Текст книги "Четыре грани финала (СИ)"

Автор книги: Данила Коншин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 32 страниц)

Межгранье

Уихару не ответила ни на один из вопросов, сразу отправилась внутрь маяка – и мне пришлось отправиться следом. Дверь выводила на винтовую каменную лестницу, уходящую ввысь, и Уихару шла туда.

Поднимались мы минут пять, за это время не проронив ни слова. Более того, я нисколько не устала. В этом месте, чем бы оно ни было, вообще словно не хватало части живого мира. Я не чувствовала ветра, тепла или холода, почти не ощущала своё дыхание, не слышала хотя бы мелких звуков.

Даже когда Уихару открыла дверь наверху и мы вышли к вершине маяка.

И там не было ничего, что дало бы ему право называться маяком. Ни огромного светильника, ни системы зеркал, ни хотя бы пылающего костра. Абсолютно плоская деревянная площадка.

Уихару дошла до её края и посмотрела вниз. Я не рисковала так приближаться, тем более что и так видела окружающий мир.

Состоящий из сплошного тумана, окружившего маяк плотным одеянием. Мост и вода внизу были полностью неразличимы за серой, недвижимой пеленой. А над ним лишь бесконечное светлое небо, с полным отсутствием даже намёка на солнце.

– Уихару, что происходит? – вновь спросила я, и теперь подруга повернулась. Посмотрела прямо на меня и добро улыбнулась.

– Не рассказывай, – её голос стал единственным нарушителем окружающего спокойствия. – Показывай.

Я совершенно не почувствовала толчка в грудь – однако он оказался настолько сильным, что только и успела понять: падаю. И увидеть, что переместившаяся быстрее осознания Уихару молча смотрит сверху на падающую меня.

А затем серый туман полностью поглотил…

***

Меня зовут Даша Совухина.

Кличка Сова, потому что я ношу очки. Никто со школы не упоминал эту кличку, и тем не менее она всё ещё жива.

Сейчас я сижу за ноутбуком и иногда напоминаю себе, что надо выпрямить спину. Но почти сразу же хочу быть ближе к экрану.

Я смотрю аниме. Аниме, где четыре девочки ловят злых учёных, беседуют, ходят по магазинам, сражаются, помогают друг другу, распутывают преступления и попросту идеально проводят время.

И я тоже так хочу. Но я даже с ними не могу нормально провести время. Одно ухо массивных наушников отодвинуто, и я вслушиваюсь в квартиру.

Я постоянно должна вслушиваться в квартиру. В любой момент меня могут позвать, в любой момент может возникнуть срочное дело, в любой момент и так неустойчивое личное расписание может разрушиться.

Тем более что уже вечер. Бабушка почти наверняка уже отправилась спать, и потому придётся нам. Когда бабушка ложится спать, то любой звук ей мешает, и даже попытка сходить в туалет может закончиться скандалом.

Если пойду я.

Но пока там сидит папа, а его внимание не стоит привлекать. Хорошо бы серия закончилась до того, как он выйдет. Я опять не рассчитала время, осталось семь минут, но мне не позволят досмотреть в любом случае.

– Эй! – мама заходит в комнату, и я мигом нажимаю на паузу. – Выключай давай свою тупость!

Мне позволяют распоряжаться ноутбуком, поэтому сериал также скачан, и нет никаких проблем выключить его. Я запоминаю время, на котором остановилась, чтобы завтра продолжить с того же места. Надеюсь, на этот раз не забуду и не перепутаю, в последнее время такое происходит слишком часто.

– Вот что ты смотришь их всё и смотришь, а? Этих уродов? Рожи просто отвратительные, всё эти западные уроды хотят нам мозги извратить!

Здесь просто не надо отвечать. Если ответить, что девочки очень красивые, что никто не хочет ими извратить, и что после них я чувствую себя немного лучше, то всё станет просто ужасно.

– Нет бы работать пойти, а то смотрит всё уродов, совсем из-за них отупела!

Бабушка тоже что-то кричит из своей комнаты, я закрываю ноутбук и выскальзываю из комнаты, смотря строго вниз. Так надо. Так лучше всего. Так всегда происходит.

– Про работу мама правильно говорит, – папа успел сходить в туалет и выходит в гостиную. – Долго ты будешь сидеть у нас на шее? Хоть бы мужика нашла тогда, что ли. Чем тебе Андрей не понравился?

Тем, что он лысый, с его лица не сходила какая-то гнусная ухмылка и что когда вы всеми мужиками сидели вместе, то он тоже разделся до пояса. Но я знаю, что это не объяснение, и потому лучше молчать.

– Эй, – папа хмурится. – Ты чего не отвечаешь? Тебе что, давно урока не преподавали, падла?

– Прости, папа, – нет-нет-нет, молчать нельзя, но говорить надо очень тихо. Если он подумает, что я повышаю голос, то не остановится. – Я продолжу искать.

– Ну, продолжай, – сегодня он в хорошем настроении, и потому сразу уходит. Я осторожно ставлю ноутбук на журнальный столик, потому что левая рука уже болит.

Мне очень трудно держать его обеими руками. Указательный на левой руке не загибается после того, как я однажды возразила папе. Я приноровилась, но иногда вся рука начинает болеть, и я всякий раз боюсь, что уроню ноутбук.

Тогда моя жизнь закончится. Уйдёт всё то, от чего мне становится хорошо.

Но сейчас я его удержала, своё сокровище. Включать обратно не смею. Утром, если опять проснусь раньше, пока все спят… и даже так рискованно. Если поймают, то начнут орать, что я с самого утра смотрю уродов. Даже если я в очередной раз бессмысленно кликаю по пришедшим на почту вакансиям.

Родители правы, мне надо искать работу. Исключительно по своей доброте они позволяют мне жить у них. Иначе просто некуда идти, ни к подругам, ни к родственникам, ни к п… пар…

Я ищу работу. Но каждую вакансию я проверяю в интернете, читаю отзывы работников, смотрю на условия. И чаще всего я понимаю, что именно увижу.

График шесть через один. Система штрафов. Отвратительные и скандальные руководители. Активность, целеустремлённость, стрессоустойчивость. Всё это маячки опасности.

Продавец-кассир – единственная работа, на которую я гожусь, но я совсем не против. Мне нравится помогать покупателям, нравится помогать им сделать нужный выбор, нравится услужить и оставить в хорошем настроении. Я всегда скажу «Здравствуйте» и улыбнусь, а также буду максимально вежливой и добродушной. Это моя задача как продавца, и мне нравится эта задача.

Но мне не нравится вновь и вновь запоминать, где какой товар лежит. Мне не нравится запоминать, какой товар пришёл, а какой нет. Мне не нравится сплетничать с другими продавщицами, и мне не нравятся темы их сплетен. Мне не нравится надолго отрываться от вымышленных миров. Мне не нравится получать штрафы за то, что я зевнула или вытащила телефон. Мне не нравится, что вторая продавщица Люба, проработавшая в магазине уже пять лет, может спокойно выходить курить и болтать чуть ли не половину дня.

Я сменила уже три места и сейчас ищу четвёртое. Но почти наверняка у меня уже плохая репутация, хотя ничем не смогу это доказать. Я отправляю вакансии, но даже там, где всё-таки вызывают на собеседование, собеседованием дело и ограничивается. Я не знаю, почему. Я стараюсь одеваться наряднее, хотя у меня не так много вещей, я пользуюсь купленными в магазине духами, флакон с которыми уже почти пуст, я стараюсь смотреть на собеседников и говорить уверенно, я говорю, что у меня есть опыт работы, и что я даже согласна ездить на метро на другой конец города.

Ещё я стараюсь прятать руки, потому что сейчас, когда я вошла в ванную умыться перед сном, я опять поняла, что грызу ногти. Наверное, это всё равно видят.

И, наверное, поэтому не приглашают на работу.

Здесь, как и во всём, я сама виновата.

***

Кажется, все уже заснули. Я не принимала душ, потому что бабушка от шума воды не заснёт, а мама начнёт кричать, что я перевожу воду. Утром, может быть, но это очень долгое занятие, мои длинные русые волосы требуют достойного отношения.

Не то чтобы я ими горжусь… они не волнистые, не курчавые, не какие-то особенные. Но когда я в душе осторожно намыливаю, расчёсываю и сушу их, то становится как-то приятно.

Я очень тихо прошла по комнате и села на диван, что расстелила ещё до умывания. Расстелила, ну, набросила матрас, подушку и одеяло. Очень быстро переоделась в пижаму и прислушалась.

Вроде действительно все спят. А журнальный столик рядом с диваном. И досмотреть очень хочется. Всего лишь семь минут, там как раз битва со злодейкой обещает завершиться! Да, я знаю, что девочки победят – но я хочу посмотреть!

Ни единого звука. Наверное, действительно все уснули, и я рискнула. Пару раз уже прокатывало – приоткрыть крышку, нащупать клавишу яркости и до самого минимума, подключить наушники, действовать аккуратно и тихо.

Я всё так и сделала. Включила видео, передвинула чуть раньше оставленного времени – несколько секунд погоды не сделают – и прислушалась.

Ничего. Всё тихо. Сейчас, когда все трое на пенсии, они обычно быстро усыпают. Они могут встать в туалет или просто меня проверить, но… семь минут! Главная злодейка! А завтра ещё неизвестно как, завтра мне опять бежать в магазин за покупками и нести сразу четыре пакета. Возможно, придут папины друзья, опять будут смотреть на меня с такими улыбками, словно хотят убить, и опять будут спрашивать, что я там смотрю, дразня тихие ответы и гогоча во весь голос. Или мамины друзья – эти будут кривить нос при виде меня и так щебетать, что наушники заглушатся. Или они вздумают устроить уборку, или опять надо будет возиться с бабушкиными цветами, или…

Сколько раз отложенное на завтра в лучшем случае переносилось на послезавтра.

Всё ещё тихо – и я решительно надвинула наушники, щёлкнув по воспроизведению.

***

Как и ожидалось, девочки победили. Мисака Микото произнесла пламенную речь и пересилила своим рейлганом рейлган противника. Все остальные тоже сыграли свою роль, даже Сатен Рюко.

Мне иногда хочется быть на месте Сатен Рюко. Все её друзья обладают сверхъестественными или просто полезными навыками, а она разве что нюхать умеет, и то больше играючи. Обычная бесполезная девушка, которую остальная троица считает своим другом, даже когда она приносит проблемы или влипает в неприятности.

Прямо как я.

Но если Сатен просто живёт в городе, полном эсперов, и вляпывается по сюжету или случайно, то я во всём виновата сама.

Сама виновата, что из отличницы скатилась в троичницу. Сама виновата, что не сумела поступить на художественное отделение, и пришлось кое-как спасаться на биологическом. Сама виновата, что посмела дерзить отцу, и теперь из-за недвижимого пальца и периодических болей не могу нормально рисовать. Сама виновата, что не смогла учиться на стипендию. Сама виновата, что проваливала зачёты и еле-еле вытягивала экзамены. Сама виновата, что защитила диплом лишь ценой нечеловеческих усилий. Сама виновата, что с высшим образованием не могу найти полноценную работу.

Я прекрасно знаю, что сама виновата. Потому что с самого детства погружалась в вымышленные миры, часто жила ими, думала о них, наслаждалась ими. И пока витала в этих облаках, то реальная жизнь прошла мимо.

Я могла бы выйти замуж и ни о чём не беспокоиться – папа уже давно говорит прямым текстом. Но я боюсь парней, боюсь секса. Все парни одинаковые, все они постоянно ухмыляются и ржут, все они постоянно срываются в драки, все они курят и пьют. Я не хочу такого, мне противно даже думать о том, что такой берёт меня за руку и целует, не говоря уже о чём-то большем. А куда более нормальные, добрые парни… у всех у них уже есть девушки. А если нет, то что я, смотрящая аниме неудачница, могу им предложить? У меня даже тело не особо хорошее, грудь хорошо если третий размер возьмёт, живот и задница от постоянного сидения уже расширились, волосы никакие, очки, осанка от компьютера далеко не идеальная… А если и произойдёт чудо, если такой позарится на меня и согласится встречаться – я от своего неумения, тупости, растерянности сделаю столько ошибок, что попросту оттолкну.

Да и проблемы с сексом это не решит.

Так что можно заранее сказать, что я обречена на одиночество.

***

Серия закончилась, но я ещё немного посидела, таращась в экран. Затем отцепила наушники и отложила в сторону, потянулась закрыть ноутбук…

– Так вот откуда у нас такие счета за энергию, да?

Папа стоял на том конце комнаты, в одних пижамных штанах, и я резко закрыла ноутбук, попробовала сделать вид, что ничего не было. Заодно отвернулась, дабы не лицезреть его голое тело.

– Ты чего отворачиваешься? – но это его лишь взбесило. – Ты что там опять смотрела? Опять этих уродов своих? Эти поганые мульты пиндосские или узкоглазые? Их создают, чтобы нашим детям мозги промывать, вкладывать чуждые идеалы! Ты потому и тупая такая, что смотришь их вот так, втайне от родителей, как преступница!!!

Он распалял сам себя, орал всё громче, а я съеживалась на диване. Пусть поорет, пусть увидит, какая я жалкая и ничтожная. Это всегда так. Они орут, затем видят, какая я жалкая и ничтожная, как я не смею отвечать и лишь кланяюсь перед ними, успокаиваются и уходят.

Так вышло и сейчас. Он ещё немного покричал, затем что-то заорала бабушка, он заткнулся, посмотрел на меня, добавил «завтра ещё поговорим» и ушёл. Только сейчас я посмела накрыться одеялом и заплакать.

Как же я мечтала, что однажды мне придёт письмо в Хогвартс. Или в Первертс, любую магическую школу, лишь бы там появились друзья, лишь бы меня научили магии, лишь бы я могла превратить их в лягушек, затем высказать всё, что хотела – и превратить обратно, чтобы и когда они смогли извиниться. Мечтала, что меня заберут в город эсперов Академия-сити и там тоже выявят силу – не самую мощную, чтобы не влезть в проблемы, третьего-четвёртого уровня хватит. Или вдруг объявятся супергерои, наказывающие таких, как мой папа. Или…

Или появится парень, что влюбится в меня, появится девушка, что захочет стать моей лучшей подругой. Они встанут перед родителями и прикажут перестать орать на меня, и родители послушаются. А если откажутся и попробуют наорать на них, то парень и девушка изобьют их так, что родители сами на колени упадут. Затем они дадут мне волшебную таблетку, от которой я перестану быть фригидной уродиной, и выдадут кучу денег, чтобы я больше до конца жизни не могла ни о чём беспокоиться. Я куплю родителям шикарный дом с прислугой и оставлю навсегда, а сама буду разъезжать по миру, пробовать разную еду, закупаться одеждой и шмотом любимых произведений, посещать интересные места, и всё рядом с ними, с родными мне людьми…

– Я забираю ноутбук.

Реальность ещё никогда не разрушала иллюзии так жестоко. Я откинула одеяло и уставилась на папу, уходящего с моим ноутбуком под мышкой.

С моей жизнью.

Я не успела и не захотела подумать – я как можно быстрее выскочила с кровати, на ходу надела очки и вцепилась в ноутбук, вынудив отца остановиться.

– Что? – он дёрнулся так, что едва не въехал локтем в стекло серванта. – Ты это чего?

– Пожалуйста, папочка, не надо, – прошептала я. – Пожалуйста, я приму любое наказание, но не забирай ноутбук.

– Что? – вновь спросил он. – Ты что это? Ты что это, ты родному отцу дерзишь? Я все эти годы на производстве ради тебя пропахал, а ты дерзишь?!

– Да, прости, папочка, я виновата, я очень-очень виновата, но не забирай ноутбук, пожалуйста, там моя жизнь…

– Твоя жизнь? – мои бормотания его не успокаивали. – Твоей жизнью должна быть забота о нас, как мы о тебе заботились! А ты работу найти не можешь из-за ублюдских мультиков! Пока не найдёшь работу, пока не проработаешь хотя бы три месяца, ноутбук будет у нас!

– Нет, папа, пожалуйста…

– Я не понял, ты ещё и глухая стала? – он резко развернулся, дёрнул ноутбук на себя и больно схватил меня за руку. – Мне что, опять тебе руку дверью прищемить, чтобы ты поняла? В этом доме я хозяин, и всё будет так, как я сказал!

– Да заткнитесь вы уже! – теперь я услышала бабушку. Та, разумеется, не поможет, её никогда не интересовало, что со мной происходит. Папа скривился и толкнул меня на сервант, я пошатнулась, схватилась за стеклянную дверцу – но всё равно упала.

Вместе с дверцей.

Стекло укоряющим звоном рассыпалось по ковру, и папа даже отшатнулся.

– Ну ты совсем, теперь… – он осёкся, когда увидел, что я встаю с зажатым в руке длинным осколком.

Я не знала, что я чувствовала. Я лишь видела, что единственное окно в мир, где хорошо, уносят. И если унесут, то у меня не будет жизни.

– Отдай. Мне. Ноутбук.

Отец вновь отшатнулся.

А затем бросил ноутбук на пол.

Я даже броситься поймать не смогла, настолько парализовало. Он стукнулся с глухим ударом, ноутбуки не остаются нормальными после таких звуков. Мой милый, чёрный ноутбук, проживший со мной столько лет… сколько раз он дарил мне радость, возможность думать, не бояться, планировать, продолжать надеяться… сколько раз я чистила его от занесённых родителями вирусов… сколько времени провела за ним, забывая о том, что реальный мир существует… и теперь он лежит, и неизвестно, что с ним, и можно ли что-то восстановить, что-то вернуть…

Папа схватил меня за горло, и у него было точно такое же лицо, как когда я посмела ему дерзить и моя левая рука перестала быть нормальной.

– Больше никаких пиндосских мультиков! Больше никакого ёбаного Интернета! Завтра найду тебе мужа, в кого тыкну, с тем и будешь жить, поняла?!! – он начал брызгать слюной. – Совсем распустились, ишь до чего дошли, дочь либералкой поганой растёт! Жизнь у неё не в семье, а в ноутбуке, видишь ли! Смотрит там всякий навальных, позором для семьи растёт, завтра же замуж, раз работу найти не можешь, найду такого, что научит уму-разуму…

Он захрипел. За горло он меня схватил сразу обеими руками, и потому не сумел отреагировать, когда я подняла руку с осколком стекла и ударила его в шею.

Всю отсутствующую силу заменила ненависть. Он разрушил мой мир и не только не хотел извиниться, но и планировал разрушать далее. Другого выхода не оставалось.

Папа отпустил меня, попробовал схватиться за обломок, но лишь сдвинул его и захрипел. Он зашагал назад, продолжая держаться за стекло, врезался в стену и как-то резко обмяк, сполз вниз. Руки перестали сжиматься и бессильно опустились на землю, голова безжизненно наклонилась.

Я же кашляла, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха едва не сломанным горлом. И потому услышала маму лишь когда та завизжала. Она засуетилась вокруг папы, но быстро поняла, что уже поздно.

И посмотрела на меня.

А я посмотрела на неё.

Смотрела и вспоминала, как она убеждала врачей, что это я сама неудачно ударилась рукой об стену. Что я упала с лестницы. Что я вреазалась в столб. Вспомнила, как она с добрым шёпотом просила меня делиться с ней секретами, а потом рассказывала о них папе, и папа всегда злился на эти секреты. Как она всегда казалась милой и говорила, что мы две подружки, но никогда не защищала меня. Как она тоже меня ругала, точно так же, как папа, и порою распаляла его своими скандалами, а затем отходила в сторону и улыбалась. Как постепенно перестала притворяться, устраивая скандалы по любому поводу.

Мама рванула в комнату. Я подскочила к телу, вытащила осколок и побежала следом. Запоров никаких не было, и она только успела схватить телефон, как стекло вошло ей в бок.

Мама закричала, и я ударила её в живот; она выплюнула струйку крови и замолчала.

Временно замолчала.

И потому я ударила её в грудь, чтобы наверняка.

Бабушка вновь заорала из соседней комнаты, но теперь кровать заскрипела. Она опять подумает только о себе, опять будет игнорировать то, что происходит с её внучкой, лишь бы ей было хорошо.

Я зашла в комнату как раз когда она распрямилась. И вновь ударила в живот.

Этого оказалось достаточно.

Я посмотрела на запачканные кровью простыни, выронила порезавший руки осколок и вернулась к ноутбуку.

Я не смогла его включить.

Он просто не загорался. Просто умер.

Умер… да. Все умерли. Вся моя жизнь окончена.

Соседи наверняка вызвали полицию, пусть даже сейчас уже почти два часа ночи. Два часа? А ведь сегодня уже тридцать первое августа.

Раньше моя жизнь тоже заканчивалась тридцать первого августа. Первое сентября – иди в школу и университет. Иди к издевательствам, обидной кличке и одиночеству. Иди к осознанию, что ты не понимаешь написанного на лекции. Иди к очередным поводам оскорблять и заявлять, что я сама виновата.

Как сейчас, например, я сама виновата.

Я вернулась в комнату мамы и открыла окно. Сирен не слышно, но это наверняка временно. Или они подъедут тихо, да, зачем им сирены.

Даже если у меня на горле проступят синяки – никто не оформит как самозащиту. Папа, мама и бабушка уважаемые члены общества, со знакомствами, связями и репутацией. Я определённо сама виновата и буду признана виноватой. Но я не переживу тюрьму. Вдалеке от радости вымышленных миров, в эпицентре самого мерзкого слоя реальности – сама наложу на себя руки, если никто не убьёт.

А раз так, то смысл оттягивать.

Пятый этаж.

Надёжно.

Постараться бы головой вниз.

Если бы я была как Сатен Рюко… если бы у меня были такие друзья как Уихару, Микото, Куроко… если бы они пришли мне на помощь, я бы… я бы…

Почему я родилась здесь, в мире, которому совершенно не принадлежу, как ни старалась…

Как бы я хотела родиться Сатен Рюко, получить друзей, овладеть суперсилами, и с их помощью победить таких, как мои родители… запретить им бить дочерей… заставить их раскаяться… Чтобы даже о бесполезной мне заботились, со мной дружили, за мной ухаживали, мне помогали… мир, где я буду своей…

Я села на подоконник, повернулась спиной к миру за ним. Мама лежала недвижимо, безжизненно смотрела вверх.

В моей душе нет раскаяния.

Я наклонилась. Уговорила себя разжать руки, отдаться во власть гравитации.

И полетела головой вниз.

***

Я упала на мост, даже не дёрнувшийся, и смотрела на собравшийся вверху серый туман. Прямо как застарелый штамп ужастиков. Всё это время главный герой был мёртв. Всё это лишь предсмертная галлюцинация…

– Это не галлюцинация, Даша, – Уихару встала рядом со мной. – Позволь помочь тебе.

Она крепко взяла меня за руку и подняла так, что мы взлетели, вновь приземлившись на площадке маяка. Но теперь там появился стол с двумя чашками чая, и Уихару усадила меня перед одной из них. Я послушно села и без всякого указания отхлебнула чаю.

Вкус отсутствует.

– Прости, – Уихару села напротив и тоже отпила. – В этом месте возможна лишь иллюзия жизни.

– Где я? – очередной глоток лишь подтвердил это, но при этом странно успокоил. – И кто ты, Уихару?

– Я не Уихару, – она посмотрела прямо на меня. – Прости, если это тебя разочарует, но я лишь приняла её облик, чтобы тебе было спокойнее.

– Да уж, – пробормотала я, отстраняя чашку. – Я мертва, и потому полностью спокойна. Значит… я после смерти действительно стала Сатен Рюко, как и хотела. Но потом…

Я ощутила оправу очков на носу. Тех самых очков, что носила в жизни. И прядь волос… русых волос, не светлых и не тёмных. Никаких, под стать своей хозяйке.

Я больше не Сатен Рюко. Я Даша Совухина, и столь же ничтожна, как и моё имя.

Никто. Инфантильное бездельное бесполезное никто. Родившееся и умершее зря. После смерти попавшее в мир, где могла бы чувствовать себя нужной, но…

– Но ты убила троих человек, – Уихару отпила из чашки.

– Это была самозащита, – прошептала я. Если бы я не воткнула осколок в шею папе, он задушил бы меня. А если бы не задушил, то превратил жизнь в полноценный кошмар.

– Да. Но ты убила троих человек.

– Значит, я… попаду в ад?

– Ад? – Уихару вздохнула. – Ада не существует. Как и рая, в том смысле, что вы вкладываете в эти слова. И у вас нет точных терминов даже для полноценного описания истины. Думаю, самое близкое будет «чистилище», но и это совершенно неверный термин.

– А ты, получается, ангел? – я попробовала посмотреть в ответ, и Уихару сказала:

– Самое близкое, но и это совершенно неверный термин.

Честно говоря, мне всё равно. То есть, мне не всё равно, рай грозит или ад, мне…

– Ты ведь считала их нормальными, а себя чужой, – Уихару тем временем продолжала говорить, более не отвлекаясь. – Считала, что они шли и идут дорогой успеха, в отличие от тебя. Что их жизнь и их правила – норма.

– Это не так?

– Это не имеет значения. Значение имеет лишь то, что ты так думала. Думала, и хотела идти таким же путём, разве нет?

Я сжала чашку.

Хотела идти таким же путём…

Да.

Я часто думала, что я должна быть такой же, как папа и мама. Как бабушка. Как остальные ученики. Как другие продавщицы. Я тоже должна сплетничать, я тоже должна разделять их интересы и взгляды, я тоже должна действовать как они и принимать их порядок.

Но я не могла. Даже когда старалась.

Потому что мне от этого было очень плохо. Я не могла злословить о человеке, которого бросил возлюбленный, потому что я понимала его, и мне было плохо говорить о нём плохое. Я не могла ненавидеть пресловутый Запад и либералов, как требовал отец, потому что от его ненависти мне становилось плохо. Я не могла обманывать так же, как мама, потому что от такого обмана мне становилось плохо. Я слушала новости о надвигающихся и бушующих войнах, об убийствах, о несправедливости и ненависти, и мне было почти больно от того, что я не могла остановить и прекратить всё это, и я не хотела быть равнодушной, хотя не могла ничем помочь.

Я была слишком эгоистична. Я не могла делать то, от чего моё нутро сковывало льдом, а тихий голос шептал, что это слишком плохо.

Слишком неправильно.

Что все те мальчики и девочки, парни и девушки, мужчины и девушки, что своими вымышленными приключениями красили мою жизнь, никогда бы такого не сделали. И ты бы предала их, если бы начала так делать.

Предала бы то, что так помогало тебе.

– Мне очень жаль тебя, – я не могла понять, есть ли в голосе Уихару эмоции, но я всё равно их чувствовала. – Тебе было бы куда лучше в другом городе, в другой стране, в другом времени. Но ты родилась там, где не сумела приспособиться, и мне очень жаль тебя.

Во взгляде тоже не было эмоций, но я их чувствовала.

– Однако ты убила троих человек.

Да.

Я окончательно подвела черту. Из серой массы превратилась в тёмную.

Не только бесполезное существо, но и вредное. Убившее троих. Наверняка на их похоронах произнесут речи о всей той пользе, что они принесли обществу, и о горе, что постигло окружающих их.

Скорее всего, это будет искренним.

И только я не заслужу ни единого доброго слова. Потому что я, в отличие от них, убийца.

– Те грани, о которых мне говорили… – я посмотрела в чашку. Чай слегка жёлтый, немного непривычный. – Это ведь…

– Ты хотела идти тем же путём, что и они. Постичь те грани существования, что не могла постичь в жизни, – Уихару поднесла чашку к губам. – Грань Равнодушия твоей бабушки, обращающей внимание лишь на своё благополучие.

Нерисса.

– Грань Насилия твоего отца, привыкшего добиваться всего жестокостью.

Танос.

– Грань Обмана твоей мамы, наслаждающейся страданиями и скрывающей за милым обликом звериную ненависть.

Снисхождение.

– Ты пыталась воплотить эти грани в своей жизни. Но ты не можешь и не хочешь этого. Ты вступаешь в бой – и тут же пытаешься скомкать его, удрать, закончить побыстрее. Ты хочешь обмануть – и не можешь, либо обман выходит тебе боком. Ты пытаешься быть равнодушной, но сама не понимаешь, как так можно. Даже в мире, сотканном из того, что ты полюбила, вращающемся вокруг тебя и угождающем тебе.

Ах да. Аниме, мультики, книги. Те, в которых я хотела бы очутиться. Хотела бы стать одним из главных героев, или просто героем, или хоть кем-то. Или чтобы они вошли в мою жизнь со своими правилами. Да. Теперь я понимаю.

– Даже в мире, где ты могла стать одним из важных столпов, где у тебя появились друзья, где важные персоны обращались с тобой на равных, – Уихару подкинула чашку, и та растаяла. – Но ты и этого не могла устаканить. Ты хочешь любви и уважения, но ты пугаешься, когда получаешь их. Пугаешься настолько, что не можешь удержать и даже отталкиваешь.

Да. Алиса стала Весельчаком У не потому, что она всё это время была пиратом, а потому, что я не поверила в возможность дружбы с ней. И поэтому дружбы не стало.

Иллюзии Таноса не существовало изначально, я просто не поверила, что могу обладать могучей силой. Не поверила, что могу употребить её во благо. И оказалось, что я никогда ею не обладала.

Я воображала себя важной персоной. Сначала крестражем, потом хранителем Камня Бесконечности, потом способной поглотить любую силу мира. Но каждый раз я не верила, что я действительно смогу быть важной персоной. Всю жизнь чувствовала себя виноватой, всю жизнь проваливалась, даже когда старалась, и потому не понимаю, что такое успех. Не понимаю, каково это – быть кем-то. И поэтому даже внутри работающего по моему желанию мира не могла быть кем-то, в итоге предпочитая обвинить саму себя и убить саму себя.

Теперь я всё это понимаю. И чашка дрожит в моих руках.

– Но тогда получается, что… всё? – прошептала я, стараясь унять дрожь. – Я поняла, что со мной происходит. Я поняла, что должна больше любить себя. Теперь, если я вернусь в тот мир, я буду понимать, что происходит на самом деле, помогу им всем и… всё ведь будет хорошо, да?

Я поняла, что нет, ещё до того, как Уихару медленно покачала головой.

– Ты прошла три грани, в которых не добилась успеха, – кажется, я уловила сочувствие. – Но теперь тебе надо самой познать четвёртую грань. Свою грань. Грань, по которой ты сможешь пройти, и только тогда осознать, кто ты такая.

– Но я и так знаю, кто я такая… – в груди стало тесно, глаза намокли. – Я никто… и я убийца…

– Ты должна осознать, кто ты такая. Сейчас у тебя нет верного ответа, потому что ты даже не пробовала ступить на нужную грань, – стол исчез. – Ты вернёшься в мир, созданный тобой, но теперь он будет существовать сам по себе, не подчиняясь твоему велению. Ты больше не будешь Сатен Рюко. И ты не сможешь вернуться на те три грани. Ты не сможешь остаться равнодушной. Ты не сможешь прибегнуть к насилию. Ты не сможешь обманывать.

Уихару встала с растаявшего стула, подошла ко мне и положила руку на плечо. А я рыдала. Рыдала от страха перед неизвестностью, от осознания собственной ничтожности в сравнении со Вселенной, холодно диктующей свои правила. Рыдала, потому что даже после смерти не сумела обрести заслуженный покой.

– Мне очень жаль тебя, – прошептала она. – Но ты убила троих человек. И ты не можешь избежать наказания.

Она вновь толкнула меня.

И вновь я воспарила над серым туманом.

И вновь окунулась в него.

***

Комнаты Сатен, к которой я уже привыкла, больше нет.

Это вообще не Академия-сити.

Я стою под окнами своего дома и без часов знаю, что сейчас два часа ночи тридцать первого августа.

Оправа очков твёрдо сидит на переносице.

Звуков сирен не слышно.

И я совершенно не представляю, что делать дальше.