колени и взял ее на руки. Она лишь что-то промычала во сне. Пожелав Десмонду спокойной ночи, он направился к своей стоянке.

– Проснется, даст мне жизни, – сказал он. Но в его голосе звучало удовольствие.

Маколи приступил к работе и поселился у миссис Уэйс. Эта женщина была ходячей долгоиграющей пластинкой. Она поведала ему обо всех, кто помещался в ее семейном альбоме, и об их родных и близких. И о собачонке, которая выполняла различные поручения, кроме того убивала и приносила хозяйке змей, чтобы та изжарила их на костре; и о бантамской курице, названной Кэт-Хромоножка, так как курица эта сломала ногу, а миссис Уэйс залечила ее, после чего Кэт разгуливала так, словно опиралась на невидимую тросточку, и о ручной сороке, умевшей болтать не хуже, чем иные приятельницы миссис Уэйс; и еще великое множество разных разностей, которыми она окружала себя, заполняя пустоту одинокой вдовьей жизни.

С Пострелом у Маколи не было хлопот. Она ходила вместе с ним на стройку и играла там камнями, чурками, гвоздями, кирпичами, песком и цементом. По временам, прервав игру, вступала в состязание с рабочими: кто отгадает больше загадок. Они назначили ее котелочницей второго класса. Это значило, что ей положено следить за котелком и сообщать, когда закипела вода. Удостоверение коте-лочницы первого класса дало бы ей право складывать и разжигать костер, но до этого она еще не доросла. Все рабочие считали ее на редкость смышленой девчушкой.

Временами, по меньшей мере хоть раз в день, она развлекалась короткими прогулками, когда – влево по улице, когда – вправо, а когда – и в оба конца. Улица сплошь была застроена домами, за исключением того участка, где они работали. Находился он приблизительно в середине квартала. Прежде чем двинуться в путь, Пострел всегда сообщала об этом Маколи. Он охотно разрешал ей пройтись. Вообще он был доволен поведением дочки. Что ни говори, он знал наверняка, что Пострел не удерет ни в коем случае. Однако он всегда предупреждал ее, чтобы не отлучалась надолго и шла только по тротуару.

На четвертой неделе, когда стройка уже заканчивалась, Пострел как-то отправилась на променад и не вернулась. С полчаса Маколи не вспоминал о ней. Затем случайно огляделся, и у него мелькнула мысль, что Пострела давненько уже не видно. Когда миновало еще полчаса, он вышел на улицу и посмотрел в обе стороны.

– Как сквозь землю провалилась, – повторял он. – Интересно, где ее носит?

– Да она, наверно, где-нибудь играет. Вернется, Мак. Она ведь всегда возвращается.

Он подождал еще десять минут. Исчезновение Пострела скорее удивляло его, чем тревожило. Он никогда не представлял себе, что с ней может что-то случиться; не думал он об этом и сейчас. Потом ему пришло на память, что он видел девочку только в момент ее ухода. Он не помнил, чтобы она снова прошла мимо стройки, направляясь в другой конец улицы.

– Схожу, пожалуй, гляну, – сказал он.

Он обошел вокруг квартала, оглядывая через забор дворы, и по мере того как он возвращался к стройке, все убыстрял шаги. На участке девочки не оказалось. Маколи снова зашагал по улице в ту сторону, в которую, как ему помнилось, она пошла. На углу он, нахмурившись, остановился. Он уже начал беспокоиться. Внимательно глядел то направо, то налево.

На веранду углового дома вышла пожилая женщина. Она направилась по дорожке к калитке и спросила его, подойдя:

– Извините, вы что, ищете кого-то?

– Угу, – Маколи пожал плечами. – Ребятенок, этакого вот росточка. Вы случайно ее не видели?

– Девочка? Ее отец работает на стройке? Он кивнул.

– Пострел?

– Да, ее так зовут, – ответил он нетерпеливо.

– О, мы с ней старые друзья. – Женщина улыбнулась. – Чуть ли не каждый день встречаемся. Увидит меня во дворе и с улицы кричит: привет! – Женщина сыпала словами, словно забыв о чем он ее спрашивал. – Я заметила, что вы оглядываетесь, и подумала, может быть…

– Она куда-то пропала. Никак не найду. Вы ее не видели случайно?

– Конечно видела. – Она удивленно на него посмотрела. – Совсем недавно она тут проходила. С какой-то женщиной.

– С женщиной? Куда они шли?

– Стойте-ка, в чем дело? Разве что-то…

– Я вас спрашиваю, с какой женщиной она шла и куда?

– Женщину эту я не знаю. Никогда ее не видала. Они прошли мимо нашего двора. Вон в ту сторону. К центру.

– Вы, наверное, ошиблись, – раздраженно сказал Маколи. – Моя девочка не ходит с чужими. Только со мной.

– А я вам точно говорю, это – Пострел. Собственными глазами ее видела.

Маколи облизнул губы.

– Как она выглядит, эта женщина?

– Небольшого роста, худенькая. Хорошо одета. Лица я, конечно, не разглядела.

Описание подходило к миссис Уэйс, за одним исключением – одевалась та плохо. Может быть, старая перечница, встретив Пострела, вдруг решила почему-то увести ее домой. С ней Пострел, пожалуй, пошла бы.

– Молодая?

– Трудно сказать, я ведь ее только в спину видела, но походка как у молодой. Да, скорее всего, молодая. А у вас…

– Давно они прошли?

– М-м… – женщина подняла взгляд, соображая. – Да, наверное, с полчаса тому назад. Вы что ее не знаете… эту…

Но Маколи уже не слышал, он мчался к центру. Когда он распахнул дверь пансионата, навстречу ему вышла миссис Уэйс. Нет, она не видела Пострела. И опять Маколи заспешил назад, мимо почты, по главной городской магистрали. Он останавливал прохожих, грубо, поспешно, бесцеремонно: не видели ли они женщину с маленькой девочкой в комбинезоне и соломенной шляпе? Их никто не видел. Одна степенная супружеская пара решила, что он пьян, и прошла мимо, ничего не ответив.

Бегом примчался он на стройку. Там уже закруглялись. Он сразу увидел, что Пострела нет. Все стали спрашивать Маколи, что случилось. Он рассказал и снова было взялся за работу. В это время на своем «Гудзоне» подъехал Годи, босс. Он вышел из машины и направился к рабочим. Один из них сказал:

– Тут какая-то полоумная утащила у нашего Мака девчонку.

– Сука подлая, – добавил другой.

– Это очень странно, – сказал Годи, когда ему рассказали, как было дело. – У нас тут такого не случается. Это вам не центр.

Маколи поднял голову и бросил на него свирепый взгляд.

– Я не знаю – центр не центр, только девчонка пропала, а сама она не убежит. Ее увела какая-то стерва.

Выражение его лица убедило Годи больше, чем слова.

– Если ты думаешь, что дело настолько серьезно, садись в машину, я отвезу тебя в полицию.

– Да ну ее, полицию, – отмахнулся Маколи. – Обойдусь без этих сволочей.

Он попросил одного из рабочих, по имени Мик, по дороге домой забросить к миссис Уэйс его котелок и манатки. И тут же бросился на поиски. Прежде всего он вернулся к угловому дому. Ему хотелось поподробней расспросить ту пожилую женщину. Оказалось, та не видела, как похитительница подошла к Пострелу и сманила ее за собой. Просто, случайно приблизившись к забору, хозяйка дома увидела, что женщина и девочка идут по улице вдвоем. Женщина вела Пострела за правую руку. В левой руке, как припомнилось ей, Пострел держала своего игрушечного зверя и размахивала им на ходу.

Маколи снова возвратился в центр. Пропустил в трактире две кружки пива. Затем стал бродить по улицам, оглядывая квартал за кварталом, расспрашивал прохожих. Темнота сгустилась, зажглись фонари. Маколи вновь оказался в трактире и, постукивая пальцами по стойке, задумчиво разглядывал пивную кружку.

В том, что Пострел не пошла бы с кем-то незнакомым, не приходилось сомневаться. Уж кто-кто, а он свою дочку знает, она так никогда не поступит.

Значит, женщина знакома ей. Но кто она? Пострел ни разу не упоминала, чтобы кто-нибудь из местных жительниц очень уж ей понравился. Она рассказывала ему о разных людях, с которыми свела знакомство, проходя по улице мимо их дворов, называла имена, описывала, у кого смешной нос, чудные глаза, кто как разговаривает, но вроде бы не говорила, что кто-то из ее новых знакомых особенно интересует ее.

Отсюда и будем отталкиваться. Женщина ее знала. Они обе знали друг друга. Добро. Рассуждаем дальше. Эта знакомая ей женщина случайно оказалась там? Просто шла себе по улице и вдруг наткнулась на Пострела? Исключается. Явно что-то не так. Наверняка она заранее знала, где можно встретить девочку. Знала, что та прогуливается по улице раза по два – по три в день. И зная это, специально все подстроила. Ясное дело.

Да, но кто она? – маленькая, худенькая, хорошо одета, походка как у молодой…

Он думал, рассуждал и в конце концов ему показалось, что, возможно, он нащупал правильный ответ. Он зашел на почту, наменял там целую пригоршню пенсов и стал звонить во все гостиницы, спрашивая, не остановилась ли у них некая миссис Маколи. Позвонил он и в два пансионата. Все – зря. Однако не ушел, а, подумав, принялся обзванивать их вторично, на сей раз спрашивая, нет ли в списке постояльцев женщины по имени Маргарет Андерсен. В самой последней гостинице его усилия увенчались успехом.

Ему сказали, что у них живет Маргарет Андерсен. Попросить ее к телефону? Маколи ответил, нет, он сам наведается к ней.

– Тогда поторопитесь, сэр, если хотите с ней повидаться. Миссис Андерсен сегодня уезжает. Она заказала билет на вечерний поезд.

– Когда он отходит?

– Примерно минут через сорок, сэр.

Маколи брякнул трубку. Тут следовало толком все обдумать. В гостинице он может уже их не застать. А рисковать нельзя. Перехватить ее на станции – вот что нужно сделать. Он ринулся бегом по улице, пересек примыкавший к железнодорожным путям пустырь и по шпалам помчался к платформе. Проскользнул в ворота и, остановившись у дверей вокзала, стал ждать.

Пассажиры и провожающие проходили мимо с чемоданами и саквояжами. Их силуэты внезапно возникали из темноты, но он различал их прежде, чем они выходили на освещенную площадку. Он видел, как подъезжают к вокзалу машины, а из них вылезают люди.

Время тянулось мучительно долго. Он подумал, не прозевал ли их. Его охватила паника. Он чуть было не побежал разыскивать их на платформе, по вагонам. Но тут к обочине тротуара скользнуло новое такси, и, обернувшись, он увидел в окне Пострела. Шофер не успел выйти, как Маколи оказался у дверцы. Он рывком открыл ее, и, захваченная с поличным, Маргарет оцепенела.

– Мы поедем на поезде, папа, – возбужденно сообщила Пострел, выбравшись из машины и повиснув у него на шее. – Я боялась, тебя здесь не будет, но мама сказала – придешь.

Он опустил ее на тротуар. Все его мысли смешались от гнева, он не знал, с чего начать, что говорить.

Маргарет поставила ногу на землю и высунулась из такси.

– Влезай назад, – сказал Маколи.

– Мы опоздаем на поезд, – она старалась, чтобы голос ее звучал твердо.

– Влезай назад, или, да поможет мне бог, я пришибу тебя на месте.

Таксист положил руку ему на плечо.

– Что случилось? Маколи стряхнул его руку.

– Не твое дело, понял ты?

Маргарет, воспользовавшись заминкой, пробралась к противоположной дверце и распахнула ее. Но, едва выскочив из автомобиля, она оказалась перед Маколи, мигом метнувшимся ей наперехват.

– Влезай в машину!

Она беспокойно огляделась. Внезапно махнула рукой и громко крикнула:

– Полисмен!

Маколи покосился в ту сторону. Дежуривший у входа в вокзал полицейский неторопливо двинулся к ним.

– На скандал нарываешься? – процедил Маколи, стиснув ее руку. – Будет тебе скандал. Не обрадуешься. Сплавь фараона.

Полицейский приближался, и Маколи отступил в сторону. Он сжал кулаки, глаза его сверкали, но взгляд был устремлен на Маргарет. Та посмотрела на девочку. Обхватив ручонками ноги отца, Пострел глядела в лицо матери пристально, недоумевающе, но твердо.

– Что тут случилось? – спросил полисмен.

Все молчали. Шофер сидел как деревянный, казалось, слушая только затылком. Он знал, как в таких случаях себя вести.

– Ну?

– Я вас не звал, – сказал Маколи и с ледяным безразличием посмотрел на жену. Она взглянула на него, на Пострела, на полисмена. Нервная улыбка искривила ее губы.

– Все в порядке, констебль. Мы… извините… зря побеспокоили.

Констебль был молодой, с толстой шеей и тяжелым взглядом. Маколи прежде не встречал его. Он не спешил уйти – оценивал, как видно, ситуацию. Всех поочередно оглядел, затем равнодушно кивнул и зашагал прочь.

Маколи втолкнул девочку в машину и сел рядом.

– Назад, в гостиницу, – распорядился он.

– А как же поезд? – Маргарет пыталась скрыть под маской возмущения страх.

Он не ответил. Ему нужно было с ней поговорить и сделать это без свидетелей. На вокзале это невозможно. Она уйдет, не станет слушать. Не держать же ее насильно. Везти в пансионат к миссис Уэйс тоже нельзя. Не хватало, чтобы о его делах судачила вся улица, передавая этот случай как легенду из поколения в поколение. Оставалась гостиница.

Маргарет робко прошла вперед – взяла свое врожденная трусость, – а Маколи, неся чемодан, шел сзади. Миссис Андерсен передумала, объяснил он портье, она уедет завтра или послезавтра, а может быть, не уедет совсем.

Портье внимательно оглядел его рабочий комбинезон, но лишь кивнул в ответ,

Поднявшись наверх, Маргарет свернула влево по коридору. У комнаты номер 14 она остановилась. В двери не было ни ключа, ни замка. Повернув дверную ручку, Маргарет вошла. Она попыталась захлопнуть дверь у него перед носом, но не на того напала – Маколи успел сунуть в дверь чемодан.

Он прикрыл за собой дверь и опустил чемодан на пол. Пострел, уцепившись за его комбинезон, что-то лопотала. Он велел ей заткнуться, сесть в углу на стул и поглядеть картинки в книжке. Стул был плетеный, из-под подушки виднелась кипа старых журналов. Маколи подождал, пока Пострел усядется на стуле и развернет журнал. Он не спешил. Вот Маргарет, та волновалась, по лицу было заметно. Наконец Маколи взглянул на нее.

– Что ты затеял? – спросила она со страхом.

Хорошо одета, это точно, – подумал он. Шикарней, чем когда ей приходилось выкраивать из его жалованья деньги на тряпье. И сидит на ней все ладно. Такая же, как прежде, тоненькая, привлекательная, та же фигурка – всякий заметит и проводит взглядом. Хорошенькое личико ничуть не подурнело: глаза темные, блестящие; полные красные губы; ослепительно белая кожа. Темные подстриженные волосы гладко зачесаны, и точеная головка напоминает лебединую. И все же она сделалась другой, переменилась. Что-то жесткое, даже опасное, проглядывало в ней; тертая стала баба, – подумал Маколи, всего нагляделась.

– Чего ты боишься? – сказал он. – Я тебя за всю жизнь ни разу не ударил, не трону и сейчас, хотя, видит бог, ты этого заслуживаешь.

Она поверила ему и успокоилась, но вдруг закрыла лицо руками и расплакалась. На Маколи не подействовали эти фокусы.

– Ох, и подлая же ты сучка, – процедил он.

– Чем такая подлая – тем, что хотела забрать своего ребенка? – рискнула огрызнуться Маргарет, все еще всхлипывая, и повернулась к нему спиной.

– Ты меня что, за дурака считаешь? – спросил Маколи. – Шлялась тут, шпионила, вынюхивала. Сколько дней ты здесь торчишь? Неделю? Как ты добралась до меня? Как узнала, где я?

Она молчала. Пострел со скучающим видом отбросила журнал. Забралась на кровать и устроилась там на подушке, что-то тихонько напевала Губи, которого держала перед собой.

– Можешь даже не рассказывать, – сказал Маколи. – И так все знаю. Миссис Каллагэн. Миссис Каллагэн, больше некому. Конечно, это она все тебе рассказала. Навестила в Сиднее, когда ездила туда. И протрепалась. Точно? Мол, выгляжу я шикарно. Девчушка такая славная. Доложила, куда я иду. Ты, конечно, запросто меня разыскала. И разыскала бы, даже если б не застала здесь. Только – зачем?

Она подняла голову и посмотрела ему в лицо. Сняла шляпку и, вертя ее в руках, проговорила:

– Чтобы забрать ребенка. Ты сам знаешь зачем.

Маколи презрительно ухмыльнулся.

– Я говорю правду, – вспыхнула Маргарет. – Девочка – моя, она должна жить у меня.

– И ты отправилась за тридевять земель выкрасть ее… стибрить, как последняя воровка?

– Это ты так сделал. Ты ее украл. Или ты уже забыл тот вечер?

– Забыл? Нет, не забыл, – сказал Маколи. – Каждый раз, как вспомню, так и вижу – все как на картинке.

От ярости у Маргарет дрожали губы. Глаза смотрели с ненавистью, холодно и жестко. Страх – и неподдельный, и напускной – испарился, она уже не пыталась обуздать и скрыть свою враждебность.

– Ах, конечно, – фыркнула она. – Ты такой чистый, такой невинный. Просто святой.

Маколи встал, и на мгновение она застыла в страхе. Он прикрыл Пострела стеганым одеялом. Затем подошел к Маргарет и в упор глянул ей в лицо.

– Слушай, – сказал он негромко, но с холодным гневом. – Я не святой. Уж кто-кто, а я не лезу в святые. Женщины у меня были. По всей стране, от побережья и до побережья. Я не евнух, не увечный и перестал иметь с ними дела, не оттого, что больше не способен. Но я твой муж, я с тобой связан – вот в чем дело.

– Да ну! – воскликнула она с издевкой. – Уж не хочешь ли ты меня убедить, что все те месяцы, когда ты не жил дома, ты не спал с другими женщинами?

– Да. Простофиля, каких свет не видел, верно?

– Нахал ты… надо же так бессовестно врать! Ты что думаешь, я совсем дура?

– Я стал твоим мужем и был верен тебе, – мрачно и сурово повторил Маколи. – За все эти пять лет я не притронулся к другой женщине.

– О, это просто чудо! Волшебная сказка! Оповести о своем подвиге весь свет. Ты, наверное, страшно собою гордишься.

Ее сарказм нисколько не задел его.

– Горжусь, – ответил он. – Я считал, мы хорошая пара. Ты меня устраивала.

– Ну еще бы, – огрызнулась она дрожащим от ярости голосом. – Ясное дело, устраивала. Ты развлекался, а я, как рабыня, взвалила на себя всю грязную работу. Захочется тебе домой – тебя есть кому встретить. Приспичит – есть с кем переспать. Ты себе разгуливал, а на мне держалось все хозяйство.

– Но я должен был работать. А тебя я хотел всегда.

– На свой лад. И на твоих условиях. Только так ты меня и хотел.

Он вспыхнул, но взял себя в руки.

– Я посылал тебе деньги. Я содержал тебя. Этого ты не можешь отрицать. Тебе хватало на кино, на наряды. Голодной тоже не сидела. Никогда не оставалась без гроша. Я был кормильцем семьи.

– А как же иначе? Это не заслуга, а обязанность каждого.

Его на миг ошеломила нелогичность ее ответа.

– Обязанность? – переспросил он. – Но, значит, и ты была обязана заслужить все это.

Она взглянула на него с насмешливой жалостью, словно ее забавлял его наивный эгоизм.

– Чек каждую неделю – и я должна быть благодарна? Ты считаешь, этого достаточно? – Ее гнев прорвался наконец со всей силой. – А ты знаешь, сколько времени я была твоей женой? Знаешь?

Он не мог придумать, что ответить, он лишь понимал, что в этой вспышке жгучей злобы нашла выход вся ее обида.

– Так вот, слушай, – сказала она. – Шесть месяцев. Из пяти лет только полгода я была твоей женой. Нравится тебе такая семейная жизнь? – Он промолчал. – А тебе это и в голову не приходило, верно? Пробыл дома три-четыре дня и снова в путь. А я считала эти дни. Времени у меня хватало. Считала, складывала. Шесть месяцев! И ты еще удивляешься, чем я недовольна?

– Если тебе и впрямь жилось так плохо, как я мог догадаться – ты не показывала вида.

– Не так уж не показывала. Сколько раз я тебя просила найти такую работу, чтобы мы могли жить вместе. А ты либо отшучивался, либо злился – мол, в городе ты торчать не намерен, а сколько раз я писала тебе, как мне хочется, чтобы мы жили вместе, и упрашивала устроиться на постоянное место.

– Верно, – буркнул Маколи, сдаваясь, – может, и упрашивала. Даже допускаю, я был виноват. Но все равно из-за таких вещей семью не разбивают.

– Да ну? Это ты так считаешь.

Он так не считал. Он знал, что семьи разрушаются и по менее серьезным причинам. Но он должен был побороть свое чувство вины, защититься, скрыв его от Маргарет. От унижения у него ныло сердце. Так же остро оно ныло у него в ту ночь, когда он, узнав об ее измене, вдруг вспомнил, потрясенный, как не раз готов был признать, что такое и впрямь может случиться, и случается с некоторыми людьми, и ломает их жизнь, и при этом ему не приходило в голову, что и он человек, и он тут же забывал о своих рассуждениях и не помышлял, что это может случиться с ним. Он сел и свернул сигарету.

– Ты законченный эгоист, – сказала Маргарет. – На моем месте любая женщина поступила бы так. Какой ты муж, да ты мужем просто быть не можешь, вот в чем все дело.

Он согласился и с этим (мысленно): вести семейную жизнь пристало ему не больше, чем заниматься политикой или руководить музыкальной школой. Он совершил ошибку, но потом старался сделать все, что мог. Так-то вот.

– Когда она родилась… ты даже домой не изволил явиться. В клинику я уходила одна. Родила и вернулась одна. В пустой дом. Никто меня там не встретил.

Неужели ничего нельзя было придумать? Что значит – сделал все, что мог? Ошибся? Почему ошибся?

– Ты думаешь, родить ребенка пустяки? Раз-два, и готово, все равно что картошку начистить или вывесить на веревку белье. А ты знаешь, как чувствуешь себя, когда тебя разносит, словно шар? И тошнит, и больно, и места себе не находишь… и не один какой-то день, а месяцы. Долгие месяцы. Ты считаешь себя сильным. Да ты и десяти минут не выдержал бы.

Ошибся, потому что, если человек нашел себя, живет как ему нравится, он не допустит, чтоб ему мешали; и не станет он менять свою жизнь ради кого-нибудь или чего-нибудь; он не станет даже проверять, хватит ли у него на это силы воли; и упражнять силу воли не станет.

– Схватки… ты и не представляешь, как это больно. Такая мука, что криком кричишь, а всем плевать, будешь ты жить или подохнешь, а тело словно рвется на куски, и для чего все это? – Она говорил теперь тихо и глядела в сторону, ей, казалось, было все равно, слышит ли он ее. – Какая награда? Никакой. Только еще больше стало хлопот, возни, ответственности и работы, и в доме прибавился лишний едок. И хоть бы слово благодарности.

Маколи поднял голову.

– Но ты все-таки хочешь ее забрать? Что там стряслось с твоим красавцем Донни? Бросил он тебя, что ли?

У нее злобно свернули глаза.

– А ты, наверное, был бы рад?

– Только не рассказывай, что и он истосковался по ребенку. Что ему стоит завести своего?

– Он будет ей гораздо лучшим отцом, чем ты.

Маколи медленно подошел к ней, схватил за плечи и крепко стиснул. Его вдруг потянуло к ней, и он поспешно убрал руки.

– Нелегко тебе пришлось, – сказал он. – Вся извелась, наверно. Замучилась от мыслей, как там девочка, что ест, не мерзнет ли? Ты ведь не ожидала, что я окажусь заботливым отцом?

Маргарет недоверчиво на него покосилась, однако ей не удалось определить, чем вызвана его неожиданная миролюбивость.

– Как ты смеешь осуждать меня? – сказала она. – Ты никогда не интересовался ребенком. Ты и видел-то ее не чаще, чем меня.

– Ну, понятно, как же тебе было не волноваться.

– Даже когда ты проводил дома эти несчастные несколько дней, она тебе только действовала на нервы. Мешала спать. Ты все время бурчал, что она путается у тебя под ногами. Ты никогда с ней не играл. Был совершенно равнодушен к ней.

– Все правильно, – согласился Маколи. – Я, можно сказать, почти не замечал ее.

Небрежной походкой он направился к своему стулу, сел на него верхом, обхватил спинку руками и уперся в них подбородком. Он чуть зажмурился, как кот на солнышке.

– Вот что, Мардж, – сказал он. – Закрутила ты все очень ловко, но тебе меня не обдурить.

– О чем ты?

– Не нужна тебе девчонка, – отрезал Маколи. – Ты одного только хотела – мне насолить.

Она смутилась лишь на мгновенье.

– Какая нелепость! – презрительно фыркнула она. Но он видел, что угадал.

– Помнишь, ты однажды написала мне письмо? Там ты выложила все начистоту. Я не забыл из этого письма ни словечка.

Она покраснела, смешавшись, не зная, что ответить.

– Вот тогда ты писала чистую правду. Тебе страсть как хотелось, чтобы мне худо пришлось. А о дочке ты тревожилась не больше, чем об этой стенке.

– Врешь! – вспыхнула она.

– Когда миссис Каллагэн протрепалась тебе о нашей встрече, ты не поверила своим ушам. Подумать только, Пострел выглядит как кукла, Подумать только, я с ней нянчусь, ухаживаю, как заправская мамаша, да возможная ли это вещь! Ты взбеленилась. Все в тебе закипело. Ты себе места не находила от злости, и лишь одно могло успокоить тебя: ты решила выследить нас и украсть ребенка. Ей-богу, ты это сделала только мне назло.

Все так, все верно, словно черным по белому, было написано у нее на лице, и она ненавидела его, и ненавидела себя за то, что не может скрыть правду.

– Нет, тебе не дочь нужна, – проговорил он благодушно. – Дочь просто нож в твоей руке, чтобы пырнуть меня. На девочку тебе наплевать, ты только к одному стремишься: как бы сделать побольнее мне. И лучшего оружия ты не нашла. Ведь верно?

Он раскусил ее и, чувствуя себя униженно, как нашкодившая девчонка, она пыталась это скрыть. Но безуспешно. Растерянность и возмущение выдавали ее: полный ненависти взгляд, дрожащие от злости губы – видно, много обид накопила она.

Словно игрок, у которого жульнически оттягали верный выигрыш, смотрела она, как Маколи подходит к кровати, берет на руки Пострела.

– Где ее одежда? – спросил он.

– Я должна сказать тебе одну вещь, – произнесла она в отчаянии. – Это не твой ребенок. Ты ей не отец.

– Где одежда? Дай ее сюда!

– У тебя нет прав на этого ребенка.

– Сказано тебе: дай ее шмотки.

Макргарет рывком распахнула шкаф и выхватила соломенную шляпу, рубашку и комбинезон, которые, уезжая, оставила в гостинице. Хмуро, сердито швырнула их Маколи.

– Надеюсь, платьице, которое ты ей купила, можно не снимать? Вот это самое, – он указал кивком на платье, в котором спала девочка. – Ты не против, если мы оставим его ей? Подарочек от матери. Что ты ей мать, я отрицать не стану.

Все ее чувства прорвались в жарком потоке слов, которые она выпаливала, плача, с ненавистью, с отвращением.

– Я заберу ее. Увидишь, заберу. До конца еще далеко. Я еще даже не начинала. Думаешь, ты так легко разделался со мной?

Остановившись у дверей, он жестом приказал ей замолчать.

– У тебя когда-нибудь пересыхало во рту? – спросил он. – Ты знаешь, как приятно, когда пересохнет во рту, впиться зубами в сочный, теплый персик. Вот такой персик – ты. Ложись в постель и жди меня. Я зайду попозже. Если всякие посторонние угощаются моим добром, то разнообразия ради почему бы не попользоваться и мне? Верно?

Он вышел. Ни радости победы, ни горечи он не испытывал. Досадно, что получилось так. Но что поделаешь? Вся эта история разыгралась как бы независимо ни от него, ни от Маргарет; казалось, силы, неподвластные человеческой воле, вмешались в их судьбу.

Пока он шел к дому миссис Уэйс, его так и корчило – угораздило же его втравиться в этакую мерзкую переделку. Он уложил Пострела на кровать. В гостиницу он не пошел. Кстати, он туда и не собирался. Просто захотелось напоследок унизить Маргарет, задеть ее побольней. Он разделся, пристроился рядом с Пострелом и долгое время не мог уснуть.

Из Кунамбла Маколи направился на юг в Джилан-дру и проработал там три дня на лесопилке. Затем он свернул на восток к Дунеду и неделю травил кроликов на пшеничном поле. А в самом Дунеду купил Трепача. От нечего делать просматривал «Хронику Дунеду» и вдруг наткнулся на объявление, где описывалась случайно пойманная лошадь, Он решил, что это перст судьбы. Тут же отправился в загон и за какие-то гроши приобрел лошадь, на которую не заявили притязаний ни прежний владелец, ни посетители аукциона.

Когда, к величайшему восторгу Пострела, Маколи увел за собой Трепача, он подумал, не спятил ли он. Животное было костлявое, с длинной, печальной мордой, меланхоличным взглядом и выглядело так, словно могло в любой момент окочуриться. Трепач отличался спокойным и ласковым нравом и был расположен к лености; Маколи не мог разобрать – врожденные ли это свойства или прежние хозяева забили до отупления бедную лошаденку.

Маколи не рассчитывал с одного захода приобрести и повозку, тем не менее это ему удалось. Имея двигатель, естественно было заняться поисками кузова. Он раскопал эту двуколку на кладбище выброшенных экипажей во дворе у кузнеца. Всевозможные фургоны, кабриолеты, коляски ржавели и распадались на части, стоя на одном месте так долго, что колеса постепенно врастали в землю, а ободья оплетались сорняками.

У повозки были расшатаны колеса, и на ходу она покачивала задком, как хористка бедрами. В одной оглобле был посредине выломан кусок, но Маколи с помощью кузнеца, весьма довольного тем, что нашелся покупатель на этот памятник старины, удлинил оглоблю, приколотив к ней брусок, отпиленный от гладкого ствола молодого деревца. Кузнец смазал ось и придирчиво, как врач больного, осмотрел повозку. Несколько лет, пожалуй, еще протянет, – сказал он.

Все приобретения обошлись Маколи в пятнадцать долларов, из которых большая часть ушла на упряжь.

По зеленым холмам и по красным дорогам тронулись они в путь, куда глаза глядят. Там, где подвертывалась подходящая и небезвыгодная работа, задерживались на время, и снова вперед. В Таре он приделал тент к двуколке. Так добрались они до плато Дорриго и разбили лагерь в миле от Дангарского водопада. Но застревать здесь надолго у него не было причин, и он двинулся по горной дороге на север, к Графюну.

Именно по этой дороге он шел, когда впервые покинул Сидней, и множество воспоминаний ожило сейчас перед ним. С тех пор он отшагал по этой дороге раз шесть, не меньше, и всегда повторялось одно и то же: от красоты и величественности ландшафта все ликовало в нем. В ту зиму, когда он работал здесь на картофельном поле, ему приходилось время от времени подбегать к переносной печурке обогреть заледеневшие пальцы; он кутался в мешок, похожий на монашескую рясу с капюшоном, закрывал голову, плечи и спину от непрестанно моросящего дождя; молочно-белый туман заполнял долины; словно бурное море, ревел лес. А можно было нагрянуть сюда в разгар сентября, сентябрьского таинства, когда на душе так славно, а вокруг все зрело и целесообразно: ползет жучок, неслышно лопаются почки, солнечный свет могуч и ощутим, и солнце долго медлит, прежде чем спрятаться за горизонтом; и все так звучит, так сияет, словно сам господь проходит тут.