Текст книги "Нет ведьмы яростней"

Автор книги: Чарльз Вильямс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Я вышел через черный ход, осторожно пересек двор и проскользнул в парк, находившийся за домом. На небе висели тучи.

Выбирая узкие переулки, сады и огороды, я наконец добрался до конторы, чтобы найти здесь необходимое… Вскоре я уже выруливал на "форде" в переулок. Улица была абсолютно безлюдной и темной. Лишь вдалеке тусклым светлым пятном выделялся ночной ресторан.

На противоположной стороне холма я нашел подходящее место с твердым грунтом, на котором совсем не отпечатываются следы покрышек. Оставив машину, я осторожно направился к дому Саттона. Было так темно, что я даже не видел дорожки и, можно сказать, шел на ощупь. Хорошо еще, что на машине я догадался повесить носовой платок – иначе я никогда бы не нашел ее в этой темноте.

Воздух душный и влажный. И ни малейшего ветерка. Затишье перед бурей… Вскоре действительно где-то вдалеке прогремел гром. А когда я подошел к дому Саттона, гроза была уже совсем близко. Очередной раскат грома и очередная вспышка молнии. При вспышке я успел заметить, что машина стоит перед домом. Значит, он у себя.

Наконец я уже так близко подошел к дому, что видел в темноте его очертания. Я тяжело дышал и был весь в поту. А вот и ступеньки… Самое главное – не дать ему опомниться, а сразу броситься на него. Ведь его кровать стоит справа от входа…

Я ворвался в дом вместе с очередной вспышкой молнии и бросился на кровать. Ого! А ведь он не один!… В тот же момент раздался пронзительный женский крик. Его заглушил удар грома. А мы с Саттоном уже слились воедино и лежали на полу. Бой шел с переменным успехом. Во всяком случае, захватить врасплох мне его не удалось. Помешала женщина. Она же помешала мне и убить Саттона. Когда я наконец изловчился и поймал его за горло, я вдруг понял, что не могу его задушить, не ответив за это. Эта женщина будет свидетелем. Она видела мое лицо при вспышке молнии.

Пришлось мне просто дать ему как следует в зубы. Он упал навзничь и остался лежать на полу.

Отдышавшись после жаркой схватки, я вдруг понял, что женщины в доме уже нет. Но теперь это уже не имело значения. Я поднялся и стал искать лампу. Я зажег лампу и увидел, что Саттон безмятежно спит на полу и даже похрапывает. Наверное, выпил вечером немало. А я его и пальцем не могу тронуть, потому что его подружка бежит сейчас где-нибудь под дождем и при первой же неприятности заявит в полицию.

Но кто она?… Я начал осматривать комнату и нашел ее белье, брошенное на табуретке. На столе лежала открытая сумочка. Что ж, хоть платье-то она успела на себя надеть, и то хорошо.

И тут мой взгляд остановился на сандалиях! Ведь это ее сандалии! Сандалии с плетеными ремешками! Я провел рукой по лицу. Шлюха!… А я-то думал, что отделался от нее! Вместо 'того она, сама не зная этого, спасла Саттона от верной смерти, а он в свою очередь всю жизнь будет шантажировать меня…

Я придвинул стул к столу и тяжело опустился на него, машинально ища в карманах сигареты. Потом заглянул в сумочку. Губная помада, шпильки и другие мелочи. Наконец что-то блестящее привлекло мое внимание. Я сунул руку в сумочку и вынул этот предмет. В следующий момент я уже почувствовал, что волосы поднимаются у меня дыбом. Медальон. Медальон в форме доллара!…

Но это невозможно! Не может быть! Наверное, это просто совпадение. Ведь не у одной Глории имеется такой медальон! Но уже в следующий момент я понял, льщу себя пустой надеждой. Я вспомнил, что она сослалась на головную боль и сказала, что хочет пораньше лечь спать.

Я сорвался с места и стал лихорадочно обыскивать одежду Саттона. Вот и его бумажник, а в нем деньги! Около пятисот долларов!

Вот и все! Она, конечно, принесла ему деньги, но он не удовольствовался одними деньгами. Он захотел большего… Но почему? Почему она так поступила? Ведь я ее хорошо знал.

И тут я нашел только одно объяснение: он наверняка рассказал ей обо мне и об ограблении банка. И тогда она пришла к нему с деньгами, умоляя его уехать. Вот он и решил повеселиться с ней. Возможно, даже пообещал, что действительно уедет. С меня было достаточно. Я вскочил, весь кипя от злости, и достал его револьвер. После этого я присел на корточки рядом с ним.

– Очнись! – сказал я ему и сильно потряс его за плечо.

Наконец он открыл глаза и с испугом посмотрел на меня. Потом он хотел что-то сказать, но ни слова не сорвалось с его губ.

Я засмеялся, глядя ему прямо в лицо.

– Ты давно напрашивался на это, Саттон! – сказал я. – И сейчас ты это получишь! Одно могу тебе обещать: ты совсем не будешь мучаться!

Я поднял револьвер и выстрелил ему прямо в лицо. И сразу же вся злость исчезла. Я опять устало опустился на стул.

Глория, безусловно, узнает об этом, но она будет единственной. Может быть, все еще встанет на свои места?…

Действовать нужно было быстро. И нужно было создать видимость, что Саттон погиб от несчастного случая во время чистки оружия. Для этого мне пришлось вычистить охотничье ружье и карабин и поставить их рядом у стенки.

В этот момент я услышал шум автомобиля. Значит, Глории удалось добраться до машины, и она теперь в безопасности. Тем лучше. Одной заботой меньше.

Я сунул женское белье в сумочку, взял сандалии и осмотрел еще раз дом. Все в порядке. Отпечатки пальцев я тоже стер.

Было половина третьего, и я мог не спешить.

"Все будет хорошо, – сказал я себе. – Полиция наверняка придет к выводу, что Саттон погиб от несчастного случая…"

Но что это? Да, сомнений нет, это шум приближающейся машины. И она, должно быть, уже довольно близко, так как звук ее мотора уже перекрывает шум дождя…

Распахнув дверь, я выбежал под дождь. Не разбирая дороги, я помчался куда-то в темноту, лишь бы подальше от этого места. Но вскоре я буквально выбился из сил и упал от усталости. Это меня и спасло.

Встав на ноги, я попытался что-нибудь разглядеть в темноте. Обязательно нужно было сориентироваться и найти машину, иначе я погиб.

А шум машины не затихал, и, прислушиваясь к нему, я вдруг понял, что это просто-напросто гудит клаксон моей машины. Нужно быстро добраться до нее. Подняв из грязи ее сумочку, которую я машинально захватил с собой, убегая из дома, я пошел навстречу этому шуму. Сандалии торчали у меня из карманов.

Я весь промок. Вода хлюпала в ботинках, но наконец я все-таки добрался до машины. Подняв капот, я сразу же перервал провод. Клаксон замолк.

Сев на сиденье машины, я сразу же нажал стартер, но… Но мотор не работал. Я снова нажал. Никакого эффекта. Сели батареи!

О боже ты мой! Сколько же мне понадобится времени, чтобы дойти до города пешком? Минимум пять часов! Значит, будет уже утро, и меня увидят несколько десятков людей – промокшего насквозь, забрызганного грязью, в разорванной одежде…

Да, все пропало! Хотя нет, еще рано сдаваться! А машина Саттона? Ведь она той же марки! Достаточно сменить батареи – и дело будет сделано!

Надо захватить с собой инструменты. Может статься, что в машине Саттона их не окажется или я попросту не найду их. И хватит ли у меня времени на все эти ремонтные работы?

Как бы там ни было, а надо попробовать. Я вынул батареи из машины и отравился к дому Саттона. Все эти минуты казались мне сплошным кошмаром. Но наконец все осталось позади. Я сам не поверил тому, что мне это удалось…

И вот я уже на шоссе. Я сразу же утопил педаль акселератора до отказа и помчался к городу. Приехав в автопарк, я поставил машину на место и некоторое время сидел в неподвижности, пытаясь прийти в себя.

После этого я также закоулками добрался до своего дома. Переодевшись и свернув мокрую одежду в узел, я надел халат и взглянул на часы – около шести. Я победил.

Полежав около часа на кровати, я поднялся, побрился и оделся. За окном по-прежнему шел дождь.

Захватив узел с рваной мокрой одеждой, я спустился к машине и сунул его в багажник. После этого я сел за руль и отправился на службу. Гулика еще не было. Я перебросил узел с одеждой в багажник другой машины и отправился в ресторан позавтракать.

Там уже люди о чем-то взволнованно перешептывались. Когда я вошел, они со мной поделились этой новостью.

В начале четвертого от нового сердечного приступа скончался мистер Харшоу…

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Харшоу умер в начале четвертого. Почему именно в это время?

Сначала я как-то не обратил на это внимания, но потом в мою душу закралось подозрение, и я сразу же потерял аппетит.

Вернувшись в контору, я сказал Гулику, что он сегодня свободен. Сегодня и в день похорон мистера Харшоу контора будет закрыта.

Вскоре появилась и Глория. Робинсон высадил ее на противоположной стороне улицы, и она побежала в контору. На ней был надет синий плащ с капюшоном, и в нем она выглядела еще моложе. Но лицо ее было бледным и осунувшимся. Она уже знала, что мистер Харшоу скончался.

– Вам не кажется, Гарри, что вам лучше на сегодня закрыть контору?

– Да, я так и сделаю, – ответил я. – И я уже сказал об этом Гулику.

– Как все это неприятно! – прошептала она.

Я не понял, что она имела в виду – смерть Харшоу или события в доме Саттона. А спросить у нее я не отважился. Минута была совершенно неподходящая. Я закрыл автопарк, и мы сели в машину. Медленно проезжая по городским улицам, мы наконец выбрались на Южное шоссе. Доехав до реки, я остановил машину на мосту, и мы долго сидели и молчали, смотря на воду. Вода в реке прибыла и казалась мутной и темной.

"Труп Саттона пролежит еще не один день, прежде чем его обнаружат, – подумал я. – А если дождь не прекратится, то дороги вообще размоет и туда будет не добраться…"

Прошло, наверное, полчаса, а мы по-прежнему молчали. Мне казалось, что я знал, почему она молчит, но потом я вдруг понял, что она совсем не беспокоится ни о своей сумочке, ни о сандалиях. Да и чего ей было беспокоиться? Ведь она знала, что я его убил! Просто она не могла смотреть мне прямо в лицо, потому что была уверена, что я опознал ее в домике Саттона. Мне хотелось сказать ей, что я ее не виню и хорошо понимаю, в какое тяжелое положение она попала, но не мог начать первым.

А когда найдут труп Саттона? Как она отнесется к этому известию? Ведь она будет уверена, что это сделал я! Нет, лучше не начинать первому и пустить дело на самотек.

Мы вернулись в город. Меня беспокоил узел с одеждой, сумочкой и сандалиями, но я знал, что до наступления темноты ничего предпринять нельзя.

– Может быть, нам нужно посетить миссис Харшоу, чтобы выразить ей свои соболезнования? – внезапно спросила Глория.

– Да, наверное…

Вскоре мы уже были у ее дома. Служанка открыла дверь и проводила нас в гостиную.

Долорес была бледна, а глаза ее были красными. На ней было надето строгое платье и туфли без каблуков. Сперва я был просто удивлен – неужели смерть супруга так подействовала на нее? Но потом я понял, что всему виной сильный насморк. Именно он помогает ей играть роль безутешной вдовы.

Она рассказала нам, как все это произошло. Услышав шум в коридоре, она поднялась среди ночи с постели и вышла в холл. И в тот же момент она увидела, как он упал на верхней площадке и, прокатившись по всей лестнице, остался лежать неподвижным.

– Я сразу же позвонила доктору, но он приехал слишком поздно, – закончила она свой рассказ и заплакала.

Это меня взбесило.

"Какова актриса! – подумал я. – Неужели она не может обойтись без этих мелодраматических сцен!"

Мы с Глорией выразили ей свои соболезнования и распрощались.

Отвезя Глорию домой, я вернулся к себе и прилег на кровать.

Когда же его найдут?

Лишь теперь я понял, каким мучительным будет для меня это ожидание. А что, если я что-нибудь забыл или оставил там следы? Я понял, что моя жизнь будет теперь сплошным кошмаром и что я успокоюсь только тогда, когда следствие будет закончено. А если эта история затянется на долгий срок, я вообще сойду с ума.

Когда стемнело, я пересилил себя, поднялся и направился в ресторан поужинать. Поковыряв в тарелке, я что-то съел без всякого аппетита, а потом снова сел в машину и поехал к заброшенной шахте. Несколько раз я останавливался, чтобы убедиться, что за мной нет слежки, и лишь потом подъехал к уединенному месту. Сорвав метки прачечной со своей одежды, я вырыл ямку и тщательно сложил туда все вещи, не исключая сумочки и сандалий…

Похороны Харшоу состоялись в среду. А о Саттоне по-прежнему не был ничего известно. Сколько же времени мне еще ждать?

Глория, Гулик и я заказали большой венок и, разумеется, присутствовали на похоронах. Казалось, что весь городок провожал мистера Харшоу в последний путь. Глория в конце концов расплакалась, да и я чувствовал себя очень скверно. Лишь теперь я ясно понял, что этот человек намного благороднее и лучше нас всех.

После похорон мы с Глорией немного проехались на машине. Но стена молчания по-прежнему стояла между нами. Лишь когда мы подъехали к дому Глории, она спросила:

– Интересно, как поступит миссис Харшоу? Продаст дело или оставит его в своих руках?

Я понял, почему это ее тревожит. Если Долорес задумает продать дело, начнется проверка документов, и у нас не будет времени, чтобы возместить недостачу. Пятисот долларов, которые я нашел в бумажнике Саттона, явно не хватит, а больше у меня не было денег.

– Не знаю, – ответил я. – Она мне ничего не говорила об этом. Я попытаюсь узнать.

Но в ближайшее время мне ничего не удалось узнать. Она не звонила мне, не приходила в контору, а самому проявлять инициативу мне не хотелось. Мысли о Саттоне не оставляли меня. Что будет, когда его найдут? Я думал об этом днем и ночью. Я даже перестал видеться с Глорией, не зная, как мне вести себя в ее присутствии.

Труп Саттона нашли лишь в следующее воскресенье. Его обнаружили двое фермеров, охотившихся в той местности на зайцев. Они сразу же сообщили об этом Вату, а буквально через час об этом заговорил весь город.

Шериф отправился туда самолично. Возвращаясь с трупом Саттона, он отправился в полицейское управление. О подробностях смерти никто не знал ничего. Был известен только сам факт.

Лишь на следующий день, в понедельник, я узнал результаты следствия. Мне сообщила об этом официантка ресторана, где я обычно питался.

– Подумайте только, мистер Медокс, – сказала она. – Человек сам себя застрелил, когда чистил оружие! Какая нелепая смерть, правда?

Несколько последующих дней я сидел у себя в конторе почти в бездействии и все никак не мог привыкнуть к мысли, что я отделался от Саттона.

А потом у меня вдруг возникла необходимость поговорить с Глорией. Позвонить ей и назначить встречу? Но к чему звонить? Проще зайти к ней в контору проката.

В этот момент зазвонил телефон.

– Мистер Медокс?

Это была Долорес Харшоу.

– Да…

– Я должна была позвонить вам раньше, чтобы поблагодарить вас за цветы и все хлопоты, которые выпали на вашу долю в связи с похоронами.

"Черт возьми! – подумал я. – Какая любезность! Наверняка кто-нибудь стоит рядом. Или служанка, или соседка…"

– Пустяки, миссис Харшоу! Ведь эти мелкие знаки внимания так естественны.

– И тем не менее это очень мило с вашей стороны. Но мне нужно поговорить с вами и о делах. Наверное, вас интересуют мои планы? Не могли бы вы приехать вместе с мисс Гарнер, скажем, часов в семь?

– Разумеется, миссис Харшоу! Я передам мисс Гарнер вашу просьбу. Она тоже интересовалась, не собираетесь ли вы продавать дело. Но мы не хотели беспокоить вас по этому поводу.

– О, нет, я ничего не собираюсь продавать! Правда, юристы говорят, что должно пройти какое-то время, прежде чем я получу право наследования, но я уже решила не продавать ничего. Думаю, что я просто обязана продолжать дело Джорджа, хотя бы ради его памяти. Вы и мисс Гарнер тоже, разумеется, останетесь на своих местах. Я уверена, что лучших работников мне не найти…

Об этих новостях я сообщил Глории по телефону, а вечером заехал за ней. Я думал до визита к миссис Харшоу немного покататься с ней на машине, поцеловать ее и откровенно рассказать обо всем. Прошлое умерло. Саттон тоже. Поэтому нет необходимости ворошить прошлое. Но она опередила меня.

– Гарри, – сказала она, – я должна тебе кое-что рассказать. Я давно хотела это сделать, но никак не решалась.

– Мы поговорим позднее.

– Нет, совершенно необходимо поговорить об этом сейчас. Это касается Саттона.

– Саттон мертв, и все, что было связано с ним, тоже умерло. Так что, может быть, не будем об этом?

– Но это очень важно, Гарри. Всю эту неделю я думала, что он действительно уехал в Калифорнию. Ведь я отдала ему еще пятьсот долларов, только бы он уехал… И теперь мне придется расплачиваться гораздо дольше.

– Ну и что? – ответил я. – В сущности, это дела не меняет.

"Странно, что она завела этот разговор, – подумал я. – Ведь мы с молчаливого согласия решили не затрагивать эту тему".

Я задал себе этот вопрос, но так на него и не ответил, хотя я совсем не считал себя таким уж дураком. И лишь когда мы подъехали к дому Харшоу, я понял все. Понял даже то, что должен был понять в ту грозовую ночь. И для этого мне было достаточно одного взгляда на Глорию, когда она выходила из машины. На ней было желтое платье с бантиками на плечах, которое делало ее совсем девочкой, а на ногах сандалии… сандалии! Сандалии с плетеными ремешками!…

Миссис Долорес Харшоу пригласила нас войти, но я не мог еще опомниться от удара, который пережил при виде сандалий на ногах Глории, и действовал, как в тумане. Значит, в постели Саттона была не Глория, а эта секс-бомба, и она знает, что это я его убил! А Глория, оказывается, вообще ничего не знает!

Теперь я понял и причину сердечного приступа мистера Харшоу. Скорее всего, на него подействовал ее вид, когда она явилась полуголая и босая среди ночи. Между ними произошла стычка – словесная, а может быть, и стычка в буквальном смысле слова. Больному человеку достаточно пустяка, чтобы случилось непоправимое. Но это, собственно, ничего не меняло. Ведь она знала, что Саттона убил я. Значит, я должен заткнуть ей рот. Только как это сделать?

Теперь я понял другое. Саттон не видел меня в переулке в день пожара! Это она рассказала ему обо всем! Иначе он давно бы уже стал меня шантажировать. А рассказала она ему, чтобы отомстить мне.

– Вы неважно себя чувствуете, мистер Медокс? – внезапно услышал я ее голос.

Глаза ее смотрели невинно. Она явно потешалась надо мной.

"Она совсем тронулась, – подумал я. – Ведь нельзя же так играть с огнем? Или она не понимает, что может довести меня до такого состояния, что я просто-напросто прикончу ее… Нет, она не тронулась, – ответил я сам себе. – Все сделано с твердым расчетом. Ведь она нарочно пригласила сюда Глорию".

– Нет, нет, что вы, миссис Харшоу! Я в полной форме! Может быть, только немного устал.

Мы все присели у столика для коктейлей.

– Я понимаю, что вас беспокоит. Вы не знали, как я поступлю с делом после смерти мужа, и, естественно, боялись за свои места. Но вы и меня должны извинить. Когда у человека большое горе, он может и забыть кое о чем…

"Что у нее на уме? – подумал я. – Ведь она что-то замышляет, в этом нет никакого сомнения".

А Долорес между тем продолжала:

– Мой покойный супруг надеялся, что и после его смерти дело его будет процветать. Поэтому он все время вносил в свою записную книжку наблюдения, расчеты и так далее. Есть там и кое-какие планы, которые он хотел претворить в жизнь. Я все это сохранила и думаю теперь, что не мешало бы мистеру Медоксу познакомиться с этим…

С этими словами она протянула мне записную книжку и еще какие-то бумаги.

Взглянув на верхнюю, я сразу понял, что не смогу ее убить. Это была копия документа, подлинник которого находился или в сейфе, или у адвоката.

Он начинался так:

"ЭТО ЗАЯВЛЕНИЕ ДОЛЖНО БЫТЬ ПЕРЕДАНО ПРОКУРОРУ ПОСЛЕ МОЕЙ СМЕРТИ…"

И в нем она рассказывала абсолютно обо всем. Даже те детали, о которых я не знал. Так, например, только сейчас я узнал, что она в ту ночь еще раз ездила к домику Саттона и, найдя его мертвым, поняла все.

Я до конца прочитал бумагу. Да, выхода не было. Моя жизнь полностью зависела от нее. Даже если она погибнет от какой-нибудь болезни или нелепой случайности, мне можно будет готовиться к электрическому стулу. Теперь мне, как это ни нелепо, надо было защищать и оберегать ее.

Я сложил бумагу и поднял глаза. Глория сразу поняла, что в этой бумаге содержалось что-то неприятное для меня, но миссис Харшоу снова заговорила:

– А теперь поговорим о ваших неприятностях, мисс Гарнер. Вы понимаете, что мистер Медокс просто обязан был рассказать мне о вашей растрате. Но он же и упросил меня дать вам возможность рассчитаться…

Меня словно обухом ударили. Вот это удар! И, собственно говоря, это конец! Наверняка, когда она рассказала Саттону про меня, тот ответил откровенностью на откровенность. Он рассказал ей о Глории. А я-то позволил этой женщине удрать, приняв ее за Глорию.

И теперь моя девочка сидела на кушетке бледная и растерянная. Она смотрела на меня испуганными и в то же время вопрошающими глазами, ожидая от меня чего-нибудь: жеста, взгляда, слова. Но я не мог шевельнуться, и она, наконец, тоже отвела глаза.

Меня никто не заставлял держать ее в неведении, и я мог рассказать ей правду. Ужасную правду… Но разве это что-нибудь изменило бы? Конечно, нет! Все равно я ее теряю навек. И я промолчал.

Она поднялась – стройная, молодая и красивая, такая близкая и в то же время недоступная для меня – и спокойно сказала:

– Я благодарю вас, миссис Харшоу. И можете быть уверены, я возмещу растрату. А теперь, может быть, вы позволите мне уйти?

– Я провожу вас, Глория, – с готовностью сказал я.

– Нет, не надо. Я… я лучше пройдусь пешком.

Она вышла из дома, прошла по гравийной дорожке и вскоре исчезла за поворотом.

Я посмотрел на Долорес. И к этой женщине я буду прикован до конца своей жизни!

Долорес какое-то время смотрела на меня, а потом проговорила с усмешкой:

– Хотел променять меня, женщину, жаждущую твоей любви, на какую-то девчонку! Глупец!… А теперь будешь валяться у моих ног и молить, чтобы я вышла за тебя замуж. Ведь теперь тебе нужно будет оберегать меня и следить, чтобы со мной ничего не случилось.

По моим глазам она поняла, что перегнула палку, но было уже поздно. Я прыгнул на нее и схватил руками за горло. Ярость колотила меня, и мне хотелось лишь одного: убить эту суку. Чем я, в конце концов, рискую? Только своей жизнью.

Она уже хрипела, когда я внезапно отпустил ее. В последний момент я все-таки опомнился.

– Вот видишь, Гарри… – едва слышно прошептала она.

Она поправила прическу, взглянула на свою грудь, обнажившуюся в борьбе, и снова улыбнулась.

Я пытался не смотреть на нее. Она лежала на кушетке, почти голая, растрепанная и сексуальная, обольстительная и манящая. А аромат, исходивший от нее, приятно щекотал мне ноздри, вызывая неистовое желание обладать этой женщиной…

– Поцелуй меня, мой Гарри.

– Не играй мной, До…

И тем не менее я опустился рядом с ней на кушетку. Она сразу же обвила мою шею руками.

– Разве это игра?

Я промолчал. Мне предложили только этот выход, но все же лучше, чем вообще положение без выхода.

– Почему ты не отвечаешь?

– Лучше помолчим… Ведь и так все ясно.

– Ты любишь меня?

– Конечно! – ответил я, с яростью овладевая ею.

Год прошел с тех пор. Я женился на Долорес и теперь каждое утро отправляюсь в автопарк продавать или давать напрокат машины, и денег у меня столько, что я не знаю, куда их девать. Я являюсь членом Коммерческого совета города и состою в нескольких клубах. Есть у меня и мечта. Мне хочется стать директором банка. Тогда я, наверное, был бы единственным директором, который достиг такого положения, начав с того, что ограбил банк. Есть у меня и заботы – я должен заботиться о благополучии и здоровье своей жены. Хотя я и смотрю на нее, как на самую поганую потаскушку – все мое благополучие зависит только от нее.

Я неоднократно пытался выяснить, где она держит свое заявление, но ничего не мог добиться. Пытался я и убежать куда-нибудь подальше, но в последний момент одумывался, ибо понимал, что рано или поздно, но меня поймают.

Непонятно до сих пор было для меня появление медальона Глории в домике Саттона, но когда я однажды спросил об этом у Долорес, она мне все объяснила. Оказывается, когда Глория днем привезла пятьсот долларов Саттону, тот увидел у нее медальон и забрал его себе на память. А вечером, приехав к нему, Долорес увидела медальон и сунула его к себе в сумочку. Саттон этого даже не заметил – он был весь во власти желаний.

Глория по-прежнему работает в автопарке. Я как-то пытался с ней объясниться, но мои маловразумительные фразы наверняка ее не удовлетворили. Да ей, видно, и не к чему были мои объяснения.

Она с нетерпением ждет того дня, когда полностью рассчитается с миссис Харшоу и тогда, наверное, сразу же уйдет от нас. А я даже не могу помочь ей, хотя денег у меня куры не клюют. Долорес следит за этой стороной дела. Больше всего меня мучает то, что она должна возместить те пятьсот долларов, которые она отдала Саттону в тот трагический день и которые я потом обратно забрал у него.

Но как бы то ни было, а через два-три месяца она полностью рассчитается и будет свободной. А вот я попал в тюрьму на всю жизнь. В двадцать один год раны залечиваются легко, тем более что у нее там есть какой-то Эдди, которого я однажды видел у ее дома и даже разговаривал с ним. Ее неудачный почитатель. Может быть, она теперь обратит на него внимание.

А я со страхом думаю о том дне, когда она уйдет от нас. Сейчас у меня хоть есть возможность видеться с ней. Я часто обращаюсь к ней, и она вежливо отвечает: "Да, мистер Медокс… Нет, мистер Медокс… Хорошо, мистер Медокс, все будет сделано". Но что будет, когда она уйдет? Часто я вспоминаю то утро, когда впервые увидел ее – свеженькую, миловидную и длинноногую, словно чайная роза на длинном стебле, и мне приходится делать над собой усилие, чтобы не спросить ее, а помнит ли она те вечера, которые мы проводили вместе.

Я отлично знаю, как она отреагирует на этот вопрос. Она поднимет свои чудесные грустные глаза, посмотрит на меня с упреком и тихо скажет:

– Пожалуйста, не надо об этом, мистер Медокс…