Текст книги "Новые приключения Гулливера"

Автор книги: Даниэль Клугер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

Я оцепенел. В моей душе боролись два противоположных чувства. С одной стороны, я был человеком благонамеренным и законопослушным. С другой – мне вовсе не улыбалось кончить дни здесь беспомощным слепым великаном, большой игрушкой в руках власти.

Видя мои колебания, кормолап Гурго сказал:

– Завтра же император произнесет хвалебную речь в вашу честь на заседании правительства. Затем текст этой речи будет разослан во все города Лилипутии. Как вы знаете, таков обычай, введенный нынешним императором. И пока все население империи не будет осведомлено о том, сколь велики заслуги Куинбуса Флестрина перед престолом и государством и сколь безгранична милость его величества по отношению к верному слуге, против вас никто ничего не предпримет. Это займет не менее трех дней. И лишь по истечении этого срока его превосходительство тюрлилак Рельдресель объявит вам решение его величества.

Я поник головой. Гурго сказал после долгой паузы:

– Но до того вы вольны поступать так, как вам вздумается. Даже если это нарушит планы императора.

– Что вы имеете в виду? – настороженно спросил я.

– Например, приглашение блефускуанского двора, – понизив голос, объяснил кормолап. – Все знают, что вы собираетесь нанести визит вежливости императору Блефуску. Вы могли бы это сделать уже сегодня. В крайнем случае – завтра утром.

– Советуете мне бежать… – уныло произнес я.

– Нет-нет, я вам ничего не советую, – поспешно ответил Гурго. – Я просто высказал предположение. А решать вам, Куинбус Флестрин.

На том мы и расстались. Гурго чрезвычайно торопился вернуться в столицу до того, как закроют городские ворота, чтобы не привлекать излишнего внимания, в том числе и многочисленных шпионов адмирала. Я предложил свою помощь – мне ведь ничего не стоило, взяв в руки портшез и посадив в карманы слуг кормолапа, в считанные минуты перенести его к дому. Гурго, однако, отказался – по той же самой причине. Единственное, что он позволил мне, – это перенести его в портшезе через ров, окружавший столицу. Затем мы распрощались, и я вернулся к своему жилищу.

Сидя на табурете, я задумчиво следил за тем, как портшез флестрин-наздака и члена Тайного совета его превосходительства Гурго плыл по улице, ведущей от городских ворот к старому дому на противоположной окраине Мильдендо. Солнце давно зашло, западный край неба горел зловещим темно-красным пламенем, и на его фоне черной уродливой тенью выступал остов сгоревшего крыла императорского дворца.

На одной из площадей портшез моего друга остановился. Он вышел из носилок. В трубу я ясно видел, как он взмахнул рукою, после чего четверо слуг метнулись в разные стороны.

Какое-то время флестрин-наздак оставался один. Я не очень интересовался причиной этой его остановки (куда больше меня заботило мое собственное будущее) и, наблюдая за Гурго скорее по привычке, в то же время обдумывал его слова. Видимо, поэтому я упустил момент появления на этой сцене еще одного участника. Некто в черных одеяниях подошел к Гурго. Спустя несколько мгновений он отошел и исчез столь же внезапно, как и появился.

Я уже поднялся было с табурета, чтобы идти спать. Но, бросив прощальный взгляд через трубу на кормолапа, я содрогнулся: Гурго уже не стоял, а лежал, распростершись, рядом с портшезом. Вернувшиеся слуги окружили его, словно боясь приблизиться.

Отсюда я не мог с точностью судить о его состоянии. Но неподвижность распростертой на площади фигуры заставила меня предположить самое худшее: мой друг был мертв. И не просто мертв, но, очевидно, убит незнакомцем, с которым зачем-то встретился по дороге домой.

7

Надо ли говорить, что я внял совету несчастного моего друга, тем более после того, что случилось с ним самим? Следующим утром я бежал из Лилипутии в Блефуску. Подробности я излагал ранее. Упомяну только о своей надежде, что корабль, который мне пришлось увести из императорской гавани, дабы преодолеть пролив, блефускианский император впоследствии возвратил разгневанному соседу. Но если это и произошло, то уже после того, как я покинул те края.

Пролив, отделявший Лилипутию от Блефуску, я преодолел благополучно. Как я уже отмечал, наибольшая его глубина составляла семьдесят лилипутских глюмглеффов, что-то около шести футов. Шириною же он был около восьмисот ярдов, из которых плыть нужно было менее четверти всего расстояния, ярдов сто пятьдесят или сто восемьдесят; триста ярдов от лилипутского берега и столько же до блефускуанского я прошел вброд. Корабль же мне нужен был для того, чтобы сохранить сухой верхнюю одежду, одеяло и некоторые важные для меня предметы.

На блефускианском берегу меня уже давно ждали. При виде корабля, который я толкал перед собой, словно по мановению волшебной палочки образовалась огромная восторженная толпа. Спустя короткое время я был с почетом принят императором Блефуску.

Не буду много рассказывать о своем впечатлении от блефускуанской столицы. Этот город носит два названия: одно из них, официальное – такое же, как и название страны: Блефуску. Но кроме этого имени блефускуанскую столицу частенько называют и неофициальным, старым именем – Дильмендо. Я предполагаю, что столицу переименовали из-за слишком большого сходства старого имени с названием столицы Лилипутии Мильдендо. И хотя отныне названия столиц были не похожи, сами города оставались точными копиями друг друга. Вернее будет сказать, не копиями, а зеркальными отражениями. Если в пролив, разделяющий два острова, поставить воображаемое зеркало, то с уверенностью можно было бы определить эти города как оригинал и его отражение.

Правда, я не решился бы с определенностью сказать, что есть что. Так или иначе, ворота Мильдендо, которые вели в столицу из порта, были черными; в Дильмендо такие же ворота были выкрашены в белый цвет; черно-белый императорский штандарт Гольбасто, развевавшийся над дворцовой башней, как две капли воды походил на бело-черный штандарт его блефускуанского величества Больгасто. И таких деталей я отметил великое множество с первых минут моего пребывания на этой земле.

В окрестностях Дильмендо не оказалось никаких заброшенных храмов и подобных им пустых вместительных зданий. И поскольку я не собирался возвращаться в Лилипутию (хотя об этом до поры до времени не знал никто, кроме меня самого), мне следовало позаботиться о жилище.

Я решил построить себе нечто вроде шалаша или простой хижины. Подходящее место отыскалось за северными воротами столицы, со стороны, прямо противоположной проливу, отделявшему Блефуску от Лилипутии. Здесь, в каких-нибудь двадцати ярдах от городских ворот, начинались неприступные, с точки зрения блефускуанцев, горы. Вот у подножия горы я и решил построить шалаш, причем одной из стен стал крутой склон.

Мне удалось создать нечто сносное всего лишь за несколько часов, используя в качестве прутьев для крыши стволы вековых деревьев, каждый из которых толщиной был в мой палец. Вид работающего великана настолько поразил блефускуанцев, что мне пришлось строить шалаш под внимательным присмотром не менее пятидесяти тысяч любопытных. Это немало мешало мне, поскольку время от времени какой-нибудь зазевавшийся блефускуанец оказывался как раз там, куда я намеревался забросить очередную охапку вырванных с корнями деревьев. Мне помогло распоряжение его величества, приславшего полк гвардейцев специально для того, чтобы удерживать любопытствующих на безопасном расстоянии.

Но, как я уже сказал, строительство было завершено в несколько часов, и ночью я уже мог уснуть под крышей. Конечно, у меня получилось весьма хрупкое сооружение, которое развалилось бы при серьезном ветре. Но настоящий ветер в этих краях случался крайне редко, а дожди были столь мелкими и кратковременными, что сооруженный мною шалаш вполне защищал меня от них.

Подробности о жизни моей во владениях его величества Больгасто II и впечатление, которое произвел на меня его двор, я описал в первой части своих воспоминаний. Здесь же хочу поведать о том, о чем ранее предпочел умолчать. Меня чрезвычайно интересовали те самые злодеи-тупоконечники, поддержка которых императором Больгасто привела к нескольким кровопролитным войнам. Поэтому я воспользовался предоставленной мне возможностью навестить главу еретиков Берго Лорека, чья резиденция находилась в северо-западной части Дильмендо. Разумеется, я не мог войти внутрь дворца, высота которого от фундамента до флюгера на центральной башенке едва достигала четырех футов. Его святейшество соизволил дать мне аудиенцию за городскими стенами, на обширном лугу. Здесь был возведен временный помост, высотою около фута. Сам помост представлял собою квадратную площадку два фута на два. Для господина Лорека на помосте установили кресло с высокой резной спинкой, а от палящих лучей солнца его укрывал балдахин.

Его святейшество появился в сопровождении двух десятков приближенных, слуг и стражников. Мне было велено встать на колени. Берго Лорек поднялся по лестнице на помост, сел в кресло, сопровождавшие его тупоконечники проследовали за ним, окружив кресло плотным полукольцом. Стражники держали в руках длинные, около десяти дюймов, алебарды. Лорек милостиво кивнул мне, после чего я, поднявшись с колен, тут же вновь опустился, но уже для того, чтобы лицо мое оказалось на одном уровне с помостом.

Меня встретили с некоторой, вполне понятной настороженностью: ведь именно я в недавней войне привел Блефуску к окончательному поражению. Тем не менее, вскоре его святейшество Берго Лорек разговорился. И тогда я поинтересовался, могу ли я встретиться с беглым священником Фрелем Релоком.

– Фрель Релок? – переспросил его святейшество Лорек. – Я слышал это имя. Более того, я был с ним знаком когда-то. Мученик, которого столь жестоко преследовали в Мильдендо за веру. Но я не знал, что он бежал в Блефуску. Мы были уверены, что его тело брошено в ту же безымянную могилу, в которую брошены были все жертвы кровавых погромов… С чего вы взяли, что он живет в Блефуску?

Я рассказал своему собеседнику все, что мне поведал кормолап Гурго, – о ритуальных жертвоприношениях, совершенных фанатичным священником, о жертвах черни, ответившей на эти убийства десятками убийств. И, конечно же, о том, как Фрель Релок отказался сдаться и бежал из осажденного храма, тем самым предав не только своих сторонников, но и ни в чем не повинных сеттиков, павших жертвами погромов.

Берго Лорек, казалось, был потрясен. Несмотря на то, что мое зрение пасовало перед нюансами мимики лилипутов и блефускуанцев, я ясно видел, что глава эмигрантов-тупоконечников побледнел. Мало того, он определенно утратил сдержанность и величавость, которыми отличался ранее. Вскочив со своего кресла, он возбужденно забегал взад-вперед, взмахивая руками.

Я растерянно умолк, не зная, как быть дальше. Наконец его святейшество, поддавшись уговорам приближенных, успокоился и вернулся в кресло.

– Простите мою несдержанность, Куинбус Флестрин, – сказал он. – Но то, что вы сейчас рассказали, столь чудовищно, что я просто не мог оставаться спокойным. Только что вы пересказали мне один из отвратительных наветов, возводимых нашими врагами. Ритуальные жертвоприношения! Бог с вами, неужели даже сейчас, узнав нас ближе, вы верите в такую чушь?!

Я вынужден был признать, что, действительно, немало узнал о тупоконечниках за время пребывания в Блефуску. Собственно говоря, новые сведения лишь подтвердили мое первоначальное представление о том, что раскол в Лилипутии не стоил того выеденного яйца, из-за которого произошел. И при всем том, что пропасть между двумя религиозными общинами расширялась год от года, ни одна из них не представлялась взгляду со стороны изуверской или чрезмерно жестокой. Нелепой – да, разумеется, хотя я старался помалкивать на этот счет.

Лорек тотчас успокоился. Я спросил его, а что именно знает он сам о судьбе Фреля Релока, исчезнувшего священника?

– Не так уж много, – ответил его святейшество. – Фрель Релок вел полную опасностей жизнь тайного праведника. Когда лицемерный Гольбасто Момарен на словах даровал нашим единоверцам в Мильдендо свободу вероисповедания, Фрель Релок не поверил в чистоту намерений врага. Он продолжил тайно отправлять свои обязанности в храме неподалеку от столицы. Внешне он вел жизнь священника-остроконечника, но вечерами отдавался служению истинной вере вместе с такими же бесстрашными единомышленниками. Затем фанатики-остроконечники, подстрекаемые тайными агентами императора, разгромили квартал сеттиков, доверившихся лживым обещаниям. Тогда же, по всей видимости, погиб и Фрель Релок, ведь, помимо городского квартала, чернь разгромила и храм, в котором служил этот мужественный человек. Скорее всего, кто-то знал о тайных ночных литургиях.

– А кто такие коркуры? – поинтересовался я, чем едва не вызвал нового взрыва возмущения у собеседника. Однако на этот раз его святейшество почти тотчас взял себя в руки и сообщил мне, что коркуры – это оскорбительная кличка, которой остроконечники называют тупоконечников, вне зависимости от того, относятся ли последние к сеттикам или нет.

Я вновь замолчал, не зная, как выйти из неловкого положения, в котором я оказался уже дважды за короткую аудиенцию. Помог мне сам Берго Лорек.

– Скажите, Куинбус Флестрин, что заставило вас спрашивать меня обо всей этой мерзости? – спросил он, пристально глядя мне в глаза. Дело в том, что я лежал на животе, приподняв голову, так что мои глаза были как раз вровень с глазами его святейшества, когда последний сидел на троне. – Предположим, вас заинтересовали всякие сплетни, которые вы слышали в Мильдендо. Но почему именно Фрель Релок вызвал у вас такой интерес?

Я подивился проницательности моего собеседника и, ничего не утаивая, рассказал ему о страшной находке в моем недавнем жилище и о самом жилище. Его святейшество нахмурился. Для начала он неохотно признал, что, да, действительно, некоторые тупоконечники зашли в своем неприятии старой доктрины столь далеко, что хоронят своих единоверцев головами вверх. Однако уже тот факт, что найденные мною останки были похоронены именно таким образом, исключает подозрения о ритуальном жертвоприношении. Ведь еретики похоронили неизвестного именно как своего единоверца!

Я вынужден был признать справедливость замечания главы эмигрантов. В то же время найденный мною покойник умер насильственной смертью.

– С чего вы взяли? – спросил Берго Лорек.

Я пояснил, что внимательнейшим образом рассмотрел останки.

– С помощью вот этого приспособления, – я показал его святейшеству увеличительное стекло, вывернутое из подзорной трубы. – Оно позволяет в мельчайших подробностях рассмотреть любые повреждения, имеющиеся на костях…

– И что же из того? – Берго Лорек пожал плечами, даже не пытаясь заглянуть в стекло. – Какие же повреждения на костях вы обнаружили и каким образом они могут свидетельствовать о насильственной смерти?

– Я хорошо знаком с внутренним строением человеческого тела, – объяснил я. – Я учился этому. Я знаю, как меняются внутренности, в том числе и кости, под влиянием болезней или травм. И потому я могу сказать, от чего именно умер этот несчастный. В нескольких местах на его костях заметны были глубокие царапины. Здравый смысл (вставляет меня предположить, что эти царапины – следы ранений, ставших причиной смерти неизвестного лилипута. И самая глубокая царапина пришлась на один из шейных позвонков несчастного, – я замолчал, чтобы дать его святейшеству осмыслить услышанное.

– Убийство… – еле слышно произнес Лорек. Он встал с кресла и трижды подпрыгнул на левой ноге, а затем дважды – на правой. Точно так же подпрыгнули его приближенные. Я же, из деликатности, повторил их движения руками – трижды постучал левым указательным пальцем и дважды – правым.

Совершив краткий ритуал, который и тупоконечники, и остроконечники совершают, когда речь идет о погибшем, господин Лорек сказал:

– И все-таки вы не убедили меня. Прежде всего – уверены ли вы в ваших наблюдениях? Простите меня, Куинбус Флестрин, но многие вещи ускользают от вашего взора. Вы сами сказали об этом. Может быть, вам лишь показалось, что вы увидели раны.

Его сомнения задели меня за живое.

– Жаль, что здесь нет никого, кто знал бы этого человека, когда тот был живым, – заявил я. – Иначе вы бы легко убедились в том, что все детали, увиденные мною, имелись на самом деле, а не просто показались мне.

– Вот как? – недоверчиво протянул господин Лорек.

– Да! – запальчиво воскликнул я и тут же понизил голос, увидев, как приближенные его святейшества схватились за уши. – Например, его правый коленный сустав был чуть толще левого; кроме того я заметил чрезмерную искривленность голенных костей этой же ноги. При жизни он явно хромал и, по всей видимости, должен был пользоваться тростью или даже костылем. И у него отсутствует то ли один, то ли два передних зуба – мне не удалось разглядеть это должным образом. Иными словами, человек, останки которого я случайно обнаружил в бывшем храме, при жизни изрядно припадал на правую ногу, у него была искривлена шея и не было передних зубов… – тут я замолчал, потому что увидел вдруг, как странно изменилось крошечное личико его святейшества. Он смотрел на меня с таким страхом, что я поспешил немного отползти от его кресла.

Возникла небольшая пауза. Вдруг глава лилипутских изгнанников движением обеих рук отослал приближенных. Они быстро спустились по лесенке, причем одного из слуг, сорвавшегося с лестницы, спустившийся ранее стражник едва не нанизал на острие алебарды. К счастью, стражник лишь подцепил неуклюжего тупоконечника за крепкий кожаный пояс. Тот болтал в воздухе руками и ногами, рискуя сорваться с алебарды и покалечиться. Я поспешил на помощь и, отцепив несчастного, бережно поставил его на землю. Мой поступок удостоился благосклонного кивка главы тупоконечников.

Приближенные отошли к дальнему краю лужайки, оттуда бдительно наблюдая за мной. Таким образом, мы остались наедине, чему я, с одной стороны обрадовался, с другой – удивился. Обрадовался – потому что уже давно заметил, что господин Лорек на некоторые мои вопросы отвечает уклончиво, словно не решаясь произнести вслух какую-то известную ему истину. Удивился – потому что на протяжении всей аудиенции его святейшество демонстрировал недоверие к моей персоне. Берго Лорек подошел к самому краю помоста и поманил меня. Я приблизился, насколько мог это сделать без риска повредить хрупкое сооружение, и обратил к главе эмигрантов правое ухо.

– Куинбус Флестрин, – сказал тот скорбным шепотом. – Ужасающий Куинбус Флестрин, великан, упавший с Луны! Знайте же, только что вы открыли ужасную тайну. И я, право не знаю, что мне делать с этой тайной.

– О какой же тайне вы говорите? – спросил я, немало изумленный. – Что за ужасную тайну я раскрыл?

– Ах, Куинбус Флестрин, – он покачал головой и всплеснул руками. – Вы только что ответили на вопрос, который задавали ранее.

Я все еще не понимал, что имеет в виду Берго Лорек. Он пояснил, приблизившись так, что его голова едва не уткнулась в мое ухо:

– Человек, чьи останки вы нашли, человек, которого вы описали только что… – он замолчал, пытаясь совладать с сильнейшим волнением.

– Да-да, – нетерпеливо произнес я, – человек, которого я описал. Что с ним?

– Это не кто иной, как Фрель Релок, якобы бежавший тайным ходом в Блефуску! – Лорек поспешно отошел к креслу. Как раз вовремя: от неожиданности я непроизвольно дернул головой, и от этого движения он мог упасть.

– Фрель Релок?! – потрясенно переспросил я. При этом, хотя я и старался умерять силу голоса, восклицание мое вновь прозвучало для Берго Лорека близким раскатом грома. Лицо главы эмигрантов страдальчески искривилось, он зажал уши и отскочил на несколько шагов. Я тотчас извинился. Его святейшество царственным жестом простил мою неосторожность, после чего сказал чуть слышно:

– Именно Фрель Релок. Я сказал вам, что видел его когда-то. Он был именно таким, как вы сказали: хромал на правую ногу, шея у него была искривлена, а передние зубы выбиты. Все это случилось с ним в застенках лилипутского суда, куда он был брошен за преданность истине.

Надо ли говорить, сколь задумчивым возвращался я в свой шалаш? Погруженный в воспоминания и мысленные рассуждения, я невнимательно следил за дорогой, так что лишь благодаря специально отряженному караулу блефускианской гвардии возвращение мое не сопровождалось большими несчастьями. Ведь блефускианцы так же, как и лилипуты, отличались крайним любопытством и одновременно беспечностью, я запросто мог растоптать зевак, то и дело крутившихся у меня под ногами.