Текст книги "Полукровка (СИ)"
Автор книги: Даниэль Рэй
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)
Глава 27
Перелет до Ксилуса занял у Камилли полтора дня. Это была современная планета, одна единственная в своей системе. Почти вся поверхность этого небольшого мира была покрыта водой, а те два крохотных континента, которые населяли ксилуане, вполне могли сойти за небольшие мегаполисы. Два спутника-луны и одна звезда – белое солнце, быстро сменяли друг друга на небосклоне. Около двух тысяч лет назад люди на этой планете придумали воздушные сооружения, на которых и стали жить над поверхностью океана. Там же они выращивали растения, разводили животных, и с большим трудом добывали пресную воду из океанической.
Камилли не знал, что именно он скажет человеку, который был ни кем иным, как учителем детей императорской семьи. Судя по короткому рассказу Эсты, этот человек должен был оказаться божеством, а не смертным. Ему было около пятидесяти лет. И он в совершенстве владел не только керитскими мечами, но и обучал своих подопечных способам управления энергиями. Для Камилли это был пустой звук, потому что он никогда не сталкивался с подобными техниками.
Корабль запросил разрешения на посадку в резиденции Великого ксилуанина Ромери, которого Эста и Назефри называли просто "учитель". Вместе с запросом он отправил краткое послание от Эсты, и через десять минут кораблю разрешили приземлиться в обители незнакомого ему человека.
Камилли вышел на перрон и понял, что его встречает только один мальчишка, на вид лет десяти, темнокожий, как все ксилуане, и с гладко выбритой головой. На мальчишке висели широкие штаны-шаровары, а темно-коричневый торс был слегка прикрыт чем-то, напоминающим тогу.
Малец поклонился Камилли, и, не назвав своего имени, попросил следовать за ним. Они вошли в ангар, и Камилли услышал до боли знакомый скрежет. Пульсары. Где-то недалеко полным ходом шла тренировка.
Мальчишка указал рукой на дверь в стене и предложил Камилли самому войти в нее.
Доннариец попал на огромную тренировочную площадку, заставленную по периферии всевозможными приспособлениями, стойками, мишенями и оружием. В центре он увидел Назефри, размахивающую керитским мечом в попытках отогнать от себя два пульсара, которыми явно управлял кто-то другой.
Камилли огляделся по сторонам и заметил молодого мужчину, восседавшего на коробках, сваленных сбоку, и одним движением пальца управляющим этими огненными шариками. Было видно, что Назефри утомила тренировка, но она не сдавалась, выкладываясь до последнего. Камилли хотел подойти к учителю, и обернулся к мальчишке, чтобы тот проводил его, но юнца рядом уже не было. Тогда он посмотрел на мастера и увидел, как тот, глядя на него, прикладывает указательный палец к губам с просьбой о тишине. Камилли застыл на месте.
– Назефри, – закричал Ромери, – ты опять не можешь сконцентрироваться! Это упражнение не должно настолько тебя выматывать! Может, передохнешь?
– Нет! – закричала девушка и продолжила свои соревнования с пульсарами.
Камилли напрягся. Ему не нравились такие игры, ведь эти штуки способны были убить его маленькую жену.
– Ты не внимательна, девочка моя!
– Учитель, я стараюсь.
– Расслабься и включи все органы своего восприятия.
– Но я и так все чувствую.
– Плохо. У твоего мужа очень сильное поле, а ты его не чувствуешь.
Назефри на миг обернулась, и один из пульсаров подлетел слишком близко. Она едва успела увернуться и отразить его лезвием стального меча. Камилли закричал и бросился к ней.
Мастер щелкнул пальцами, и волшебные голубые шарики растаяли в воздухе. Вместе с ними куда-то исчез и сам Ромери. Камилли остановился за спиной Назефри и замер.
Силы оставили ее. Она слишком устала за последние дни. Ее руки безвольно опустились, лезвия мечей коснулись пола и звякнули. Она медленно разжала свои пальцы, и оружие выскользнуло из рук.
Она ждала его. Все эти дни ждала. Хотя, признаться в этом самой себе для Назефри было слишком тяжело. И он не подвел ее, не бросил и не отказался.
Слезы потекли по ее щекам, и дальше она не могла сдерживаться. Назефри зарыдала.
Камилли за время путешествия придумал много отповедей, но увидев ее, разбитую, слабую, опустошенную и такую измученную, забыл их все.
– Котенок, не надо…
Он притянул ее к себе и обнял. Губы заскользили по заплаканному лицу. Она потянулась к нему всем своим существом и приникла к теплому телу.
Они больше не проронили ни единого слова. Она еще долго плакала, даже тогда, когда стала отвечать на его поцелуй, утопая в нежности его языка и сладких губ. Затем, взяла его за руку и повела в свою комнату.
Как только дверь ее обители закрылась за ними, они набросились друг на друга с одним единственным желанием: заняться любовью здесь и сейчас.
Трясущимися руками Назефри срывала дорожный костюм со своего мужа. Он освободил ее грудь и припал к маленькой розовой вершинке. Она застонала и обняла его за плечи. Его руки, одна из которых все еще была перебинтована, заскользили по нежной бледной коже, поглаживая каждый доступный изгиб ее тела, прижимая податливые бедра к своему возбуждению, и рыча в ответ на то, как она терлась о него.
Камилли поднял ее на руки и положил на кровать. Встав на колени перед ней и устроившись между ее бедер, он с жадностью припал ртом к ее лону. Она закричала, выгнулась, но не стала его останавливать. Ее бедра двигались ему навстречу, пока где-то глубоко не поднялась волна и не захлестнула ее с головой. Он не остановился, гладя нежную кожу, проникая пальцами в самую ее суть и лаская, лаская, словно безумный.
Назефри обхватила его голову руками и потянула на себя. Он забрался на кровать, готовый завладеть ею, погрузиться в нее и никогда не выходить. Но она перевернула его на спину и оказалась сверху.
Назефри припала к его соскам, и, побаловав их своим языком, спустилась к животу. Мышцы дрожали под ее губами, и Камилли закричал, когда маленькая ладошка обхватила его напряжение и заскользила вверх и вниз по нему. А затем ее губы проложили дорожку к его естеству и накрыли его своим теплом и нежностью. Она вкушала его медленно, лениво, обволакивая каждый потаенный миллиметр, подобно тому, как он ласкал ее до этого.
Он наслаждался недолго, сообразив, что может ненароком лишить ее самого главного удовольствия. Он хотел ее, всю, немедленно, потому резко поднялся и притянул к себе. Назефри почувствовала, как он неспешно прокладывает путь в глубины ее тела.
Он вошел медленно, заполняя ее собой и доказывая, что они всегда будут одним целым. Каждый его толчок она встречала вздохом, а особенно сильные движения, маленьким вскриком. В этой партии ей принадлежала ведущая роль, и она ни на минуту не забывала об этом, приподнимаясь над ним, а затем плавно опускаясь назад. И он забирал ее дыхание, ее стоны, раскрывая ее губы и завладевая ее языком. Развязка была близка, но вдруг он остановился и освободил ее тело.
Назефри разочарованно застонала, а Камилли засмеялся.
– Тебя веселит это? – возмущенно спросила она.
– Да, моя маленькая обиженная жена. Это хорошая поза, но я знаю, что тебе понравится больше…
Он перевернул ее на живот и, слегка приподняв за бедра, погрузился вновь. Тяжестью его теплого и немного влажного тела ее придавило к матрацу, и она почувствовала его совершенно по-новому. Он уперся своим носом в ямку за ее ушком и укусил за мочку. Затем подвел одну руку и прикоснулся к плоти между ее ног.
Все стоны Назефри были сметены новой волной удовольствия, и она закричала. Ее подняло в воздух, разорвало и опустошило в один миг. Камилли не мог долго сражаться с собственным телом, оттягивая момент освобождения, и ее трепетание заставило его взорваться. Назефри почувствовала, как извергается его теплота и подала в последний раз бедра ему навстречу. Он вцепился двумя руками в ее живот и еще теснее прижал ее к себе.
– Все это только твое, – застонал он.
– Мое…
– И ты – моя.
– Твоя…
Он рухнул на нее, потеряв последние силы, и зарылся в копну влажных от испарины волос.
– Я люблю тебя.
– И я люблю тебя, Камилли, – словно из забытья ответила она.
Спустя много часов, они мирно лежали под одеялом, сплетенные руками и ногами в одно существо. Камилли убрал непокорные пряди золотистых волос с ее лба и очень долго и пристально смотрел в ее синие светящиеся глаза.
– Почему ты не прилетела ко мне? Почему не сообщила о том, что произошло?
– Я знала, что Стефан обязательно свяжется с Эстой, и ты обо всем узнаешь от нее. Я не могла полететь на Доннару. Я осталась одна, и не была уверена в том, что после всего ты захочешь меня принять.
– За это я готов был разорвать тебя, глупая девчонка. Ты моя жена, часть меня. Я отвечаю за тебя, и первым, к кому ты должна была пойти, был я. Неужели я произвожу впечатление человека, для которого важны какие-то условности? Мне наплевать, кто и за что тебя изгнал, тем более, что в этом был виноват я сам.
– Я не была уверена в том, что этот обряд стал для тебя настоящим. Понимаешь?
– То есть, в твоем представлении, я мог отнестись к этому, как к развлечению?
Назефри промолчала.
– Назефри, когда я понес тебя в то озеро, для меня это было так же серьезно, как если бы я надел кольцо тебе на палец, как это принято на Доннаре. Пускай мы и повздорили, но ты должна была знать, что это ничего не изменит в наших отношениях. Я был не совсем прав, не понимал, насколько тебя могут сковывать все эти олманские обычаи. Я не мог и подумать о том, что какой-то там Таини будет смотреть на тебя и надеяться, что рано или поздно получит свой приз. Ты уже была моей, только моей. И я хотел, чтобы и он знал об этом. Да и отошел от всего я довольно быстро. Уже на следующий день на корабле пожалел, что оставил тебя одну. Я собирался задержаться на Доннаре всего на один день, чтобы помочь Урджину и Эсте в разговоре с дядей. Я бы все равно вернулся к тебе.
– Что же решил Фуиджи?
– Он сказал, что подумает. Честно говоря, мне кажется, что он знает то, что неизвестно нам.
– Что ты имеешь в виду?
– Да ничего особенного. Просто его невозмутимость меня всегда настораживает.
– Что мы теперь будем делать? Я не хочу улетать на Доннару. Не могу, пойми.
– Я понимаю, солнышко. Мы и не станем туда возвращаться. Я состоятельный человек, и мы можем жить, где угодно. Хочешь, будем все время путешествовать? А хочешь, вернемся на Олманию?
– Я не могу, Камилли. Теперь это не мой дом.
– Твой, Назефри. И я знаю, что ты любишь его.
– Но я не могу.
– Урджин полетел к Наубу. Думаю, он все объяснит твоему дяде и покажет копию брачного свидетельства, подписанного моей рукой.
– Даже если дядя замнет эту историю, я все равно не смогу там жить. Мне кажется, что они предали меня, отвернулись навсегда.
– А ты верила, что они смогут защитить тебя?
– Скажем так: я надеялась на это, но никогда не верила. Теперь при мысли о доме, меня бросает в дрожь. Я чувствую себя опозоренной, бесстыжей.
– Я взял тебя в жены у озера. Никто не виноват, что у нас под руками не оказалось брачного свидетельства. Ты моя жена, и никакая не опозоренная.
– Нет, Камилли, я такая, и ты об этом знаешь.
– Я занимался любовью с девственницей.
– Это не правда.
– Правда. Ты сама призналась, что я был первым мужчиной, который поцеловал тебя. Я видел, насколько ты запугана и совершенно не понимаешь, что делаешь и чего хочешь. Остальное не имеет никакого значения. Я твой первый мужчина.
Назефри закрыла глаза.
– Когда ты понял?
– Когда подошел к тебе, беспомощной и испуганной, чтобы помочь, а ты увидела в этом нечто совсем иное.
Она молчала.
– Посмотри на меня.
Назефри открыла глаза и окунулась в теплый омут его темно-карих глаз.
– Когда-нибудь ты расскажешь мне об этом. Только не сейчас. Сейчас ты будешь тихо отдыхать, а я разбужу тебя потом, возможно, не так, как ты привыкла, но тебе это понравиться, я обещаю.
Она сильнее прижалась к нему и спустя несколько минут заснула. Камилли еще долго думал о том, что за ним теперь числится один должок. Он обязательно найдет того, кто это с ней сделал. Достанет с того света, если потребуется. И отомстит за все, и месть его будет неимоверно жестокой…
Урджин улетел вечером, так и не попрощавшись с Эстой. Он не знал, что ее мир развалился по запчастям, что ее сердце разорвалось в груди, и что это сотворил с ней он. Нет, Эста не станет дожидаться его возвращения. Зачем? Она улетит отсюда завтра. Больше в этом месте ее ничто не держит. Что ж, она рискнула, и проиграла. Такое тоже случается.
Камилли найдет Назефри. Эста в этом не сомневалась. Она подробно рассказала ему, куда лететь и где искать. Вот человек, которого стоит любить. Его, а не Урджина.
Всю ночь Эста не могла уснуть. К чувству полной опустошенности примешивалась непонятная тревога, словно она ждала, что это еще не конец. Рано утром она поднялась с кровати и приняла душ. Вещи она решила собрать после завтрака.
Эста спокойно направлялась в столовую, когда в коридоре возле самой лестницы к ней подошли двое доннарийцев в военной форме.
– Вам приказано пройти вместе с нами.
– Куда? – не поняла Эста.
– Это здесь, не далеко. Император Вас уже ожидает.
Эсте не понравилось то, как они вели себя. Жесткие, холодные, они словно конвоиры провожали ее в последний путь. Они спустились в подвал резиденции и последовали куда-то вглубь по туннелю.
Они остановились перед большой железной дверью. Эсту пропустили вперед, и она вошла в комнату, предназначенную явно не для мирных бесед. Стол, зеркало на всю стену, камеры и железный стул с ремнями не оставили сомнений: ее привели на допрос.
Вдруг кто-то толкнул ее в спину. Она хотела ударить нападавшего в ответ, но не успела. Откуда не возьмись, появились еще три человека. Они скрутили ее, не давая возможности вырваться, и силком посадили на стул, пристегнув руки, ноги и грудь ремнями.
Эста была в шоке. Ее рот заходился в попытках что-нибудь прокричать, но слова так и не вылетали из горла, придушенные ужасом и ненавистью к происходящему.
В помещение зашел Фуиджи, а следом за ним и…..Клермонт. Кивком головы Император приказал подчиненным освободить помещение, и через минуту они остались втроем.
Фуиджи приблизился к прикованной Эсте, занес руку и со всей силы ударил ее по лицу. Голова девушки мотнулась в сторону, а из глаз брызнули слезы, не то от боли, разлившейся от удара, не то от самого жеста унижения.
– Дрянь!!! – закричал он. – Да как ты посмела?!! Грязная полукровка!
И тут все стало на свои места. Эста на мгновение потерялась в услышанном, но в следующий момент собрала всю силу воли в кулак и повернула голову к Императору.
– Как Вы смеете поднимать на меня руку?!
Фуиджи вновь занес ладонь и шлепок пришелся на другую ее щеку. Голова Эсты закружилась, а челюсть свело.
– Ты – никто! Слышишь меня? Никто!
– Я жена вашего сына!
– Черта с два! Он женился на Наследнице Олманской Империи, а ты самозванка!
– Меня вырастила Императорская семья!
– Плевать мне на то, кто тебя вырастил! Ты даже не олманка – ты полукровка!
– Откуда Вам известно?
– Клермонт решила провести генетический анализ. А твоих волос на расческе было достаточно на сотню таких тестов!
– И когда же Вы обо всем узнали?
– Утром. И поверь, еще до обеда ноги твоей здесь не будет.
– Что же Вы теперь от меня хотите? К чему весь этот цирк?
– Чертова сучка! Как вам всем удалось нас провести? Отвечай!
– Я ничего не знала.
– Врешь! Ты быстренько прыгнула к нему в постель, очевидно в расчете на то, что забеременеешь? Ошибка! Мне плевать на твоего ребенка, он никогда не станет наследником, слышишь? Безродный ублюдок никогда не будет править Доннарой!
– Меня усыновили мои родители, еще в детстве. Ни Науб, ни Стефан не знали об этом.
– О, только не надо выгораживать свою семью. Неужели ты думаешь, что мы станем выносить эту склоку на всеобщее обозрение? Науб и пальцем не пошевелит в твою защиту!
– Стефан этого так не оставит!
– Стефан сейчас никто!
– А Ваш сын? Его Вы тоже не боитесь?
И тут Фуиджи расхохотался. Его громкий смех разнесся эхом по замкнутому пространству вокруг и ударил Эсту в грудь.
– Урджин? Он будет только рад избавиться от такой обузы!
– Вы можете ошибаться! Я пока еще его жена!
– Пока еще. С чего вдруг ты вспомнила о моем сыне? Он для тебя никто! Или, может ты решила, что смогла влюбить его в себя?
Опять смех. Теперь смеялась Клермонт.
– Бедная, бедная маленькая шлюшка, – подала она свой певучий голос. – Если он и имел тебя все это время, то только потому, что я отказывала ему. Каждый день, что он был здесь, он приходил ко мне и пытался затащить с собой в постель. Урджин не сказал тебе, что я тоже здесь живу? Ну, нет, конечно же, нет! Он клялся, что ты для него – пустое место, так, девица, которую он обязан объезжать каждую ночь, чтобы родить наследника. Мне нравилось смотреть, как он мучается. Я получала истинное удовольствие, представляя, как он берет тебя, и думает, что спит со мной. Знаешь, люди умеют так делать. Он никогда не называл тебя моим именем? Странно… Помню, когда мы с ним сильно поссорились пару лет назад, он притащил к себе в комнату какую-то из служанок, тоже блондинку. Она мне потом рассказывала, как стояла перед ним на коленях и ублажала его своим языком, а он гладил ее по волосам и называл моим именем.
У Эсты скрутило живот в сильнейшем позыве на рвоту. Все, что выливалось из уст этой девицы, было настолько пошлым и грязным, что Эсту начинало сильнее мутить.
Она вспомнила, как он отказался ее брать, когда она кинулась к нему на шею после подслушанного разговора с Фуиджи. Как не пришел к ней ночевать после этого, и появился только во время грозы. Как негодовал, когда она призналась, что принимает противозачаточные таблетки. Как хотел убедить ее поскорее забеременеть. Интересно, он спал с ней там, возле озера, потому что знал, что таблеток у нее с собой не было?
– Знаешь, – продолжала Клермонт, – Урджин относится к той категории мужчин, которые любят только одну женщину, но при этом ходят еще и налево. Меня это нисколько не смущает, нет. Я всегда знала, что человек его происхождения может позволить себе любую блажь, и готова была это терпеть. А потом привыкла. Даже после того вечера, когда ты так блистательно выступила со своими дикарскими номерами, он пришел ко мне. Но я отказала. Не знаю, кого он тогда поимел, может снова ту блондиночку, но уж точно не тебя.
– Ты так и проведешь свою жизнь, в размышлениях о том, с кем Урджин коротает свои ночи?
– Ах, ты, дрянь! – завопила Клемронт, и, подбежав к ней, вцепилась Эсте в волосы. – Ты здесь больше никто, – захрипела она. – Ты немедленно подпишешь все бракоразводные документы и уберешься отсюда восвояси.
– А если нет? – превознемогая боль, простонала Эста.
– А если нет, – ответил Фуиджи, – дело закончится войной против Олмании.
Клермонт резко отпустила волосы Эсты и ударила ее по уху. Хлопок был настолько сильным, что Эста закричала от боли, пронзившей ее, словно нож, всаженный в самую голову. Высокий звон оглушил ее, и Эста поняла, что барабанная перепонка не выдержала удара. Теплая кровь потекла из уха девушки, неприятной влажной каплей скатываясь по мочке и падая куда-то вниз.
Фуиджи подошел к ней и протянул электронный планшет с каким-то документом.
– Пописывай!
– Не буду. Вернется Урджин, тогда подпишу.
– Он не вернется, пока ты здесь. Неужели еще не поняла? Смотри!
Эста опустила глаза на документ и отчетливо увидела отпечаток пальца и подпись, поставленные под именем ее мужа.
– Что это? – не поняла она.
– Он подписал этот документ вчера, на тот случай, если мне все-таки удастся прижать тебя и заставить расторгнуть этот союз. Он не любит тебя, никогда не любил и не полюбит. Ему все равно. Разве ты этого не поняла? Он так и не сказал тебе, что любит. Неужели ты думаешь, что мужчина, подобный моему сыну, стал бы скрывать свои чувства? Зачем? Ответ прост – он тебя не любит.
Фуиджи понял, что подобрал нужный ключ. Эста была сильной, что ни говори, и он все не мог понять, чем же ее можно подвести к обрыву? Какая же капля должна стать последней в чаше ее терпения? Он не был дураком. Он видел, что она цепляется за мужа, как за последний оплот защиты, надеясь на то, что он не просто находится рядом с ней, а любит ее. Как же просто сломать того, кто уже надломлен. И сделал это не он. Основную работу проделал его сын, отказываясь из-за страха, внушаемого ему столько лет, признать очевидное. Она подпишет, Фуиджи больше не сомневался в этом. Разобраться с Урджином будет куда проще. Сын никогда не променяет власть на девку, пусть даже и такую, как эта.
Эста обмякла в своем стуле. Ее пальцы, до этого сжатые в маленькие кулачки, расслабились, свободно свисая вниз. Фуиджи освободил одну ее руку, и приложил указательный палец в планшету, оставляя на нем ее отпечаток. Затем вложил ей в кисть ручку и указал на место, где следовало поставить свою подпись. Эста, едва ли помедлив, нарисовала на табло нужные завитки. Ручка выпала из рук девушки и покатилась куда-то под стол.
– Это все. Твой корабль готов к вылету. Ты улетишь отсюда с тем, с чем прилетела.
– Вы побывали в моей комнате?
– Здесь нет ничего твоего. Запомни это.
С этими словами он повернулся к ней спиной, и вышел из комнаты.
– Я бы еще много чего могла рассказать тебе о своем женихе. Но боюсь, что выносить сор из избы – недостойное поведение для будущей супруги Наследника.
– Все, что ты делаешь, – недостойно.
– Возможно, но ему это нравится.
Клермонт завернулась, чтобы уйти, но не преодолев и нескольких шагов, оглянулась.
– Да, совершенно забыла: это тебе за то, что оскорбила Урджина своей бездарностью. Он терпеть не может ублажать необученных девиц!
Клермонт подняла ногу, и со всей силы ударила Эсту в грудь. Стул опрокинулся, и, задыхающаяся от внезапного спазма в груди, она упала на спину, проехав вместе с железной оковой несколько метров.
Словно в тумане к ней приблизились люди в военной форме, отстегнули от стула и подняли на ноги. Кто-то накинул на ее плечи черный олманский плащ. Она одернула руку, когда кто-то предложил ей опору. Она шла с низко опушенной головой, скрытой ото всех капюшоном, за своими конвоирами. Никто не встретился им по пути. Ни Сафелия, ни Нигия. Возможно, это было к лучшему сейчас, ведь взгляни она в глаза тем, кого считала близкими, непременно бы расплакалась. А она не могла себе этого позволить. Она будет плакать, только одна, в тишине своего корабля, летящего далеко, очень далеко отсюда.
