Текст книги "Доктор N"
Автор книги: Чингиз Гусейнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)
– Не просить, а требовать! – бросил в зал Нариман. По рядам прокатился шум, кто-то захлопал.– Да, указать четко: съезд требует! Требует, а не просит! Свободное развитие национального языка и обучение на родном языке, уравнивание учителей-тюрок в правах с учителями других национальностей, открытие учительского семинария наряду с Гори, что в Грузии, и на территории Азербайджана, в Баку или Гяндже, для подготовки собственных учителей.
– Можно, конечно, и потребовать,– заметил почтенный Зардаби (он болен, еле говорит, почти не слышно), – но не думаю, что это пойдет нам на пользу и понравится наместнику. Мы здесь с одним Левицким справиться не можем, пристало ли тягаться с наместником и его свитой?
Зал зашумел.
– Что ж, давайте голосовать поправку Наримана,– предложил Зардаби, убежденный, что она не пройдет.– Кто за?
Разом вскинулись руки, а тут еще кто-то выкрикнул из зала:
– Прав не тот, кто старше, а тот, кто мудрее!
Утром на съезд явился Гаджи, встали с мест, приветствуют его, и он, опираясь на палку, направился к трибуне:
– Мне передали, что вы тут вчера изрядно расшумелись, а решение, которое вы приняли, указывает, что съездом руководят... – поискал глазами Наримана, показал на него своей палкой, – недальновидные люди, вроде Наримана Наджаф-оглы. Вы что же, не знаете, кто такой Нариманов?! Он в кармане не имеет ни одной копейки, учится на мой счет, а здесь, при всем народе,– и обвел глазами президиум и зал,– смеет сеять анархию, произносит революционные, антиправительственные речи, вводит вас в заблуждение! Прошу образумиться, нет, не прошу, я требую отменить вчерашнее решение! Неужели не понимаете, что оно бросает тень на всю нашу нацию перед правительством, которое так много делает для процветания края? Не требовать у него мы должны, а просить! И не забывайте, что мы живем в русском государстве, да, да, господа, в русском государстве! – и, сойдя с трибуны, направился к выходу.
– Гаджи, постойте, выслушайте меня!
Гаджи недоуменно оглянулся, остановился на миг, не зная, идти или нет, но тут к нему услужливо подошли из партера и пригласили сесть.
Нариман стоял на трибуне:
– Господа! Наш уважаемый Гаджи прав: в числе его стипендиатов нахожусь и я и, к слову сказать, благодарен за его помощь! Но я не знал,– и тут Нариман повернул лицо к залу, избегая взгляда Гаджи,– что господин Тагиев помогает бедным учителям для того, чтобы не имели своего мнения. Если до сих пор господин Тагиев помогал студентам для того, чтобы жить только мнением господина Тагиева,– Нариман волновался,– то я не могу из-за своего прошлого омрачать позором и настоящее: молчать там, где нужно кричать. Никому я не давал права и не позволю за презренный металл заставить меня молчать, когда в это же самое время не только открыто говорят, но и проливают кровь за освобождение угнетенных народов от оков самодержавия! Перед всем съездом я с радостью отказываюсь от стипендии господина Тагиева, чтобы жить свободным от тиранов нашего времени и чтобы впредь потомки наши не продавали себя за презренное золото!
По рядам прокатился гул, в дальнем углу раздались аплодисменты. Гаджи встал и молча покинул заседание.
И этим будет хвастать: "Не просить, а требовать!"? Тут была важна решимость! Идея превыше. Превыше чего? Тогда он из прошлого глядел в будущее с великой надеждой, ныне – из будущего в прошлое, и смена знаков. Дни закрыли годы.
Гаджи велел конторщику поехать к Нариману домой на Кладбищенскую и дать ему знать, что выпады против себя оставляет на совести Наримана, договор нарушать не намерен. Передали также каллиграфическим почерком написанную копию договора, пусть Нариман не забывает,– помнит наизусть это долговое обязательство:
Я, нижеподписавшийся, коллежский секретарь Нариман Нариманов, даю это обязательство потомственному почетному гражданину Гаджи Зейнал Абдин Тагиеву в том, что так как он, Тагиев, неуклюжий оборот, выдаёт мне на дальнейшее образование в высшем учебном заведении в течение пяти лет. И так далее, целое состояние, обязываюсь возместить ему эту сумму полностью, в чем и подписываюсь – когда возместит?
А тут (Нариман в Одессе, возобновились занятия) письмо из Баку: убит, как провокатор, Мир Сеид. Чак-чук, Медный рудник и провокатор?! Нариман в Баку – из Одессы не дознаешься. Впрочем, не дознается никто ни тогда, ни теперь, одни лишь версии, наполняющие душу тревогой.
БЕЗЫМЯННАЯ ГЛАВА, или ВОЛОДЯ МАЛЕНЬКИЙ
Кто распутает, с чего началось? Может, с печати, которая Гуммету потребовалась, чтоб обезопаситься от провокаций, а когда изготовили (резиновый кружочек прикладывали к бумаге), Кардашбек спрятал её по совету якобы Мир Сеида в телефонной трубке? А тут обыск: все тот же урядник Прокопенко, как только вошел, – к телефонному аппарату, отвинтил крышку мембраны и достал, как важную улику, печать. О хитростях с телефонной трубкой жандармерия давно знала, были случаи, когда приказчики при миллионерах прятали так крупные купюры. И в те же дни пришло в Бакинское охранное отделение предписание из канцелярии наместника царя на Кавказе, что у них под боком вовсю орудуют мусульмане, которые с недавних пор включились в противоправительственные движения,– при этом в письме назывались, со ссылкой на собственную агентуру, имена особо опасных, кои подозреваются, в том числе Кардашбек и Мир Сеид.
В ответ на обвинения в бездействии ротмистр Орлик решил оправдаться: дескать, сеть в наших руках,– сидеть в Баку, не зная о том, что творится под боком? но что реализование указаний задерживается крайнею конспиративностью участников организации. Далее Орлик указывал, что Кардашбек года четыре назад состоял в качестве секретного сотрудника Бакинского губернского жандармского управления, затем оставил это занятие, всецело посвятив себя революционной деятельности... – вот тут у тифлисского полковника Душкина возникли сомнения в логичности размышлений ротмистра Орлика: какая к черту конспиративность, если в движении участвует бывший секретный сотрудник управления? А во-вторых, как же управление проморгало уход Кардашбека? Орлик назвал в качестве своего агента еще и Мир Сеида, воспринятое Душкиным с сомнением, что не мешало ему и этот пассаж о членах организации Гуммет в точности повторить в депеше за своей подписью в Санкт-Петербург; указать, что Гуммет насчитывает незначительное число членов, из коих известны жандармерии по агентурным сведениям и выясненные путем наружного наблюдения Ахмед-бек Агаев, один из организаторов мусульманской группы Дфаи, поставившей задачею своей деятельности вести путем террора борьбу с администрацией, если таковая будет принимать меры против тюрок на почве национальных столкновений с армянами; Кардашбек, ближайший сподвижник и правая рука Агаева, субсидирующий ряд изданий; Мир Сеид, числящийся в ряду экспроприаторов; Нариманов, наблюдение за которым затруднено из-за частой смены местожительства, ныне студент Новороссийского университета, активный газетчик, материалы коего служат возмущению общественного мнения среди мусульман.
При обыске у Кардашбека обнаружены: листовки и прокламации на тюркском и армянском языках, одна из них – Для чего нужна народу конституция? всякого рода гектографированные воззвания Комитета народной обороны соединенной мусульманской интеллигенции, а также писанный рукой переводчика Бакинского жандармского управления Алиева перевод устава боевой дружины партии Дашнакцутюн.
Кардашбек заявил, что да, состоял более трех лет негласным сотрудником управления, вел агентуру на свои средства, давал настолько ценные сведения, что по представлении департаменту полиции был награжден орденом Святого Станислава III степени; но его провалили, жизни грозила серьезная опасность, вынужден был уехать в Тифлис; никогда ни к какой партии не принадлежал, а что касается воззваний, то они оставлены у него накануне обыска Мир Сеидом, личностью крайне темной, бомбистом.
Орлик, дабы показать беспочвенность обвинений в бездеятельности, когда прежде дремавшая мусульманская масса создает свою политическую организацию, называет своими агентами двух из числа создателей Гуммета: Кардашбека и Мир Сеида; информация невзначай просачивается наружу, и тут главная ставка делается на Кардашбека: дать ему знать, что не он один служит, и его сведения можно перепроверить; а также подвигнуть к решительным действиям: коль скоро узнал, что Мир Сеид агент, есть вероятность, что может узнать о нём и Мир Сеид; а узнав, сболтнуть, ослепленный завистью к богатым.
Бунтовщики быстры на расправу с агентами охранки, и Кардашбек, опасаясь быть выданным, непременно опередит Мир Сеида, и тогда, как свершится казнь, косвенно подтвердится достоверность орликовских сведений насчет агента. А если главный агент, на которого жандармерия возлагала надежды, убит, то затрудняется немедленная нейтрализация политической деятельности мусульман, требуется время, чтоб жандармерия смогла восстановить свои ряды, – верим тому, чего нет, и не верим тому, что есть. Впрочем, Орлик убежден, что мусульманские партии – забава, в департаменте от страха в глазах двоится, мусульмане, как ему доверительно признался один из издателей-мусульман, народ тихий, доверчивый, реальной угрозы для властей не представляет, можно не особенно беспокоиться насчет верноподданности татар-адербейджанцев.
– На чем основываются ваши доводы? – спросил Орлик у издателя, прежде польстив ему (к каждому найти ключик!): – Вы, кажется, Шекспиром увлекаетесь? – Издатель закивал, радуясь. – Отелло, сказывают, перевели? Даже сыграл заглавную роль! Впервые... – итд (Шекспир заговорил по-нашему), и Орлик выудил признание:
– ...Охотно отвечу на сомнения относительно верноподданности моих земляков. Политическое положение России настолько незыблемо, мусульмане, живущие внутри России, настолько верны и преданны словам Корана: Атиуллаха, ва Атиу-Расул, ва Улул Амри Минкум, то есть покоряйтесь Богу, его Пророку и своим Царям, что никому в голову не придёт проповедовать против Корана (Орлик оформил беседу как протокол допроса). А что Кардашбек?
– кто мог подумать, Юсиф (Иосиф?), что в мечети нашел
прибежище бандит, ах да, не бандит, а экс, к тому же не
мусульманин, после ограбления почты и казны.
– не грабеж, а экспроприация! допустимы боевые выступления
для захвата денежных средств!
– впрочем, ты притворился глухонемым, никто не заговаривал с
тобой, потом жил в небольшой комнате, никого не впускал; и если
кто незваный постучит к тебе, долго вслушивался, затем резко
отодвигал засов и отскакивал; что ж, конспирация, и однажды к
тебе явился Кардашбек, визит был особенный.
– А, это ты,– Коба не ждал Кардашбека. Прибавил фитиль в лампе, в комнате сразу стало светлей. Ясно оттенялись глубокие оспины. – Керосин экономить надо.
– Велю, чтоб обеспечили.
– Ну да,– усмехнулся,– миллионер-нефтепромышленник!.. – а потом серьезно: – Нет, не надо. – Весь съежился, худой, будто сто лет не ел.
– Вот, принёс тебе любимое, – в узелке долма, голубцы из листьев виноградных, мацони в медном кувшинчике, луженый, весь в резьбе.
Коба в синей косоворотке, чередует с черной русской блузой, облегающей тщедушное тело, в тесном коротком изношенном пиджачке, как с чужого плеча.
Ел, озираясь, но прежде вынудил Кардашбека отведать с ним.
– Боишься, что отравлю? – пошутил Кардашбек.
– Кто вас знает, азиатов! – Глаза так и сверлят: – Шучу, за компанию веселей есть.
– С чего феску турецкую на голову напялил?
– Понять хочу, как в феске голова варит.
– И как?
– Забавно, а силу дает. И росту тоже... Ерунду спрашиваешь. С чем пожаловал? – поел, вытер полотенцем рот, глаза чуть потеплели.
– Разговор есть.
– Провокатора выявили?
– Кто тебе сказал?
– Володя Маленький... Это потом. Надо нам прокламацию отпечатать, протянул тетрадный листок, аккуратно, буковка к буковке, написанный. Зачтутся твои заслуги перед революцией.
– А как с провокатором?
– Соберемся и решим... Как его, имя забыл? – Тут же вспомнил: – Мир Сеид... Я его часто с Нариманом вместе вижу.
– Нариман ни при чем.
– Сам по себе стал провокатором?
– С жизнью играет, бомбист.
– Володю Маленького послушать надо. Там и решим.– В глазах неясный огонь: бросить сеть, кто попадет, какая рыбка.
Проводил, прежде убавив фитиль, до двери, а потом, резко её открыв, выпустил гостя.
Собрал тройку Коба (Володя Маленький и еще двое): в Гуммет пробрался провокатор, факт неоспоримый, изобличают прямые и косвенные доказательства. Помочь партии очиститься, гнилую ветку вон.
Решение было передано в группу устранения, и там – жеребьевка, нужный билет вытянул Николай, чье имя потом кем-то было исправлено на Алексей: на эН изобразили арку, удлинили правую линию И, из К вышло Е, итд, тройное сокрытие подлинного исполнителя приказа: ни Николай, ни тем более никому неведомый Алексей, а Володя Маленький.
Договорились, что когда Мир Сеид зайдет к Кардашбеку, то при выходе, нет, план нереальный: вряд ли пойдет к Кардашбеку.
Володя Маленький встал чуть свет, прождал Мир Сеида на углу его вытянувшегося на весь квартал дома на Нижне-Приютской, в конце спуска. Майский день обещал быть жарким, но в тени каменного дома было прохладно.
Ему – задание, вроде бы выпал жребий. Третье поручение, и ни одной осечки. На сей раз избрал нож, накануне заострил, потренировался в ударах: снизу, в бок, под лопатку, где сердце. Задание и есть дело, ради которого готов рисковать. Не убьешь одного – подведешь многих.
А вот и он, вышел из калитки, в своей постоянной, изрядно помятой кепке серо-синего цвета. Пошел навстречу.
Заманить в ловушку.
Давно не виделись – вспомнил, это вмиг промелькнуло, как однажды удачно выполнили с ним поручение только что созданного штаба: были на подхвате при нападении на банковского чиновника, выручка оказалась небольшой, агент дал неточную информацию, а может, чиновнику, который вез деньги, не выдали положенную сумму... Такая же, как и тогда, стремительная походка, куда-то спешит.
– Володя? Рад тебя видеть! – Особенно как узнаешь... вернее, уже знать не будешь.
– А ты весь светишься! Удача выпала?
– Догадался. – Кого еще предал?
– Может, влюбился?
– Заметно?
– И кто твоя избранница?
– Секрет!
– Дочь градоначальника? – с чего-то вдруг.
– А ты ее видел?
– Очень красивая.
– Так бы сразу и сказал, что сам влюбился.
– Увы! Разве ее отдадут за меня?
– Можем похитить, помогу.
– Если б только Володя, а то еще и Маленький!
– Давно хотел спросить, да все некогда: почему тебя так прозвали? Рост что надо.
– Дело не в росте. За мелкую душу, очевидно,– и смотрит, чтоб проверить, как среагирует.
– Ладно, брось на себя клеветать.– Убью когда, поймешь, клевещу или нет. Странный разговор.– Не спросил, а что ты в наших окраинах делаешь?
– К тебе шел.
– Задание какое?
– Да.
– Хоть бы предупредил. – Чтоб успел донести?
– Спешишь?
– Да вот,– вытащил тетрадь из кармана,– рассказ тут написал, набрать надо, в типографии ждут.
– Балуешься? – Очередной донос? Интересно, на кого?
– Это серьезно. – Ну да, дальше некуда!
– Потом отдашь, типография не убежит.
– Наборщик ждёт. А что за дело? – А вот узнаешь!
Шли под окнами невысокого дома, промолчал. Потом, когда завернули к глухой стене дома, сказал, что в потайном месте оставлен ящик с патронами, надо взять.
– Осилим вдвоем? – Позовешь на помощь жандармов!
– Там еще люди будут.
Выбрал два места, не получится с одним, поведет к другому, пустырь за полуразрушенным домом, участок куплен нобелевским чиновником, скоро начнутся работы, снесут и возведут новый, в два этажа.
Вызвать злость в душе, чтоб рука была твердая и удар точный. Решил, что нанесет удар сзади, под левую лопатку.
Было непременное условие – объявить, за что казнят. Но Коба при этом неизменно добавлял: Нам важен результат, что провокатора вывели на чистую воду и ликвидировали как нежелательный элемент. Объявим приговор или нет, вслух или про себя, желательно, конечно, успеть, но мы не мистики, мы практики, нам свойственна беззаботность насчет теологических вопросов, в загробную жизнь не верим, держать ответ пред Богом не намерены, не ровен час, пока объявишь приговор, дело провалишь, короче, придерживаться инструкции формально и действовать сообразно обстановке.
Некоторое время шли молча, и Мир Сеид с чего-то вдруг сказал о Кардашбеке, Володя Маленький даже растерялся:
– Не он ли достал патроны? Недавно купил винтовки, а теперь и патроны? – Определенно служит!
– Мое дело: сказано – выполнить, а кто и что, ненужное любопытство, я так понимаю.
Вскоре были там, где и свершится казнь. И так быстро.
Еще мгновенье назад – жил и мыслил, теперь – труп. Падаль. Вслух произнес-таки: Предателю собачья смерть!
Из кармана торчала тетрадь. Вытащил и быстро исчез.
Ничего в записях не понял. Показать кому? Сжег в печке.
КАРТОТЕКА АГЕНТОВ ОХРАНКИ (каждый второй)
Мир Сеида в картотеке нет, надо внести, проверят и окажется, что не учтён, и Кардашбек без клички, непорядок! – Ротмистр Орлик думал перебрать картотеку, но тут явился агент, легок на помине, Тимур, работающий по партии Гуммет, оплаченный пятьюдесятью рублями в январе (и сотней в декабре!), с какой-то пустяковой информацией о Нариманове: дескать, решил, оставив Одессу, перевестись в Казань (с чего такая перемена?), но отказался от этой идеи, ибо досдача экзаменов требует уплаты гонорара профессорам, иначе потеря года; впрочем, информация, как вскоре выяснилось, устаревшая.
Но Орлик, отвлекшись, так и не осуществил задумку. А потом и вовсе отошел от дел, ничто не вечно под луной, к тому же осталось нереализованным в папке недоуменное предписание департамента полиции Бакинскому губернскому жандармскому управлению провести тщательное расследование для выяснения лиц, выдавших сотрудника, а также принимавших участие в убийстве, коль скоро Мир Сеид был агентом. И на сие предписание случайно наткнулся ротмистр Куличин, сменивший Орлика. И Куличину, желавшему, помимо всего прочего, обновить списки агентов, хотелось узнать о судьбе тех, кто за ревностную службу поплатился жизнью, и он вышел на Кардашбека, который сказал, что слышал, как по поводу гибели товарища по партии сокрушался Юсуф Меликов, вредный малый, приказчик мануфактурного склада Саввы Морозова. В доме Меликова на Чадровой был произведен обыск, обнаружена нелегальная литература. Тот с легкостью, на которую Куличин не рассчитывал, выложил все, что знал по делу об убийстве Мир Сеида, и никакой он не товарищ мне по партии. Что Мир Сеид в свои семнадцать лет, по молодости, а также под влиянием политических страстей вступил в местную организацию Иттифак, что означает Союз, – удивился, что не ведает Куличин об этой их нашумевшей в свое время организации, знает, но притворяется. Членами ее были еще книготорговцы Гулам Мирза Шарифов и Аббас Кули Кязымов, тоже недавно подвергся аресту, Кардашбек, у которого собственный дом по Персидской, и Мир Сеид. Организация явилась ответом на злонамеренные козни армян против нас.
– Ближе к делу,– перебил Куличин,– историю эту знаем.
– Мне известно, что Мир Сеида начали подозревать в отношениях с жандармами.
– Откуда? – перебил его Куличин.
– Сейчас сказать трудно, но помню, что об этом говорили.
– Кто?
– Ну... – задумался на минуту, а потом назвал Кардашбека.
Понимая бесплодность затеи, ибо Мир Сеида не было ни в каких секретных списках, Куличин закрыл дело, отметив, что выяснить лиц, выдавших... итд не представляется возможным, а заодно перебрал картотеку платных агентов, коим с выдумкою найдены клички: Шиит, дворянин Эриванской губернии Мамед Багир Таиров; Суннит, житель Дагестанской области; Фикус – обслуживает местную организацию социал-демократов, вхож к главарям, из коих самый надежный для него источник – Коба, чья информация помогла некогда провалить важную явку, и в лапы охранки попала крупная добыча – Шаумян: он доверил Кобе местонахождение явочной квартиры, а Коба, единственный, кто знал, сказал Фикусу, такая вот цепочка, зафиксированная в досье. И возник разлад между главными, и Коба у нас на крючке. Ценнейшее донесение поступило недавно от Фикуса, требует обработки, – вчера заседал Бакинский комитет эсдеков, на нем присутствовали прибывшие из центра Джугашвили-Коба, а также член комитета Кузьма, он же Шаумян. И далее: Члены предъявили Джугашвили обвинение, что является провокатором, агентом охранки, похитил партийные деньги. На это Джугашвили ответил им взаимными обвинениями.
Фикус – он и есть фикус, зацепится и висит, а вот Дорогой, также по части местной социал-демократии, это уже фигура, притом наиважнейшая, имеет тесные связи среди армянских революционных работников, к эсдекам примкнул, среди которых пользуется доверием; дабы укрепить его позиции, обыскивался неоднократно и арестовывался; сведения его отличаются правдивостью и обстоятельностью; содержание в сорок пять рублей в месяц вполне соответствует его услугам, почему, ввиду его усиленной просьбы, представилось возможным прибавить еще пятерку, доведя таковое до полсотни рублей в месяц,– Куличин понимал, что есть некая незримая цепочка злоупотреблений, которая связывает их всех, всю жандармскую сеть, и пресечь казнокрадство, которое было, есть и будет, покуда раскол, хаос и неразбериха, вне его сил, но разве признается в этом даже самому себе?
Стоном стонущая, полная хвастливо-трескучих фраз, криком кричащая КАВКАЗСКАЯ ЛОГИКА.
Ворох бумаг: Полныя речи всех ораторов по официальным стенограммам заседания Думы. Электропечатня Хачатурова в Тифлисе, на Саперной улице. Важнейшая опечатка, без нее, увы, никакую книгу не издашь: набрано Тьму аркань – поди, попробуй заарканить – следует читать Тьмутаракань. Ругань и споры, ораторов не перекричишь, Думские дебаты по кавказскому вопросу. И Союз русского народа здесь, и эсдеки, и мусульманская фракция, и еще, и еще.
– Господа,– звонок председателя,– покорнейше прошу без вопросов!
Чтобы та тьма, которая царит на Кавказе, весь тот ужас и та кровь, которая там льется, были осмыслены Центром. Народы, дескать, экспансивны, сангвиничны и дики, оттого все беды (Пуришкевич?): ни унять их, ни приструнить, ни обуздать, ни заарканить.
Но кавказец кавказцу рознь: братья-грузины, недруги-армяне и послушные татары, они же мусульмане, или тюрки,– наиболее ээ... э консервативный элемент, и потому наименее преданный возмущениям и смуте. В общежитии правдив, в дружбе верен, слово держит (а на суде солжет).
Вот вам и разумное обрусение края, а если что не так – в тюрьму, которые должны быть расширены: и потийская, и батумская, и сухумская, а также александропольская, эриванская, шушинская, карсская, ну и, естественно, древняя Метехская в Тифлисе и знаменитая Баиловская в Баку,вмещают они триста, а впихивают шестьсот: кто только в них не томился, прославив их своим пребыванием, и выбито на мемориальной доске собственное имя: Коба, комиссары врозь и вместе, Нариман... – нет, Нариман в Метехскую заточен был до комиссарской поры.
Нет-с, никому с армянами не сравниться!.. Всегда выражали сепаратистские устремления, воспитывали в этом духе молодежь, пели сепаратистские песни с зейтунским маршем, – кулуарные беседы в перерывах, распространяли карту Великой Армении, до каких пределов, думаете вы? И что нам останется?
Уже на трибуне: Если вы этих карт не видели, почту за честь представить их. (Смех слева, рукоплескания справа). Полный развал на почве сепаратизма, лихоимства, мздоимства, безобразий. Не слышали разве (все тот же Пуришкевич), есть армянин разумный, а есть – армянствующий, и все бунты-волнения от них! (Рукоплескания справа).
А что Центр? (Это Чхеидзе, чьими выступлениями зачитывались.) Какая созидательная работа может быть в обществе, где устоем жизни стала виселица, а основанием благосостояния народного взяточничество? Никак не успокоятся, что на Кавказе не все деревни, не все города разрушены до основания, что еще есть на Кавказе кое-какие признаки жизни, что Кавказ – жемчужина, чудный уголок, воспетый Пушкиным и Лермонтовым, облюбованный всеми лучшими русскими людьми,– еще не обращен в одну могилу, на которой могли бы беспрепятственно совершать черносотенную тризну (Рукоплескания – слева, шиканье – справа). По всей России гуляет разгул и насилие. Ветер дует не потому, что качаются деревья, как мне казалось в детстве, и дождь пошел не потому, что люди открыли зонтики. (Смех слева.)
Впрочем, есть и дельные реформы: законопроект о том, чтобы кроме лошадей привлечь к отбыванию повинности и быков, и буйволов. Это шаг вперед, потому что уравнение в правах произошло и у животных. (Смех и рукоплескания слева). Так что ворон вороне глаз не выклюет! (Голос справа: О, туземцы! Ворон ворону, а не вороне!)
Воронцов-Дашков созвал примирительный съезд армян и мусульман и фамилии у враждующих совпадали, выбрали с умыслом, корни-то почти одни, тюркские, персидские или арабские: Арзуманов – Арзуманян, арзу – мечта, Балазаде Балаян, бала – дитя, Асланов – Асланян, аслан – лев... Только что, как козлятки молодые, бодались Бадалов и Бадалян, а теперь, польщенные приглашением, тезки-делегаты возликовали, объясняясь друг другу в вечной дружбе. Но в армянской пороховнице пуды пороху, не то что у тюрок-мусульман: лишь на выстрел, на залп и хватило, весь порох вышел, и гарь улетучилась. Еще из тезок: Демирчизаде и Демирчян, и приставка Тер как знак святости, у тюрок Мир, тоже святой, прямой потомок пророка Мухаммеда, да будет над ним мир, и отменные кондитеры постарались.
А толку – никакого.
...Говорят, что на Кавказе грабежи и убийства, террор. Но, спрашивается, где, в каких частях империи не наблюдаются те же самые явления? Газеты полны известиями о разгуле страстей. Сенаторская ревизия открыла невероятный факт, что в первопрестольной Москве грабежи и убийства совершались при содействии агентов той самой власти, на которую возложена обязанность бороться с преступными явлениями (Гегечкори?). И армяно-татарская резня на Кавказе – продукт правительственной провокации! А расстрел в Тифлисе безоружной толпы, запертой на площади как в клетке? В течение получаса грохотали выстрелы – пачками, залпами. Потом люди метались, разгоняемые казаками.
Ад кромешный!.. Перелистываю работу комиссии и всюду встречаю: ограбили, изнасиловали, избили – гнусные издевательства! Вот показания потерпевших:
Дом наш на краю селения, мужа моего не было дома. Отряд прибыл в наше селение в вербную субботу и остался до понедельника. Многие женщины и девицы бежали в горы и леса. Я не могла, потому что мой мальчик лежал больной. На следующий день ночью казаки ограбили дом, взяли переметную сумку, палас, шестеро ушло, а один стал приставать ко мне; я не отдавалась; началась борьба, казак бил меня, каблуком ударил в грудь: я повалилась, и тогда он изнасиловал меня. (Возгласы справа: Ложь! Из каких трудов это?) Из трудов комиссии д. с. с. Вейденбаума. Потерпевшая... (Шум справа)... Будут еще случаи изнасилования-старух. (Возгласы: Довольно! Зачем же всякий вздор читать?). (Шум. Крики. Звонок председательствующего.)
Председательствующий:
Покорнейше прошу соблюдать тишину. До меня доносятся такие крики, что если еще один такой возглас, я уйду, и заседание прекратится.
(Голос справа: О карте Великой Армении!)
(Возглас слева: Пуганая ворона. Смех).
– ... С границами от Ливана до Куры, даже переваливая за Северный Кавказ. (Голос справа: А Воронеж? Шум.
Кто-то рвется на трибуну: Проповедь Армении до Воронежа вовсе не такая белиберда, над которой можно смеяться. (Смех слева. Возглас слева: О батюшки, как страшно!)
– ...Да-с, успокоение Армении, может, и наступило, но не ранее, как их вырезали татары в Баку. Когда они наткнулись на другой сепаратизм татарский, когда попали на татарский нож – успокоились, увидели, что если русская государственная власть не будет оберегать их, то их вырежут. Кстати, я об азербайджанских турках, которых неправильно называют татарами. Так вот, татарский нож! И армяне тогда перестали увлекаться мыслью о восстановлении Великой Армении. Государственная дума наполнена не младенцами: она должна читать между строк! (Голос с места: Хорошенькое занятие!) (Голос слева: Перевешать всех!) Что ж, перед лицом сепаратизма русская Государственная дума может почесать в затылке! (Смех слева, возгласы: Приятное занятие!)
И многажды еще будет: смех, Браво!, шиканье, рукоплескания, шум, перебранка, звонки председателя. И насчет логики: Логика кавказская! – в упор. Да, кавказская, самая лучшая!.. (?) И вопль исстрадавшегося председателя: Сегодня я имел несчастье слышать с этой трибуны и с разных сторон такие возгласы, которые сочту своим долгом зачеркнуть в стенограмме, ибо мне совестно их пустить в печать!
А финал – разгон очередной думы, она же собор, вече, курултай, съезд, что еще? А еще духан, где Чхеидзе любил чахохбили, а Хасмамедов – хаш (с чесночным соусом), и лопались щеки у зурначи (точь-в-точь как на картинке, которая вывешена у входа в духан: выпученные от натуги круглые глаза).
ДЕНЬ СЕДЬМОЙ,
как развязал узел, и высыпалось содержимое свёртков, страницы ненаписанного романа.
Лики судьбы, вроде масок, которые помещены в его книге горестных историй, скоро выйдет, вёрстку прислали, – скорбные, самонадеянные, презрительные, еще какие?.. И смотрит на него усталый постаревший человек, он сам, врачеватель душ (?). Казалось, теперь, когда вознесен высоко, и не мыслилось, что такое возможно – отныне преспокойно может править отпущенным ему временем, слепой рок готовит коварства (вознести, чтобы сбросить в пропасть).
Копились записи в Астрахани, дважды сюда приезжал – сначала как ссыльный, а потом... – покинул бакинских комиссаров.
Вернулся в Тифлис с дипломом врача, а его хлоп – в астраханскую ссылку, после семимесячного заточения в Метехской тюремной крепости (на пять лет из пределов Кавказа): всех тифлисских и бакинских смутьянов, если бунтуют, но не замешаны в убийствах, вооруженном сопротивлении властям, актах экспроприации, непочтения к царствующим особам, подрыве империи... что еще? ссылают в Астрахань, южную Сибирь. Нагрянули с обыском, а у него русские прокламации и всякая иная арабская вязь: программы, уставы, – вот-вот грянет революция, и Нариман одержим идеей насильственной переделки мира, империи.
– Что лично вас толкает на преступный путь борьбы с порядком в государстве, Нариман? Я понимаю, когда Ульянов-Ленин, идеолог терроризма, с императором сражается, карлик на великана руку поднял! – Нариман не сдержался, удивленно брови взметнул. – Не согласны насчет терроризма? Разве не им сказано: убийство полицейских, жандармов, взрывы полицейских участков, захват денег. Его можно понять, за брата мстит, тоже был террорист. Или, я недавно его допрашивал, Шаумов его фамилия, у вас он Шаумян, познакомитесь в Астрахани. Что ж, и Шаумова-Шаумяна понять можно: родины у него нет, отнята она, народ его обижен. – Даже не поленился, к карте подвел Наримана: – Вот он, Арарат, близок локоть, да не укусишь! Кричат на весь мир, сея семена озлобления. А что вырастет? Горечь да яд. И беженцы, которые наводняют чужие земли. А вы? Хотите этими микробами отравить дух послушания?
