Текст книги "Цветы в море зла"

Автор книги: Цзэн Пу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 31 страниц)

– Его величество пожаловали! – язвительно обратилась вдовствующая императрица к вошедшему государю. – А я как раз хотела спросить, чем я провинилась перед вами? Почему вы во всем стремитесь действовать мне вопреки? Послушались чьих-то наговоров и решили оскорбить меня!

Государь поспешно опустился на колени.

– Разве я когда-нибудь перечил вам, тетушка?! А об оскорблениях и подавно говорить нечего! Где мог сыскаться столь наглый подстрекатель, о котором вы говорите? Умоляю вас не гневаться!

Старуха презрительно хмыкнула:

– Видно, я ослепла, раз сделала тебя, бессовестного, императором! Собственную племянницу отдала за тебя, сопливого! Чем она тебе не подходит? Наслушался в постели языкатой бабы и задумал оскорбить жену? Хорошую штуку ты вчера выкинул: да ведь это все равно что обругать последними словами! Она моя племянница: раз ты ругаешь ее, значит, поносишь и меня!..

– Я уже освободила для тебя комнату, – продолжала она, повернувшись к молодой императрице. – Будешь жить со мной. На свете еще много приятного, зачем ссориться с другими из-за какого-то червяка! – И старуха, вся пылая от ярости, повела императрицу за собой. – Пойдем посмотрим комнату!..

– А вы, – бросила она государю и Бао, – не притворяйтесь! Вам нужно радоваться, что я вынула у вас шип из глаза!

С этими словами она в сопровождении толпы фрейлин направилась к дверям, не обращая внимания на коленопреклоненных Гуансюя и Бао. Те, перепуганные гневом вдовствующей императрицы, не осмелились сказать ни слова и, лишь дождавшись, пока старуха уйдет, поднялись с колен.

– Что произошло? – спросил государь у Бао.

– Когда я возвратилась от вашего величества, служанки сказали мне: «Только что евнух императрицы принес вам от нее подарок». Я открыла коробку и увидела мертвую собачку. Поняв, что императрица собирается свалить все дело на меня, я уже хотела пойти к ней и объясниться, но в этот момент меня вызвали к старой государыне. Едва я вошла к ней, как она сразу начала браниться на чем свет стоит, не дав мне и слова вымолвить, и заявила, будто это я научила вас сыграть такую шутку. Я никогда не видела императрицу в таком гневе. Оправдываться все равно было бесполезно. Оставалось только стоять на коленях и терпеливо слушать ее брань. Тут вы и вошли. Такого исхода следовало ожидать… Своей мальчишеской шуткой вы заживо схоронили меня, вот и все!

Император хотел что-то ответить, но Бао заметила торчащие в окнах головы евнухов и торопливо остановила его:

– Ваше величество, идите скорее на аудиенцию. Время позднее, и сановники, вероятно, уже ждут вас!

Гуансюй кивнул головой и понуро поплелся в тронный зал. Бао задумалась. Если сейчас же не пойти к вдовствующей императрице с повинной, то жизнь вообще станет невозможной. Лучше уж сразу смириться и отправиться по свежим следам, не думая о том, как старуха ее встретит.

Все эти события произошли на следующий год после бракосочетания. С тех пор каждый раз, когда цинский император приходил пожелать своей тетке доброго утра, ответом ему было лишь холодное молчание. Так прошло три или четыре месяца, после чего внешне их отношения несколько наладились. Но на самом деле пропасть, разделяющая их сердца, становилась все более глубокой. В один прекрасный день вдовствующая императрица приказала возвести стену между своими покоями и спальней императора. В результате, когда Гуансюй направлялся к какой-нибудь из своих наложниц или наложница сама шла к нему, они неизбежно должны были проходить мимо окон вдовствующей императрицы. Это было сделано специально для того, чтобы строго контролировать каждый шаг наложниц Цзинь и Бао.

После того как начальник области Юй Минь опозорился на аудиенции, его покровитель, главный евнух Лянь, сумел свалить всю вину за продвижение невежды на наложницу Бао, приукрасив свой рассказ множеством вымышленных подробностей, которые еще больше разожгли в старухе подозрительность. Правда, император поступил с Юй Минем очень строго, и вдовствующая государыня не могла ничего возразить, однако гнев ее от этого только возрос, и она продолжала придумывать, как бы придраться к Бао.

Тем временем в связи с назначением Юй Банли на должность начальника шанхайской области отовсюду поползли слухи, будто он получил свой пост благодаря протекции Бао. Однажды, когда император и Бао находились в Запретном городе, старая императрица внезапно посетила их дворец и обнаружила там письмо Вэнь Динжу к обеим наложницам, в котором тот просил оказать содействие одному человеку, не указывая ни имени его, ни фамилии. Вдовствующая государыня моментально объявила это письмо доказательством преступления, наказала Бао батогами и снизила ее вместе с Цзинь до звания «драгоценных людей». Евнухи, присматривавшие за наложницами, были частично перебиты, а частично сосланы. Кроме того, с этих пор она запретила императору навещать обеих наложниц. Подумайте, мог ли государь покорно снести подобное надругательство над его личностью? В этом-то и состояла причина размолвки между двумя дворцами.

Вэнь Динжу, будучи наставником наложниц Цзинь и Бао, знал дворцовые дела лучше, чем кто-либо другой, а министр Гун Пин обучал самого императора, и тот часто жаловался учителю на деспотизм старой государыни. С этими людьми Цянь Дуаньминь был в очень близких отношениях, и поэтому сейчас, когда разговор коснулся описанной выше темы, оказался сравнительно осведомленным.

– Я тоже кое-что слышал о размолвке между двумя дворцами, – промолвил он, – но, как мне кажется, на низложение государя старая императрица вряд ли решится пойти. Конечно, она давно уже мечтает об этом, но ведь сейчас самый разгар войны, положение исключительно опасное. Думается, что ваше беспокойство не более основательно, чем страх человека из Цзи [315]315
  Страх человека из Цзи —намек на древнюю легенду о человеке, который постоянно боялся, что на него свалится небо.


[Закрыть]. Если же это по-прежнему вас волнует, то генерал Лю Икунь на ваше счастье как раз в Пекине. Можете тайно повидаться с ним и попросить принять соответствующие предупредительные меры. А я посоветуюсь с канцлером Гао Янцзао и министром Гун Пином. Под предлогом защиты столицы мы вызовем в Пекин старого генерала хуайской армии Ни Гутина. Этот человек предан императору и смел, с ним можно быть абсолютно спокойным. Кроме того, мы попросим Чжуан Чжидуна – губернатора провинции Цзянсу – разместить войска Фэн Цзыцая в районе Хуайхэ – Сюйчжоу. Эти меры заставят императрицу призадуматься, а если она и решит что-нибудь предпринять, мы будем готовы к отпору.

Вэнь Динжу восхищенно согласился.

– На мой взгляд, – продолжал Цянь Дуаньминь, – в настоящее время нас больше всего должны тревожить неудачи на фронтах. Вы один из активных сторонников военных действий и не можете не нести некоторой ответственности за сложившуюся обстановку. Смотрите: в прошлом месяце мы потеряли остров Люгундао; военный флот, который создавался с таким трудом в течение многих лет, полностью уничтожен; адмирал Дин Юйтин отравился, чуть ли не весь Шаньдун занят японцами. Сун Цинь со ста тысячами отборных солдат пять раз штурмовал город Хайчэн, где засело шесть тысяч японцев, но так и не сумел его взять. Сейчас вся надежда на шестидесятитысячную хунаньскую армию под командованием Хэ Тайчжэня, но она еще не приступила к действиям. Позавчера я получил от Хэ письмо. Он очень расстроен обвинениями, которые выдвинул против него цензор, и сообщает, что один его генерал под предлогом защиты Ляояна ночью удрал со своей армией с фронта, чем сильно поколебал боевой дух войск. Хотя Хэ Тайчжэнь по-прежнему бодрится и хвастает, я все же ужасно беспокоюсь за него.

Нельзя не признать, что при таком положении переговоры о мире являются единственным средством спасения. Однако наши дипломаты не сумели исполнить возложенной на них миссии: японцы придрались к каким-то выражениям в их верительных грамотах, и они только зря проездили. По правде говоря, в качестве полномочного представителя здесь годится только один Ли Хунчжан. Да, только он! Причем ему необходимо дать право решать вопрос о контрибуции или уступке земли. Конечно, это будут не переговоры между двумя равноправными государствами, а всего лишь соглашение с победителем у стен осажденного города! Можно представить себе, какие грандиозные потери нас ожидают!

На днях император специальным указом назначил Ли Хунчжана главой делегации, сняв с него все ранее наложенные взыскания, и сейчас диктатор севера обсуждает с князем Благонамеренным и другими основное направление переговоров. Канцлер Гао Янцзао и министр Гун Пин не пожелали участвовать в этом обсуждении, уподобившись человеку, который, заткнув уши, крадет колокольчик. Если бы Хэ Тайчжэню удалось наверстать хоть часть упущенного и одержать крупную победу, подобно Фэн Цзыцаю во франко-аннамской войне, нам было значительно легче вести переговоры!

– Я слышал, что ваши земляки из провинции Цзянсу устраивают сегодня прощальный пир в честь советников северного диктатора – Ма Чжунцзяня и У Чиюня. Вы тоже в числе хозяев? – спросил Вэнь Динжу.

– Да, я как раз собираюсь идти туда. С Ма Чжунцзянем я хорошо знаком и даже читал составленную им «Грамматику», а У Чиюнь, говорят, известный ученый. Он не только способный дипломат, но и большой специалист по западной философии. Необходимо пойти послушать, что они думают о нынешней обстановке!

Узнав, что Цянь Дуаньминь торопится на банкет, Вэнь Динжу не решился больше занимать его разговорами и, распрощавшись, удалился. Цянь поспешно облачился в красивое платье, предназначенное специально для приемов, приказал заложить коляску и направился к цзянсускому землячеству. Когда он приехал, столичные чиновники в парадных мундирах уже заполнили до отказа восточную гостиную, и Цянь Дуаньминь по очереди поздоровался с каждым из них. Вскоре привратник ввел двух долгожданных гостей. По умному, благородному лицу, стройной фигуре и черным усикам Цянь Дуаньминь узнал в первом Ма Чжунцзяня. Второй – с широким суровым лицом, большими ушами и пышной бородой, – вероятно, был У Чиюнем. Члены землячества заранее выбрали Цянь Дуаньминя распорядителем банкета, поэтому он поднес гостям чай, сказал несколько вежливых фраз и попросил всех пройти в большой зал. Когда церемония с разливанием вина и усаживанием [316]316
  …церемония с разливанием вина и усаживанием. —На китайском пиру гостей рассаживал сам хозяин. Наливая вино в чарку, он называл имя гостя.


[Закрыть]была закончена и шум стих, Цянь взял слово:

– За последнее время уважаемый господин Ли Хунчжан немало потрудился на благо родины. Надеемся, что это не отразилось на его здоровье. Когда вы собираетесь поехать в Японию? Вся страна с надеждой взирает на вас!

– Положение на фронтах становится все опаснее. Каждый день промедления способен лишь увеличить наши потери! – ответил Ма Чжунцзянь. – Диктатор севера сам очень торопится с отъездом и думает выехать завтра, сразу же после аудиенции у императора.

– Весь народ считает мирные переговоры позорными! – воскликнул Чжан Цянь. – То, что диктатор не испугался общего мнения и решил ехать в Японию, со всей очевидностью доказывает, что он верный помощник государя и преданный сановник! Но есть ли уверенность, что в результате этих переговоров не будет поставлено на карту само существование государства?

– Сунь-цзы говорил: «Знай других, знай себя, и ты победишь во всех битвах», – ответил У Чиюнь. – Разве господин Ли Хунчжан был против войны? Но для войны нужны силы, а диктатор понимал, что у нас их недостаточно, в то время как у японцев их избыток. Он не пошел вслед за невежественными и надменными людьми, которые недооценивали силы врага и легкомысленно настаивали на войне. Исход военных действий подтвердил правильность его точки зрения, однако господин Ли Хунчжан превыше всего ставит интересы отечества и поэтому забыл о нанесенных ему обидах. Обстановка сейчас такова, что мы рады каждому, даже маленькому достижению. О какой уверенности тут может идти речь?!

– Диктатор севера прилагал большие усилия к созданию флота и после маневров представил императору радостное донесение! – возразил чиновник Гун Гунфу. – Кроме того, действующие войска состояли преимущественно из отборных бойцов хуайской армии. Так почему же они были разбиты? Ли Хунчжан, считающийся талантливейшим полководцем, командовал всей армией, и за ее боеспособность он, казалось бы, должен нести некоторую ответственность!

Ма Чжунцзянь улыбнулся:

– Дорогой Гунфу, ты ведь сам все прекрасно знаешь. Разве военные ассигнования не расходовались из года в год на другие нужды?! Разве диктатор не заявлял, что ему не хватает отпускаемых средств?! Разве поражения не связаны с недостатком оружия?! Да, в военных делах мы постоянно испытывали помехи! Когда вернешься домой, можешь спросить об этом у своего деда, министра Гун Пина. За сложившуюся ситуацию должен нести ответственность каждый, и господин Ли Хунчжан от своей доли не откажется!

– Я не собираюсь защищать Ли Хунчжана, – возмущенно вставил Инь Цзунъян, – но меня удивляет одно: всего несколько месяцев назад все как очумелые вопили о войне. А сейчас, когда мы потерпели поражение, каждый кому не лень ругает диктатора севера! Мне кажется, что причину нашего провала нужно искать не в Тяньцзине [317]317
  Тяньцзинь —город в северном Китае, где находилась резиденция Ли Хунчжана.


[Закрыть], а в столице. Господин Ли Хунчжан, отличающийся дальновидностью, еще в мирное время предлагал реорганизовать вооруженные силы. Но что он мог сделать, когда чуть ли не каждая его смета встречала отпор со стороны Палаты внешних сношений и министерства налогов?! Когда японцы потопили корабль «Высокий взлет», диктатор просил выделить средства для приобретения оружия и советовал закупить в Южной Америке эскадру броненосцев, но ему, как всегда, отказали. А сейчас эти люди говорят: чтобы разгромить крошечную Японию, было вполне достаточно тех приготовлений, которые сделал Ли Хунчжан. Они, видно, забыли, как некогда сами выступали против его предложений! Подумайте, господа, разве диктатор севера заслужил эти упреки?

Ми Цзицзэн, чувствуя, что разговор все больше и больше принимает характер дискуссии, вовсе не приличествующей правилам приема гостей, выступил с примирительной речью:

– Зачем вспоминать прошлое? Каждый несет за него ответственность. Вы совершенно правы, господин Ма Чжунцзянь! Мы надеемся, что диктатор забудет старые обиды и спасет Китай от опасности, а вы, господа Ма и У, поможете ему в этом. На нынешнюю миссию господина Ли Хунчжана взирает с надеждой весь четырехсотмиллионный китайский народ. Осмелюсь поднять бокал за процветание и счастье Китая! За счастье диктатора севера и вас обоих!

Он поднялся и осушил бокал. Все последовали его примеру. Ма Чжунцзянь и У Чиюнь, воспользовавшись случаем, распрощались и, покинув цзянсуское землячество, поспешили на следующий прощальный пир. Устроители банкета также разошлись по домам. Здесь наше повествование пойдет по двум линиям: сейчас мы временно оставим в покое столичные дела и расскажем, как диктатор севера вел переговоры о мире.

После многочисленных прощальных визитов советники Ма и У вернулись в храм Мудрости и добра, где находилась временная ставка Ли Хунчжана. Надвигались сумерки. Слуги, стоявшие у ворот, при виде советников приблизились к ним и доложили:

– Диктатор только что вернулся и ждет вас для беседы!

Советники зашли к себе, переоделись и направились в кабинет начальника.

Тот с суровым видом сидел за письменным столом и, пощипывая седую бородку, колючими глазами просматривал телеграммы. При виде вошедших он чуть кивнул головой и сделал рукой неопределенный жест, видимо, приглашая садиться.

– Сегодня я изложил все свои соображения князю Благонамеренному, – начал Ли Хунчжан, продолжая читать телеграммы. – Прежде всего я попросил его не сравнивать предстоящие переговоры с соглашением, положившим конец франко-аннамской войне. На этот раз любое результативное решение наверняка вызовет ярость десятков тысяч, но я исхожу из требований момента и не собираюсь, подобно столичным болтунам, заигрывать с общественным мнением. Это они в погоне за славой способны забывать о главной цели! На это я попросил князя Благонамеренного обратить особое внимание. Кроме того, я выразил желание взять с собой в качестве советника своего старшего сына и просил князя доложить об этом императору. К счастью, князь человек умный и быстро на все согласился. Завтра мы непременно должны покинуть столицу. Отправьте телеграммы инспектору провинции Ло Цзичэну и начальнику области Цзэн Шуньсуню – пусть приготовят для нас морской корабль. По прибытии в Тяньцзинь мы сразу же отправимся в путь. Медлить больше нельзя!

– Форма наших верительных грамот передана Ито Хиробуми через американского посланника Денби, – напомнил У Чиюнь. – Не следует ли нам подождать ответа, чтобы узнать, устраивает ли она японцев?

– Ответная телеграмма только что пришла. Ито Хиробуми доложил о форме верительных грамот японскому микадо, и тот остался доволен. Для ведения переговоров в Симоносеки микадо уже назначил полномочными представителями главу кабинета министров Ито Хиробуми и министра иностранных дел Муцу Мунэмицу. Они должны ждать там нашего прибытия.

– А я как раз хотел сообщить вашему сиятельству, что от наблюдателя Фостера получена телеграмма! – воскликнул Ма Чжунцзянь. – Он сообщает, что уже зафрахтовал для нас два судна: «Справедливый» и «Верный» и запрашивает о дате отплытия.

Внезапно на лице диктатора появилось недоуменное выражение.

– Смотрите, какое странное анонимное письмо! – сказал он.

Советники разом вскочили. Перед Ли Хунчжаном лежал лист тонкой шелковистой бумаги с черными клетками, на которой ломаным китайским языком было написано:

«Китайский полномочный посол! Ты помнишь Кояму Сэйносукэ? Сэйносукэ умер, а ты еще живешь! Берегись!

Двадцать восьмой год Мэйдзи, одиннадцатое февраля».

На конверте стоял точный обратный адрес:

«Япония, префектура Гумма, уезд Оараки, деревня Осима».

Не было только имени адресата.

Ма Чжунцзянь и У Чиюнь долго ломали голову, но не могли придумать никакого объяснения. Диктатор распушил бороду и усмехнулся:

– Снова выходка какого-то японского хулигана! Я семидесятилетний старик, мне давно безразлично, жить или умереть. Пусть поступает как ему вздумается, а мы будем заниматься своим! – Он отшвырнул письмо.

Быстро прошла ночь. На следующее утро Ли Хунчжан получил инструкции от вдовствующей императрицы и государя, а затем вместе с сопровождающими сел на специальный пароход и отплыл в Тяньцзинь, где не стал долго задерживаться. Его сын, наблюдатель Фостер, советники и сам диктатор разместились на корабле «Справедливый». Остальные сопровождающие и переводчики заняли «Верный».

Это случилось двадцатого февраля 1895 года. Небо было обложено мрачными тучами, бушевала вьюга. Но когда через три дня корабли достигли Симоносеки, их встретило ясное солнечное утро. Специальный представитель японского министерства иностранных дел поднялся на палубу, чтобы приветствовать китайскую миссию. Он сообщил, что Ито Хиробуми и Муцу Мунэмицу уже ждут их и что местом заседаний избран ресторан «Весенний парус». Ли Хунчжан тотчас отправил своего сына Ли Иньбая и наблюдателя Фостера на берег, чтобы они договорились с Ито Хиробуми и Муцу Мунэмицу о первом заседании. На следующий день он вручил верительные грамоты и переехал в отведенную ему резиденцию.

Через два дня, когда начались официальные переговоры, диктатор севера прежде всего потребовал прекращения войны. Однако Ито Хиробуми стал шантажировать его, выдвинув в качестве условия временное размещение японских войск в Тяньцзине, фортах Дагу и заставе Шаньхайгуань. Несмотря на энергичные протесты диктатора, тот не уступал. После окончания третьего заседания – это было двадцать восьмого февраля примерно в четыре часа дня – Ли Хунчжан, весь пылая от ярости, вышел из ресторана «Весенний парус». Ему вспомнилось, как гордо он держал себя с Ито Хиробуми в 1885 году, во время заключения тяньцзиньского договора, и до какого унижения докатился сейчас. Да, их роли переменились! Проведя всю дорогу в размышлениях, диктатор неожиданно поднял голову и увидел, что лучи заходящего солнца озаряют ворота его резиденции, наполняя все вокруг бледным печальным светом. Ли Хунчжан не удержался от тяжелого вздоха. В этот самый момент от толпы отделился какой-то юноша и бросился к его паланкину. Раздался гулкий звук, толпа забурлила, паланкин остановился. Диктатор почувствовал какую-то странную боль в левой щеке, пощупал – она оказалась вся в крови. Он понял, что ранен.

Воистину:

 
Не безраздельно ль правит в Поднебесной
Лукавая и хищная лиса?
 
 
Что потрясло посланника Китая,
Как гром, загрохотавший в небесах?
 

Если хотите знать, остался ли диктатор севера жив, прочтите следующую главу.