Текст книги "Путь к славе (СИ)"

Автор книги: Даниил Калинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Глава 10

Десять дней…

Десять дней назад Ватутин прибыл в мой госпиталь, сообщив о том, что 24-ю лтбр переводят на границу с Румынией. Тогда начальник штаба Украинского фронта всерьёз предполагал, что бригада станет острием советского наступления в Бессарабию… Реальность, однако, все расставила по своим местам.

И огромную роль в этой реальности сыграл шестнадцатый моторизованный корпус вермахта…

Элитное соединение, состоящее из двух танковых и двух пехотных дивизий, 16-й моторизованный нанёс тяжёлейший удар в слабый стык между группой Белова – и частями РККА, сражающимися подо Львовом. Удар, в общем-то, ожидаемый – и кажется, просчитать его было не так и сложно… Но ни советская авиация, ни спешно пополняемая 5-я танковая бригада Катукова, переведенная на этот участок вместе с 1-й моторизованной стрелковый бригадой и 99-й пехотной дивизией, наступление врага остановить не смогли.

На сей раз у немцев было очень сильное истребительное прикрытие – а Катукову достался участок фронта на открытой местности, протяжённостью в три десятка километров. Танкоопасное направление до начала осенней распутицы, что в этом году задерживается… И вместо танковых засад полковник был изначально вынужден растянуть свои машины тонкой линией, цементируя оборону пехоты.

Что ожидаемо прорвали клинья немецких панцеров – разумеется, после артподготовки тяжёлой артиллерии и мощных авиаудров…

Лишь на рубеже реки Золотая Липа, у живописного городка Бережаны 16-й моторизованный остановил контрудар 10-й «тяжёлой» танковой бригады РККА, вооруженной «средними» Т-28. В Великой Отечественной эти трехбашенные машины уже не смогли проявить себя из-за довольно слабого бронирования (30 миллиметров) и не шибко мощной, короткоствольной пушки-трехдюймовки… Но то Великая Отечественная. А пока защишенность Т-28 не уступает самым современным танкам вермахта – и орудие его вполне способно взять те же тридцать миллиметров лобовой брони «четвёрки» за километр!

Советский контрудар стал неожиданностью для немцев, наступление 16-го корпуса было остановлено… Однако 29 сентября пала Модлинская крепость – и развивая наступление на юге, немцы ввели в прорыв 15-й моторизованный корпус, состоящий «всего-то» из двух легкий дивизий… С учётом такого замеса, Ватутин был вынужден остановить формирование моей бригады – и спешно перенацелить её из-под Каменец-Подольска на северо-запад, под Чортков…

– Товарищ комбриг! Товарищ комбриг, разведка докладывает – впереди немцы!

Глубоко вдохнув сырого, пахнущего прелой листвой и прохладного утром октябрьского воздуха, я приказал радисту Филатову:

– Евгений, вызывай комбата, приказ колонне остановить движение… Уточни у разведки, каковы силы врага?

Стоя по пояс в открытом люке, я обернулся назад – с невольной тревогой окинув взглядом колонну сто первого батальона. В последний, под начало храбро воевавшего во Львове Акименко свели практически все оставшиеся в бригаде новые «бэтэшки» – сорок четыре танка… Да сверху добавили ещё шесть штук БТ-7А, «артиллерийских».

Практически полнокровный батальон…

Очень большие потери мы понесли во Львове – и во время первых, самых сильных бомбежек люфтваффе. Так что сто второй батальон пополнили старыми «бэтэшками» первых серий, со слабой лобовой броней – а сто шестой заново сформировали из старичков Т-26. До полной численности батальоны также не довели – сорок три танка в 102-м, сорок семь танков в 106-м.

Гаубичную артиллерии мне так и не дали – обещали батарею самоходок СУ-5, но прислать их не успели. Как, впрочем, и ЗСУ 29К на базе тяжёлых грузовиков ЯГ-10… Да мне много чего не дали! Например, затребованную мной «тридцатьчетверку» – а точнее её готовый в сентябре 1939-го опытный образец.

А-32, если не ошибаюсь…

И все же Ватутин постарался укомплектовать ударное подразделение несостоявшегося похода в Румынию всем, чем было возможно – те же артиллерийские БТ-7 тому пример. А помимо пяти полуторок с зенитными «максимами» (что я вообще-то забраковал, но ведь что дают!), мне все-таки выделили четыре грузовика с размещенными в кузовах крупнокалиберными пулеметами ДШК… И ещё два «Гочкиса» я всеми правдами и неправдами увел со складов польских трофеев.

Зато кавалерийский полк мне дали без особых заминок – и с положенными по штату батареями, и полноценным пулеметным эскадроном… Да какой полк! 78-й Терский казачий Невинномысский кавалерийский полк – из настоящих, природных казаков сформированный! Разве что казаки прибыли без миномётов – но четыре штуки полковых «самоваров» мне передали, так что все честно.

Разве что установить их в кузова полуторок нет совершенно никакой возможности. Тесно…

Но самое главное – хотя мне и не дали прототип «тридцатьчетверки», зато выделили трофейную «тройку»! Идеальный кандидат на командирскую машину – просторный внутри, с заложенным по штату разделением обязанностей наводчика и командира. К тому же мне достался именно боевой панцер с рабочим орудием и полным БК к нему… Да ещё полуторный боекомплект имеется про запас.

Причем взятый с боя с неисправной ходовой танк (судя по всему, трофей Белова) наши крепко так подшаманили. Вместо германской радиостанции, работающей в другом диапазоне частот, установили советскую 71-ТК-3 – а тридцать миллиметров лобовой брони кустарно усилили наваренными броневыми плитами. Судя по всему, срезанными с подбитых машин – и установили, где это было вообще возможно… И ведь получилась едва ли не композитная броня, достигающая толщины в шесть сантиметров в лобовой проекции!

И наконец, как изюминку на торте, к командирской башенке панцера наши умельцы как-то умудрились подогнать отечественную зенитную турель П-40! Уж не знаю, усмотрели необходимость в зенитном вооружение трофейного танка наши мастера – или это было пожелание самого Ватутина, беззлобно подколовшего меня за историю с подбитым «лаптежником»…

В любом случае, это был очень ценный подгон. Хотя бы потому, что в душе я ощущал себя совершенно лишним членом экипажа… И пусть разобраться в типах боеприпасов к трофейной пушке было не столь и сложно (как и понять принцип её заряжания) – но разве комбриг может выполнять обязанности заряжающего⁈ Да и к танковой оптике, если вдуматься, мне становиться не по чину.

Хотя тайком, в отсутствие Малютина я и пробовал поиграть маховиками наводки, не отрывая взгляда от телескопического прицела 37-миллиметровой пушки…

Но пострелять из орудия я не решился. Ведь если промажу по цели, то разговоров по бригаде пойдёт… Как же, ветеран Испанской, орденоносец, раненый в танке – а из пушки мажет! Да и не так-то просто самому, без подсказок и необходимого опыта разобраться с танковой оптикой – когда сам я еле-еле осилил шестикратный командирский бинокль, положенный мне по штату… Но к нему хотя бы инструкция прилагалась!

А вот легко разобравшийся с трофеем Малютин тихонько хвалит цейсовский танковый прицел…

Зато пулемёт мне куда как привычнее, проще и доступнее. И турель поставили на командирскую башенку, моё основное «рабочее» место – согласно штатного боевого расписания. И стрелять из пулемета по воздушной цели я пробовал – и даже попал! Пусть из более скорострельного МГ-34 с емкой лентой на две с половиной сотни патронов…

Но немцы ещё не успели обнаружить с воздуха следующую с юго-востока бригаду. Да и батальон больше полагается на две полуторки с ДШК – и две машины с зенитными установками «Максим», прикрывающими казачьи сотни… Кроме того, судя по сообщению разведки, мы вскоре столкнемся с врагом именно на земле – где наши шансы, откровенно говоря, заметно выше.

– Товарищ комбриг, Погонин докладывает: по грунтовке прошли три пушечных бронеавтомобиля и десяток мотоциклов с колясками. Наших разведчиков немцы не обнаружили.

Мама дорогая… Молодцы казачки, надёжно схоронились в зелёнке! Собственно, я послал в разведку несколько небольших дозоров численностью всего в отделение всадников, следующих сильно впереди радийных броневиков. У Погонина, например, имеется лишь пулеметный БА-20 – что он должен был спрятать сильно в стороне от дороги…

И судя по всему, старшина замаскировал свой броневик на совесть, надёжно. В противном случае три автоматических пушки живо бы помножили на ноль мой смешанный дозор… Но кто тогда идёт по дороге, если бросает вперёд столь сильно вооруженную разведку⁈

– Женя, вызывай Акименко.

Секунд пятнадцать спустя в наушниках раздался голос комбата:

– Слушаю, ноль десятый.

– Ноль первый… На дороге замечена немецкая разведка, броневики и мотоциклы. Наверняка следом идёт танковая часть. Если мы не зевнем, то успеем выйти к дороге – и вжарить разок другой по бортам германцев.

Кирилл ответил лаконично:

– Понял.

Собравшись с духом – и почуяв при этом, как участилось сердцебиение, я продолжил:

– Предлагаю следующее. Первая рота разворачивается редкой цепочкой по направлению к дороге, дистанция между «коробочками» сто метров. За бэтэшками Попова идут артиллерийские танки – уступом, в шахматном порядке; дистанция от первой линии триста метров. Я пойду с Поповым, во второй линии; остановимся метров за семьсот от дороги – и при появлении противника откроем огонь.

Сделав короткую паузу, я продолжил:

– Вторую и третью роту ведёте вы с Кругликовым. Держитесь на флангах, можете развернуть танки перевернутыми клиньями, как немцы; по возможности прикройтесь «зелёнкой». Дистанция от первой роты – пятьсот метров. В случае огневого контакта попробуйте охватить противника с флангов и выйти к немцам в тыл… Добро?

Это, конечно, странно, что комбриг Красной армии спрашивает одобрения у своего подчиненного. Но я ещё со времен Львова пытаюсь играть вдумчивого такого командира, всегда готового выслушать мнение и даже критику своих комбатов… В той, прошлой жизни я как-то услышал максиму, что хороший начальник – это тот начальник, кто не мешает работать своим подчинённым. Сам я не согласен с ней: считаю, что хороший начальник должен знать работу не хуже подчинённых и уметь организовать рабочий процесс… Но как ни странно, в нашей действительности эта максима нередко бывала справедливой.

Акименко, к моему вящему облегчению, вновь ответил коротко – и в тоже время довольно бодро:

– Выполняем!

Ну, вот и слава Богу…

Расстояние до грунтовки мы покрыли минут за пятнадцать. Первые октябрьские дожди уже оросили землю древней «Червонной Руси» – но раскиснуть местный суглинок не успел и для лёгких «бэтэшек» вполне проходим. Я по-прежнему высовываюсь из открытого люка трофейного танка… И ведь при этом моя «тройка» держится чуть впереди первой линии – на левом крыле танков капитана Петрова.

То есть ближе всего к вероятному противнику…

Но расчёт тут прост и логичен. Во-первых, у меня лучший обзор – и командирский бинокль с шестикратным увеличением, в то время как прицелы на всех танках имеют кратность 2,5х. Во-вторых, трофейный панцер имеет знакомые фрицам очертания – и хотя борта его украсили советские серп и молот, но в целом у меня довольно высокие шансы сойти за своего! Ну, до поры до времени… А там и следующие справа машины могут быть идентифицированы немцами как «свои».

– Чуриков, остановка… Илья, орудие к бою готово?

– Так точно, бронебойный уже заряжен!

Лейтенант Малютин, повышенный в звании за бои во Львове и награжденный солдатской медалью «За отвагу» (крепко уважаемой среди фронтовиков), лечился со мной в одном госпитале – и немного подумав, согласился пойти в мой экипаж. Наверное, свою роль сыграл тот факт, что моё представление на орден «Красной Звезды» ему завернули… Ведь после того, как мы оставили Львов, в штабе армии утвердили наградные листы лишь на комбата Акименко, удержавшего «Кортумову гору», и старшего лейтенанта Чуфарова, первым совершившего танковый таран. Хотя ему расщедрились даже на «Красное Знамя» – все-таки в самоубийственную атаку шёл на неисправном танке, да против пушечных «двоек»… Ну а «завернутого» Малютина я уже на своем уровне утвердил к почетной серебряной медали с изображением танка – и лейтенант сей жест явно оценил.

Тем более, что представилась возможность повоевать на трофейном танке – как никак, дополнительная мотивация. Илья забрал с собой свой последний экипаж, вытащивший командира из подбитой машины – а сообразительного и технически грамотного радиста Филатова подобрал уже я… К слову сказать, Малютину явно не терпится опробовать танковую пушку «тройки» – хотя последняя будет явно послабее «сорокапятки». И хотя изначально я рассчитывал, что вести огонь мы будем только в крайнем случае, в ситуации «самообороны» – но логика предстоящего боя сама толкает нас в драку…

Логика – и незнакомый мне, непривычный азарт драки. Последний неожиданно захватил меня, стоило лишь разглядеть в бинокль германские коробочки с тонкими длинноствольными пушками!

– Вот и отлично… Илья, на двенадцать часов вижу скопление деревьев ближе к дороге, там наверняка залегла наша разведка. А левее на три часа показались немецкие танки. Пока только голова колонны… Расстояние до противника… Тысяча триста метров. На новой оптике расстояние до немцев с моим бьётся?

Последний вопрос задаю с заметным волнением. Командирский бинокль, он ведь не только увеличение даёт, но и позволяет определять расстояние до цели по угломерной шкале… Но для этого нужно знать точные размеры вражеских панцеров, занимающих сколько-то делений угломерной шкалы. В данном случае – чуть менее четырех делений… А если на языке профессиональных военных – то германские танки видны под углом примерно в четыре тысячных.

Вот только я не знаю точно, какова их длина… Навскидку не более пяти метров, и примерно два – два с половиной метра в ширину. Однако, если немецкий панцер короче пяти метров, то по формуле расчёта выходит уже совсем другое расстояние до врага!

Мои опасения оправдались в полной мере – сноровисто довернув башню и всмотревшись в прицел, Малютин коротко поправил:

– Дистанция до врага километр пятьдесят метров, товарищ комбриг. Только эти танки я ещё не видел.

Закусив губу от стыда, я ответил не сразу:

– По очертаниям вроде на Т-26 смахивает… Но это не польские 7ТР. Больно пушки длинные, да и башня другая… А пушки ведь не у одного панцера – на всех машинах колонны! Думаю, это чешский Т-38.

Мне пришлось всерьёз прднапрячь память, чтобы назвать ТТХ машины:

– Если так, то калибр орудия у «чеха» тридцать семь миллиметров, лобовая броня не более двадцати пяти, и борта около пятнадцати… Но за счёт большей длинны их пушка посильнее будет – лоб башни нашей «тройки» и за километр возьмёт.

– За километр точно попасть в лоб башни нужно снайпером быть, товарищ комбриг… А мы, если что, в борт немцев точно уделаем.

– В борт успеем выстрелить один, самое большое два раза. Потом немцы лбом развернуться… И это ты у нас снайпер, Илья. Остальные экипажи так метко бить не смогут… Сам-то уверен, что за километр наверняка попадёшь?

Малютин ответил с некоторой неуверенностью в голосе:

– Должен. Но всё-таки в настоящем бою я из немецкой пушки ещё не бил…

– Понял. Евгений, вызывай ротного.

– Есть!

Спустя несколько секунд я услышал в наушниках голос комроты-один, Тимофея Попова:

– Ноль десятый, слушаю!

– Ноль четвёртый, вижу немцев на грунтовке, колонна танков в несколько десятков машин. Подходим к дороге метров на семьсот; огонь открываем, как только немцы начнут разворачиваться в нашу сторону… Или по твоему выстрелу, если сразу не заметят.

– Понял, ноль десятый.

– С Богом…

Закончив короткий сеанс связи, я обратился к экипажу:

– Ну что братцы, вы все слышали… Во время боя выполняем команды лейтенанта Малютина.

– Есть! – Илья коротко ответил мне, после чего обратился к мехводу, – Чуриков, двигай понемногу вперёд.

Замерший было танк неожиданно резко дёрнулся с места. После госпиталей и переформировки к опасности вновь приходится привыкать, и у мехвода немного играют нервы… Но это ничего – в бою подвести не должен.

Скорее даже наоборот – глядишь, обостренное чувство опасности поможет красноармейцу Акиму Чурикову увести трофейный панцер из-под огня… Играют нервы и у меня – как-то уж очень быстро азарт боя сменился сильным волнением, аж в горле пересохло! Едва слушающимися руками я закрыл обе створки командирской башенки, опустившись на свое сидение… И только после немного успокоился, пришёл в себя. В конце концов, обязанность командира танкового экипажа в бою – своевременно давать наводчику целеуказания.

Так что нечего трястись, коли сам вырвался вперёд. Все равно ведь уже не переиграть…

Глава 11

Что такое двести с лишним метров для панцера Т-3? Двигающегося по пересеченной местности со скоростью километров двадцать в час? Да сорок секунд, едва ли больше.

Пустяк!

Но на войне у времени совсем иная ценность – особенно в танковой засаде… Или во встречном танковом бою – когда одна из сторон наносит внезапный для противника удар. Уже вскоре эти самые секунды определят, кому жить, а кто ляжет в землю… Или сгорит вместе со своим танком.

Сорок секунд – это на самом деле очень мало. И даже просто обнаружить врага не всегда представляется возможным за столь короткий отрезок времени… Ведь нужно еще успеть посмотреть в направление опасности – даже если у тебя собственная командирская башенка и отдельный перископ! А после «прокачать» в голове полученную информацию, отойти от первого шока, сориентироваться, как правильно действовать дальше… Но в тоже время на войне у многих солдат обостряется чувство опасности, интуиция – чуйка, иными словами. И у кого-то из танкистов, следующих в колонне трофейных чешских LT vz.38, она наверняка сработает… А уж там самое простое – упредить камрадов по рации и начать разворот панцера навстречу противнику!

Дело считанных секунд.

Впрочем, когда их всего сорок, это не так и мало…

Маневр Петра Семеновича, выехавшего чуть вперед на трофейной «тройке», если и введет противника в замешательство – то всего-то на несколько мгновений. Группа советских танков, заходящая во фланг германской колонны, вызывает подозрения сама по себе. А неплохая чешская оптика в командирских перископах не оставляет Фотченкову и крошечного шанса обмануть врага… Лейтенант Малютин прекрасно понимал это – но не решился оспорить командирский приказ.

В том числе и потому, что не желал проявить нерешительность перед лицом своего комбрига…

Нет, Илья намертво приник к орудийному прицел – очень стараясь удержать выбранный им танк на острие треугольничка. Центрального, самого крупного треугольничка прицельной сетки, не закрашенного темным… Уже успевший повоевать танкист расчетливо взял упреждение на ведущий каток чешского панцера – с учетом его движения, болванка должна проломить борт как раз у кормы.

Оптика у немцев неплохая, особенно цейсовские линзы. Они дают более четкое, ясное изображение – хотя кратность ведь та же самая, что и на советских танковых прицелах. Малютин предположил, что все дело в пропускной способности светового потока – он у германской оптики действительно выше…

Кроме того, в отличие от штатного ТОП-1 на БТ-7, у германского телескопического прицела больший угол поля зрения. Но на этом, пожалуй, все преимущества немца и кончаются… Собственно, у советского перископического прицела ПТ-1, дублирующего оптику на «бэтэшке», угол обзора не меньше – к тому же круговой обзор перископа позволяет контролировать все прилегающее пространство! Правда, только в теории – на практике в бою возможно сосредоточиться лишь на одной цели… Но Малютин привык замыкать бой на себе – а тут обнаружение новых целей придется доверить комбригу. И вроде Фотченков танкист бывалый, но на германских панцерах он не воевал – и разделение обязанностей между командирами на «наводчика», «командира танка» и «командира танковой группы» в боевых условиях обкатку не проходило…

А еще Малютину куда больше нравилось стандартное перекрестье советских прицелов – словно на оптике снайперской винтовки! На германской же «тройке» приходится наводить острие центрального треугольника в центр мишени – ну, или с упреждением на боковое движение… На полигоне лейтенант немного пострелял из немецкой 37-миллиметровки – и наловчился выбивать мишени в человеческий рост на дистанции метров в шестьсот.

Но сейчас эта дистанция выше – и даже с учетом 2,5х-кратного увеличения небольшие чешские танки кажутся крохотными. Причем они не стоят на месте – да и собственный танк пока что прет вперед, сбивая прицел… А еще руки Малютина невольно потряхивает от нервного напряжения. Да, после первого выстрела станет полегче – страх уйдет, когда начнешь бить по врагу. Но пока пальцы, уже легшие на рычаг спуска, заметно подрагивают… И кстати, ножная педаль спуска БТ-7 куда удобнее рычага германской машины; последний расположен на маховике горизонтальной наводки.

– Ноль первый, ускоряйтесь! Мы сократили дистанцию, сейчас начнется огневой контакт. В колонне не менее тридцати танков…

– Командир, увидели нас, разворачиваются!

Малютин, заметив маневр панцеров, не сдержался, рявкнул громче, чем положено. Впрочем, немцы все же зевнули, подпустив советских танкистов метров на восемьсот пятьдесят – а где и на все восемьсот. Часть «бэтэшек» скрыл подъем под небольшим углом к дороге – с грунтовки могли разглядеть разве что верх башни проходящих по низине танков… Но кто-то глазастый все же заметил русские «микки-маусы» – и мехводы принялись спешно разворачивать панцеры к противнику, надеясь на усиленную лобовую броню.

Опережая их, крутанули башни «чехов» наводчики, понукая заряжающих дослать бронебойные болванки…

– Короткая!

– Огонь!

Лейтенант и комбриг закричали практически одновременно; Малютин не дождался команды и приготовился стрелять – а Фотченков отдал приказ не только «башнеру», но и командиру роты. Собственно, из всей группы «бэтэшек» радийный танк имеется лишь у Попова…

Чуриков резко тормознул «тройку» – но Илья поспешил с выстрелом. Лязгнул казенник, выплюнув дымящуюся гильзу, остро пахнувшую гарью – а со злости прокусивший губу лейтенант отрывисто рявкнул:

– Стоим на месте! Бронебойный!

Хотевший было уже газануть Чуриков напряженно замер, ощутив тяжесть командирского сапога на правом плече. Зато заряжающий Ваня Семенов уже загнал новый снаряд в казенник полуавтоматической пушки… Первым выстрелом Малютин лишь вскользь зацепил корму «чеха» на развороте. Болванка только тряхнула панцер, пробороздив броню – и оставила на ней длинный, светящийся от жара след… Тем не менее, враг замер на месте; возможно, пришедшийся вскользь удар оглушил экипаж – а может, сорвало пару заклепок в отделение управления, ранив кого-то из экипажа.

Клепаная броня «чехов» грешит подобным дефектом…

Как бы то ни было, лейтенант мгновенно скорректировал прицел, подведя острие «треугольника» под башню германского панцера – с той скоростью и сноровкой, что наработал на полигоне, осваивая трофейный танк. Малютину потребовалась лишь пара секунд – и прежде, чем немец дернулся бы в сторону, Илья нажал на спуск.

– Выстрел!

Опережая крик «наводчика» и сам звук выстрела, красный трассер молнией разрезал воздух, мгновенно уткнувшись в башню «чеха». Пышущими от жара искрами брызнули осколки лобовой брони… А секундой спустя крепко ухнул уполовиненный боезапас панцера; внутренний взрыв сорвал с погон перекосившуюся башню, съехавшую в сторону – а из образовавшейся щели вырвался тугой язык пламени.

Экипаж машины накрылся мгновенно – и в душе Ильи словно бы мелькнула тень жалости… Что впрочем, тут же заслонило мрачное удовлетворение.

Мы вас сюда не звали!

– Что же вы так мажите-то…

Бессильный стон комбрига мог удивить экипаж – но Фотченкову из командирской башенки видно куда больше «наводчика» или мехвода. Целая рота открыла огонь с дистанции прямого выстрела «сорокапяток»! Но вместе с Малютиным танкисты смогли подбить лишь три вражеских панцера… Причём одному «чеху» болванка лишь задела ходовую, сорвав гусеницу и вмяв каток – однако Т-38 сохранил возможность вести огонь с места.

Про «артиллерийские» БТ-7А и говорить нечего. В боеукладке их короткоствольных «окурков» КТ-28 нет даже бронебойных выстрелов… В теории, правда, поставленная на удар шрапнель способна уделать «чеха» даже в лоб. Но из-за паршивой баллистики, точно попасть в цель из пушки на дистанции большей, чем пятьсот метров… Нужно иметь чутье и опыт настоящего снайпера – ну, или же бесконечный лимит везения.

Впрочем, группа артиллерийских танков и не должна бороться с бронетехникой – тем более, за километр с лишним. Ведь в отличие от комбрига, «бэтэшки» с литерой «А» в названии держатся на обговоренной заранее дистанции… Нет, их шрапнель или увесистые осколочные гранаты должны были прижать германскую мотопехоту, не подпуская её к танкам первой линии.

Но пока что грузовики с десантом держатся в самом конце германской моторизованной колонны – скрытые от глаз советских танкистов массой разворачивающихся навстречу им панцеров. Так что экипажи БТ-7А решились все же поддержать товарищей – и цепочка трехдюймовых фугасов также устремилась к грунтовке.

На первый раз, впрочем, их разрывы легли с заметным недолетом…

После второго выстрела Чуриков рванул вперёд уже без оглядки на лейтенанта. Впрочем и сам Малютин, достав свой первый панцер, чуть поумерил пыл… Илья, правда, хотел было рявкнуть на мехвода, чересчур резко, рывком бросившего машину вперёд. Но именно этот рывок спас экипаж. Прилетевшая откуда-то справа болванка тряхнула башню динамическим ударом, разрезав воздух всего-то в тридцати сантиметрах от кормовой брони…

Немцы открыли плотный ответный огонь – не сколько точный, сколько густой за счет большей численности стволов. Впрочем, свои снайперы среди наводчиков-фрицев также имеются.

Ослепительно яркая, бензиновая «свеча» полыхнула над кормой одной из «бэтэшек». Верхняя плита лобовой брони русского «микки-мауса» расположена под углом ровно в девяносто градусов – что создает идеальные условия для ее пробития. А уж внутренняя перегородка в моторное отделение (ровно, как и тело погибшего мехвода), для раскаленной от удара болванки препятствием стать не могли по определению… Впрочем, командир танка и заряжающий все же успели покинуть подбитую машину через башенные люки прежде, чем сдетонировал боезапас; мощный взрыв разворотил танк изнутри.

Не повезло и командиру роты – если одна болванка все же застряла в массивной орудийной маске, то другая ударила в ведущее колесо, сорвав гусеницу. Мехвод не успел вовремя затормозить – и смятая гусеница забилась промеж катков, «бэтэшку» развернуло на месте… Попов не решился покинуть подбитую машину с исправной пушкой, дав приказ эвакуироваться лишь механику-водителю.

Но сам капитан успел пальнуть всего разок прежде, чем борт обездвиженной машины проломили сразу два калиберных бронебойных снаряда… Огненная вспышка поглотила советский танк – а сорванную взрывом башню подбросило высоко в воздух; приказ покинуть машину застрял в горле Фотченкова, так и не успев сорваться с губ комбрига…

– Филатов, вызывай Акименко!

– А-а-а-а-а…

Радист не слышал приказа – от всего происходящего у молодого парня сдали нервы, и он открыл бесполезный огонь из курсового пулемета, просто пытаясь справиться со страхом…

– Короткая!

Не обращая ни на кого внимания, Малютин твёрдо вел бой. Как выяснилось, ему не были нужны целеуказания комбрига; «чехи» шли по дороге довольно близко друг к другу, и их было много. Так что теперь, чтобы выбрать очередную цель, потребовалось лишь развернуть башню чуть левее… Конечно, можно было развернуть ее и вправо – но там по немцам вели огонь прочие «бэтэшки» роты.

А вот слева никого из товарищей уже не было…

Чуриков не сразу выполнил приказ лейтенанта, сбивая ему прицел – впрочем, очередная болванка вспорола землю всего в метре позади танка. Обострившаяся от страха чуйка гнала мехвода вперёд… Однако разъяренный лейтенант с силой надавил на плечо Акима, буквально заорав:

– Короткая!!!

«Тройка» резко затормозила – причем танк протащило юзом по влажной траве еще метра полтора, а то и два… Но Малютин, лихорадочно крутанув маховики наводки, все же поймал на прицел уже довольно хорошо видимый панцер, следующий навстречу – наведя острие «треугольничка» под шаровую установку курсового пулемета.

– Выстрел!

Словно почуяв страшное, германский мехвод в последний миг газанул, бросив машину вправо… Он выиграл для себя несколько лишний мгновений – но не избежал удара. С шестисот метров болванка без труда проломила тонкую даже в лобовой проекции броневую плиту, буквально разорвав тело стрелка-радиста – и пробила узкую перегородку моторного отделения… Боевое отделение и отделение управления мгновенно заволокло дымом. И тут же показались оранжевые языки быстро разгорающегося пламени… Мехвод рванулся к эвакуационному люку, но путь ему преградило тело погибшего камрад. Чтобы скинуть его и вырваться наружу, германскому унтеру потребовалось потратить несколько лишних секунд…

Они и оказались решающими – водитель-австриец уже высунулся наружу по пояс, отчаянно радуюсь тому, что спасся; радость эта была преждевременна. Огненный язык пламени ударил из нутра подбитого панцера вдогонку, словно струя огнемета – и отчаянно завизжавший человек живым факелом покатился по траве…

Секундой спустя ухнул взрыв сдетонировавших снарядов… Осколочных выстрелов у немцев оставалось меньше половины боекомплекта на экипаж. Но наводчику и заряжающему, не успевшим покинуть танк, мало не показалось! Отскочить в сторону и перекатиться по земле успел только офицер, первым покинувший панцер сквозь люк в башенке…

Всего этого, впрочем, ни Малютин, ни Фотченков не увидели. В лобовую броню трофейной «тройки» ударило с такой силой, что заглушило мотор; ударило, словно гигантским молотом. Закричал от страха оглушенный мехвод – болванка врезалась в корпус совсем рядом с его триплексом… А лейтенанта швырнуло лицом на прицел – хорошо еще, что у немцев на окуляре резиновый наглазник, а то раскроил бы лоб! Обшито резиной и нутро командирской башенки – иначе комбригу пришлось бы худо…

Впрочем, именно удар болванки побудил Фотченкова принять участие в управлении боевой машиной. Раскрыв люк над головой, он резво швырнул вперед пару дымовых шашек, одновременно с тем яростно рявкнув:

– Чуриков, заводи танк! Пятимся кормой на максимум заднего хода – но борта подставлять не смей!

Одновременно с тем комбриг бросил и третью шашку, ставя перед трофейной «тройкой» спасительную дымовую завесу… Последнюю, впрочем, тотчас разорвала пролетевшая рядом болванка – швырнув Фотченкова на спину тугим ударом сжатого воздуха. И оглушенному комбригу еще повезло, что он едва-едва высунулся наружу – иначе пострадал бы куда сильнее…